На окраине вечности - 15

В конце мая пришла телеграмма от Бронислава. Всего два слова, чтоб позвонил срочно.
Пеньтюхов уже от праздности да огородных дел устал и потому откладывать «звонок» не стал. В тот же вечер отправился на телеграф в Реченск. Дозвонился до Брони. Тот первый вопрос задал:

- Не надоело еще в Ершах без дела прохлаждаться да ершей изводить?

- Я ершей не ловлю. Посерьезней есть рыбеха в Реке.

- Но ведь не сёмга?

- Не семга.

- Ладно, Петро. Давай к делу. Работа есть для тебя.

- Опять «халтуры»?

- Нет. На сей раз работа в хорошей экспедиции.

- А комиссию как пройти?

- Без комиссии возьмут сначала. А там видно будет.

- А что за экспедиция?

- Изыскательская. По газопроводам.

- И кем туда? Геодезистом?

- Или топографом. Тебе, какая разница?

- Никакой, вообще то.

- И я так думаю. Бригадиром будешь у изыскателей, трассу погонишь.

- А с кем?

- Геолог уже есть, работяг тоже не проблема набрать.

- Так я ведь в изысканиях то не работал, - высказал сомнение Пеньтюхов.

- Водку тоже не с рождения лопать начал. Начнешь работать, для начала к тебе старый топограф на пару недель приедет трассу начать, а потом и сам врубишься во все.

- Ну если с кем то начинать, то ладно.

- Когда выедешь?

- Сегодня среда…. Завтра выезжать бесполезно. Думаю, что в понедельник или вторник следующий приеду.

- Лучше в понедельник. И желательно, чтоб утром.

На том и сговорились. У Пеньтюхова еще парочка дней есть. Прикинул: начнет работать, лето пропадет и не порыбачит. А так хотелось на Реке побыть да с удочкой по-шаромыжить. В роще у реки думал поночевать на рыбалке, а тут все рушилось. Но два то дня есть!

- Вот, завтра с утра и поеду на Реку с ночевкой. И порыбачу, и подышу свободно, покуда в очередную «лямку» не влез.

Утром попил Пеньтюхов чайку, на велосипед и на Реку. Рыба ловилась плохо. За день наловил мелочишки с килограмм. За то на ночь устроил балаган добрый. Лапнику натаскал, чтоб бокам было мягко и «стенку» из тех же веток соорудил, чтоб в спину холо-дом не тянуло. Для костра березину в полобхвата изрубил на метровые чурки. От костра жар такой, что лицо обжигает.

Ночь тихая, теплая. За рекой в селе музыка играет, под берегом бобры ворочаются, а в лесу птицы перекличку устроили. Днем кукушка донимала своим счетоводством. Если бы и впрямь года считала, то жить бы Пеньтюхову не один век.

От костра уютное тепло, на душе покой, а в голове «чумное круженье». Но тоже какое то тихое и сладостное:

…и дни неспешной чередой
текут, как речка под угором,
туда, где не бывает горя,
где под высокою сосной
приют найду, и листьев шорох
поведает в ночную пору
мне сказы стороны родной

В веках утерянная быль
откроется мне в дивных сказах.
Услышу и увижу сразу
плач, дыма черные клубы
над городами и проказы
орды степной и Стеньки Рази,
как в зеркале живой воды

Из леса выйдет, будто наяву,
князь-богатырь в шеломе златом,
певец бродячий в зипуне заплатном.
И дева в белом на крутом яру
свой взор печальный устремит куда то –
то ль к небесам, то ли на запад
во след ушедшей рати на войну….

Часа два ворочался у костра, а «чума» не отступает. В рюкзаке тетрадь лежала. Достал и при свете костра записал выплывшие непонятно откуда строки и те, что сложились, как только оторвал карандаш от бумаги:

О! Диво! Диво спящей дреми!
Не спится мне у тлеющей нудьи –
тому виной, что бешено в груди
забилось сердце от ночных видений,
чуть жутковатых ночи посреди,
но так желанны мне они,
как первые любви волненья….

Князь удалой снял золоченый шлем.
Мне протянул – померяй, мол, Петруша.
- Великоват, тяжел. Сними и слушай.
Силен будь не мечом, а тем,
чтоб не иметь его, идущи.
Им поразишь врагов, но все же лучше
с друзьями жить, что поделятся всем.

Уже после полуночи вздремнул чуть. Но снова, будто толкнул кто-то в плечо, очнулся от забытья. Костер поправил. Опять маятная бессонница навалилась. Вроде и кома-ров нет, не проснулось еще племя кровососово; от костра тепло ровное, как от печки. Чего бы не спать? Так нет, снова в голове круженье слов и фраз несуразных чертовщинкой мельтешит:

- А кто вы, князь? В какие времена
явились в мир подлунный этот?
Я долго ждал на свой вопрос ответа.
И уж подумал, не моя ль вина,
что князь умолк. Но, видимо, по свету
он столько странствовал, что счёту нету
подковам стертым у его коня.

- Я не считал года свои.
Зачем, коли им не подвластен?
В бессмертьи, скажешь, может счастье?
Пусть так. Но что ни говори,
устал спасать Русь от напастей,
стоять на рубежах опасных
из века в век. И в темь. И в дни

Уже светать начинает, а все нет сна:

Князь, помолчав, продолжил речь.
- Я мог бы многое поведать
о пораженьях и своих победах;
о том, как в вековом костре
горела Русь, но пусть беседу
Баян продолжит, где б я не был,
он шел со мною, а не встречь…

Наконец забылся. Проснулся, тишина. Костер развалился, не греет. От Реки холод под фуфайку, которой укрался, пролез змеем подколодным. Быстренько вскочил, костер подправил. Пять минут не прошло, а уже пышет теплом от огня, а душе приютно от горячего чая. И в голове продолжение ночных строк новой нитью вяжется в нехитрую пряжу:

… Тут за рекой в глухой деревне
петух пропел, за ним другой.
Кончалась ночь, и под сосной
нарушилось речей теченье.
Исчезла дева в дымке над водой.
Баян, вслед князь, как дух лесной,
пропали с ветра дуновеньем.

Нудья же теплилась едва.
И от реки тянуло стужей.
Мне показалось, занедужил
я . От видений голова,
как после грохота оружья
и, будто сдавлена окружьем,
была ни жива, ни мертва.

Светало. Сонная река
звала невиданным уловом.
Но после бдения ночного
(пусть мне к нему не привыкать)
ко сну клонило, и немного
вздремнул, решив, что ныньче клева
не будет, знать, наверняка.

Проспал я безвозвратно зорьку.
И, как ни жаль, пора домой.
Забота: как перед женой
мне отчитаться, что без толку
сидел над речкой, как чумной,
ждал клева, а про бред ночной
потом признаюсь втихомолку….

Не проспал зорьку Пеньтюхов. Обрыбился. Покуда солнце припекать не стало да волны от ветра не поднялись, наловил рыбехи. Прикинул, килограмма три есть. Ладно и славно, подумал. Собираться стал домой.

Тетрадку открыл, удивился. Надо же столько насочинять! Попробовал прочитать написанное – чушь собачья.

- И всегда так, пока думаешь и мыслишь, все складно и ладно, как записывать начнешь – мура мурой….

На следующий день недолгие сборы, автобус, сутки в плацкартном вагоне и снова Север. Как в детстве когда-то - забрел в воду по пояс и нырнул, но, оказалось, не к пуза-той песчаной косе, крутобоко-заворачивающей в реку, а в другую сторону, от берега в са-мую глубь омута.
Вынырнул тогда, а кругом вода теплая и ласковая. Безмерье глубины испугало. Пришлось грести, чтобы не утонуть. Получилось. И выплыл. С изысканиями также всё обернулось.
Только на сей раз, не так все страшно было, как тогда. Приехал в Архангельскую область в поселок на железной дороге Киров-Котлас. А там уже изба для экспедишников снята. А в избе той компания собралась, но командира нет. В бригадирах обычно топо-граф значится, а тут ни одного. Геолог Гриша; тягачист и шофёр в одном лице на двух ГАЗах – 66-ом и 71-ом; два рабочих – дембельнувшиеся десантники. «Животов» много, а «головы» ни одной – непорядок. В «Гипроспецгазе» бригадиром, «головой» вышеупомянутой топограф обычно назначается. Он и трассу ведет, и работы попутные правит, и продукты на нем, и деньгам подотчётным счет ведет. В конце месяца у него еще одна «головная боль»: зарплату подсчитать на бригаду и, согласно внесенному вкладу каждого, КТУ (коэффициент трудового участи) раскидать, чтобы никому не обидно было. Справедливо распределить зарплату ума много не надо, а вот, чтобы обид не было, уже искусство.

Из Пеньтюхова по приезду его в «партию» какой «голова»? У него вопросов на два порядка больше, нежели ответов и вразумительных планов, как работу начать.
Для начала с мужичками из бригады познакомился. Все, кроме Гриши-геолога, такие же – кто и откуда, только не изыскатели. Топограф-бригадир, который должен был в курс дела ввести Петра, только через день-два приедет. Не сидеть же в ожидании его, потому решил всё же к делам приступить.

Взял карты мелкомасштабные, на которых трасса будущего газопровода нанесена приблизительно. Посмотрел, покумекал – всё же опыт работы с топокартами был не анек-дотический. «Старики сидят на завалинке, машина приехала, из неё люди вышли. А дедки, сидящие на завалинке. между собой балакают. Один другому говорит: «Глико, топографы приехали, карты разложили. Чичась дорогу спрашивать зачнут….».

Трасса газопровода по лесу проходит, как определил Пеньтюхов, разглядев карту. Поэтому надо визирку прорубить, а это дело и подавно знакомо – что геофизичиские про-фили рубить для электроразведки, что под нивилировку и трассирование на изысканиях. Рубка визирок дело хлопотное и трудоёмкое. Вот этим и решил заняться в первую очередь – на неделю, а то и больше работа есть, получалось. Перед тем, как мужиков озадачить, надо бы пробежаться по будущей трассе. С утра и отправится на рекогносцировку, как это называется у изыскателей – объяснил Грише, укладывая топокарты в папку.

Утром в полевую сумку карту положил; кружку эмалированную и чай с сахаром да сухарей немного в карман рюкзачка сунул. Рюкзак на спину закинул, плечами поводил, чтоб убедиться: аккуратно ли к спине поклажка прилегала и отправился в лес.

Грише-геологу, уходя ,объяснил.

- Сегодня, Гриш, один схожу. А завтра уж все вместе отправимся.

- Да, Петро, сходи да определись, что к чему, а то месяц то кончается – наряды надо закрывать….

- Ну, я думаю, чё-нибудь наковыряем, - и за порог.

Целый день ходил по лесам и болотам Пеньтюхов, разбираясь в «географии». Лишь полчаса у костерка отдохнул, попив крепкого чаю, заваренного в кружке, да сухарик пожевал. Когда вернулся в дом к бригаде, уже наметился в голове у него некое подобие плана.

На следующий день Пеньтюхов уже расставлял людей на визире. В одном месте направление просеки задал по буссоли, объяснил «десантникам» - двум демобилизованным солдатикам: как рубить, как вешиться. «Понятно, парни?». «Поняли», - ответил один из пареньков и взялся за топор.

Затем проехали на тягаче по лесной дороге около километра, остановились. Здесь уже в две стороны выставлял створы. Один створ на соединение с «десантниками» под углом градусов тридцать; другой створ в противоположную сторону.

«Срубаться» навстречу дембелям стал Гриша с двумя рабочими Гошой и Сашей, а в противоположную сторону Пеньтюхов визиру «погнал». Тягач отправили обратно к «десантникам»

Договорились, что, как только Гриша с «десантниками» пересекутся, то тягач отправят за Пеньтюховым, и после поедут домой. Для первого дня и это уже намало.
Отвыкли руки у Пеньтюхова от топора. Сколько лет уж не махал им на таежных просеках. До первой сухой ёлки догнал визиру и всё. Руки о крепкое дерево отшиб и пропала из них сила да сноровка. Топор в руках еле держится, того и гляди, выпорхнёт из ослабевших рук и полетит по ему только известной траектории – то ли в лес подальше, то ли в ногу рубщику. Тут уж правило «лотереи» работает, не обессудьте.

Всё же около километра просеки Пеньтюхов прорубил. Только однажды сел по-курить. Когда табашничал, услышал, как вдалеке их тягач ревёт.

«Может, переезжает….» - предположил. Но звук не замолкал и слышался при-мерно из одного места.

Сигарету выкурил и снова за топор, звуки тягача уже мимо ушей пропускает. Азарт работы отвлёк от всего. И не было ничего иного для Пеньтюхова кроме этих де-ревьев и кустов, которые надо под топор пустить. Только вот с непривычки руки скоро одрябли.

Сел покурить, снова рёв тягача вдалеке слышит. Сперва решил, что за ним едут. Но звук не приближался. Затоптав в мокрый мох окурок, пошёл Пеньтюхов по только что прорубленной визире к тягачу. Мол, пора уж и работу заканчивать.

Пришёл туда, где тягач работал, а там невиданное. «Десантники» не визиру рубят, а лесную дорогу тягачом мнут. Деревья чуть подрубят, а тягач их ломает. Такой бурелом сотворили, что у Пеньтюхова даже слов не находится. Остановил это безобразие, на сваленный лес указывает.

- Эт чё? Эт чё… - только и может сказать.

Довольные «десантники» на дело рук своих смотрят с гордостью. Тягач заглушили. Никола-водитель вылез. Тоже рожа довольная.

- Вы чё наделали то, мужики?

- А что, плохо?

- Хоть на велосипеде катись, начальник….

- Ну вы, подумайте. Тут ведь только пройти надо, а не ездить…

- Ну и иди.

- Ка-ак? – трясущейся от возмущения рукой Пеньтюхов тычет «рубщикам» на со-сняк, ершом вздыбившимся вместо узкой визирки.

Ничего не доказал. Сели на тягач и восвояси. Беды большой нет в том, что лесу наломали. Просека под газопровод раз в десять шире. А до того то, как ходить по ней? Получил за это нагоняй Пеньтюхов от бригадира, который приехал ему дела передавать. Мужик тот из старых топографов. К строгости в делах привык. Да и как иначе? Они же пикеты в своё время двадцатиметровой мерной лентой отмеряли по трассе, а это не так просто, как кажется. Ведь чтобы сто метров отчекрыжить по лесу или болоту, надо пять раз ленту вытянуть на полную длину и чтобы прогиба не было, и чтобы шпилька, которой точку фиксируют, точно против метки начала и конца ленты оставалась. В болоте шпиль-ка как, пьяная – её воткнул, шаг в сторону шагнул, а она подлая наклонилась сантиметров на пять – что тогда? Ладно, если раз один на километр. А если больше?

Саша-топограф старый эту науку прошёл ещё в молодости, матюгов от асов ста-рых наслушался - на две жизни хватит с лихвой. И вот к пятидесяти годам сам уже чин «старого» топографа имел. Увидел безобразие, «десантниками» на визире сотворенное, порцию ругани малозлобливой излил на Пеньтюхова. Когда же увидал, что вешка, по которой направление визиры в лесу выдерживается, воткнута тонким концом в землю, вы-рвал её и не на Пеньтюхова двинул, разъяряясь и ругаясь уже громко да с привывом.

Петр начал оправдываться, мол, в геофизике всегда так вешились на профилях. И вешки надо реже ставить – толстый конец её срубленный наискось, виден дальше, а потому и втыкать их часто не надо. К тому же, поясняет, на толстых концах и надписи пикетных значений точек писать лучше – мельчить не надо.

Саша вроде успокоился. Что-то пробубнил насчёт пустозвонов-геофизиков и успокоился. Прошли с полкилометра, увидел «старый», что визира чуть вправо «завалилась», снова в распыл пошёл, снова безруких геофизиков, которым не то, что топор, «шутильник» доверить нельзя зимой – поубивают, дескать, и себя, и людей. Кого имел в виду, пояснять не надо – уж так выразительно посмотрел на своего сменщика, что тот даже смутился, но тут же и в оправдание свое что-то пробормотал, попеняв на топографов, которые тоже бывает «задвигают» разное.

Вернулись с трассы Пеньтюхов с Сашей. Всё вроде разъяснил Петру «старый топограф». Мужики уже «щец-борщец» намутили. Сели за стол. Пеньтюхов только ко рту ложку поднёс, сбрякало что-то – аж поперхнулся. А это Саша ложку о стол шваркнул, давешнее вспомнил.

- Надо ж такими тупыми быть, чтобы лес тягачом топтать! – в адрес «десантников» укор.

- Так ведь, Саша, парни в первый раз… - заступился Пеньтюхов за парней.

- Понятно, что впервой…. Но ведь… - за ложку взялся. Раза три её ко рту поднёс и вновь о стол шибанул. И уже в «огород» Пеньтюхова «камешек».

- Дак как так можно то? Чтобы вешку тонким концом в землю….

Пеньтюхов смиренно поясняет, что в геофизике раньше работал. Снова «старый топограф» успокоился. Пока отужинали, еще раза три брякал он ложкой об стол, попрекая то «безруких вальщиков леса», то «шаромыжных геофизиков, которые даже не знают, что вешку надо втыкать толстым концом, но никак не наоборот».