Белые вороны

                1
 Жизнь в одном из проектных институтов текла своим чередом. Коллектив института жил единым организмом. Каждый год в сентябре начальник отдела кадров с трудом набирал группу из сотрудников для уборки урожая в подшефном колхозе «Путь Ильича».
           Наступил очередной сентябрь. Кадровик методично обходил кабинеты в поисках "жертвы" для отправки в колхоз, чтобы вести очередную «битву за урожай». Когда дверь архитектурно-строительного отдела открылась и на пороге показалась фигура начальника отдела кадров со списком в руке, каждый постарался приложить максимум усилий и изобретательности, чтобы не попасть в этот список. Кто-то начал звонить по городскому телефону, якобы решать некую проблему, кто-то полез под стол что-то там искать и долго оттуда не вылезал, кто-то взял сигарету и вышел покурить, несколько человек одновременно захотели в туалет. Одна женщина сказала:
 
            -- Я завтра принесу справку, что мне противопоказан тяжёлый физический труд.

            -- А я — вечерник, и точно ни на какие картошки не поеду. Мне учиться надо! – в унисон женщине сказал совсем молодой парень, выглядывая из-за кульмана и тут же за него прячась.

               И тогда все, кто остался в комнате, не сговариваясь, дружно повернули головы в сторону молодого парня, который стоял за кульманом, спокойно чертил и не подозревал, что его судьба уже была решена. Парня звали Вадим Вершинин.
             Два месяца назад он пришёл сюда работать по распределению после окончания ВУЗа в должности архитектора. Да он особенно и не сопротивлялся, когда его фамилию внесли в список. Все пять лет учёбы, студентов ахитектурно-строительного института в сентябре посылали на стройки города убирать мусор вместо того, чтобы посылать на «картошку», как всех студентов других ВУЗов. Начальник, глядя на Вершинина, протокольным голосом сказал:

            -- Завтра в восемь утра быть у главного входа в институт. При себе иметь ведро и резиновые сапоги.

 Все дружно вздохнули: на этот раз «пронесло».
   
                2
              На следующее утро возле главного входа в институт толпилось человек тридцать с вёдрами в одной руке и с рюкзаками в другой. Подъехал автобус. С шумом и гамом все бросились занимать места. Последними в автобус вошли Изабелла Юльевна и Вадим Вершинин.
              Когда автобус тронулся, сразу образовалась компания из нескольких мужчин, которые достали из своих рюкзаков бутылку водки, хлеб, колбасу и огурцы. Уютно расположившись на задних сиденьях автобуса, они на мятой газете нарезали тупым ножом закуску, тут же выпили и закусили, предлагая всем присоединиться к их компании. Через некоторое время мужики уже горлопанили песни, и так до конца поездки.
              По приезде в подшефный колхоз «Путь Ильича», всех сотрудников института начали расселять по два человека в дома местных колхозников. Женщины и мужчины быстро разбились по парам. Вадим Вершинин остался без пары от мужчин, а Изабелла Юльевна – от женщин.
              Руководитель заезда, не долго думая, объединил эту пару в одну, не спрашивая у них на то согласия. Вершинина и Изабеллу Юльевну взяла к себе на постой агрономша колхоза.
              Агрономша, высокая жилистая женщина с мужеподобными движениями, была одета в брезентовый плащ, не смотря на тёплую погоду, и тяжёлые кирзовые сапоги. Голова была повязана ситцевой косынкой неопределённого вылинялого цвета. Грубые, уже далеко не женские руки, крепко держали руль раздолбанного велосипеда, на котором она восседала. Велосипед, не смотря на свой потрёпанный вид, верой и правдой уже много лет служил своей хозяйке. Агрономша объезжала на нём бескрайние колхозные поля и честно пыталась вытрясти из этих полей максимум центнеров урожая при полном отсутствии какой-либо техники. Почти все трактора, сенокосилки и комбайны, поломанные и искорёженные, одиноко ржавели возле МТС.

             Итак, судьба объединила под одной крышей, казалось бы совсем противоположных, людей: Изабеллу Юльевну, женщину пятидесяти с небольшим лет, и Вадима Вершинина, ещё вчерашнего студента-архитектора. Но было одно, что их всё-таки объединяло: Изабелла Юльевна считалась «белой вороной» в институте, в котором она работала, а Вадим Вершинин был «белой вороной» в семье, в которой он родился.

                3         
            Изабелла Юльевна родилась в семье ещё совсем молодых студентов Московского университета. Её мама и папа познакомились на первом курсе филологического факультета. Это была любовь с первого взгляда. В начале второго курса они поженились, а к концу курса у них родилась девочка. Её назвали Изабеллой по имени главной героини некоего романа, который мама и папа взахлёб и до дыр читали и перечитывали ещё до рождения их маленькой драгоценной дочурки.

            Пока их чудо было маленьким, они звали её Белочкой. Белочка росла в атмосфере всепоглощающей любви. Когда родители смотрели на Белочку, в груди у них что-то замирало, они млели и растворялись в своей любви не только к дочери, но и друг к другу. Белочка, это маленькое чудо, была очень красивой девочкой. Головку обрамляли тёмные кудряшки, на мраморном личике с персиковым румянцем выделялись красивые большие глаза василькового цвета, опушённые длинными ресницами, носик --  кнопочкой, губки — алые бутончики роз. Как только Белочке исполнилось пять лет, мама и папа начали водить её в Большой театр, чтобы она с малых лет впитывала в себя мировые шедевры классической музыки, водили во все музеи и учили, как правильно понимать живопись.

              Белочка выросла и превратилась в красивую стройную девушку. Роста она была небольшого, поэтому смотрелась миниатюрной и хрупкой. Когда Белочка с отличием закончила третий курс искусствоведческого отделения, началась Великая Отечественная война. Родителей, как не пригодных к военной службе, вместе с дочерью эвакуировали в Сибирь. Об этом периоде жизни Изабелла Юльевна старается не вспоминать.
              После войны она вернулась в Москву уже без родителей, которые умерли в самом конце войны от тифа. Жизнь для Изабеллы Юльевны без любящих родителей потеряла всякий смысл. Она замкнулась в себе, отгородилась от всех людей. Несколько дней она не выходила из квартиры, где всё напоминало о родителях, о безоблачном детстве и безмятежной юности. Родители, окружившие дочь любовью и нежностью, которой хватило бы ещё человек на сто, также ограждали свою Белочку от суровой действительности, с которой ей предстояло сталкиваться всю последующую жизнь, и не научили её выживать в этой жизни. Однажды, чтобы не сойти с ума в четырёх стенах, она приняла для себя важное решение: продала квартиру в Москве, где всё напоминало о прошлом, и уехала в столицу одной из союзных республик, почти полностью разрушенной после войны.
 
              Изабелла Юльевна начала свою жизнь с «белого листа». Купила себе однокомнатную квартиру, окончила ускоренные курсы сметчика-экономиста и устроилась работать в проектный институт. Она жила одиноко, почти ни с кем не общаясь. Замуж так и не вышла: ни один мужчина не соответствовал идеальному образу её отца. За годы работы в проектном институте Изабелла Юльевна доросла до должности начальника сметного отдела. Руководство ценило её, как высокопрофессионального специалиста, а сотрудники института периодически посмеивались и подтрунивали над её странностями. Она ни на кого не обращала внимания, ни с кем не общалась, никого не трогала и жила своей одинокой жизнью. Иногда она тихо разговаривала сама с собой, даже не замечая этого.
 
            -- Тихо, не мешайте Изабелле Юльевне общаться с умным человеком, - говорил какой-нибудь остряк, и все дружно начинали хохотать, не стесняясь её присутствия.
               Был у неё ещё один «пунктик», который являлся поводом для постоянных насмешек: она никому не позволяла до себя дотрагиваться. Если в институте появлялся новый человек, и его не успевали предупредить об этом «пунктике», а он случайно косался её, начиналось целое представление. Изабелла Юльевна в мгновение ока отходила от этого человека на безопасное расстояние и начинала быстро и беспорядочно махать своими маленькими и изящными ручками, отряхивать, а затем усиленно оттирать место прикосновения чистеньким носовым платочком, при этом всё время возмущённо бормоча что-то себе под нос.
              Новичок стоял обескураженный, не понимая, что такого криминального он совершил, и ещё больше терялся от хохота сотрудников, наблюдавших за всем происходящим со стороны. Можно только предположить, что в личной жизни Изабеллы Юльевны был негативный опыт общения с мужчиной.

                4
            У Вадима Вершинина, который родился через несколько лет после войны, было совсем другое детство и другая юность. Отец умер рано и Вадим его совсем не помнил. Мать одна растила сыновей, работая на двух работах, еле сводя концы с концами, чтобы прокормить их. Воспитанием детей она не занималась. Братья были предоставлены сами себе. Старшего брата, который был старше Вадима на два года, звали Васька.
            Васька был полной противоположностью Вадиму. Если Васька – белобрысый и некрасивый, то Вадим – яркий брюнет и красавец; если Васька – невысокого роста, коренастый и с кривыми ногами, то Вадим – высокий, стройный и широкоплечий; если Васька плохо учился и всё время хулиганил, то Вадим был отличник, и его всё время ставили в пример другим; если Васька ругался матом и курил, то у Вадима была стойкая аллергия к матерным словам и сигаретам.
            Мать часто приходила с работы уставшая, шла на кухню, закуривала сигарету, садилась за стол и долго смотрела печальными глазами в окно. Временами говорила с Васькой о жизни: они разговаривали на одном языке. Ей легче было общаться с Васькой, потому что он её понимал, а с Вадимом ей приходилось напрягаться, и это её сильно раздражало. Иногда в сердцах мать говорила:

               -- Лучше бы ты один раз сказал ё… твою мать, чем несколько своих заумных словечек, которые я не понимаю. Ну почему мне так не повезло с сыном? И в кого ты только такой уродился?

                Вадим тоже часто задумывался над этим вопросом: действительно, в кого он такой уродился? Иногда ему казалось, что он сын других родителей и что его случайно перепутали в роддоме. И чем больше брат с матерью его не воспринимали, тем больше он замыкался в себе. Переступая порог дома, Вадим мысленно надевал на себя некий панцирь, был немногословен и, в основном, молчал.

               После окончания школы Ваську забрали в армию. Эти два года без него были самыми спокойными для Вадима, да и для матери тоже. Армия Ваську испортила окончательно. Он служил в строительном батальоне и вернулся из армии законченным подонком. Дома начались регулярные пьянки. Васька приводил домой своих дружбанов-забулдонов и, после очередной выпитой бутылки, начинались выяснения отношений, которые, как правило, заканчивались дракой. Иногда приходилось вызывать скорую помощь и милицию одновременно. В такие минуты Вадим думал, что он психологически когда-нибудь всего этого не выдержит и сойдёт с ума.
 Тогда он покупал билет в филармонию и под звуки классической музыки переносился в другой мир. Ему становилось легче от соприкосновения с прекрасным. С этим прекрасным в душе он приходил домой и, не смотря на то, что Васька постоянно обзывал его «придурком» или ещё хлеще, пытался выживать в семье, в которой он родился и жил.
 
              Вадим с отличием окончил школу, поступил в архитектурно-строительный институт, в котором за отличную учёбу получал повышенную стипендию. После окончания института распределился работать в проектную организацию, в которой работала Изабелла Юльевна. Однажды, уже проработав в проектном институте больше месяца, мать спросила у Вадима:

               -- Сынок, а в каком ты институте учился? Бабы, с которыми я сижу на скамейке возле подъезда, у меня спрашивают: какой институт закончил твой сын и кем он сейчас работает? А я и не знаю, что ответить. Я думала, что институт всего один, а бабы говорят, что их много. Так ты запиши мне на бумажке, какой институт ты закончил и кем ты сейчас работаешь.

                Вадим всё записал на бумажку, а потом долго и терпеливо объяснял матери, какие институты вообще бывают и кто, после окончания этих институтов, получается.
                Проходило некоторое время, и мать опять срывала свою злость и неустроенность в жизни на младшем сыне:

             -- Про Ваську я понимаю: он, хоть и пьёт, но в прошлом месяце купил себе ботинки, а ты все деньги тратишь на книги. Зачем они тебе? Еду они не заменят. Лучше бы купил куртку. Шляешься, почти каждый вечер, по театрам и филармониям.

             Вадим хотел было возразить матери:

             -- Васька купил себе ботинки за десять рублей, а потом за три дня пропил месячную зарплату, каждый вечер «замачивая» их со своими дружками, чтобы хорошо носились, а на четвёртый день выпрашивал у меня три рубля на опохмелку; -- но он, как всегда, промолчал, потому что не хотел ещё больше расстраивать мать.

                Вадим с удовольствием ходил на работу, где все его уважали и ценили, как молодого перспективного архитектора, а после работы ему не хотелось идти домой, где его не понимали и не воспринимали. Поэтому он старался, как можно чаще проводить вечер в театре или в филармонии.

          Однажды, когда поздно вечером Вадим возвращался с концерта классической музыки, возле гастронома он увидел своего брата, который со своими дружками выклянчивал деньги у прохожих.

             --Братва! Смотрите, какой фраер нарисовался! Может, потрясём его, как следует? – сказал один из забулдонов, сплёвывая сквозь зубы и показывая пальцем на Вадима.

       Васька, увидев своего брата, растерялся. Повернувшись к Вадиму спиной, он нарочито громко сказал:

              -- Не, ребята! У этого фраера денег точно не будет.

              -- А ты что, его знаешь?

              -- Кажись, этот сраный интеллигент в нашем подъезде живёт. На х…я мне ссориться с соседями,-- сказал Васька, всем своим видом показывая, как он этого «соседа» презирает.

             Вадим понял, что Васька стесняется признаться своим дружкам, что он его родной брат, и тихо прошёл мимо, изображая «соседа».
              Вадим всем своим внешним видом и отношением к жизни не вписывался Васькину тусовку. Хотя не раз были случаи, когда кто-то из соседей звонил в квартиру Вершининых и говорил, что их Васька, побитый и пьяный, валяется там-то и там-то. Тогда Вадим, как бы ему этого не хотелось, шёл искать своего брата. Находил его в бессознательном состоянии, лежащим в грязи в рвотных массах, обосцанным и обосранным, с побитой мордой, на которой уже запеклась кровь. И, как бы в этот момент Вадим не презирал своего брата, он взваливал на свои плечи бесчувственное тело и волок его домой, сжав зубы и не обращая внимания на осуждающие взгляды соседей.

                5
              Итак, под одной крышей в хате агрономши оказались Изабелла Юльевна и Вадим Вершинин. Агрономша выделила им большую комнату, в которой стояли две большие железные кровати с ворохом разнообразных подушек.

              -- Давайте знакомиться. Меня зовут Маруся, -- сказала она.

                Изабелла Юльевна стала долго и витиевато объяснять происхождение своего имени:

               -- Мои родители очень любили читать роман, где главную героиню звали Изабеллой. Меня назвали в честь её.

              Агрономша Маруся довольно долго переваривала то, что  только что услышала. Наконец, что-то сообразив, неуверенно спросила:

               -- Ты уже забыла, как тебя зовут?

Изабелла Юльевна не поняла вопроса:

                -- Да ничего я не забыла. Меня зовут Изабелла.

Агрономша Маруся растерялась. Похоже, что она в первый раз в жизни столкнулась с таким непонятным для неё словом. Её, как заклинило:

                -- Ты забыла, как тебя зовут?

                Вадим, наблюдая эту сцену со стороны, которая очень напоминала анекдот про грузинского студента Аваса, еле сдерживался, чтобы не захохотать в полный голос. А Изабелла Юльевна очень спокойно и терпеливо продолжала объяснять бестолковой агрономше Марусе, что Изабелла – это имя, потому что ни раз сталкивалась с разными казусами вокруг своего имени. Очень медленно, но до Маруси, наконец, начало доходить, что у этой красивой и изящной женщины было такое мудрёное имя, и она стала звать из соседней комнаты свою дочь:

                -- Наташка, иди скорее сюда!

                В комнату вошла десятилетняя девочка, очень худенькая и очень стеснительная. Её светленькие волосики были заплетены в две жиденькие косички, на концах которых болтались бантики, сделанные из кусочков старой ткани. Ноги были босые и в цыпках. Она смотрела на незнакомцев исподлобья своими серыми, с белобрысыми ресницами, глазами.

               -- Здравствуйте, -- очень тихо прошептала она.

               -- Дочушка, возьми бумажку и запиши имя этой женщины, а то я всё равно забуду, -- сказала Маруся и обратилась к Вадиму:

               -- А тебя как зовут?

               Имя «Вадим» для её запоминания также оказалось сложным, и Наташка занесла его имя в свою замусоленную бумажку.

              -- В прошлом году в моей хате жили… Ой, опять забыла, кто они. Наташка принеси бумажку, где ты про них записывала.

             Наташка быстренько сбегала в другую комнату и через некоторое время появилась с бумажкой в руках. Вадим прочёл вслух, написанное слово:

               -- Архитекторы.

               -- Во, точно, архитекторы! – радостно воскликнула агрономша Маруся.

                Поздно вечером, сидя на веранде, агрономша Маруся поведала постояльцам свою нехитрую историю жизни. Замуж она вышла без любви за самого непутёвого парня в деревне, потому что хороших уже разобрали и ещё, чтобы не слышать насмешек от односельчан: «Что-то ты, Маруська, в девках засиделась». Вскоре родилась Наташка. Муж пил и зверски избивал Марусю. Она терпела, терпела, да и развелась. С тех пор, из-за побоев мужа, у неё часто болит голова и  очень плохая память.
 
             Когда стали готовиться ко сну, Изабелла Юльевна попросила у Маруси небольшую скамеечку, чтобы было удобно залезать и слазить с высокой железной кровати. Агрономша с дочкой расположились в другой комнате. Вадим вышел во двор, сел на крыльцо и долго смотрел на луну и звёзды.

               В кромешной темноте он пробрался к своей кровати, быстренько разделся и юркнул под одеяло. Вдруг он услышал шёпот Изабеллы Юльевны. Сначала Вадим подумал, что она разговаривает сама с собой, но потом понял, что она обращается к нему:

               -- Вадим, я не понимаю эту Марусю. Если она работает в колхозе агрономом, значит, закончила или институт или техникум. Но она же не знает элементарных слов, всё на бумажку записывает, абсолютно безграмотная. Как она агрономом работает?

                Вадим промолчал. Он не хотел поддерживать эту тему. Что ему обсуждать какую-то Марусю, если его собственная мама совсем недавно записывала на бумажку, где он учился и кем сейчас работает. Через некоторое время Вадим уже спал крепким сном молодого здорового юноши, а Изабелла Юльевна ещё долго не могла заснуть. Она боялась себе признаться, что где-то завидует этой бестолковой Марусе, этой мужеподобной женщине с неудавшейся судьбой, у которой хотя бы есть дочь Наташка.

                6
             Рано утром всех работников проектного института вывезли на колхозное поле собирать картошку. Их разбили на несколько бригад по четыре человека. Каждой бригаде выделили по три борозды, которые тянулись  где-то на полтора километра.
          Вадим попал в бригаду к трём молодым девчонкам. Они собирали картошку в вёдра, а Вадим пересыпал картошку в мешки, перевязывал эти мешки бечёвкой и грузил на подводу. Сентябрь был тёплый и красивый. Молодость бурлила и светилась в глазах девчонок. Они заигрывали с красивым парнем, строили ему глазки и интересовались:

              -- Вадимчик, сегодня вечером пойдёшь с нами в колхозный клуб на танцы?

              -- Конечно, -- отвечал он, улыбаясь им красивой белозубой улыбкой.

              -- Тебя наша Изабелла ещё не задолбала своими интеллектуальными беседами?

              -- Пока нет.

              -- Вадимчик, когда совсем станет тошно, приходи спать к нам.

              -- Хорошо. При случае обязательно воспользуюсь вашим предложением.

             Вадим чувствовал, что нравится девчонкам, и старался с каждой из них поддерживать дипломатичные отношения, чтобы никого не обидеть.

             Изабелла Юльевна работала на противоположном конце картофельного поля с тремя мужчинами. Они были с ней приблизительно одного возраста, в институте занимали большие должности. Но если на работе в проектном институте они были импозантными мужчинами, вежливыми и обходительными со всеми, всегда элегантно одетыми, то здесь на колхозном поле вели себя просто безобразно. Не стесняясь Изабеллы Юльевны, как будто её и вовсе не было, всё время рассказывали друг другу неприличные анекдоты, смачно матерились и периодически бегали на край поля и, спрятавшись за единственный куст пили самогонку, которую вчера купили у своей хозяйки.
               Изабелла Юльевна, не обращая внимания на хамство, молча собирала картофель в ведро и иногда, когда ей попадался картофель необычной формы, складывала его в свой мешочек, который предусмотрительно принесла с собой на поле.

                -- Изабелла, зачем ты складываешь в свой мешок картошку в виде мужских яиц?  Тебе их в реальной жизни не хватает? Зимой как найдёшь, – хамили мужики ей прямо в лицо и откровенно хохотали, -- Интересно, этот молодой архитектор получил сегодня ночью доступ к телу нашей недотроги? Ха-ха-ха...

                7
              Вечера и ночи в подшефном колхозе каждый проводил по-своему. Мужики,  которые на поле всё время терроризировали Изабеллу Юльевну, организовали группу преферансистов и до конца заезда находились в нирване под воздействием этой карточной игры, каждый раз запивая самогонкой как победы, так и поражения. Зарплата советских инженеров не позволяла им играть в карты на деньги, поэтому играли на щелбаны. 
           Молодёжь «отрывалась» на танцах в колхозном клубе под звуки гармошки. Гармонист по очереди играл только две песни в исполнении Валерия Ободзинского: «Эти глаза напротив – чайного цвета…» и «Льёт ли тёплый дождь, падает ли снег».
           На танцах Вадим пользовался успехом не только у девчонок, с которыми  работал на поле, но и у местных деревенских девушек. С каждой из них был мил и приветлив, но никому особого предпочтения не оказывал. Проводив девушек после танцев, Вадим каждый раз возвращался спать в хату агрономши Маруси.

              Незаметно пролетели две недели. За это время Изабелла Юльевна и Вадим, неожиданно для себя, подружились. Перед тем, как лечь спать, они долго говорили о музыке, живописи, литературе. Изабелла Юльевна, глядя на Вадима, думала: «Какой красивый этот мальчик. Воспитанный, культурный. Как приятно с ним разговаривать. Если бы у меня был такой сын. Наверное, его мама – самая счастливая женщина». Вадим же, глядя на Изабеллу Юльевну, жалел её и не понимал мужчин, которые не замечают, что для своего возраста она неплохо выглядит, хороша и лицом, и фигурой, к тому же -  интересный собеседник.

                8
             В день отъезда к сельсовету подогнали автобус. Как и в начале заезда, когда двери автобуса распахнулись, все с шумом и гамом кинулись занимать места. Последними вошли Изабелла Юльевна и Вадим. И хотя девчонки зазывали Вадима присоединиться к их компании, он всё-таки сел рядом с Изабеллой Юльевной. Мужики тут же отпустили пару сальных шуточек в их сторону и сами же расхохотались, довольные своим остроумием.
          В автобус тихо зашла дочка агрономши. Она, не поднимая голову, глазами нашла Изабеллу Юльевну, подошла к ней и протянула самодельный холщёвый мешочек, в котором лежали яблоки антоновка, литровая банка молока и вязанка лука.

              -- Мамка просила передать вам гостинец. А ещё она велела сказать, что, если вы приедете к нам на следующий год, чтобы обязательно останавливались у нас, -- еле слышно сказала Наташка.

               Изабелла Юльевна была тронута таким вниманием со стороны агрономши Маруси и в порыве благодарности достала из кармана плаща маленькое круглое зеркальце в красивой серебряной оправе, ещё довоенное, подаренное  на пятнадцатилетие Белочке отцом,  и протянула его Наташке:

              -- Наташенька, это -- тебе, а маме передай от меня большое спасибо.

              Глядя на Наташку, было видно, что из автобуса выходила счастливая девочка, сжимающая тоненькими пальчиками первую драгоценность в своей жизни.

        Руководитель заезда начал по головам пересчитывать всех сотрудников и сличать со своим списком, ставя галочки напротив каждой фамилии. Одного сотрудника не досчитались. Им оказался  ведущий инженер сантехнического отдела Владимир Алексеевич, мужчина сорока лет, отец троих детей, невысокого роста, худой и очень стеснительный. Сослуживцы считали его хорошим семьянином и очень средненьким специалистом.
              Одевался Владимир Алексеевич серенько, так, чтобы как можно меньше привлекать к себе внимание. Носил очки в старомодной оправе, а редкие рыжие волосы аккуратно зачёсывал на голове от одного уха к другому так, чтобы как можно больше лысой поверхности закрыть.
             В любом коллективе всегда найдётся незаметный и тихий человек, про которого всё время забывают: вроде бы он есть, а вроде бы его нет. Таким человеком был Владимир Алексеевич. Поиски Владимира Алексеевича решили начать с хаты, в которой его расположили на постой.
             Руководитель заезда долго стучал кулаком в дверь, но ему никто не открывал. Когда он, уже почти отчаявшись, спустился с крыльца, с внутренней стороны двери послышался скрип засова. Дверь открылась и на пороге появилась тщедушная фигурка Владимира Алексеевича. На его неестественно белом теле, отливающим синевой, были одеты только семейные сатиновые трусы до колена синего цвета, что ещё больше усиливало синеву незагорелого тела. Он переминался босыми ногами на грязном и холодном крыльце, закрывая заспанные глаза от всё ещё яркого, сентябрьского солнца, и долго не мог понять, что от него хотят.
    
             -- Алексеевич, голубчик, вы всех задерживаете. Быстренько собирайтесь и чтобы через пять минут были в автобусе.
   
            Дверь хаты снова открылась и на крыльцо вышла хозяйка дома, высокая, крупная,  ещё молодая  женщина, не более тридцати лет. От неё так и веяло силой и здоровьем. На миловидном простодушном лице горел яркий румянец. На ней - простая ночная рубашка без рукавов из белого ситца в мелкий красный горошек. Из большого выреза  рубашки почти вываливалась неимоверно огромная упругая грудь. Её тело бело-розового цвета в этой рубашке напоминало тесто, которое, уже начиная вываливаться из кадки, так и манило к себе: «возьмите меня, помните руками так, чтобы я опять влезло в кадку или начните, наконец, из меня выделывать пирожки, булочки, бублики или кренделя,наконец». Весь облик молодой женщины напоминал красавиц с полотен художника Кустодиева.
                Мужики, глядя на эту пышку из окон автобуса, захлёбывались собственными слюнями. Пока маленький и неказистый Владимир Алексеевич, поднявшись на цыпочки, что-то шептал на ухо руководителю заезда, «кустодиевская» красавица с трогательной нежностью и любовью смотрела на предмет своего обожания.
            Наконец, руководитель заезда кивнул головой в знак согласия. Владимир Алексеевич, обняв свою пышку за зад, на сколько позволяла это сделать короткая амплитуда его худой, с полным отсутствием мышечной массы, рукой, и они оба, развернувшись ко всем спиной, счастливые пошли в хату. На синих сатиновых трусах Владимира Алексеевича сзади красовалась латка из ткани чёрного цвета величиной с кулак. Эта латка издалека очень напоминала по очертанию  кукиш.

            -- Владимир Алексеевич будет добираться домой своим ходом,-- сказал руководитель заезда, заходя в автобус, и, повернувшись к водителю, сказал – Кузьмич, трогай!
   
            -- Ничего себе, тихоня! Этот общипанный петух отхватил себе такую аппетитную бабу! Везёт же некоторым!—раздавались возгласы от мужиков, которые уже упустили свою  «халяву» в этом заезде и резко начали завидовать «чёрной завистью»  общипанному  петуху, которого ещё несколько минут назад даже не могли вспомнить: «А кто это?». Латка в виде кукиша была последним аккордом в сцене немого кино, которое смотрели все сотрудники института, прильнув к окнам автобуса.

                -- Ромео хренов с драными трусами! Пусть сначала новые трусы купит! И что только бабы в нём находят?—особенно возмущался один из мужиков с яркой внешностью Алена Делона.
 
                Автобус тронулся. Кто-то, уютно расположившись на кресле, пытался заснуть, кто-то запел, кто-то начал рассказывать анекдоты. Преферансисты опять достали из рюкзака бутылку самогонки. На всё той же мятой газете тупым перочинным ножиком напилили сало, хлеб и огурец и, только попытались опрокинуть рюмки в рот, как путь автобусу на выезде из деревни преградили председатель колхоза с группой крепких деревенских активистов. Они молча, как таможенники на границе, перетряхнули весь автобус в поисках украденной картошки. Нашли только три мешка, принадлежавших преферансистам. Мешки конфисковали в пользу колхоза, и автобус поехал дальше. Праздник души у преферансистов был испорчен сегодня окончательно. Им даже расхотелось пить самогонку. До конца поездки они были злые и всю дорогу молчали.

                9
             Приехав домой, Изабелла Юльевна первым делом приняла душ, оделась во всё чистенькое, заварила чай из трав, поставила любимую пластинку с произведениями Шуберта и медленно с наслаждением начала пить чай, погружаясь в звуки рояля. В мыслях всплыл образ Вадима, который не покидал её весь вечер. Ей хотелось сделать для этого милого мальчика  что-нибудь приятное, но она боялась, что как только они оба выйдут на работу, их дружба прекратится. Как не хочется Изабелле Юльевне выходить на эту ненавистную работу и общаться с толпой, которая её не понимает.

       Затем она достала с антресолей старый фанерный ящик. Аккуратно завернула в газету каждое яблоко, положила их туда, промежутки затолкала кусками старой ваты, сверху накрыла крышкой и поставила ящик на нижнюю полку старого большого шкафа, который стоял в общем коридоре на лестничной клетке. Кто-то  много лет назад выставил этот шкаф на коридор за ненадобностью, и все жильцы по этажу стали использовать его, как прохладную кладовку для хранения овощей.

                10
              Когда Вадим после колхоза открыл дверь в квартиру, он понял, что спокойные деньки для него закончились. Пьяный Васька, заломив матери руки за спину, грубо ругаясь, требовал у неё деньги на выпивку. Не раздумывая, Вадим отшвырнул ведро и дорожную сумку в сторону, подлетел к Ваське, и врезал ему кулаком со всего размаха прямо в скулу. Васька от неожиданности отлетел в сторону. Пока он соображал, что произошло, глаз заплыл так, что его почти не было видно.

              --Ах ты, гнида! Да я со своими дружками тебя так отделаю, что всю жизнь будешь кровью харкать. Ну всё, тебе пиз…ц, убью на х…й. -- изрыгал свою ненависть Васька к брату.

                Вадим, который впервые ударил брата, побелев от гнева и сжимая кулаки, с металлом в голосе произнёс:

              --Запомни Васька на всю жизнь, если ты ещё раз, хоть одним пальцем, тронешь мать, посажу в ЛТП. А тебя и твоих дружков я не боюсь. Ты меня так достал, что терять мне нечего: зарублю топором. Всё понял?

                Васька не на шутку испугался. Он впервые видел брата таким возмущённым и решительным. Если что, точно зарубит. Ваське очень хотелось жить. Он считал, что у него всё  впереди, а этот придурок обломает ему всю «малину».

               --А я, что? Я ничего. Я всё понял. Братуха, а что с тобой случилось? — пролепетал Васька уже протрезвевшим голосом.

          Мать, придя в себя, сбегала в ванну, смочила полотенце холодной водой и стала хлопотать вокруг Васьки, прикладывая холод к его опухшей скуле. При этом она заикающимся голосом отчитывала Вадима:

               --Зачем ты поднял руку на родного брата? Что люди скажут? Вырастила сына на свою голову! Ты же мог его убить! И как потом соседям в глаза смотреть, если один сын посадит второго в ЛТП? Это не правильно.

                Вадим ушёл в свою комнату, лёг на диван и ещё долго не мог успокоиться. «Скорее бы выйти на работу, -- думал он – а то в этом дурдоме скоро с ума сойдёшь».

                11
              Проектный институт продолжал жить своим единым организмом. Сотрудники института на время оставили обсуждение странной дружбы Изабеллы Юльевны и Вадима.

               Героем последних сплетен был Владимир Алексеевич из сантехнического отдела. Все, кроме жены «общипанного петуха», которая работала в этом же институте в электротехническом отделе, знали, что каждые выходные он ездил на свидания в колхоз «Путь Ильича» к своей зазнобе, а жене говорил, что за грибами.

              -- Интересно, а когда выпадет снег, за чем он тогда будет ездить в лес? — гоготали мужики в курилке.

              -- За подснежниками! – и гоготали ещё громче.

           Изабелла Юльевна, будучи начальником сметного отдела, стала брать себе на смету в основном чертежи архитектора Вершинина, чтобы хоть так с ним чаще сталкиваться. А Вадим тем временем перезнакомился со всеми сотрудниками института и был со всеми одинаково вежлив. Все его уважали. Несколько девчонок были в него тайно влюблены.

             Приближалась пятьдесят восьмая годовщина Великой Октябрьской революции. Администрация института, готовясь к этой дате, обновляла доску почёта фотографиями лучших специалистов организации. Фотография Изабеллы Юльевны висела на доске почёта постоянно последние лет двадцать. Остальные фотографии менялись каждый квартал. Кадровик руководил институтским фотографом, куда и чьи фотографии вешать. Рядом с фотографией Изабеллы Юльевны появилась фотография архитектора Вершинина.

                12
             Только отгуляли Октябрьскую революцию, как уже надо готовиться к встрече Нового Года. В конце декабря у матери Вадима день рождения. Он решил поздравить её как-то оригинально, необычно. Сочинил четверостишье, пошёл на почту и отправил телеграмму со стихами на новогоднем бланке на адрес матери, а сам уехал на целый день к своему институтскому другу.
       Когда почтальонша позвонила в дверь Вершининых, её никто не открыл. Тогда она оставила записку: «Зайдите на почту, на ваше имя пришла телеграмма», которую просунула в щель двери. Когда мать пришла с дежурства домой и прочла записку, в голове у неё помутилось: «Наверное, кто-то из родственников умер? Но кто? И надо же, перед самым Новым Годом. Такое несчастье!». Она шла на почту, её ноги утопали в снегу, а из глаз текли слёзы. Вся в слезах и убитая горем, сдерживая рыдания, мать, протянув записку в окошко девушке, еле слышно прошептала:
 
            -- Девушка, прочтите мне телеграмму. Кто у меня умер?

           Молодая девушка в хорошем предпраздничном настроении, с милой улыбкой, весёлым голосом сказала:

            -- Успокойтесь, женщина. У вас никто не умер. Ваш сын Вадим поздравляет вас с Днём рождения. – и зачитала четверостишье.

            Когда Вадим поздно вечером в хорошем расположении духа вернулся домой от друга, у него сразу испортилось настроение, как только он переступил порог. Его мать начала кричать, как резанная:

            -- Мне твои культурные замашки в печёнках сидят. Какого х…я ты послал мне эту грёбанную телеграмму? Пока я шла на почту, всю родню перебрала, кто умер? Уйди, чтобы глаза мои тебя не видели! Ненавижу! Придурок! Интеллигент сраный!
Она ещё долго кляла своего непутёвого сына, а Вадим замолчал на целый вечер и с горечью думал: «К кому бы пойти встречать Новый Год?» Так, ничего не придумав, пошёл в свою комнату, разделся и лёг спать.

             Всю рабочую неделю после Нового Года  сотрудники института обсуждали, как встретили этот год, и ещё обсуждали неожиданный и нелогичный, по их мнению, поступок Владимира Алексеевича.

              -- Вы слышали? Владимир Алексеевич развёлся со своей женой, бросил троих детей и уехал в деревню к зазнобе, с которой познакомился на картошке в сентябре прошлого года.

              -- А кто это?

              -- Да работал в сантехническом отделе.
 
             -- Маленький такой, тихий и неказистый?

             -- Вот именно, никакой!

             -- Все мужики – козлы! От горшка – два вершка, а всё туда же.

                Так возмущались женщины, а вот мужики были другого мнения об этой истории.
             -- Молодец! Кто бы мог подумать, что этот общипанный петух способен на такие подвиги? Я никогда не  решился бы на такой поступок.
 
             -- Такую бабу отхватил! Она, наверное, его на руках носит, кормит с ложечки и в бане сама моет?
 
             -- Счастливый!

                Мужики курили в туалете и тихо завидовали этому «Ромео в драных трусах». Вскоре про Владимира Алексеевича стали постепенно забывать.

                13
                Когда в воздухе запахло весной, и от воздействия солнечных лучей, которые с каждым днём становились теплее и ласковее, в грязном тяжёлом снеге пробивали себе дорожки многочисленные ручейки, всем, не зависимо от возраста, хотелось мечтать, любить, без причины смеяться и прыгать через лужи. Весна набирала обороты, а начальник отдела кадров уже начал усиленную подготовку к проведению коммунистического субботника в честьочередной годовщины со дня рождения Владимира Ильича Ленина.
           Очередной раз менялись фотографии лучших работников института на доске почёта. Нетронутыми оставались уже только фотографии Изабеллы Юльевны и архитектора Вершинина.
                В каждом отделе обсуждалась информация, что со следующей недели в кинотеатре «Победа» будут демонстрироваться фестивальные фильмы, на которые невозможно достать абонемент. На следующий день Вадим с обеда отпросился у начальства и поехал в кинотеатр «Победа» попытаться купить абонемент на фестивальные фильмы. Там уже было полно народа. Глядя с тоской в глазах на этот муравейник из людей, Вадим понял, что только чудо поможет ему приобрести вожделенный абонемент. Он стал внимательно осматривать всех, стоящих в очереди, и увидел «чудо» в лице Изабеллы Юльевны, которая стояла почти у самого окошка кассы. Вадим впервые в жизни позволил себе подойти, нахально без очереди, к знакомой. Лицо Изабеллы Юльевны озарилось приветливой улыбкой. Но, как только подошла её очередь, кассирша протокольным голосом сказала:

              -- Товарищи, все абонементы закончились, -- и закрыла окошко кассы.

                Счастье, которое было так близко и так возможно, исчезло со стуком закрываемого окошка. Но Изабелла Юльевна решила бороться за своё счастье до конца, тем более, что  на эту борьбу её вдохновлял расстроенный вид Вадима.

              -- Вадим, никуда не уходите. Дождитесь меня, пожалуйста. Я скоро вернусь, -- сказала она и решительным шагом направилась к двери, на которой висела табличка  «Администратор». Из-за двери доносился возмущённый голос Изабеллы Юльевны:

              -- Я уверена в том, что большую часть абонементов на просмотр фестивальных фильмов раздавалась по знакомству или по блату. Эти люди, далёкие от искусства и кинематографа, приобретающие абонементы по блату, придя в кинотеатр, могут заснуть на первых же минутах просмотра, потому что фильм оказался слишком сложным для их восприятия. Но потом, они с умным видом будут говорить своим знакомым, что смотрели фестивальные фильмы, при этом, не вспомнив ни фамилии режиссёра, а иногда даже и самого названия фильма. Почему я, которая целый год ждала этого события, не могу законным путём приобрести абонемент? Только потому, что у меня нет блата или знакомых, работающих в кинотеатре? В конце концов, я буду жаловаться самому министру культуры СССР!

                Через несколько минут дверь с табличкой «Администратор» открылась и оттуда появилась сияющая Изабелла Юльевна, держа в руках два абонемента.

             -- Вадим, если Вы не против, я хочу один абонемент подарить Вам. Пожалуйста, не отказывайте мне.

                Начиная со следующей недели, каждый вечер сразу после работы Изабелла Юльевна и Вадим встречались в фойе института на первом этаже и вместе ехали на троллейбусе к кинотеатру «Победа» смотреть фестивальные фильмы. После просмотра очередного фильма, они медленно шли по вечернему проспекту, обсуждая увиденное. Под ногами хрустела тонкая корочка льда, которая образовывалась вечером над тем, что ещё днём было лужами от таящего снега под лучами апрельского солнца.
      Эти двое, миниатюрная хрупкая женщина в возрасте и молодой красивый парень, разговаривали на одном языке, понимали друг друга так, как даже влюблённые иногда не понимают друг друга. Это была какая-то другая близость, не поддающаяся объяснению, где каждый находил пристанище своей душе, непонятой другими. Каждый раз, после такой прогулки, Вадим провожал Изабеллу Юльевну до дверей квартиры, и каждый раз она приглашала его зайти на чашечку чая. Вадим благодарил за приглашение и всегда заходил в её чистенькую, уютную квартиру: «Лучше вечер провести с Изабеллой Юльевной, чем с пьяным Васькой и его дружками».
 
    Изабелла Юльевна накрывала на стол, ставила свою любимую пластинку Шуберта, и за чашкой чая продолжались интеллектуальные беседы. Когда Вадим уходил от Изабеллы Юльевны, то она каждый раз доставала из фанерного ящика одно антоновское яблоко, раскручивала газету, тщательно протирала его чистенькой салфеткой и протягивала его Вадиму.
    Закрывая за ним дверь, Изабелла Юльевна ещё долго ощущала еле уловимый аромат антоновки и ещё ощущала в своей груди нерастраченные материнские чувства к этому милому мальчику. Когда же Изабелла Юльевна уже несколько раз пыталась очень осторожно расспросить Вадима об его семье, он замыкался в себе и дипломатично переводил разговор на другую тему.

                14
              В проектном институте поползли слухи о странной дружбе Изабеллы Юльевны и Вадима: что общего может быть у этой парочки?
 
         Ещё все осуждали агрессивную политику Пиночета и что в Москву, всего на несколько дней, привезли знаменитую картину итальянского художника Леонардо да Винчи «Джоконда». Чтобы посмотреть мировой шедевр, народ занимает очередь в русский музей в четыре часа утра. Изабелла Юльевна с боем вырвала у директора два отгула, которые честно заработала на «картошке» ещё в сентябре прошлого года, и укатила в Москву смотреть на «Джоконду». У сотрудников института появилась новая тема для разговоров:

             -- Вы слышали? Наша сумасшедшая Изабелла взяла два отгула, чтобы съездить в Москву только для того, чтобы несколько минут посмотреть на картину.

             -- А что ей! Мужа нет, детей нет. Вот и изображает любительницу искусства.

             -- Лучше бы она эти деньги  потратила на что-нибудь другое, более стоящее.

                Все дружно осуждали бестолковую Изабеллу, которая не умела жить. Только один человек в институте не осуждал её. Вадим завидовал Изабелле Юльевне: она прикоснётся к великому искусству.

                Вернувшись из Москвы, Изабелла Юльевна столкнулась с Вадимом у входа в институт:

              -- Здравствуйте, Вадим. Если у вас сегодня  свободный вечер, приходите ко мне на чашку чая. Я расскажу Вам о поездке в Москву.

              -- Спасибо! Обязательно приду.

                В этот вечер Вадим уходил от Изабеллы Юльевны с репродукцией «Джоконды», с пластинкой Шуберта и ароматной антоновкой в кармане пиджака. Придя домой, он долго примерял, куда бы пристроить репродукцию «Джоконды», и, наконец, повесил её на противоположную стенку от дивана, на котором спал. Вадим поставил пластинку Шуберта, лёг на диван и стал внимательно рассматривать репродукцию. Под чарующую музыку Шуберта, которая проникала в самое сердце, Вадим думал о превратностях жизни: почему судьба так жестока к Изабелле Юльевне? Его мысли прервал пьяный Васька. Он ввалился в комнату, распространяя амбре перегара и примитивной закуски. Осоловелыми глазами уставился на «Джоконду»:

                -- Что за чучарелла? – спросил Васька и икнул.

                -- Не твоё дело. Я же у тебя не спрашиваю, зачем ты весь холодильник обвешал этикетками от бутылок?

Васька после последнего инцидента стал немного побаиваться брата:

                -- Уже и спросить ничего нельзя? Братан, дай три рубля до зарплаты. Честно,  отдам.

Вадим достал из кармана деньги и протянул три рубля.

                -- Дай ещё рубль на пиво,-- разошёлся Васька.

                -- Будешь выпрашивать, заберу обратно три рубля, -- начал повышать голос Вадим.

                Ваську вместе с трёшкой тут же сдуло, как ветром. Вадим почти никогда не одалживал денег брату, всё равно пропьёт, но сегодня ему хотелось побыть одному. Музыка Шуберта продолжала будоражить душу. Дверь в его комнату опять открылась и на пороге появилась мать с дымящейся сигаретой в руке:

                -- Сынок, что за дрянь ты слушаешь? У меня от этого рояля голова разболелась: бу – бу—бу, да бу—бу—бу! Поставь лучше Пугачёву.

                --Могу я хоть раз в жизни послушать то, что я хочу? — с упрёком сказал Вадим.

                --Ну почему мне так не повезло с сыном? Лучше бы я сделала аборт! Лучше бы я тебя на крапиву высцала! — мать со злостью захлопнула дверь, а Вадим ещё долго слышал причитания и проклятия матери, которые прорывались сквозь музыку Шуберта. Вечер был испорчен.

                15
                Утром на работе, когда Вадим стоял за кульманом и творил архитектурный шедевр, как ему казалось, к нему подошёл начальник отдела кадров:

                --Вершинин, в одиннадцать ноль-ноль подойди в зал для совещаний. Тебя выбрали в комиссию от комсомольцев. Вопросов не задавай, там всё узнаешь.

                Ровно в одиннадцать Вершинин был в зале для совещаний. Комиссия была в сборе: за столом сидели представители от администрации, парткома и профкома. Задача комиссии состояла в том, чтобы провести профилактическую работу с молодыми мамами, которые во время декрета крестили своих детей в церкви, будучи комсомолками, а теперь, как ни в чём не бывало, вышли на работу.
            Вадим сидел чуть поодаль от комиссии, горячего участия в разборках не принимал и ждал, когда весь этот концерт закончится. У него «горел» проект и было жаль тратить на всё это своё рабочее время.
             В зал для совещаний по одной вызывали молодых мам. Их было трое. Они плакали, сморкались в носовые платки  и клялись, что это бабушки без их согласия крестили внуков. «Интересно, откуда в институт поступают данные: кто, когда и в какой церкви крестил своего ребёнка?»--думал Вадим.

             Комиссия, посовещавшись, вынесла каждой комсомолке строгий выговор с занесением в учётную карточку. Четвёртой на суд комиссии вызвали Изабеллу Юльевну. «А каким боком здесь она?»--не переставал удивляться Вадим.
 
         Оказывается, Изабелла Юльевна поёт в церковном хоре. «Почему она никогда мне об этом не рассказывала?»-- для Вадима это было большой неожиданностью. Изабелла Юльевна открылась для него сегодня новой гранью своих способностей.

               --Лучше бы Вы, Изабелла Юльевна, пели в художественной самодеятельности института, -- начали над ней изгаляться мужики из комиссии.

                Изабелла Юльевна молчала и никак не реагировала на их выпады. Член парткома, очень старенький Кузьма Платонович, глядя через толстые линзы старомодных очков на хрупкую женщину, тихим скрипучим голосом говорил:

               -- Изабелла Юльевна, поверьте нам, мы все Вас уважаем, как специалиста, но не гоже советскому человеку петь религиозные песни в церквях. Пообещайте комиссии, что больше не будете туда ходить, и Вы обойдётесь только устным порицанием.

       Изабелла Юльевна посмотрела на него своими красивыми васильковыми глазами:

                -- Пела и петь буду.

                Она говорила очень тихо, но так, как будто гром прогремел над лысыми и седыми головами комиссии. Наступила гробовая тишина. Пока комиссия приходила в себя после дерзкого ответа, Изабелла Юльевна развернулась к ним спиной и лёгкой походкой, постукивая шпильками о паркет, вышла из зала совещаний под растерянные взгляды «членов». Только у одного Вадима не было растерянного взгляда. Он смотрел восхищёнными глазами на удаляющуюся хрупкую фигуру Изабеллы Юльевны. И с каждым удаляющимся шагом её силуэт, вопреки всем законам физики, не уменьшался, а увеличивался в его глазах.

                -- Что будем делать? – спросил председатель профкома.

Вадим, который всё время молчал, вдруг заговорил.
                -- Да пусть поёт, где хочет. Она же туда ходит не Богу молиться, а всего лишь петь.

                В протокол записали: «…за пение в церковном хоре вынести общественное порицание».


                16

                Приближалось время обеда и институтские «тузы» торопились в столовую, чтобы в первых рядах занять очередь и поесть борща с котлетами и макаронами. Казалось, что они приходили на работу в институт только для того, чтобы поесть в столовой и весь обеденный перерыв проговорить о политике в стране и в мире, делая при этом многозначительное выражение лица, как будто от их мнения по поводу того или иного политического события в этом мире что-то изменится.

             -- Вчера прочёл в «Известиях», что в Америке посадили в тюрьму Анжелу Дэвис и она объявила голодовку.

             -- А какие требования она выдвигает?

             --Она требует, чтобы ей разрешили пользоваться душем каждый день и ещё, чтобы  каждое утро был свежий кофе.

             -- Так она слишком много хочет. Вот у меня дома три месяца назад сломался титан. В домоуправлении сказали, чтобы я немного потерпел. Скоро наш дом возьмут на капитальный ремонт, тогда титан и починят. Уже целых три месяца, только раз в неделю хожу мыться в общественную баню и голодовок не устраиваю.

         За соседним столиком обедали женщины с отдела выпуска. Их тоже волновала Анжела Дэвис.

             -- Вчера ходила в парикмахерскую. Хотела сделать себе химическую завивку, как у Анжелы Дэвис, но раствор закончился. Пойду сегодня счастья попытать.

           -- Зачем тебе эта химия? По всему городу стаями ходят сплошные Анжелы Дэвисы всех цветов радуги, всех возрастов и разного калибра.

           -- Но сейчас, это модно. Я тоже хочу.
 
                А мужики тем временем ели котлеты с макаронами и хохотали над собственными шутками. Вадим обедать не пошёл. Он поднялся на верхний этаж, где был установлен теннисный стол, и немного поиграл с ребятами, чтобы хоть как-то развеяться после заседания комиссии.
           Когда обеденный перерыв закончился, Вадим пошёл на своё рабочее место, стал за кульман, да так и застыл с карандашом в руках, глядя на чертёж: для него было потрясением, что Изабелла Юльевна поёт и, не просто поёт, а поёт в церковном хоре. К концу рабочего дня Вершинин так и не провёл ни одной линии: он прорабатывал план, как деликатнее узнать у Изабеллы Юльевны, в какой церкви и по каким дням она поёт. Ему захотелось услышать её голос.

                17
                Придя домой, так ничего и не придумав, он взял томик стихов любимого поэта девятнадцатого века Алексея Николаевича Апухтина и пошёл, без всякой предварительной договорённости, в гости к Изабелле Юльевне. Позвонив в дверь, онпочувствовал,как бешено колотилось сердце. Как он объяснит ей свой дерзкий поступок: без приглашения припёрся в гости.
         Изабелла Юльевна открыла дверь. Она не удивилась приходу Вадима. Провела его в комнату и начала накрывать на стол. После сегодняшней экзекуции на работе, Вадим был для неё «лучиком света в этом тёмном царстве». Уже через пять минут Вадим не чувствовал себя неловко, ему было комфортно в этой уютной чистенькой квартирке, где он ощущал к себе нежную материнскую любовь красивой хрупкой женщины, которой так не доставало ему в собственной семье.
      Он достал из внутреннего кармана пиджака небольшой по формату, уже довольно потрёпанный, томик со стихами Апухтина и протянул его Изабелле Юльевне.

                -- Я хочу подарить Вам стихи Апухтина. Это мой любимый поэт.

                -- Благодарю. Мне очень приятно Ваше вниманием ко мне. Вадим, если Вас не затруднит, прочтите, пожалуйста, своё любимое стихотворение.
                Вадим, опустив глаза вниз, начал читать. Сначала его голос был тихим и неуверенным,  но постепенно он начал набирать силу:

             -- Ни веселья, ни сладких мечтаний
                Ты в судьбе не видала своей:
                Твоя жизнь была цепью страданий
                И тяжёлых, томительных дней.

                Видно, Господу было так нужно:
                Тебе крест Он тяжёлый судил,
                Этот крест мы несли с тобой дружно,
                Он обоих нас жал и давил.

                Помню я, как в минуту разлуки
                Ты рыдала, родная моя,
                Как, дрожа, твои бледные руки
                Горячо обнимали меня:

                Всю любовь, все мечты, все желанья -
                Всё в слова перелить я хотел,
                Но последнее слово страданья,--
                Оно замерло в миг расставанья,
                Я его досказать не успел!

                Это слово сказала могила:
                Не состарившись, ты умерла,
                Оттого --что ты слишком любила,
                Оттого – что ты жить не могла...
               
               
                Пока Вадим читал стихи, Изабелла Юльевна стояла, отвернувшись к окну, чтобы этот милый юноша не заметил её слёз. Слёзы были выходом её чувств, переполнявших душу. Апухтин был и её любимым поэтом. Почти все его стихи она знала наизусть. Когда Вадим закончил читать стихотворение, Изабелла Юльевна уже овладела собой, незаметно смахнула слезинки с глаз и повернулась к нему. Вдруг, неожиданно не только для Вадима, но и для самой себя, она стала наизусть читать свои любимые строки:

                -- О, будь моей звездой, сияй мне тихим светом,
                Как эта чистая, далёкая звезда!
                На землю тёмную она глядит с приветом,
                Чужда её страстям, свободна и горда.

                И только иногда, услыша в отдаленьи
                Любви безумный стон, отчаянный призыв,
                Она вздогнёт сама, -- и в жалости, в смятеньи
                На землю падает, о небе позабыв.

              К концу этого незапланированного ужина, но оказавшегося таким милым и незабываемым для обоих, Вадим уже знал, что каждое воскресение Изабелла Юльевна поёт на утренней службе главного православного храма города. На прощание она дала ему яблоко.

              -- Это – последнее. Осенью опять поедем на «картошку» за отгулами и, надеюсь, Маруся опять угостит нас антоновкой.

              -- Будем надеться. До свидания, Изабелла Юльевна. Спасибо за приятный вечер.

                18
             До воскресения было целых четыре дня. Еле дождавшись выходного, Вадим встал рано утром и, пока мама и Васька спали, принял ледяной душ, наскоро выпил чашку чая и, одевшись очень скромненько и не ярко, вышел из дома.
       Вадим Вершинин первый раз в своей жизни входил в двери церкви. Он не знал, как надо себя там вести и поэтому, стараясь быть незамеченным, вогнув голову в плечи, затесавшись среди верующих, спрятался за колонну. Началась служба. Когда батюшка закончил своим низким голосом читать проповедь, раздался красивый и чистый женский  голос. Это запевала Изабелла Юльевна. Пропев строчку, церковный хор подхватил её голос. Но голос Изабеллы Юльевны не растворился в общем хоре голосов, а наоборот, выделялся своим необычайно красивым сопрано.

              До конца службы Вадим стоял потрясённый. Ему казалось, что его ноги оторвались от пола и, вместе с голосом Изабеллы Юльевны, он поднялся под самый купол храма и там парил. Служба закончилась.
          Вадим вышел из церкви и долго бродил по улицам города, всё ещё находясь под воздействием незабываемого красивого голоса Изабеллы Юльевны. К этому воздействию ненавязчиво вплетался аромат последнего антоновского яблока, которое до сих пор оттопыривало карман его пиджака. Ему почему-то не хотелось расставаться с этим последним яблоком.

                19
                Когда он пришёл домой, Васька с дружками праздновал свой день рождения. Вадим совершенно забыл. Что у его брата сегодня день рождения. Праздник был в самом разгаре. Водка лилась рекой. Дым от дешёвых сигарет стоял коромыслом, а на концах этого коромысла висела «содержательная» речь из сплошного мата.

             Стараясь быть незамеченным, Вадим тихо прошёл в свою комнату, лёг на диван и стал смотреть на репродукцию «Джоконды». Он не знал, как ему оградиться от этих скверных слов, которые так корёжили его нежную и романтичную натуру? Как, находясь всё время в атмосфере непонимания и отчуждения его родным братом и матерью, не свихнуться? Его мысли прервал пьяный ор Васьки с дружками. Нестройными пьяными голосами они затянули свою любимую песню:

                -- В тёмном переулке
                Встретили мы мурку
                И решили мурке отомстить….

                А в это время Изабелла Юльевна, придя из церкви домой, разрабатывала свой стратегический план, как без приглашения придти в гости к Вадиму. Она заметила его в церкви, когда пела, хотя Вадим и старался быть незамеченным. Ей хотелось познакомиться с мамой Вадима, увидеть его в домашней обстановке. Наконец, её осенило: она скажет Вадиму, что взяла срочную работу домой, чтобы сделать смету по его чертежам. Но что-то она в этих чертежах не поняла и ей надо с ним проконсультироваться, а телефона у него нет. О том, что у Вадима нет телефона, она узнала накануне, когда брала домашний адрес Вершинина. Откуда Изабелла Юльевна могла знать, что в доме, где жил Вадим, только в семье Вершининых не было телефона. Мать категорически отказалась от прокладки телефонного кабеля в их квартиру.

               -- Зачем я буду каждый месяц выкидывать деньги за телефон. Их и так не хватает. Жила без телефона и дальше без него обойдусь,-- говорила она соседкам, когда сидела с ними на лавочке возле подъезда.

                Изабелла Юльевна принарядилась, подкрасила губы, уложила на затылке в узел свои роскошные тёмные волосы, прихватила на всякий два чертежа и поехала к Вадиму. Когда она подошла к двери и нажала на кнопку звонка, сердце её бешено колотилось. Дверь открылась, и Изабелла Юльевна увидела на пороге женщину своих лет с сигаретой в руке. На голове были остатки пережженной химической завивки «а ля Анжела Дэвис». Одета она была в старенький халатик, на котором на животе не хватало одной пуговицы, на ногах – стоптанные тапки с заломленными задниками. За силуэтом женщины вдоль небольшого коридора просматривалась кухня, где за столом, уставленном грудой пустых бутылок, сидело несколько пьяных молодых мужчин. Вид у них был уже изрядно потрёпанным, и они выясняли отношения друг с другом, не стесняясь в выражениях. Вдруг один из них, тот, который белобрысый и коренастый,  затянул песню во всё своё лужёное горло, не попадая ни в одну ноту и раздирая голосовые связки:

                -- В тёмном переулке
                Встретили мы му-у-у-рку-у
                И ре-е-е-шили-и-и му-у-рке отомстить!!!

                Изабелла Юльевна была в шоке. На несколько минут она потеряла дар речи. "Наверное, я не правильно переписала номер квартиры или перепутала дом?» -- лихорадочно пронеслось у неё в голове.

                -- Вам кого? — спросила женщина низким голосом и, затянувшись сигаретой выдохнула клуб дыма, чуть ли не в лицо Изабелле Юльевне.

                -- Мне нужен Вершинин, но кажется я перепутала дом»,-- неуверенным голосом сказала Изабелла Юльевна.

                -- Ну, мы Вершинины. Вам нужен Васька? — женщина повернулась в сторону кухни и громко крикнула – Васька, к тебе пришли!

                Белобрысый и коренастый прекратил петь и стал туго соображать, что от него хотят.

                -- Да нет же, мне нужен Вадим, -- Изабелла Юльевна цеплялась за последнюю надежду: вдруг—однофамильцы.

                -- А! Вам нужен Вадим? Так бы сразу и сказали. Подождите, сейчас позову.
                Изабелле Юльевне хотелось испариться в это мгновение. Она поняла, что своим непрошенным визитом доставит душевную боль Вадиму, который, не понятно по каким жизненным законам, в которых отсутствует всякая человеческая логика, живёт в этой семье. Но было уже поздно. Колесо судьбы продолжало крутить свои обороты. 
                Женщина, не вынимая сигареты изо рта, скрылась в глубине комнаты, и вскоре из этой глубины показался Вадим – красивый, высокий, стройный. Увидев Изабеллу Юльевну, он испытал не меньший шок, чем она. Справившись со стрессом, Изабелла Юльевна начала излагать суть своего визита. Её слова потонули в душераздирающем вопле Васьки:

                -- В тёмном переулке
                Встретили мы мурку
                И решили мурке отомстить…

                Вадим, извинившись за брата, предложил ей спуститься на пролёт ниже и, расположившись на широком подоконнике лестничной площадки, он сбивчиво отвечал на вопросы, которые якобы возникли у Изабеллы Юльевны. Наконец, извинившись за свой неожиданный визит, она попрощалась с Вадимом и быстро, не оборачиваясь, стала спускаться вниз по лестнице.
 
             Вадим ещё долго стоял на лестничной клетке, понурив голову, а в ушах стоял стук каблуков ушедшей Изабеллы. Как бы ты не увёртывался от превратностей судьбы, они всё равно тебя настигнут. Как научиться с достоинством это не только принимать, но и преодолевать?

                Изабелла Юльевна не была готова к такому повороту событий. Придя домой, она попыталась разобраться в том, что только что увидела и испытала. «Как этот романтичный и воспитанный юноша, этот сказочный принц из какого-то другого не земного мира, тонко чувствовавший музыку, поэзию, живопись, мог родиться в такой семье, каждый день жить в этой семье и не свихнуться? – думала Изабелла Юльевна, лёжа в своей чистенькой постели, -- Я уже более тридцати лет живу без любящих родителей и все эти годы выживала в этом жёстком мире. Все эти годы жила с мыслью, что несчастнее меня на этом белом свете никого нет. Кто же мог, глядя на него и общаясь с ним, подумать, что он из такой семьи?» Изабелла Юльевна от пережитого потрясения начала постепенно приходить в себя. Наконец, ей удалось заснуть.

                20
                Утром, столкнувшись с Вадимом у главного входа в институт, Изабелла Юльевна, как будто вчерашнего вечера никогда не было, остановила его. Глядя на Вадима своими красивыми васильковыми глазами, в которых отражалась ещё большая материнская нежность и любовь, она сказала:

               -- Вадим, через два дня мне исполняется пятьдесят пять лет. Я надеюсь, что это  событие, которое мне предстоит пережить в институте, как - нибудь выдержу. А вот на следующий день после работы я приглашаю Вас к себе. Живу я одиноко и дни рождения, как правило, отмечаю одна. Иногда приходит соседка. Я ей доверяю ключи от своей квартиры, когда уезжаю в командировку или на «картошку», либо ещё куда-нибудь. Надеюсь, Вы мне не откажите. Хочу, на сей раз свой, день рождения отметить с Вами. Вы  придёте?

                -- Конечно, Изабелла Юльевна. Спасибо за приглашение. Обязательно приду.
             В институте все два дня шла усиленная подготовка к празднованию 55-летия Изабеллы Юльевны и обсуждалась сенсационная новость:

                -- Вы слышали? Владимир Алексеевич, тот, который работал в сантехническом отделе и полгода назад развёлся, пригласил к себе в деревню на лето бывшую жену с детьми.

                -- Она согласилась?

                -- Да! Говорят, что его зазноба уже ждёт ребёнка. К концу года наш Алексеевич станет многодетным отцом.

                Активный член профсоюза Зинаида Ивановна, женщина неопределённого возраста, обошла все отделы и составила список всех желающих поздравить Изабеллу Юльевну. В список в основном записались мужчины, чтобы очередной раз посмеяться над Изабеллой Юльевной. Зная, что она никому не позволяет до себя дотрагиваться, они хотят устроить спектакль под названием «Доступ к телу Изабеллы Юльевны».

         Стоя в курилке, они уже предвкушали, как выстроятся с букетами в очередь к недотроге и будут жмякать её хрупкую фигуру своими грубыми мужскими руками на потеху всех сотрудников института, и хохотали до изнеможения.

              Было начало июня. Начальник отдела кадров руководил институтским фотографом, который очередной раз обновлял доску почёта на втором этаже фотографиями новых победителей труда в социалистическом соревновании. Неизменными оставались висеть в начале доски почёта только две фотографии: Изабеллы Юльевны и архитектора Вершинина.

               Вадим два дня бегал по магазинам в поисках подарка. Ему хотелось подарить Изабелле Юльевне что-то необычное. Но, что? К концу подходил второй день, а подарка всё ещё не было.
         Расстроенный, Вадим стоял на перекрёстке и ждал, когда загорится зелёный свет светофора. Его взгляд зацепился за вывеску ювелирного магазина «Малахитовая шкатулка». Не задумываясь, за несколько минут до закрытия, он проскочил в дверь магазина. Глаза разбегались в разные стороны от красоты и блеска ювелирных украшений, золота и бриллиантов. Вадим понимал, что на достойное для Изабеллы ювелирное украшение, у него не хватит зарплаты простого советского архитектора. Когда он подошёл к витрине с янтарными украшениями, то уже не сомневался, что купит янтарное ожерелье. Правда, цена украшения превышала месячную зарплату. Но у Вадима есть эти деньги: целый год он откладывал с каждой зарплаты, чтобы летом с друзьями махнуть в Крым «дикарями». Придётся эту поездку отложить до следующего года. Итак, решено: завтра он покупает янтарное ожерелье.

                22
             Наступило утро, когда весь институт находился в предвкушении празднования 55-летия начальника сметного отдела. К одиннадцати часам сотрудники со всех отделов и со всех этажей института ручейками стекались в актовый зал, который вместил в себя двести человек.
        На сцене стоял длинный стол, покрытый красной скатертью, за которым сидел президиум. Сбоку от стола стояла Изабелла Юльевна, элегантно и со вкусом одетая. Её роскошные волосы были красиво уложены валиком вокруг головы. На ногах надеты изящные туфли на высокой шпильке. Сегодня она выглядела помолодевшей лет на десять. Стоять ей пришлось около часа, пока она выслушивала все поздравления от администрации, от профкома, от парткома и даже от комсомола. Народ, пока длилась официальная часть, между собой тихо переговаривался, от чего в зале стоял монотонный гул. Все ждали, когда начнётся концерт «Доступ к телу недотроги».

            Наконец, официальная часть  закончилась и мужики, обгоняя друг друга, ринулись к сцене и выстроились с букетами в очередь. Когда на сцену вышел первый претендент на «тело» Изабеллы Юльевны, в актовом зале наступила гробовая тишина. Сказав несколько обязательных слов, вручив букет, он кинулся обнимать именинницу. Все замерли: что будет дальше? А ничего не было. Концерта не получилось. Изабелла Юльевна с милой улыбкой на лице спокойно принимала все обнимания и дружеские похлопывания по плечам, спине и даже бёдрам от всех мужиков, которые изъявили сегодня своё желание поздравить её. Некоторым  показалось, что ей это даже нравилось. А она стояла в красивой позе высокой шпильке, смотрела в зрительный зал с высоты сцены и улыбалась улыбкой Джоконды.

      Она смотрела на Вадима Вершинина, который сидел в последнем ряду, и черпала силы у этого юноши, чтобы с достоинством пережить этот день. По окончании всех поздравлений и лёгкого фуршета, Вадим помог Изабелле Юльевне отвезти все цветы и подарки домой. Попрощавшись до завтрашнего дня, Вадим поехал в ювелирный магазин за янтарным ожерельем. А в институте до позднего вечера продолжался банкет без виновницы торжества. Все пили, ели, пели хором хиты тех лет, пытались даже танцевать. Под конец банкета уже никто не помнил, по какому поводу собрались. Главное, было весело.

                23
               Для Вадима наступило долгожданное утро следующего дня. Сегодня он особенно тщательно выбрился, особенно тщательно привёл себя в порядок, надел свой лучший костюм, во внутренний карман которого положил коробочку с янтарным ожерельем, и в хорошем расположении духа вышел из дома. До обеда Вадим стоял за кульманом, чертил очередной архитектурный шедевр и всё время напевал себе под нос, услышанную вчера по радио песенку.
 
               Все обсуждали вчерашнее празднование. Вадим участие в сплетнях, как всегда, не принимал. За пять минут до начала обеда дверь архитектурно-строительного отдела открылась и вошла Зинаида Ивановна. Тихим скорбным голосом она сказала:

                -- Этой ночью от остановки сердца во сне умерла Изабелла Юльевна. Соседка сказала, что она умерла с улыбкой на лице. Повезло нашей Изабелле, такая лёгкая смерть: не мучилась, как некоторые. Сдавайте на похороны, кто сколько может. Похороны завтра в три часа дня.

              У Вадима в глазах потемнело. Будто гром прогремел у него над головой с такой силой, что его на некоторое время оглушило: последние слова Зинаиды Ивановны он уже не слышал. Вадим медленно опустился на стул. Он долго смотрел на чертёж, который лежал на столе перед ним, ничего не видел и не мог поверить в нелепость случившегося. В груди как будто оборвалась какая-то нить, без которой ему в жизни будет на много сложнее.

               На первом этаже в большом фойе на столике стоял портрет Изабеллы Юльевны  в траурной рамке, который ещё вчера висел на доске почёта. Рядом с портретом стояла вазочка с красными гвоздиками.

        Изабеллу Юльевну похоронили на следующий день за счёт института. Вадим на похороны не ходил. Он пришёл на могилу Изабеллы Юльевны на следующий день, чтобы побыть одному. Могила была усыпана цветами, ещё  несколько дней назад, подаренными на юбилей. На красном столбике, который просматривался сквозь цветы и венки, была прибита металлическая пластинка. На ней белой краской были написаны фамилия, имя, отчество, а ниже даты: род. ... — ум. ...

        Вадим достал из внутреннего кармана пиджака красивую коробочку, в котором лежало янтарное ожерелье, и положил её по верх цветов, а рядом маленький букетик васильков, который купил у бабок перед входом на кладбище. Внезапно, как-то вдруг, небо потемнело, и раздались раскаты грома. Через несколько минут с неба хлынул проливной дождь. Вадим стоял перед могилой, низко наклонив голову, и не обращал внимания ни на гром, ни на ливень. Впервые в жизни он позволил себе плакать, плакать навзрыд. Слёзы сливались со струями дождя, стекали по щекам, шее и затекали под распахнутый ворот рубашки. В отблеске молнии васильки смотрели на него глазами Изабеллы Юльевны и, казалось, что из них вытекали не капли дождя, а её слёзы.

                Дождь давно прошёл, а Вадим ещё долго продолжал стоять и задавать вопросы, на которые не было ответов: за что? почему? зачем?

                Придя домой, Вадим снял с себя всю одежду, поставил пластинку Шуберта и, абсолютно голый, лёг на диван, уставившись немигающими глазами в потолок. Из кармана мокрого пиджака исходил еле уловимый запах последнего антоновского яблока, который уже начал подгнивать. Звуки музыки и запах антоновки так «накатили» воспоминаниями на Вадима, что, развернувшись и уткнувшись лицом в подушку, он зарыдал в полный голос.

               Брат Васька и мать, видя, в каком состоянии пришёл Вадим, старались его не трогать, ходили на цыпочках и разговаривали шёпотом. Вадим плакал, а в голове бесконечно звучали стихи Апухтина:

                Это слово сказала могила:
                Не состарившись, ты умерла,
                Оттого – что ты слишком любила,
                Оттого – что ты жить не могла!
                Ты спокойна в могиле безгласной,
                Но один я в борьбе изнемог…
                Он тяжёл, этот крест ежечасный,
                Он на грудь мне всей тяжестью лёг!

На одну «белую ворону» на этой Земле стало меньше.

               
                Фото взято из интернета