Коска суповая. 2 - Городская

Не очень-то и далёким-далёким оказалось путешествие. Всего-то поле-лесопосадка-озерцо и еще несколько раз поле и лесопосадка. Ехали в деревню на дядь Витиной белой «Волге». «Волжаночка» - так он зовёт свою машину. Дядя Витя – бывший друг тёти Любы, сейчас у неё другой друг, но она частенько зовёт дядю Витю на помощь. И он приходит, вернее, приезжает. Всегда хмурый и молчаливый – для всех, но только не для неё, Кати. У них с Катёной есть тайна. Придуманная Катёной – самолично. Когда дядя Витя уезжал «навсегда» от тёти Любы, Катёна стояла в подъезде, прижавшись к холодной и влажной стене. Он вышел, хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла на площадке второго этажа, и сразу же закрылись двери у бабы Вали из восьмой, у бабы Шуры из десятой, и шустро убежала от входа в подъезд тётя Галя из соседнего– в свой же соседний подъезд. А Катёна бросилась за ним следом – бежала до самой «Волжанки». Машина уже было поехала, но потом остановилась: «Что сказать-то хотела, Катюха?».
Катёна проглотила отчего-то вставший в горле ком и прошептала в открытое в дверце окошко: «Дядя Витя, у меня есть большой секрет: я волшебница! Хочешь, сдую с тебя печаль?». «Дуй, только я сейчас стекло напротив опущу – чтобы вылетело напрочь». По дороге помчался смерчик, несущий какой-то мусор и пожухлые листья, а дядя Витя широко улыбнулся: «Эх, Катёна-Катёна! Да ты и впрямь волшебница – смотри, вот она, моя печаль: прочь несётся». Теперь, при встречах, он частенько просил «Сдуть печали». А в Катёниных кармашках шуршали карамельки.
Вот и сейчас: «Волжанка» исправно глотала просёлочную дорогу и сердито тряслась, давясь ухабами. На ухабах Катёна «специально» подпрыгивала, а дядя Витя то и дело улыбался ей в зеркало. Тётя Люба то молча смотрела в окно, то мурлыкала под нос песенку. Поля за окном чередовались с посадками да лугами. Ветерок время от времени запрыгивал в окошко и озорничал, пытаясь расправиться с глупыми бантами на Катиной голове. Он приносил с собой то речную свежесть, то болотную сырость, пшеничное либо ржаное тепло или медовую духоту. Из горизонта сиротливо поднималось какое-то строение. «Старая мельница, - сказала тётя Люба, - приехали, скоро наша станция «Вылезайка».
Дядя Витя выгрузил сумки у свежеокрашенных ворот, напоследок подмигнул Катёне – процедура «сдувания» уже была позади, сел в машину и, не прощаясь с Любашей, уехал.
- Папа! Папка, папочка! – большая тётя Люба бросилась с «обнимашками» к невысокому худощавому мужчине, вышедшему из дому на ворчание «Волжанки». 
Дед Гаврила оказался вовсе на старик, как представлялось Катёне.
- Айда в хату, Любаня, - мужчина взял сумки, - дед уже все глаза изглядел, язык смозолил да уши прожужжал, в оконце глядючи – где ты есть.  Да! Катёна сейчас увидит легендарного деда Михася, который «прошел пацаном» революцию. И тётку Матрёну, Любашину мачеху, о которой судачили соседки.
- О! Кто к нам приехал! – на крылечко колобком выкатилась невысокая белобрысая женщина со здоровым румянцем на щеках. – Сколько лет, сколько зим… кабы не сестры, и еще столько же не приезжала бы, да, Любашка? Видать, городская жисть послаще нашей, раз носу не кажешь.
Тётка Матрёна не раз с оказией отправляла падчерице посылочки: мёд с пасеки, сметану, масло, картошку. Посылки получать всегда приятно, а Любаше было приятно поделиться радостью с маленькой соседкой – и она звала Катёну к себе – «разбирать» передачку, а потом Катя шла домой со свёртком. Баба Таня всегда бежала с этим свёртком обратно: «Чего выдумала? Тебе прислали – ты и ешь! Неужто мы сами себе не купим?» Но Любаша знала убедительные слова – баба Таня возвращалась с этим свертком домой…
- Ой! – это была замечена Катёна, - Зелёный человечек. Городская? – и с нескрываемой жалостью оглядела Катю от бантиков до сандалий.
- Моя, тёть Матрён. Помнишь, в письме писала? Катёна, внучка соседки.
И, наклонившись к мачехиному уху, что-то жарко зашептала. Выражение жалости на лице тётки Матрёны сменилось хмуростью, а потом ее лицо посветлело:
- Ох, городской ты мой котёнок… Покушаем, а там решишь – во дворе поиграешь или на поле пойдешь за мужиками картошку убирать. Робу-то привезли? Если нет – найду.
Пока обедали, тётка Матрёна с Любашей успели обсудить всё и вся: кто на ком женился, кто с кем развёлся, кто у кого родился и кто умер. И, самое главное – о сёстрах. Тётя Маша, средняя сестра, что приехала издалека, на пять лет старше тёти Любы. Это «ради неё» сюда привезли Катёну.
- Девча раным-рано уехали в город на базар. Муська за Клавой увязалась – за ночь не натрещались сороки. Я уж им: «водой сейчас вас разливать буду – как вставать-то будешь, Клавка? Как за прилавком выстоишь?». А Муська: «Не боись, тётка Матрёна, я к ней напарницей пойду – за день всего порося и сторгуем». Иван Клавкин их отвёз. Так и поехали, ночь не спамши.
Дед Гаврила молча подбирал куском хлеба из тарелки сок от тушёной капусты, изредка изподлобья поглядывая на Катёну. Наверное, он никогда не улыбался – так показалось Кате.

- Пошли, что слушать пустую болтовню. Знаешь, что такое «разведка боем»? – дед Гаврила встал из-за стола и протянул Катёне жилистую загорелую руку.
«Разведка боем» показала Кате, что кролики пугливы, куры не реагируют на «цып-цып», но стремглав несутся к пучку травы, бычок в стойле очень устал от назойливых мух, и у него того гляди отвалится хвост их гонять, гуси очень сердиты, а дед Гаврила – вовсе не сердитый, а просто очень спокойный и молчаливый.
- А «на поле» - это далеко?
Дед Гаврила усмехнулся в усы:
- Айда, городская…
«Поле» оказалось по ту сторону дома. В одну лопату орудовал рослый мужчина («Иван, наверное, муж тёти Клавы» - подумала Катя), а на двух других мотылялись из стороны в сторону двое мальчишек («А это – их дети, Серёга с Мишкой, тёть Люба рассказывала»). Детвора помладше собирала картошку в вёдра. О них Катя не знала ничего.
- Катёна. Городская. – дед Гаврила представил Катю рабочему народу.
- Ну, городская Катёна, план действий таков: будешь держать мешок, когда ссыпают картоху. – Иван снял большие рукавицы и достал из кармана «Приму». – Перекур!
Ивановы сыновья, подражая отцу, вонзили лопаты в землю, и, сняв рукавицы, очень одинаково встали, с деланным равнодушием разглядывая непрошенную «городскую» помощницу. А вот остальные, из младших, с нескрываемым любопытством окружили гостью и начали знакомиться:
- Санька я, Мельниковых сын. Я уже в третьем классе. А ты?
- А меня тоже Катя зовут. И я тоже в первом классе учусь! Ты, выходит, только на выходные, да? В понедельник-то в школу… Вовка вот этот, - рыжая девчонка показала на вихрастого чумазого пацанёнка, - вообще еще в школу не ходит. Он дома сидит.
- А меня Наташа зовут. После картошки ко мне пойдем все: у нас поросёнка колоть будут.
- А меня Гульнара, я живу в доме напротив, я в этом году во второй пошла. А Ильдар, мой брат, вместе с Санькой учится.

- Эгей! За работу! – дядя Иван щелчком отправил окурок в ведро с сорными травами и надел рукавицы.
Катёна исправно держала мешок. Нет, даже два мешка она продержала исправно. А на третьем ей стало скучно, и она запустила мелкой картошиной в Саньку. Тот в долгу не остался – Катёна еле успела юркнуть за почти полный куль, как в него прилетел её же снаряд. Через минуту картофельное поле было полем боя. А спустя короткое время все «помогайки» были изгнаны с поля битвы вон дядей Ваней. Он даже не рассердился: «Ну, всё! Наработались – идите развейтесь. Нам чуток осталось. Серёг, Мишань – мы без них справимся?»
Как раз кстати вышла бабушка Матрёна с тазиком в одной руке, с бидоном – в другой.
- Пирожки: с картошкой справа, с капустой – слева. Молоко утрешнее. Ешьте, работнички, пейте – и достала из кармана куртки желтую эмалированную кружку.
«Работнички» сели под навес, вкруг тазика. Пирожок с капустой был горячий и очень вкусный. Катёна потянулась за вторым, да вдруг подумалось, что баба Таня сейчас на даче, одна – сидит у Доченьки на скамейке за столиком, расцвеченном чернильными пятнами от осыпавшейся ирги, а перед ней нехитрая дачная снедь: огурец, присыпанный солью, ломоть хлеба и сваренное вкрутую яйцо. Сидит и не ест: баба Таня не любит есть в одиночестве. И отдернула руку от пирожка.
- Хватит лопать. Пошли играть!
- Во что? – пробубнила с набитым ртом сероглазая Наташка, заправляя выбившуюся из косы прядку за ухо.
- В прятки, разумеется. Нужны только столб или стенка для голящего. Подойдет и забор.
- Скукота. – зевнул Санька.
Вовсе и не скукота оказалась! Они, как выяснила Катёна, в своей деревне даже не знали ключевых слов игры. Поэтому игра и была скучной. А сейчас всю улицу оглашали вопли: «Волга-волга, я ненадолго!», «Пила-пила, лети, как стрела!», «Четыре-четыре, я на перерыве…», «Топор-топор, сиди, как вор, и не выглядывай во двор!».
Катёна «голила» у столба, когда подошла Любаша:
- Пошли, Катёнок, я кой с кем тебя познакомлю.
Так и есть – с базара вернулись тёть Любины сестры.