Токарь фрезеровщик Боярков

«Кто верит в Магомета, кто в аллаха, кто в Иисуса…»
                (В. Высоцкий)
                (В рассказе имеются выдержки из произведений М.А. Шолохова)

      Этот интересный случай мне поведал недавно мой друг, книголюб Фёдор Собинин, которого я знаю уже около десяти лет. То, что он мне рассказал, случилось с его знакомым, а точнее, подчинённым,  токарем – фрезеровщиком Кириллом Боярковым, двадцатидвухлетним парнем, работающим на нашем инструментальном заводе, где Собинин и сам трудится,  только – мастером. 
Вот рассказ Собинина…
… К нам на завод, отслужив армию, пришёл работать молодой человек Кирилл Боярков, недавно закончивший обучение последнего курса ПТУ, - начал он.
 - У меня в бригаде в основном трудится молодёжь, не считая двух токарей – старожилов, - продолжил Собинин. - Кирилл ничем не выделяется от остальных ребят, работает  хорошо, как говорят, исправно. Все мои указания и распоряжения выполняет старательно. В коллективе всегда держит себя ровно.
Фрезерных  станков  для  него и  ещё  пары молодых  ребят пока  не было,  их должны были подвезти после – наш цех расширялся, и Боярков трудился   разнорабочим, хотя официально числился токарем – фрезеровщиком  и получал зарплату как токарь.
У него есть  друзья, и не только в моей бригаде, но и в других. Кирилл активно занимается спортом, наравне со всеми участвует в общественной жизни коллектива.
Однако в нём есть одна странность, часто он бывает задумчив и молчалив, иногда на производстве незаметно уединяется и, как мне кажется, думает о чём – то. Я не обращал на это особого внимания, полагая, что на это есть какие – нибудь  личные  причины, хотя дома у него, вроде бы, всё в порядке. Семья его простая, рабочая, положительная. Отец и мать - передовики производства, младший брат, ученик средней школы, отличник,-  чтоб были проблемы с женской половиной – не слышал. 
Его раздумья так бы и остались для меня полной загадкой, если бы он через некоторое время не узнал, что я, хоть и рабочий человек, но серьёзно увлекаюсь литературой  и много читаю.
  Однажды в рабочий перерыв Кирилл подошёл ко мне и, как старшего, попросил со всей серьёзностью его выслушать и помочь разобраться, что к чему…
Боярков начал свой рассказ с того, что он … знает наизусть все произведения советского писателя Михаила Александровича Шолохова, историю их создания,  как будто сам их написал, хотя в школе еле – еле прочитал  «Поднятую целину». Но это было ещё не всё.  Он также заметил, что знает о Шолохове всё: биографию, его выступления и статьи, встречи с известными людьми, семью, одним словом, всю жизнь знаменитого писателя.
 Не принимая  вначале его слова всерьёз, я спросил у него, какие он знает сочинения писателя. Кирилл перечислил «Донские рассказы», «Тихий Дон»,  «Они сражались за Родину»,  «Судьба человека»; упомянул  также  различные публикации в газетах и журналах, высказывания и интервью великого литератора.
 
… Тот короткий перерыв закончился, началась трудовая суета, и каждый из нас поспешил  заняться производственными делами. Всё же я бросил ему вслед со всей серьёзностью, что вернусь ещё к этому с ним разговору, и он, удаляясь, развернувшись, кивнул в знак согласия, и при этом,  как мне показалось, немного улыбнулся.
До окончания  рабочего дня я всё думал и думал об этой беседе.
Приходили на ум всякие, даже невероятные мысли, вплоть до «некой» болезни моего подопечного. К Бояркову я старался не подходить и, как только закончил работу, направился в городскую библиотеку, набрал там всего Шолохова, что только было. Библиотекарша  посоветовала брать произведения постепенно; за тот срок, что они давали,   прочитать всё быстро   никак не получится.
Я принес книги к себе в квартиру, убрал их с глаз долой, чтобы не заметили домашние, и, выполняя семейные обязанности,  думал о завтрашнем дне.
 Прошедшую ночь спал почему-то плохо. На следующий день, помня о вчерашнем разговоре с Боярковым, немного припозднился с работой. В цеху всё давно уже крутилось и вертелось, Кирилл был занят различными делами и встретился со мной в проходе одного из помещений завода, когда выносил металлическую стружку. Остановив его, я попросил его придти после работы ко мне  домой для продолжения разговора о Шолохове, на что он охотно согласился.
Вечером нас уже ждали моя жена и дочка. Ужин стоял на столе. Закончив с едой, я пригласил своего молодого токаря в зал, который одновременно служил мне кабинетом и, предварительно предупредив домочадцев нам не мешать, разложил всё, что было из Шолохова на своём выдвижном диване, на который мы уселись и сами.  Открыв первую страницу из «Тихого Дона»,  попросил Кирилла сходу, на память, воспроизвести начало романа. Боярков мгновенно выдал первый абзац - и вот что получилось:
«Мелеховский двор – на самом краю хутора. Воротца со скотиньего база ведут на север к Дону. Крутой восьмисаженный спуск меж замшелых в прозелени меловых глыб, и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, пепельная изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дальше – перекипающее под ветром воронёной рябью стремя Дона. На восток, за красноталом гуменных плетней, - Гетманский шлях, полынная проседь, истоптанный конскими копытами бурый, живущой придорожник, часовенка на развилке; за ней – задёрнутая текучим маревом степь. С юга – меловая хребтина горы. На запад – улица, пронизывающая площадь, бегущая к займищу».
Всё правильно, подтвердил я, только ты Кирилл «серую изломистую кайму» с пепельной  перепутал.
Кирилл признал ошибку, однако, по - доброму прищурившись, подметил, что в принципе серый и пепельный имеют одно и то же цветовое значение, хотя, покачав немного головой, как  бы сам себе в укор произнёс, что слова – то, без сомнения, разные.
Конечно, если Кирилл говорил правду  на счёт знаний произведений, то я, в принципе, дал не очень сложное задание процитировать ему первый абзац «Тихого дона». Однако почти точное его воспроизведение простым рабочим, каким был Боярков, всё же удивило меня, и я пробыл какое – то время в задумчивости. Когда я опять включился в проверку способносей Кирилла, то спросил у него, могу ли я дальше продолжить свое исследование.
Он дал мне своё согласие кивком головы.
Немного подумав, я решил закончить с «Тихим Доном» и, перелистывая второй том, где были страшно описаны сцены расправ «белых» над «красными» и наоборот,  предложил ему пересказать отрезок гибели Аксиньи.  Боярков обронил моментально, что это лёгкое задание, и, если проверять, то нужно выдёргивать сложные абзацы, не начало и концовку, а где – нибудь из середины двух книг, да ещё там, где много действующих лиц.
И всё же я попросил про смерть Аксиньи.
Кирилл пожал плечами, немного помолчал, собрался и воссоздал предложенный  мной отрывок:
«Аксинья натягивала поводья и, запрокидываясь, валилась набок. Григорий успел поддержать её, иначе она бы упала.
- Тебя поранили?! Куда попало?! Говори же! – хрипло спросил Григорий.
Она молчала и всё тяжелее наваливалась на его руку. На скаку прижимая её к себе, Григорий задыхался, шептал:
- Ради Господа Бога! Хоть слово! Да что же это ты?!
Но ни слова, ни стона не услышал он от безмолвной Аксиньи.
Верстах в двух от хутора Григорий круто свернул с дороги, спустился к яру, спешился и принял на руки Аксинью, бережно положил её на землю.
Он снял с неё тёплую кофту, разорвал на груди лёгкую ситцевую блузку и рубашку, ощупью нашёл рану. Пуля вошла Аксинье в левую лопатку, раздробила кость и наискось вышла под правой ключицей. Окровавленными трясущимися руками Григорий достал из переметных сум свою чистую исподнюю рубашку, индивидуальный пакет. Он приподнял Аксинью, подставил под спину её колено, стал перевязывать рану, пытаясь унять хлеставшую из - под ключицы кровь. Клочья рубашки и бинт быстро чернели, промокали насквозь. Кровь текла также из полуоткрытого рта Аксиньи, клокотала и булькала в горле. И Григорий, мертвея от ужаса, понял, что всё кончено, что самое страшное, что только могло случиться в его жизни, - уже случилось…
По крутому склону яра, по тропинке, пробитой в траве и усеянной овечьими орешками, он осторожно спустился в яр, неся на руках Аксинью. Безвольно опущенная голова её лежала у него на плече. Он слышал свистящее, захлёбывающееся дыхание Аксиньи и чувствовал, как тёплая кровь покидает её тело и льётся изо рта ему на грудь. Следом за ним сошли в яр обе лошади. Фыркая и гремя удилами, они стали жевать сочную траву.
Аксинья умерла на руках у Григория незадолго до рассвета. Сознание к ней так и не вернулось…»
Безошибочно, - промолвил я и, встав с дивана, подошёл к большому окну зала. Забылся… Это невозможно, этого не может быть. Текст выложен точь – в – точь по книге. Сам Михаил Александрович вряд ли мог сделать такое. Приблизительно да, но точно повторить – нет.
  Я осведомился у Кирилла, действительно ли он знает всю книгу на память.
Он ответил, что знает все произведения Шолохова дословно, о чём и говорил вчера. Потом вдруг добавил: «Споры о том, что «Тихий дон» написан не Шолоховым, а казачьим офицером, писателем Фёдором Крюковым, безосновательны, да, Михаил Александрович, действительно, использовал некоторые дневники и записи очевидцев того времени, но ведь надо ещё и всё грамотно изложить.  Автором становится только тот, кто первый опубликовывает книгу…»   
Я незаметно посмотрел на настенные, в кованом обрамлении часы, висевшие напротив, - маленькая часовая стрелка стояла ровно на десяти. Высказался, что допоздна задерживаю Кирилла, но Боярков сам приметил это и,   ощутив неудобство от того, что засиделся, засобирался домой. Мне ничего не оставалось делать, как вежливо проводить его и попрощаться с ним до завтра…
Несколько следующих дней я не подходил к Кириллу по шолоховскому вопросу, не хотелось надоедать. Общение у нас проходило только по производственным делам, да и то не часто. Станка для него всё ещё  не было, и он часто выполнял указания токарей без меня, так как мне иногда приходилось отлучаться из цеха по другим производственным делам, связанным в основном с бумажной работой или переговорами с заказчиками. Правда, когда я появлялся в цеху и сталкивался с Боярковым, мне становилось как – то перед ним неудобно, как будто я не то, что потерял к нему интерес, а что в связи с этими, его «своеобразными способностями», сторонюсь его, что  ли.
И, наконец, в разгаре первой половины одного из будничных дней не выдержал и попросил Кирилла остаться  после работы  и  зайти ко мне в бытовку. Он опять согласился и мне стало как – то легче. Во время обеденного перерыва я сходил к себе домой, взял   «Донские рассказы» и «Судьбу человека», принёс их на работу. Когда из цеха ушёл последний человек, Боярков тихо постучал ко мне и, спрашивая разрешение, несмело вошёл. Я предложил ему сесть и спросил о том, могу ли ещё поэкзаменовать его в знании сочинений Шолохова. Кирилл не возражал. Тогда я обратился к нему с просьбой озвучить мне самую концовку из рассказов «Продкомиссар» и «Родинка», а также что – нибудь из «Судьбы человека», например, разговор коменданта концлагеря Мюллера с Андреем Соколовым.
Боярков снова всё пересказал зеркально:
*** После блестяще переданных отрывков из «Продкомиссара» и «Родинки», наконец, прозвучало из «Судьбы человека»:
«… Прямо передо мною сидит полупьяный Мюллер, пистолетом играется, перекидывает его из руки в руку, а сам смотрит на меня и не моргнет, как змея. Ну, я руки по швам, стоптанными каблуками щелкнул, громко так докладываю: "Военнопленный Андрей Соколов по вашему приказанию, герр комендант, явился". Он и спрашивает меня: "Так что же, русс Иван, четыре кубометра выработки - это много?" - "Так точно, - говорю, - герр комендант, много". - "А одного тебе на могилу хватит?" - "Так точно, герр комендант, вполне хватит и даже останется".
 Он встал и говорит: "Я окажу тебе великую честь, сейчас лично расстреляю тебя за эти слова. Здесь неудобно, пойдем во двор, там ты и распишешься". - "Воля ваша", - говорю ему. Он постоял, подумал, а потом кинул пистолет на стол и наливает полный стакан шнапса, кусочек хлеба взял, положил на него ломтик сала и все это подает мне и говорит: "Перед смертью выпей, русс Иван, за победу немецкого оружия".
 Я было из его рук и стакан взял, и закуску, но как только услыхал эти слова, - меня будто огнем обожгло! Думаю про себя: "Чтобы я, русский солдат, да стал пить за победу немецкого оружия?! А кое-чего ты не хочешь, герр комендант? Один черт мне умирать, так провались ты пропадом со своей водкой!"
 Поставил я стакан на стол, закуску положил и говорю: "Благодарствую за угощение, но я непьющий". Он улыбается: "Не хочешь пить за нашу победу? В таком случае выпей за свою погибель". А что мне было терять? "За свою погибель и избавление от мук я выпью", - говорю ему. С тем взял стакан и в два глотка вылил его в себя, а закуску не тронул, вежливенько вытер губы ладонью и говорю: "Благодарствую за угощение. Я готов, герр комендант, пойдемте, распишете меня".
И, наконец, Кирилл,  взволнованный, раскрасневшийся, распыленный, закончил:
-Нет, обошлось. И на этот раз смерть мимо меня прошла, только холодком от нее потянуло...».
Мы сидели напротив друг друга молча, и смотрели в разные стороны, я - в пол, а он - на висевший возле меня бригадный график отпусков. Мне почему – то больше не хотелось проводить опыты по знанию Кириллом других произведений или печатных выступлений советского писателя. Я уже думал только о том, что в любом случае между ним и Шолоховым есть какая – то связь. Но что она из себя представляла, я не понимал. Не может же он быть его фанатом: во – первых, это как – то необычно, а во – вторых, выучить всего Шолохова наизусть почти невозможно, уж больно много придётся запомнить.
Я сухо сказал Бояркову, что на сегодня хватит, хотя самого одновременно одолевали и любопытство и трепет перед моим молодым шолоховским полиглотом.
 Мы   молча  собрались и разошлись по домам…      
Настали очередные выходные и, не зная чем заняться, я снова и снова пересматривал краткую биографию Михаила Александровича. Раньше я, кажется, читал её, но опять же только в школе или, возможно, позже, когда зачитывался его произведениями… Вроде, ничего необычного в ней не было: учился в церковно – приходской школе и гимназии, участвовал в гражданской войне, занимался литературной и общественной деятельностью… как вдруг, неожиданно для самого себя, провёл одну аналогию – он тоже был разнорабочим, как и Боярков, простым рабочим в Москве, куда приехал поступать учиться, но не поступил и, занимаясь самообразованием, трудился и грузчиком, и каменщиком, и маляром. Пока я видел сходство Бояркова с Шолоховым только в этом, больше ни в чём, но об этом уже стоило поразмышлять.
 И ещё  вот что интересно!  Раньше я этого не знал и даже об этом не догадывался: в 1922 году М.А. Шолохов был осужден условно на 1 год за превышение власти, когда работал в комбедах по изъятию хлеба… Но что это дает?
С нетерпением ждал понедельника. После посещения руководства по вопросу распределения пришедшего нового оборудования первым делом  подошёл к Кириллу. Я сказал ему, что кое – что по его  способностям, возможно, стало мне понятно, хотя я ещё точно не был уверен в своих догадках. После чего, замявшись, несмело  задал Бояркову вопрос, а  не привлекался ли он когда – нибудь к уголовной ответственност, заранее успокоив его тем, что это имеет прямое отношение к создателю «Тихого Дона».
Однако неожиданно спокойно от него последовал ответ, что он почти сразу, придя со службы, получил год лишения свободы  условно за грабёж. И, опустив глаза, проронил, что до сих пор не считает себя виновным, потому что те вещи, которые отобрал с приятелями, также были похищены, и он с друзьями хотел вернуть их законному владельцу, правда, доказать тогда они ничего не смогли. Настоящий собственник этого имущества скончался от смертельной болезни ещё до суда, так и не успев на одном из заседаний опознать их…
После этих слов  меня осенило: неужели  душа Шолохова, если, конечно, таковая есть, а сомнений по этому поводу у меня в тот момент не возникло, вселилась в юного паренька, схожего с ним именно частью биографии?
В  данном случае, многочисленные рабочие специальности, и, не взятая сразу мной во внимание, - служба в армии, а, кроме того, судимости, которые были у обоих. Других объяснений знаниям Бояркова я пока не находил. Возможно, у них было ещё что – нибудь общее, скорее всего, так оно и было, но что именно, для меня оставалось неизвестным.
Когда она вселилась в Кирилла? Почему всё же именно в него? Что будет со всем этим дальше?  На эти вопросы ответа я не знал,  и что – то мне подсказывало, что не узнаю никогда. Пока жив человек, выяснить это невозможно, можно только догадываться, предполагать. Одно мне было понятно, Боярков - необычный человек, наделённый необыкновенными способностями и из поля зрения упускать его ни в коем случае нельзя. Для себя я решил, что буду незаметно присматривать за ним в надежде, что, может быть, эти его удивительные возможности смогут проявиться ещё каким – нибудь другим, исключительным образом, а о Михаиле Александровиче мы ещё побеседуем… и не раз.   
А дальше, объявив ему, что больше не буду поднимать эту тему и,  желая разрядить обстановку, сообщил, что сегодня утром нам привезли новые станки, кроме того, получили  на бригаду один современный - токарно – винторезный.
После чего, поразмыслив, на полном серьёзе я предложил именно Кириллу попробовать быстро освоить  его… - закончил Собинин.