Живи, Белоносый! - очерк

 1

- Долго нет Егора, однако, - сказала она старику, неподвижно сидевшему на шкурах с трубкой в зубах.
Тот молча кивнул головой. Глаза его, как потухший очаг, подёрнуты серой пеленой. Последнее время он видел всё хуже. «Совсем старый, однако, - подумала она о муже. – Ой-е, будто всё время старый…» - и затянулась дымом из трубки. Она, сколько помнит, курила наравне с мужем.
Ему уже восемьдесят. А может, и больше. Старики не любят считать года. Потому и кажется, что он, как тундра, был всегда. А в тундре он не гость – хозяин. И хоть слабы глаза, ноги ещё крепки…
И вспомнилась ей первая их встреча в далёких сороковых. Это было сразу после войны. Ей – лет семнадцать… да, не больше, а ему – два раза по стольку. О разнице в возрасте не думала, боялась одного – сумеет ли быть с ним рядом всегда? Потому что это под силу не каждой женщине. Не каждая была достойна того, кто пешком догонял оленя. Вряд ли кто из оленеводов и охотников в ту пору мог сравниться с ним в ловкости и выносливости.
- Теперь-то таких, кажется, и вовсе нет, - думала она, снова затягиваясь трубкой. А тогда и в её роду мужчины были не из слабых. Отец Николай рассказывал, как дед Яков учил сына приманивать медведей. Посылал его, мальчишку, с одним стволом к берлоге. Выстрелишь - и беги, не ленясь, беги так, чтобы медведь за тобой гнался до самой засады. Тут-то дед его и свалит. Но попробуй, прибеги без медведя, дед погонит назад – иди, мол, опять мани!
Её, между прочим, тоже не баловали. Всё детство прошло среди сильных мужчин и женщин в тундре, в тайге - кочевали тогда постоянно. Кажется, никто не учил её ставить капканы и сети, окарауливать оленей – всё пришло само собой. Вот, правда, школа осталась где-то в стороне. Так вышло, что вместо книг всё чаще брала в руки «тозовку».
Давно это было. Считай, полжизни прошло, как в последний раз видела родной Ылах-Тас, что в верховье Алазеи. Там растут огромные белые берёзы. Они и теперь, бывает, снятся под глухой вой пурги в тёмных провалах ночи…
Снаружи почудился сдавленный вскрик. Сердце её, ещё не знавшее сбоев, дрогнуло в нехорошем предчувствии.
…Старик, тяжело дыша, глядел на неё широко открытыми глазами. В них застыла потерянность. Медленно оглянулся с берега на мерцавшее поодаль озеро, выдавил из себя:
- Егор… - и лицо его сжалось безглазо. – Там… на ветке… перевернулся.

 2

Это был рок.
В озёрах, забиравших лучших мужчин, таился рок. В этих невысоких редколесных сопках, полных волчьих выводков, чудилась острота чужих, неведомых сил, враждебных самому бытию человека. Волки, давно уже забывшие о выстрелах, в те послевоенные годы совсем обнаглели…
За линией горизонта, кажется, кончалась жизнь. В слабом мерцании первой звезды, рождённой наступавшей ночью, дрожала и гасла тайна беспощадного рока.
Озеро забрало её первого сына Ганю. И тогда, потрясённая, она ушла из яранги и пропадала три дня и три ночи, а, вернувшись, поклялась победить злую силу рока, простёршего над нею и мужем свои чёрные крылья.
Она потом нарожала много детей, - почему-то всё больше девочек - и все они выросли: второй сын стал оленеводом, за ним потянулась одна из дочерей, а другая стала санитаркой, ещё одна – швеёй, а младшая заканчивает школу…
Егор Третьяков стал их зятем. Ещё вовсе не старый, крепкий, дерзкий и весёлый – он слыл удачливым охотником. Прошлой зимой добыл восемьдесят песцов, а сколько ещё мог добыть…
Он был единственным из олёринцев, кто ставил и проверял капканы с помощью оленей. Он всем говорил: это выгодно. Не то, что собачья упряжка, для которой надо вечно запасать рыбу. Олени возле яранги всегда согревают душу, кочевая жизнь с ними кажется веселее и надёжнее…
Не потому ли в последние годы старики всегда жили в тундре вместе с Егором и дочерью Дусей. Как одна большая семья, члены которой помогают друг другу и в охоте, и в устройстве нелёгкого быта.
Недавно Егор попросил у руководства совхоза «Буран». Но не потому, что была в снегоходе такая большая нужда. В нём заговорило самолюбие: уже почти все из охотников получили «Бураны». Своё мнение он высказал начальнику цеха прямо и резко. Он вообще ничего в жизни не боялся, потому что знал себе цену. И, конечно, получил отказ. А вскоре пришла весть о том, что ему выделили совсем не тот охотучасток, который он просил. Что тут будешь делать? Крепко выругавшись, бросил сильное тело на нарты, гикнул, и олени понесли его в село, за сто с лишним километров…
Да, он умел постоять за себя. И в любых условиях всегда охотился не хуже других. Это-то и ценило в нём руководство. Ведь после того, как Егор сумел избавиться от пагубной страсти к спиртному, он мог любому смотреть в глаза, не боясь никаких упрёков….
Теперь, со смертью Егора, которому в ледяной воде отказало сердце, обрывалась одна из последних нитей, связывающих стариков с любимым делом в тундре – охотой. Казалось бы, что надо им, пенсионерам? О, нет, без тундры им не жить. Но нельзя жить и без дела. А она, потомственная охотница, чувствовала в себе ещё достаточно сил для того, чтобы долго не сходить с большого круга жизни. Никто из её детей, выросших в селе, не смотрит на винтовку с такой страстью, как она сама. Да, с самого детства и до сих пор. А что дальше? Кому же, кому теперь передать свою неуёмную страсть, поглотившую её без остатка?
Втайне от других детей она стала в летнюю пору приучать к охоте младшую из дочерей, Шуру… Но кто знает, чем кончится эта необычная учёба в наше время?
Эх, Егор, Егор, зачем ты оставил мир, полный песцов, оленей и простых человеческих радостей?

 3

Как и тогда, со смертью сына, что-то, кажется, оборвалось в ней – беспощадно, бездонно. Душа опустела, сжалась в предчувствии ещё большей утраты. Два чёрных крыла, явившись из ниоткуда, в немой ярости взвихрили потрясённое сознание.
Уйдя из яранги, куда глаза глядят, она, наконец, остановилась на одном из незнакомых холмов в попытке определить местность. Сделать это сразу не удалось: слишком далеко зашла в тундру. Надвигались сумерки. Ни хлеба, ни котелка для чая при ней на этот раз не было. В руках была лишь неизменная «тозовка», с которой она не расставалась даже во сне.
Она поняла, что ей предстоит нелёгкая ночь, один на один с тяжкими мыслями, на скудной подстилке из корявых и колких кустов.
…Ночью выпал редкий мокрый снег, которому суждено было растаять уже к полудню. Она во сне проверила «тозовку» и почувствовала, как заныл на руке давно вывихнутый палец.
Сквозь сон мелькнул в памяти тот прошлогодний выезд на оленях к дальним капканам. Подъезжая к одному из них, увидела на снегу жёлтый вытоптанный круг с притаившимся зверьком. Встала на ноги с нарт и, намотав на руку вожжи – крепкие пэччигие из сыромятной кожи, медленно пошла к капкану. Песец вскочил ей навстречу с железным обручем на лапе и хищно оскалился. Олени испуганно бросились в сторону. Её сбило с ног, поволокло за руку, на которую были намотаны вожжи. Сто, двести, триста шагов. Олени, наконец, остановились. Они могли вырваться и пропасть, совсем пропасть. Отсюда до их яранги было пятьдесят километров. Она этого не боялась. Вот олени, глупые, запутались бы и подохли в тундре…

 4

Пролившееся через край восхода робкое солнце застало её уже на ногах. «Пора возвращаться, однако, - равнодушно подумала она, вспомнив, наконец, о яранге, о муже. – Ждёт, наверно… А Егор? Да, его уже нет…»
Мысль о муже её вовсе не беспокоила. Старик привык ждать и двое, и трое суток. В поисках оленя-дикаря она не знала устали. И не было ещё такого случая, чтобы вернулась ни с чем.
Обычно бывало так: вот после долгого отсутствия, пригнувшись, входит в ярангу, ставит к тордоху «тозовку», не торопясь снимает с груди бинокль и, наконец, говорит ему:
- Убила, однако… Сходи, подними.
Доставка добычи стала постоянной заботой старика. С годами, всё чаще оставаясь в яранге, он превратился в добрую, заботливую хозяйку. Недаром же говорят люди, что все её дети прошли, наравне с материнскими, и через его руки. Да, это судьба. Не каждый из мужчин-охотников может теперь потягаться с нею в умении найти и свалить дикого оленя…

 5

По привычке цепко оглядываясь, пядь за пядью, по холмистой местности, она вдруг ясно увидела на дальнем безлесом взгорке твёрдый, характерный рисунок могучих рогов. Эге, вот и добыча!
Проворно опустившись в хрустнувший от мороза ягель, она застыла надолго.
Олень стоял в самом центре несмело всходившего солнца, слегка набычившись, и огромные чёрные рога его, казалось, давили на светило, не давая ему подняться.
Теперь все её мысли сосредоточились на этом крупном, матёром хоре. Она вдруг поняла, что добыть это животное должна любой ценой. Это будет её ответом на злую выходку судьбы, на нелепую смерть Егора. Два чёрных крыла, таких же чёрных, как этот олень, никогда больше не должны ворваться в их жизнь.
Внезапно ветер переменился, и олень, почуяв тревожные запахи, сердито дёрнул рогами и стал медленно спускаться с холма в распадок.
Так началась эта вечная игра, знакомая охотнице до мельчайших правил, игра, в которой она до сих пор всегда оказывалась победительницей.
Какое-то время она, пригнувшись, почти ползла за оленем, потом, когда он гордо удалился в глубину распадка, сноровисто двинулась наперевес, через гребень холма, стараясь взять себе в союзники переменчивый ветер.
Преследование длилось и час, и два, и три. Она, как это бывало всегда при приближении к дикарю, забыла обо всём – о еде, о самом времени, о несчастном зяте Егоре и о полуслепом своём старике. Она думала только об олене. Но в полдень охотница была к нему не ближе, чем утром. Дважды теряла след, и дважды, огибая холмы и цепочку озёр, выходила на него снова. Она, конечно, устала, но устал и он, олень. Запас его физических сил был огромен, однако его сбивало с толку и всё больше раздражало это упорное движение поодаль двуногого существа с тонкой палкой в руках. Оно не мешало ему, когда он под ветром лакомился ягелем, но, кажется, только и ждало, когда он ляжет.
Наблюдая за осторожным животным в разное время дня, охотница давно убедилась: олень был вовсе не чёрной масти, как показалось ей утром. Но вот что странно: в косых лучах взошедшего солнца он вдруг показался ей пегим. А потом выбежал из очередного распадка такой же крупный высокий самец, но почему-то чалый, с заметной пестриной на боках и спине. Может быть, это ударившее в полную силу солнце отдалось в глазах светлой рябью?..

 6

Вечер застал их обоих на берегу неширокой, но быстрой речки. Синяя её незамутненность говорила о достаточной глубине. Олень, подойдя к воде, тронул её губами, невольно фыркнул и выпрямился.
На невысоких сопках лежала настороженная тишина. Она была обманчива. Путь оленя пролегал через речку. На той стороне, за ближайшим холмом, были богатые ягельные луга, и он знал об этом. К тому же река прикроет его от возможной опасности.
До оленя оставалось не больше ста крупных шагов. Охотница подкралась ещё шагов на десять и теперь была уверена в успехе: с такого расстояния она била без промаха. Теперь слово было за винтовкой.
Олень ещё раз тронул воду копытом.
Мушка легко нашла знакомую живую точку под левой лопаткой животного…

 7

Что-то в поведении зверя заставило охотницу медленно отвести мушку.
«Ой-е, - подумала она, вглядываясь в оленя, - да он вовсе не пегий. Он… серебристый, как свежий озёрный сиг. Судя по рогам, - не меньше пяти лет. Егор любил таких – за надёжность. Он бы назвал его Ягунявия… Белоносый. Ах, какие высокие ноги и крепкая широкая спина! Таких в тундре не водится. Этот из тайги, - вдруг окончательно решила она. - Лето провёл на наших сладких северных пастбищах, а теперь возвращается в лес. Кто знает, может, и его родное место – Ылах-Тас: край белых берёз?»
Охотница почувствовала какое-то странное волнение, которое поднималось в ней. До сих пор на охоте что-то подобное ей было чуждо.
Она больше не могла ждать, пока разум её окончательно разберётся во всём этом. Движимая внезапным чувством, она привстала из-за кочки и, потрясая «тозовкой», громко вскрикнула.
В следующую секунду олень в отчаянном прыжке ухнул всем телом в ледяную воду. На миг он исчез в фонтане ртутных брызг, но уже через несколько секунд оказался на той стороне.
- Ой-е, Белоносый, - прошептала охотница, и впервые за последние дни какое-то подобие улыбки показалось на её мучительно напряжённом лице. – Таких, как ты, очень любил Егор. Живи долго, Белоносый…
Она, не отрываясь, следила взглядом за убегающим оленем до тех пор, пока он не канул в тундре за видимой границей горбатого горизонта.

70-е годы.

Автор: Геннадий Силов