Туда...

Бабочка плела кокон. Аккуратно сложив лёгкие крылья за спиной, она с усердием наматывала тончайшие нити. Было ей, конечно же, нелегко, потому что лапки её не создавались природой для такой работы. Но она, казалось, не замечала никаких трудностей. Плела себе и плела. Частенько кокон её разматывался, и приходилось начинать работу заново. Бывало и так, что сама она падала – ветерком её сдувало, или просто уставала от непривычной работы. (Скажу я вам, бабочки вообще не склонны к труду). Однако ж эта не бросала после неудач трудоёмкую свою деятельность, а бралась заново с завидным упорством.
Кокон, естественно, не выходил таким, каким ему положено быть. Он получался кривой, косой, дырявый, узкий или чересчур широкий, в общем, любой формы – кроме правильной. И это понятно – откуда бабочке знать, как плести коконы. Они хоть и делали это в другой жизни, будучи гусеницами, но память о тех временах стирается с первыми взмахами лёгких шёлковых крыльев только что выбравшейся из тесноты новорождённой бабочки. Да, первые взмахи изящных крылышек многое меняют в жизни бывших гусениц.
А самое главное, что рядом жившие насекомые посмеивались над бабочкой. Сначала безобидно, а потом очень зло. Дошло до того, что вредные майские жуки нарочно рвали кокон, а потом улетали радостно гогоча от собственной проделки. Бабочка молчала, грустно смотрела на лохмотья кокона и начинала плести его заново. Вечером налетали мелкие комары, которые мутным и бессмысленным взглядом утыкались в старания бабочки, затем о чём-то перешёптывались, и начинали кружить вокруг бедняжки, стараясь ужалить её и распустить кокон.
Целыми днями слонявшиеся туда-сюда червяки, кузнечики, муравьи то смеялись над ней, то пытались отговорить. Бабка-паучиха особо взялась за возвращение бабочки на путь истинный. Она строго смотрела на ней и выдавала тирады на тему что и как ДОЛЖНО быть в этом мире. «Молодость не вернёшь, внученька», - вздыхала она, когда в очередной раз понимала, что старческих её сил недостаточно, что бы отговорить столь юную (по сравнению с паучихой) и упрямую бабочку, затем она поднималась в тень сирени, где начинались её роскошно-опасные липкие владения.
Однажды утром насекомые не обнаружили работающей бабочки. Был лишь кокон. Слегка кривой, слегка нелепый, но всё же достойный, если вспоминать предыдущие. Насекомые обступили кокон. Повисло молчание среди них. Даже майские жуки уж на что наглецы и безобразники перестали жужжать. И каждый из насекомых думал, неужели бабочка внутри кокона? Зачем же она туда залезла?
На этот раз никто кокон трогать не решился.
Прошёл день, два… О коконе забылось как-то само собой. Нашлись другие поводы посудачить, подурачить, поколотить, отговорить и т.д. А спустя неделю за одну всего лишь ночь на месте кокона неожиданно появилось яйцо. Белое, большое - больше куриного и гусиного! Опять насекомые обступили со всех сторон неожиданный этот объект. Работу приостановили даже трудолюбивые муравьи. Так целый день вокруг яйца и ползали, постукивали, искали дырочки, пытались прокусить, пробить – но тщетно!
И лишь к вечеру, когда впору наслаждаться прохладой и закатом, яйцо само дало трещинку. Слабенькую такую, почти ничтожную. Но затем удар изнутри дал трещинку посерьёзнее. Она разветвилась на несколько других трещинок. Затем ещё один удар – ещё одна молния трещин. Ещё удар – скорлупа слетает с яйца.
Насекомые отпрянули от него, но не убежали.
И долго они потом смотрели в ночное небо, куда улетел молодой дракончик с пока ещё влажными крыльями и безумно счастливой мордой. С душой пережившей третье рождение.