Дорога жизни

   
     – Серёга, берегись! – что есть мочи, стараясь перекрыть завывания ветра, закричал прапорщик Фролов, наблюдавший за сворачиванием антенны снизу. Даже не оборачиваясь, я спиной почувствовал угрожающее движение и, не размышляя, мгновенно скатился с крыши станции в сугроб. В то место, где я только что, наклонившись, стоял, подготавливая крепление, врезался излучатель сорванной ветром  антенны и, пробив насквозь обшивку, вошёл вовнутрь, едва не задев один из шкафов с аппаратурой.
     – Цел? – подлетел ко мне начальник станции, - а где Богдан? – Мы обежали станцию вокруг и увидели барахтающегося в сугробе Серёгу Богданова. Он тоже, услышав ”Серёга, берегись!”, оттолкнулся от падающей антенны и спрыгнул вниз.
     Всё обошлось, никто не пострадал, только покорёженная антенна представляла собой печальное зрелище – боковые лепестки, которые мы с Богданом так и не успели сложить, отвалились от основного скелета, петли оборвались, излучатель, проткнувший крышу насквозь, погнулся и треснул непосредственно у основания, а сама антенна, словно переломанным крылом накрыла фургон радиолокационной станции П-15.
     – Всё. Восстановлению не подлежит, – сказал мой начальник и, отвернувшись, побрёл прочь.
     Слишком поздно пришло знаменитое камчатское штормовое предупреждение и теперь, в самом начале боевого дежурства, мы остались без основной РЛС. Фролову, конечно же, достанется, ведь в таких случаях никогда не разбираются,  виноват ты или нет. Не уследил за оборудованием – получи. Мы с Богданом под свирепыми порывами, словно сошедшего с ума ветра, демонтировали покалеченную антенну, наспех залатали крышу и тоже приготовились к самому худшему.
     Но нас гнев разъярённого начальства не коснулся, оно ограничилось лишь головомойкой прапорщику Фролову. В бригаду срочно была передана заявка на новое оборудование и оттуда немедленно пришёл ответ, что в кратчайшие сроки антенна будет доставлена. ”Да уж, - подумал я, - ”доставлена” – это слишком громко сказано”. Доставить её на вездеходах могли только до пионерского лагеря, что располагался у самого подножия нашей сопки. А дальше...   
 
                *******
     О строевой подготовке в зимнее время можно было смело забыть – плац мирно дремал под многометровой толщей снега вровень с крышей и лишь коридор в два метра шириной, который  волей, неволей приходилось расчищать, отделял стену сугроба от входа в казарму. Правда, ни один солдат по поводу отсутствия этих занятий не переживал. Расстраивался только старшина, любивший погонять по плацу строевым шагом какого-нибудь провинившегося бойца.
     А снега и в самом деле было настолько много, что Серёга Ракитин, водитель ГТСки, спокойно заезжал на своём гусеничном вездеходе с позиции, где располагались пусковые установки с ракетами, прямо на крышу казармы. Он мечтал перепрыгнуть на нём тот самый коридор и даже построил уже небольшой трамплинчик, но на репетиции своего трюка был пойман самим командиром дивизиона и получил десять нарядов вне очереди, которые и отбыл на своём рабочем месте – за рычагами всё того же ”летучего вездехода”.   
     Больше всего зимой доставалось стартовикам – основным их занятием было откапывание ракет из-под снега. После пурги, так как вся территория дивизиона представляла собой сплошную равнину, они находили свои пусковые установки по им одним известным приметам и всё время только и делали, что копали, копали, копали. Как у нас говорили о стартовиках: ”Дай стартовику лопату – он заменит экскаватор”.
     Но самым интересным было то, что ни одно транспортное средство, включая и Ракитинскую ГТСку, по причине глубочайших сугробов и крутых подъёмов, не могло взобраться на нашу сопку в течение,  практически, всей зимы. Продукты и прочее снабжение подвозилось вездеходами до пионерского лагеря, который зимой исполнял роль перевалочной базы, а дальше – пять километров всё вверх, и всё своим ходом. Отряжалась команда человек двадцать-тридцать, протаптывалась, огибающая самые крутые места, тропа, которую какой-то остряк назвал ”дорогой жизни”, и начиналась транспортировка продовольствия.
     Вниз  лишь некоторые из нас спускались на лыжах, ведь, в таком случае, на обратном пути, помимо какой-нибудь коровьей или свиной туши, или фляги с молоком, например, нужно будет нести ещё и лыжи! Но удовольствие от спуска стоило того. Эти пять километров с высоты почти пятисот метров, иногда по очень крутым склонам, когда летишь вниз чуть ли не со скоростью реактивного самолёта, только и успевая уклоняться от столкновения с деревьями и кустами, преодолевались хоть и быстро, зато довольно увлекательно.
     А внизу рюкзаки набивались буханками хлеба, крупами, сахаром, ведь целый мешок нести слишком тяжело, но вот если, допустим, килограммов двадцать пять-тридцать – это в самый раз. Кому-то доставались коробки с замороженной рыбой, со сливочным маслом, тушёнкой, короче говоря, со всем тем, чем кормили солдат. Процессия растягивалась на все пять километров, а иногда приходилось делать по два или даже три рейса. Обычно первый рейс проходил под шуточки, смешочки, анекдоты. Зато все последующие рейсы над тропой слышалось лишь натужное сопение, а если и произносились какие-то слова, то в основном такие, которые к цензурным  ни в коем случае не причислишь.
     И всё-таки было весело, лично я считал такие походы своего рода развлечением. Особенно во время боевого дежурства, когда сидишь на станции, тупо уставившись в экран радара, наблюдая за ”морскими и воздушными рубежами нашей Родины”, а вокруг тебя лишь сплошная ослепительно белая пустыня, и кажется, что никому нет дела до Богом и людьми забытой, затерянной среди снегов сопки.

                *******
     Антенну привезли к лагерю на следующий день. Немного не такой конструкции, которая стояла до этого, но по всем параметрам она подходила. Меня назначили ответственным за её доставку наверх. Я получил в своё распоряжение двадцать три солдата, почти половину личного состава, и с самого утра, не откладывая дело в долгий ящик, повёл бойцов вниз. Спускаться на лыжах никому не разрешил, потому что видимость была очень плохая – пурга набирала силу. По дороге к лагерю, я старался выбирать такие места, где можно будет хоть немного срезать, учитывал препятствия, крутизну склонов и то, что нести предстояло довольно объёмный и габаритный груз весом почти двести пятьдесят килограммов. Причём, кое-где – буквально по пояс в снегу, а крутизна подъёмов местами составляла больше шестидесяти градусов.   
     Получив по описи все запчасти, распределил груз. Три ящика с ценными деталями несли шесть человек, по двое на ящик. Сравнительно небольшие боковые крылья, которые мы отсоединили от основной антенны, понесли ещё восемь человек – по четверо на каждое. Осталось самое большое и тяжёлое, то, что уже не разбиралось на более мелкие части. Вдевятером мы весело взялись за железяку со всех сторон и весело понесли. Поначалу и вправду было не очень трудно, но ближе к середине пути, даже после довольно многочисленных привалов, люди стали выбиваться из сил. Однако делать нечего, антенну нужно было поднять наверх сегодня же.   
     Когда мы подошли к самому крутому месту (здесь даже просто так, без груза, было тяжело подниматься), те, кто ушли вперёд, уже давно вернулись к нам на подмогу. И вот всей толпой, стараясь не очень мешать друг другу,  мы стали штурмовать высоту. Хуже всего было то, что наверху не за что было закрепить верёвки – ни одного дерева или кустика у края вершины не росло. Поэтому после второй неудачной попытки, когда мы, уже почти с самого верха, съехали вместе с антенной к подножию неподдающейся кручи, я хотел было отдать команду нести проклятую железку в обход, а это ещё почти полтора километра, но ребята меня уговорили попробовать последний раз. Уже из последних сил, почти на пределе человеческих возможностей, при помощи извечного русского упрямства и при содействии всё той же нецензурной лексики,  уже почти неподъёмное оборудование всё-таки было водружено на относительно ровную площадку, от которой до расположения дивизиона оставалось всего-то ничего. 
     Обороноспособность дивизиона была восстановлена на следующий день. А в этот вечер нечего было даже пытаться ставить антенну – уже практически стемнело, да и пурга разыгралась не на шутку. Но это была на удивление непродолжительная пурга, обычно ненастье длилось несколько дней, а то и несколько недель, причём, видимость была настолько низкой, что даже в туалет ходили не менее, чем по два человека, да ещё и непременно держась за трос, натянутый от выхода из казармы до самого места назначения. В этот же раз ветер начал стихать уже к утру и у нас появилась возможность без промедления водрузить злосчастный локатор на законное место.   
     А об аварии напоминала лишь развороченная металлическая обшивка изнутри, которую мы нарочно не стали заделывать, оставив  ”дыру” в потолке для истории.