Утро

Утро было холодным. Середина июля,четыре утра. Город спал. Где-то в отдалении слышались редкие гудки – кто-то бодрствовал,несмотря на ранний час. Едва слышно машина жизни крутила свои колеса и ночью. Он шел в одной футболке и то и дело поглядывал на свои крассовки – кирпичного цвета. Старые Найк. Со временем кирпичный цвет приобрел бурый оттенок. Он улыбался. Грудь выгибалась парусом, хоть холод и обжигал голые руки. Тревога, засевшая глубоко между ребрами только добавляла его шагам бесстрашия и парадности. Будоражащие силы холода и тревоги – векторно несущиеся навстречу друг другу изнутри и снаружи – несли парус груди торжественно и даже радостно, а улыбка на лице запутала бы любого о состоянии его души.
Он шел по направлению к главной набережной. Узкие улочки сменяли одна другую. Дома в трещинах казались одинаково больными, словно все подхватили одну и ту же неизлечимую простуду, состарившую их раньше срока. Маленькие магазинчики и кафе превратились на ночь в тихие пустые норы, которые хозяева оставили в поисках более надежного ночлега. У дверей одного из таких магазинчиков, прямо на асфальте,опершись на стену, сидела старуха. Смущение охватило его на минуты – он здесь не один, кто-то смотрит на него. Он подошел ближе, стараясь казаться безразличным к факту ее существования на его пути, пытаясь побороть смущение от внезапного вторжения в его мир. Старуха спала. Он улыбнулся. Тревога отпустила его, он присел на корточки и замер над ее фигурой, сдерживая дыхание,чтобы не дай бог,не разбудить и не стать видимым. Она спала мирно с полуулыбкой на морщинистом лице. Крепкий сон унес ее к временам ее юности. Ей часто снился один и тот же сон: она расчесывает свои длинные темно-коричневые волосы, стоя перед большим зеркалом в залитой ярким солнцем комнате, в предвкушении нового дня. А солнечный свет все сочится сквозь огромные незанавешенные окна, закрывая все большую площадь пола своими бело-желтыми пластинами, а тень шаг за шагом отступает… А он все смотрел на ее лицо, на ущелья морщин, завидуя спокойствию ее сна. Скользнув взглядом на свои кроссовки кирпичного цвета, он выдохнул в пол весь сдерживаемый воздух и поднялся.
Время неслышно текло. Двое рабочих на углу перешептываясь, курили. « Конец смены»,- подумал он. Лица были усталыми и напряженными. Оба мечтали поскорее закончить и попасть домой, с той только разницей, что один хотел сначала поесть, а потом завалиться спать, а другой мечтал лишь об одном - добраться бы поскорей до постели!
Он прошел мимо, краем глаза изучая рабочих, настолько хорошо на сколько это было возможно. Хотелось сырого воздуха набережной. Хотелось наполнить легкие сыростью нового утра, настоящей прохладой,которая затечет во все уголки души. Как бы хотелось,чтобы кто-то наполнил все существо изнутри прохладной водой и прополоскал, а потом вытер насухо теплым полотенцем, разогревая душу! Он подумал о женщинах, оборачивающих детей в полотенца после принятия ванн. Где-то внутри него это ощущение не было забыто! Оно жило…Интересно! Он стал вспоминать детство. Вспоминалось плохо. Бойкоты, которые они устраивали толстушке из соседнего подъезда. За что?М-да… За что? Теперь вспомнить было трудно, но тогда это казалось справедливым. Кажется, она была вредной. Но случаев ее вредности он припомнить не мог. Или ее не любили из-за ее бабушки… Она как-то погналась за ним с палкой за то, что он оторвал ветку с дворовой сирени. Он еле успел перелезть через забор, палка приземлилась на забор следом.. Глухой звук такой! И вдруг все до деталей ожило… и старый серый весь в трещинах забор, и покосившийся весь в заплатах сарай, постороенный на нескольких соседей, и дядя Вася в выгоревшей от солнца, горчичного цвета ветровке, он лучше других следил за своей частью сарая, и огромный куст жасмина на лужайке напротив, и дорожка к нему выложенная из разного цвета кирпичей, с отломанными углами…Мммм.Она! Набережная! Простор реки, мосты, Петропавловка на другом берегу, и крики чаек, разрывающие своей пронзительностью тишину питерского утра…