Глава 5. Игры патриотов

  Алексей Годилин стоял напротив памятника Ленину - там, где когда-то стояла Ильинская церковь, а в наши дни за памятником построили часовню. Всё вокруг шло, как шло, словно подтверждая мысли, изложенные в Священном Писании: "Всему своё время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать и время вырывать посаженное. Время убивать, и время врачевать; время разрушать и время строить; время плакать и время смеяться; время сетовать и время плясать; время разбрасывать камни и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий; время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать; время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить; время любить, и время ненавидеть; время войне и время миру". Всё текло обычным, в общем-то чередом, хотя для кого, а для Годилина это было не так.
  Россия поднималась с колен после свистопляски девяностых, стряхивая с себя бремя продажных правителей, которые всё делали в угоду Западу - разрушали оборону своей страны, морили голодом население, не выдавая месяцами зарплату тем, кто продолжал трудиться на благо Отчизны. Церковь обретала былые позиции, хотя не так, как было Тогда, патриоты поднимались, чтобы остановить безумие, которое всё ещё тлело в головах тех, кто нажился тогда, в девяностые, или был отравлен этими сумасбродными идеями "демократии" (а ведь "демократия" - это "народовластие", это Годилин знал, как аспирант университета).
  Но всё же находились и по сию пору нелюди с отмороженной совестью, которые ненавидели русские святыни, всё подвергали сомнению и мечтали о свободе, забывая, что Спаситель сказал в своё время: "А я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно Престол Божий; ни землёю, потому что она подножие ног его; ни Иерусалимом, потому что он город великого Царя; Ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным". Они отвергали всё, что было дорого русским и мечтали о мировой революции, как тот, по чьему указу сносились церкви, топились священники и разрушалась русская культура. Они называли патриотов фашистами, хотя сами воплощали планы Гитлера в жизнь, превращая сильный народ в сборище разгильдяев, которые молятся на мнимые мировые ценности, выбросив в мусор свою тысячелетнюю культуру.
  Невдалеке показалась худоватая фигура в пёстрой, "лоскутной" расцветки рубашке и поношенных, но достаточно опрятных брюках в полоску. Полной формы, аккуратно подстриженная борода, на ногах - недорогие кроссовки (китайские, но других особо не бывает в продаже). Подошёл к Годилину, они троекратно обнялись и поцеловались - Димка Лопухов всегда как-то вот не признавал рукопожатия. Чуть попозже к компании подошёл парень в футболке с изображением одетого в чёрный мундир офицера с моноклем и саблей наголо, надпись на футболке гласила "Россия превыше всего". Камуфляжные штаны и спортивного вида коричневые ботинки, почти наголо обритая голова, да и лицом Лука Ивашин походил на пещерного человека. Он подошёл к собравшимся и поприветствовал.
  - Откуда ты, Димитрий Павлович? - спросил Годилин.
  - Сам знаешь, что из Санкт-Петербурга, - ответил Лопухов. - Я неделю уже у вас, у Ольги Ивановны поселился, дай ей бог здоровья. В Петербурге-то у нас опять разворачивается праздничек, - проговорил он с отвращением. - Извращенцы эти опять собрались. Секта проклятая. Ладно, не об этом я. Ты, Лука, как жив-здоров? Давненько с тобой по-настоящему не общался.
  - Я-то жив и здоров, а вот ты? Ни слова даже так вот, через Сеть. Я уж думал, ты всё, в монастырь ушёл, - усмехнулся Лука. 
  - Ну, уж дудки, дружочек! - возразил Лопухов. - В монастырях-то молитвенников за землицу нашу с избытком хватит. А вот за монастырскими стенами трудов-то будет, други мои, немерено. Сами посудите: в Новосибирске этот полоумный свой семинар психологический проводить собирается, опять извращенцев наползёт, как тараканов. В Петербурге тоже всякое происходит. В Омске, я слышал, опять эта нечисть поляцкая свои акции проводит. Нам с вами, родные мои, надо за Россию побороться, как следует. Наверху не всё могут сделать, надо здесь, на местах.
  - Димка, ты про какую секту-то говоришь? - Годилин снова вступил в разговор.
  - Про этих, Лёшенька, про этих, которые босиком по морозу бегают. Княжество, чтоб его, - Лопухов сплюнул через левое плечо. - Язычество и бесовщина. Так же и этот "адмирал" без флота, который себя профессором величает. Развратник старый, девчонок собирает и заставляет босыми сниматься, где ни попадя. Мало было этих "белых братьев" со "свидетелями", так ещё эти появились. Скоро голые ходить будут уже, бесстыдники.
  - Да они, по ходу, и в Омске есть, - бросил Лука. - Сам видел, как позавчера их компания целая по мосту шла. Нет, я понимаю, в деревне, когда обувь беречь надо, на пляже, но эти-то нагло так идут, специально - вот, мол, какие мы, можем в любом месте босыми пройтись. А юбки-то, юбки - только что трусы оттудова не посверкивают. Хуже только эти сизые, которые себя разрисовывают... Богом тело дано, так радуйся, благодари господа, а не меть себя для сатаны картинками всякими да железками. Я помню, как меня на сайте помоями обливали. Говорили, в платочке, дескать, спи, в тайгу уезжай. Музыканты. У самого-то у него фамилия характерная, "собачья". Нерусь поганая. Патриций польский нашёлся, тоже мне. И остальные, даже девушки, читать было тошно. Загнать бы их в тюрьму, чтобы им там показали, как с такими обходятся.
  - Лука, давай, сейчас не об этом, - сказал Годилин. - У меня маме сорок дней завтра, я вот и хотел вас пригласить ко мне, помянуть старушку. Настя блинов напечёт, сообразим чего-нибудь за упокой души матушки моей, царство ей небесное. Уж и ругались мы, грешен я, и из дома я, неразумный, бегал раз семь, но она меня терпела, и только богу молилась.
  - Да, надо бы собраться, - ответил на это Лука, а Лопухов кивнул в ответ, что-то там опять обдумывая.
  Мимо них промчался красный мотороллер с итальянским флагом, который оседлала пижонистая парочка азиатского вида, причём, у бабы на заднем сиденье были очень здорово размалёваны наколками руки. Годилин скривился, потому что у него к подобным людям была известная неприязнь. Лука брезгливо отвернулся, а Лопухов что-то проговорил себе под нос и перекрестился.
  - Опять, - возмутился Лука, увидев идущую в сторону подземного перехода группу подростков неформального вида, среди которых особо выделялись взрослый тип с сизыми наколками, одетый в самодельный жилет, обильно увешанный побрякушками и булавками, как новогодняя ёлка. Девки в компании были такие же, как и парни, а особо выделялась трогательная в своей худобе русая девчонка со странной улыбочкой, отстукивающая босой ногой какой-то непонятный ритм. - Надо бы турнуть их оттуда, чтоб на попрошайничали, пьянь такая.
  - Лука, не надо только драться, - сказал Лопухов. - Я сейчас пойду и милицию позову. Их оттуда живо спровадят.
  Он двинулся по улице за каким-то человеком в серой форме, а Годилин и Лука пошли в переход, чтобы выгнать неформалов без милиции.
  Неформалы скучковались на лестнице. Головастый парень с петушиным гребнем на голове, одетый в поношенные военные штаны и футболку с каким-то зловещего вида черепом, бряцал на плохо отстроенной "туристической" гитаре, вопя противным голосом очередное творение приснопамятного Егорки Летова, остальные подвывали ему не особо стройным хором, пока две девчонки - босая и светловолосая, одетая в клетчатую рубаху и дырявые джинсы, - ходили с кепками и побирались, в наглую приставая к идущим по переходу людям.
  - Слышь, ты, петушок, - нагловатым тоном начал Лука, обращаясь к гитаристу, - ты свою шарманку заткни и мотай отсюда, пока я не разозлился.
  Взрослого вида панк с тюремными наколками поднялся навстречу Луке и Годилину, по-блатному цыкнув сквозь зубы в лицо Луки. Тот дёрнулся к нему, чтобы врезать, как следует, за подобное скотство, но Годилин остановил его.
  - Ты, подонок, - начал он тоном относительно спокойным, но скрывающим в себе гнев, который сейчас мог и вылиться, если что, - ты что себе позволяешь? Тебе что, морду набить? Я ведь могу. И ты не смотри на меня так, я-то твоих буркал зековских не боюсь.
  - Слышь, корифан, - начал взрослый панк, пододвинувшись к Луке, - ты за базаром-то следи хоть немного. За "петуха", между прочим, можно и ответить. Не в кайф тебе? Так вали отсюда, понял?
  Тот, которого назвали "петухом", отдал гитару одному из своих товарищей и подошёл к Луке и Годилину. Вид у него был достаточно агрессивный, если не больше того - сейчас он был просто на взводе. Учитывая ситуацию, Луке и Годилину лучше всего было просто ретироваться оттуда, чтобы просто в глаз не получить, а ведь могло быть и хуже: Годилин слышал истории про то, что уличные панки сражались привешенными на пояс цепочками от ошейников и клёпанными ремнями с тяжёлыми пряжками, которые наматывали на руку, а бывало, что в ход шли и кастеты, а то и ножи. В целом, конечно, эта публика была достаточно безобидной, хотя на всякий случай стоило и поберечься.
  - Ну-ка, вы, бл***, уроды, на х** пошли отсюда, - начал "уголовник". - А то оба огребётесь, бл***, гопники ё**ные.
  - Тебе что, морду расквасить, урод? - Лука завёлся, и теперь его было бесполезно останавливать. Он бросился на панка, но тот был начеку и одним ударом разбил Луке нос. Годилин ринулся на помощь другу, но второй панк накинулся на него и сбил очки. Ещё двое или трое присоединились, а девки обступили их всех. Лука и Годилин не сдавались, им удалось занять оборону, встав спиной к спине, что заставило неформалов отступить, хотя всё-таки драка продолжилась. У Годилина начал заплывать левый глаз, Луке разбили губу, хотя и панки несли кой-какие потери. Без передних зубов остался "сиделец", "гитаристу" опять поправил сопатку крепкий кулак Луки, наученного опытом борьбы с русофобами, как давать отпор нападению, да и Годилин кое-что умел ещё с секции рукопашного боя, так что один из панков уже лежал на асфальте, удалось отшвырнуть от себя девку с короткой стрижкой, коротая чуть не зубами вцепилась в руку Алексея.
  - Стоять! - милицейский патруль подоспел вовремя. Рядом с милиционерами стоял Лопухов. - Это что такое тут?
  - Бл***, суки, - сквозь зубы процедил один из панков, - мусоров позвали.
  - А ну, стоять, - лейтенант, который входил в состав патруля, бросился за давшим дёру панком в чёрных джинсах, вернул его на место.
  Довольно быстро ситуация была решена: зачинщики драки были задержаны, остальных предупредили, чтоб больше их тут не видели, гитару попросту сломал майор, командовавший патрулём, деньги, которые были набраны  панками, разошлись по карманам патрульных, а Годилина и Луку отвел до травмопункта Лопухов, чтобы остановить кровь и глянуть, что там им ещё досталось. Потери были невелики - пара синяков, разбитая губа и расквашенный нос у Луки, а Годилин отделался лишь синяком под глазом и раздавленными очками. Справедливость была восстановлена.