ОЧКИпоЭдгаруПо

(претензия на либретто по мотивам одноименной
новеллы Эдгара По)

Явление 1.


Двое молодых людей, очень прилично одетых, прохаживаются по набережной Темзы.

СИМПСОН: Представьте, во Франции ранние браки – явление вполне обычное.
ТАЛЬБОТ: И что же в том хорошего?
СИМПСОН: Неужели же вы не разделяете мнения о том, что невероятно приятно обладать молоденькой прелестной женой, которой едва исполнилось четырнадцать… ну, или пятнадцать лет.
ТАЛЬБОТ: Фи, мой друг, что за моветон. Вслух такие вольности.
СИМПСОН: С каких это пор, сударь, вы стали ханжой? Я не скрываю, что магическая прелесть женской фигуры и, это, как его, волшебство женского изящества, всегда были для меня той силой, которой я не мог противостоять. Да, я всегда был, есть и, надеюсь, что и дальше останусь большим поклонником женщин. В конце концов, какие наши годы? И, потом, моя родная мать вышла замуж, будучи пятнадцати лет отроду. Кстати, что весьма примечательно, она у меня урождённая Круасар, тогда как фамилия отца была, как вы знаете, Фруасар. А мой дедушка, мамин отец, в своё время женился на шестнадцатилетней девушке, впоследствии моей бабушке, урождённой Вуасар. У прабабки моей, которая вышла замуж так же в юном возрасте фамилия была Муасар. Как вам совпаденьице? Между прочим, её мать, то есть моя прапрабабка тоже выходила замуж четырнадцатилетней. Так то.
ТАЛЬБОТ: Впечатляет. Тем более что вы с вашим теперешним наследством, которое, к сожалению, стоило вам вашей великолепной фамилии…
СИМПСОН: Я попрошу вас. Мы ведь с вами друзья. Не так ли? Так не наступайте же лишний раз на этот мой самый больной мозоль! Убедительнейшим образом прошу вас, друг мой! И не будем больше об этом.

Тальбот внимательно всматривается в лицо Симпсона.

СИМПСОН: Что-нибудь не так?
ТАЛЬБОТ: Ещё бы. У вас, мой юный друг, уже морщинки под глазами. Чего, естественно, следовало ожидать. Вы так упорствуете в своём нежелании носить очки. Поймите же, наконец, ведь это – необходимость. Вам только кажется, что никто ничего не замечает, а ведь вы всё время щуритесь.
СИМПСОН: Нет, нет и ещё раз нет. Я не знаю ничего, что бы так портило наружность молодого человека, придавало лицу чрезмерную серьёзность, а иногда даже что-то старческое. Тогда как, например, с моноклем в глазу человек кажется фатоватым и жеманным до неприличия.

Молодые люди останавливаются у листка афиши, возвещающего о шумных гастролях заезжего оперного театра.

ТАЛЬБОТ: Послушайте, Симпсон, а не желаете ли составить мне компанию сегодня вечером? Итальянская прима. Право же, не пожалеете, обещаю вам.
СИМПСОН: Отчего же, конечно, с превеликим удовольствием, дружище. А после посетим с вами какое-нибудь злачное заведение. (Знаком останавливает проезжающий мимо кеб и садится в него.) До встречи, Тальбот, до вечера.

Кеб уезжает. Тальбот делает прощальный взмах рукой и торопливо идёт по набережной в противоположную сторону.


Явление 2.


Вечер того же дня. Партер  в оперном театре. Друзья сидят рядом. Но если Тальбот целиком захвачен музыкой и действием, то о Симпсоне этого никак нельзя сказать. Он поглощён разглядыванием представительниц прекрасного пола, сидящих в ложах бельэтажа. Вдруг его взгляд  упирается в изящный женский профиль и силуэт. Восхищение в его лице растёт с каждым мгновением. Дама заметила взгляд. Приставила лорнет к глазам  и разглядывает Симпсона. Затем поворачивает голову в сторону своего соседа слева и, по-видимому, задаёт ему вопрос по поводу неприличного поведения юноши из партера. Мужчина, в свою очередь, приставляет лорнет к глазам и разглядывает Симпсона. Симпсон кивает ему, тот не отвечает на кивок, а начинает о чём-то шептаться с дамой. На них шикают из соседней ложи. Но дама с абсолютной невозмутимостью снова подносит лорнет к глазам и вторично рассматривает Симпсона, после чего кивает ему. Симпсон – на верху блаженства. Как же: его заметили, оценили. К нему отнеслись благосклонно!

СИМПСОН: Тальбот, дружище. Мне нужна минута вашего внимания.
ТАЛЬБОТ: О, Бог мой, целая минута?
СИМПСОН: Одна маленькая-премаленькая минуточка.
ТАЛЬБОТ: Ну, хорошо. Что, что вы хотите?
СИМПСОН: Скажите, кто эта очаровательница в ложе слева. О, как она прекрасна! Она так прелестна, что остаётся только недоумевать, отчего все мужчины в этом зале глядят на сцену, а не в её ложу. Никогда в жизни своей ещё не встречал такой красоты.
ТАЛЬБОТ: (мельком глянув в указанном направлении) Да, пожалуй, она всё ещё довольно привлекательна.
СИМПСОН: (в состоянии крайнего возмущения, чрезвычайно громким шепотом) Что значит «всё ещё»? И всего только «довольно привлекательна»?! (Соседи начинают шикать на них.) Вы слепец, Тальбот. Вы просто слепы, как… какой-нибудь… крот. Этот профиль, а грация. В ней столько грации, сколько не наберётся во всей балетной труппе этого вашего театра. И если вы это до сих пор не увидели, вы просто – неотёсанный чурбан. Вызовите меня теперь на дуэль! Или я сам вас вызову.
ТАЛЬБОТ:  И совершенно напрасно, поскольку стрелять вы не умеете. И очков носить не хотите. (Примирительно.) Ну, хорошо, хорошо, она красавица. Признаю это безоговорочно. Теперь я могу спокойно дослушать оперу?
СИМПСОН: Я положительно вызову вас на дуэль! Признав красавицу красавицей продолжать сидеть, уставившись на сцену.
ТАЛЬБОТ: О, Господи! Чего же вы ещё от меня хотите?
СИМПСОН: Как это чего? Но ведь, я полагаю, вы знакомы с этой дамой, если так цинично отзываетесь о ней?
ТАЛЬБОТ: Увы, вам, дорогой Симпсон, отказывает не только чувство юмора, но ещё и чувство такта. О вашей близорукости я просто умалчиваю.
СИМПСОН: Тальбот, вы страдаете многословием. А я вас прошу только об одном: вы представите меня ей?
ТАЛЬБОТ: И всего-то? Да хоть завтра.
СИМПСОН: Что я слышу? Завтра? Неужели прямо завтра? Или вы шутите?
ТАЛЬБОТ: Какие тут могут быть шутки? Вы же знаете: я слов на ветер не бросаю.  Решено: завтра я вас представлю вашей прелестнице. Теперь я могу дослушать оперу? Вы позволите?
СИМПСОН: Милый друг Тальбот! Мой бесценный друг! Если бы не этот ваш театр, я бы тотчас же расцеловал вас! Только, чур, не забудьте. А я так не буду спать всю ночь. Всю ночь напролёт мне будет грезиться этот очаровательный образ. О, моя богиня! Величайшая из муз! Умопомрачительнейшая!
ТАЛЬБОТ: (про себя) Нет никого назойливее и скучнее влюблённого повесы. Вот уж воистину, если Бог наказывает, то в первую очередь отбирает разум. (Вздыхает и, зажав уши, с тоской смотрит на сцену.)

Симпсон не замечает его зажатых ушей и продолжает изощряться в излиянии своего восхищения и бросать пламенные взгляды в сторону предмета обожания. Спектакль заканчивается. Все покидают театр.



Явление 3.


Утро следующего дня. Симпсон после бессонной ночи, с лихорадочным блеском в глазах, не менее лихорадочно собирается на условленную встречу. Умывается, душится одеколоном, облачается в лучший костюм. Долго подбирает галстук, перчатки. Отчитывает лакея за недостаточно тщательно начищенную обувь. Едва дождавшись, как часы пробили девять утра, не допив чашки кофе, он чуть не бегом покидает свой дом и направляется к Тальботу.


Явление 4.

У Тальбота – абсолютный покой и тишина. Кажется: все в доме спят. Но на стук, ни минуты не медля, открывает дворецкий.

СИМПСОН: Доложите обо мне своему господину. Да поживее.
ДВОРЕЦКИЙ: Очень сожалею, мсье, однако не имею возможности исполнить ваше приказание. Господин Тальбот отбыл в имение родителей, будучи срочно призван ими сегодня ночью телеграммой. Кажется, скончалась троюродная бабушка. Мир праху её. Бедная старушка.
СИМПСОН: Горе, о горе мне! Я этого просто не переживу!
ДВОРЕЦКИЙ: Вы были знакомы с мадам? Право же. Не стоит так огорчаться. Все мы смертны, мсье. Закон природы. И старушка, надо признать,  была не слишком покладиста. По правде говоря, вся родня от неё натерпелась.
СИМПСОН: Да пойдите вы со своими законами природы. Мне нет никакого дела до  такой-то там бабушки. Растак её перетак и его вместе с ней.
ДВОРЕЦКИЙ: Вы забываетесь, мсье.
СИМПСОН: (опомнившись) Прошу прощения. Однако меня оправдывает моё крайнее отчаяние. Сколько же он пробудет на этих… хм, на этих похоронах?
ДВОРЕЦКИЙ: Точно не скажу. Думаю, не менее недели.
СИМПСОН: Проклятье, проклятье, проклятье! Чёртов Тальбот, чёртова бабушка, чёртово родовое поместье, вместе с похоронами!
ДВОРЕЦКИЙ: Вы забываетесь, мсье.
СИМПСОН: Да иди ты знаешь куда! О, проклятье, проклятье… (Выбегает на улицу в полнейшем отчаянии.)

Через некоторое время после того, как дверь за ним захлопнулась, по лестнице сверху спускается Тальбот. Дворецкий почтительно кланяется ему.

ДВОРЕЦКИЙ: Всё исполнено в точности, как вы приказали, мсье. Очень жаль, но мсье Симпсон оказался не на высоте. Во всяком случае, вынужден признаться, что я переменил своё мнение о нём.
ТАЛЬБОТ: Ваше мнение интересует меня не более чем пыль на рояле. Лучше, всё же, когда её нет. После некоторой паузы и ухода дворецкого. Как же быть с этим глупышом? Пожалуй, мне неплохо бы самому навестить прелестницу. А что, старина Тальбот, не вскружить ли нам голову очаровательной мадам? Нет, дружба, конечно, превыше всего. Но развлечения ради отчего ж не покуражиться? Думаю, что и мадам натуральный румянец станет более к лицу, нежели намалёванный. Ре-ше-но. И сегодня же! Лакей, умываться и одеваться! Ха-ха-ха! Утреннюю визитку!


Легко взбегает по лестнице наверх. В доме начинается суета.


Явление 5.


Столовая в доме мадам. Утренний кофе. Светлые платья, кринолины, чопорно отставленные локотки и мизинчики. Локоны и кружева.

ЛАЛАНД: Забавный этот молодой человек. Я говорила тебе, Стефания, кто он такой?
СТЕФАНИЯ: Да, мадам, говорили.
ЛАЛАНД: Одного не понимаю: отчего он так странно себя вёл. Даже если предположить, что он меня узнал. Заговорил, так сказать, голос крови. Всё равно не могу ничего понять. У меня была масса мужей и поклонников.
СТЕФАНИЯ: Они и сейчас у вас есть.
ЛАЛАНД: Поклонники. Да есть. Но когда-то их было не просто с избытком, их было некуда девать. От них было некуда деваться. Так вот. Я хочу сказать, что этот молодой человек смотрел на меня именно глазами влюблённого поклонника. Да, да – влюблённого поклонника. А это, согласитесь, по меньшей мере, странно. Как вы полагаете, Стефания?
СТЕФАНИЯ: Вы, конечно, правы, мадам. Только, должна признаться, я ничего такого особенного не заметила. Я была увлечена спектаклем. Вы же знаете: итальянские голоса – это моя слабость.
ЛАЛАНД: Шла бы ты ещё раз замуж. Все слабости сразу, как рукой снимет.

Входит дворецкий с докладом.

ДВОРЕЦКИЙ: Мадам, пришёл мсье Тальбот и просит вас принять его.
ЛАЛАНД: Не видишь что ли, мы ещё не закончили утренний кофе? А впрочем, проведи мсье Тальбота в гостиную, и вели немного обождать. Мужчина - как баранье мясо, - чем больше томишь, тем нежнее становится.
СТЕФАНИЯ: А кто такой мсье Тальбот?
ЛАЛАНД: Ах, милочка, вы не знакомы с мсье Тальботом? Как это я упустила из виду? Но ведь это исправить легче лёгкого. Теперь же вас и познакомлю. Бог мой, Стефания, а ведь мсье Тальбот старый холостяк. То есть, я хотела сказать не старый, а убеждённый. Поскольку сам он ещё довольно молод. Греховодник, конечно, как и все они. Но это только разжигает наше женское любопытство. Правда ведь, милочка, ничто так не привлекает в мужчине, как наличие у него грешков со множеством женщин?
СТЕФАНИЯ: Спасибо, мадам Лаланд, этим я уже по уши сыта. Мой второй муж, мир праху его, был вот как раз из таких. Не исправил его и брак. Ха-ха-ха. Он оказался неисправимым браком.

Дамы весело и заливисто смеются. Стефания утирает слёзы салфеткой.

ЛАЛАНД: Но ведь когда-то он попал к вам на крючок и не смог отвертеться. Чем же вы его приманили?
СТЕФАНИЯ: Колоратурным сопрано. Мы сошлись на любви к музыке. Он превосходно играл на рояле. А я пела, пела, пела… Вот так однажды доигрались и допелись. Ха-ха-ха. Он, представьте, наивно полагал, что я ещё не была замужем. И поначалу не хотел жениться. Ну, а потом, когда я ему намекнула, что о нашей бессонной ночи толкует весь аристократический Париж. У него исчезли все пути к отступлению. Он ведь помимо музыки ещё был помешан на собственной карьере. Вздыхает. Она-то его и сгубила.
ЛАЛАНД: Припоминаю. Какие-то сумасшедшие деньги. То ли кража, то ли растрата. И – пуля в лоб. Так что ли?
СТЕФАНИЯ: Совершенно точно, мадам. Какое счастье, что я в то время была на водах. Это так страшно, так страшно. (Всхлипывает.)
ЛАЛАНД: Не будем ворошить прошлое. Что было, то прошло. Если бы я так убивалась за своими мужьями, где бы я теперь была, и что бы теперь со мною было. Идите к себе, припудрите носик, а затем приходите в гостиную. Я познакомлю вас с мсье Тальботом. Вот увидите, он вам понравится. Кстати, он тоже помешан на итальянской опере. Вы чудно, чудно сойдётесь.
СТЕФАНИЯ: (про себя) Вот уж не думаю.

Выходят в разные двери.



Явление 7.

Гостиная мадам Лаланд. Ковры, кресла, хрустальная люстра, картины, канделябры – ну, в общем, всё не хуже, чем у людей. Скучающий Тальбот бесцельно передвигает фигуры на шахматной доске. Бесшумно входит мадам Лаланд.

ЛАЛАНД: Играете в шахматы? Весьма похвально. Где учились?
ТАЛЬБОТ: (вздрогнув от неожиданности) Доброе утро, мадам Лаланд. Разрешите засвидетельствовать вам моё почтение. (Целует ей ручку.) И просить прощения за столь ранний визит.
ЛАЛАНД: Да, рановато, друг мой, рановато. Но могу предположить, что у вас есть ко мне дело, не терпящее отлагательства. Я угадала?
ТАЛЬБОТ: Вы очаровательны, мадам Лаланд. Вы обворожительны. Вы ослепительны, чёрт возьми! Хм. Простите, это я – погорячился. Вы – фантастическая женщина. Спешу объяснить: когда женщина прекрасна и умна одновременно – это фантастика. Мне просто хочется упасть перед вами на колени и говорить стихами!
ЛАЛАНД: Давайте просто прекратим шалить и поговорим о вашем деле. Итак.
ТАЛЬБОТ: Итак. Начнём с самого главного. Понимаете ли, мадам Лаланд. Один довольно молодой, совсем неглупый и весьма состоятельный молодой человек сражён вами наповал. Что вы на это скажете?
ЛАЛАНД: Скажу, что ваше озорство начинает переходить границы дозволенного. Вы ещё скажите, что этот молодой человек – вы сами и есть. Резко поворачивается к двери и хочет уйти.
ТАЛЬБОТ: Бога ради, мадам Лаланд, я никоим образом не хотел вас обидеть! Будьте так добры, выслушайте же меня до конца. Я ещё не всё сказал. Более того, я не сказал главного. (Подходит к ней, нежно берёт её за руку, и что-то неслышно шепчет на ухо.) Вот теперь всё.
ЛАЛАНД: Ах, вот оно что. А вы знаете, я начинаю догадываться, о ком идёт речь. Но, знаете ли что, похоже, и мне есть, чем вас удивить.  Я узнала юношу. Он… Хотя нет, послушайте меня, я слышу, как сюда идёт моя юная родственница со стороны последнего мужа. Из дальних. Я пообещала познакомить её с вами. Думаю, вы сойдётесь на любви к музыке и подружитесь с нею. Но очень вас прошу: о нашем деле при ней – ни слова. Договорились? А я скажу ей, что вы пришли пригласить нас на загородную прогулку. Надеюсь, это не обременит вас впоследствии?
ТАЛЬБОТ: Ну что вы. Как вы могли подумать обо мне такое? Жестокая, не говорите больше мне таких слов. Право же – обидно.
ЛАЛАНД: Ну, полно, полно. А вот и наша Стефания.

С шелковым шуршаньем и нежным румянцем в комнату входит Стефания.


СТЕФАНИЯ: Доброе утро, мсье Тальбот. Наслышана о вас. Неужто вы и в самом деле так увлечены итальянскими исполнителями, как о вас говорят? Знаете, мне кажется, что на их сопрано и теноров оказывает особое влияние погода. Вот у нас, к примеру, вчера был туман. Да? Так ведь прима была, по-моему, не на высоте.
ТАЛЬБОТ: Вы думаете? А мне показалось, что опера звучала очень мило. Правда, немного фальшивила третья скрипка. Но даже это не смогло помешать всеобщему очарованию.
СТЕФАНИЯ: Вы вчера тоже были в опере?
ТАЛЬБОТ: Не пропускаю ни одного спектакля. Без ложной скромности могу сказать, что всегда помню, что, где и как происходило на сцене. Кто сфальшивил, кто оступился, кто какую ноту не взял и даже почему. И потому с полной уверенностью заявляю: вы правы, мадам, но только отчасти.
СТЕФАНИЯ: От какой такой части?
ТАЛЬБОТ: Погода, конечно, влияет на голос. Сырость там, холод и всё такое. Однако гораздо большее влияние оказывает конституция тела, вот что я вам доложу.
СТЕФАНИЯ: Как же это может быть?
ТАЛЬБОТ: А вот так и может: чем внушительнее стать, тем больше возможности голосовых связок. Вот так-то. Не замечали?
СТЕФАНИЯ: Может и замечала, да значения не придала. Постойте! А как же вчерашняя прима? Она ведь не очень высокого роста и такая тоненькая. Я не перестаю удивляться: где же в таком маленьком и хрупком теле берётся такой  голосище?
ТАЛЬБОТ: Нет ничего удивительного. Это как раз то самое исключение, которое безапелляционно подтверждает правило.
ЛАЛАНД: Должно быть вы правы. Без сомнения. Стефания, не смейте спорить с мсье Тальботом. Он знает, что говорит. Мсье Тальбот, вы ведь знаете, что говорите, не так ли?
ТАЛЬБОТ: Безусловно, мадам, безусловно.
СТЕФАНИЯ: Ах, вот ещё что. Если вы, мсье, вчера были в театре, не заметили ли вы… совершенно случайно… не заметили ли вы одной странной и, вместе с тем, дерзкой выходки одного молодого человека из партера.
ТАЛЬБОТ: Представьте, я тоже сидел в партере. Был полностью поглощён сценой. Как будто старается что-то припомнить. Нет, знаете ли, ничего такого. А что вы заметили?
СТЕФАНИЯ: Один, довольно приличный на первый взгляд, господин абсолютно невозможным образом рассматривал… нашу с мадам ложу. Возмутительно! Как же вы не видели? Это видел весь театр! Позор! Как только таких пускают в приличное заведение и среди почтенной публики?
ТАЛЬБОТ: Но, может быть, - знакомый?
СТЕФАНИЯ: Среди наших знакомых нет невеж, тем более – наглецов!
ТАЛЬБОТ: Простите, мадам. Всего лишь предположение. (Недолго раздумывает.) Может быть – некий, доселе неведомый дальний родственник?
СТЕФАНИЯ: Боже сохрани от такой родни!
ЛАЛАНД: (Тальботу с красноречивым взглядом) Ох уж эти мне родственники – кузены, кузины, дяди, племянники… в том числе внучатые, сводные и единоутробные… разве всех возможно знать? Надеюсь, вы меня понимаете? (Очень непродолжительная пауза и другой тон.) Кстати, о нашей прогулке верхом. (Стефании) Вы знаете, милочка, мсье Тальбот великодушно пригласил нас на прогулку. (Тальботу) Так вот. Вынуждена признаться, что меня укачивает в седле. Я, с вашего позволения, отправлюсь в экипаже. На случай дождя, и вы сможете укрыться. А мадам Стефания очень любит верховую езду. Скажите, душечка.
СТЕФАНИЯ: Просто обожаю. Мы с моим покойным мужем, - упокой, Господи, душу его, - чуть ли не ежедневно делали моцион. Да-да, мадам Лаланд. В музыке я была сильнее, но как конезаводчику и наезднику ему было мало равных. Закатывает глаза. Лучшие рысаки Франции. А как ловко он сам умел взнуздать, объездить. Но в скачках не участвовал принципиально – почему-то считал, что это унижает его аристократическое достоинство. Ну, все эти гонки и ставки унижают в нём аристократа.
ТАЛЬБОТ: Интересно, интересно. А знаете что, давайте поедем теперь же, не медля ни минуты.
ЛАЛАНД: Ах, как вы нетерпеливы! А впрочем, нам как будто ничто не может помешать. Почему бы нет. Ну, хорошо, я пойду сделаю распоряжения на этот счёт. А вам обоим недурно было бы переодеться. Как вы считаете?
ТАЛЬБОТ: Полностью с вами согласен.
СТЕФАНИЯ: Чудесно, чудесно! И я наконец-то обновлю свою амазонку. И шляпку. И кобылка моя застоялась. Итак, до встречи.

Почти бегом покидает гостиную, окончательно зарумянившись, как школьница. Мадам Лаланд выходит в другую дверь, Тальбот – в третью.


Явление 8.

Симпсон бродит по набережной, как неприкаянный. При этом всех знакомых расспрашивает, не знакомы ли они с мадам Лаланд. Все разводят руками и пожимают плечами. Вдруг в окне одной из проезжающих мимо карет мелькает именно её лицо. Она улыбается и кивает Симпсону. Мимо скачут верхом Тальбот и Стефания, но Симпсон их не замечает. Он останавливает свободный экипаж и следует за каретой мадам. Таким образом, он узнаёт её адрес.


Явление 9.


Кабинет Симпсона. Он в волнении ходит по кабинету из угла в угол. Время от времени подходит к столу и пишет. Но всякий раз рвёт написанное и бросает в корзину.

СИМПСОН: Пошло. (Следующее.) Негодяще. (Следующее.) Как записочка кокотке. (Следующее.) Уведомление почтенной матроне. (Следующее.) Ещё мне рифмы не хватало. Чтобы любовь моя вообразила, что я сумасшедший. Поэтов все считают за сумасшедших. (Мечтательно уставясь в окно. С паузами. Будто рассматривает фото предмета обожания.)  А эта ручка. Мрамор. Изящный локоток. Румянец. Улыбка. О, Боже, дай мне силы не сойти с ума! Ослепительные локоны. И сколько грации, Боже мой, сколько же в ней грации. Как ни в ком. Как ни в одной красавице мира! (Снова начинает писать. Перечитывает написанное.) «…Ничто в моём сердце не скрыто от вашего взора… сила моего чувства не могла не коснуться огненным дыханием вашей души… она воспламенилась… ваша улыбка, румянец… послужило оправданием… возможность быть представленным… унаследованное мною состояние и нынешнее положение в обществе… просить вашей руки». Всё. Наконец-то.  Кончено. (Запечатывает и подписывает. Звонит в колокольчик. Входит прислуга.) Отправьте по указанному адресу немедленно. (По выходе прислуги в изнеможении падает в кресло и закуривает.)



Явление 10.


Мадам  Лаланд с мсье Тальботом сидят в гостиной мадам за преферансом.

ЛАЛАНД: Вы обещали мне поведать некий план. Говорите же, я сгораю от любопытства. Я большая охотница до розыгрышей. Помню, как-то ещё в пансионе мы с приятельницей потешались над нашей классной дамой. Она, признаться, была жутко рассеянна. Так вот, в один прекрасный день в пансион приехал инспектор. Так мы ей – тихонечко так, незаметненько – панталоны прицепили в расправленном виде сзади к подолу форменного платья. Вот, я вам доложу, была потеха. А в другой раз – выкрасили учительский стол в полосочку красной и зелёной краской. А у неё как раз случились именины, и она явилась вся в белом, как невеста. А, надо сказать, она была толстушкой. И очень любила во время перемены делать переклички. Положит эдак классный журнал на стол,  сама на этот стол облокотится. Чуть не ляжет всей своей тушкой. Вот и в тот раз она привычке своей не изменила. В связи с именинами, наверно, размечталась и краску не заметила. Ха-ха-ха. В результате – платье из белого стало полосатым – красно-зелёным. Ха-ха-ха. Уверяю вас, это было уморительно. Но нам с подружкой тогда сильно влетело. Кто-то подсмотрел наши приготовления к фокусу и донёс директрисе.
ТАЛЬБОТ: Ха-ха-ха. Это, пожалуй, уже было не смешно.
ЛАЛАНД: Да, это действительно было не смешно. Нас с подельщицей отчислили из пансиона. И доучивались мы с ней… Впрочем, доучивалась только она. Меня вскорости выдали замуж. На этом мои детские выходки закончились,… так как начались взрослые. (Смеётся.) Согласитесь, мсье Тальбот, без интриги жизнь настолько пресна, что, право, стоило бы пойти в актрисы. А? Как вы полагаете?
ТАЛЬБОТ: Я не полагаю, я уверен, что в вашем лице просто-таки погибла великая актриса. Кстати, именно на ваш природный дар я и полагаюсь. Пододвигается к ней поближе. Вот вам мой план. (Дальнейшее произносится невнятно и почти неслышно.)



Явление 11.

Поздний вечер того же дня. Мадам Лаланд получила письмо Симпсона. Она читает письмо, сидя в своей спальне, откинувшись на оттоманку.

ЛАЛАНД: (чтение с комментариями) Этот нетерпеливый жеребёнок изо всех сил ускоряет события. Ого, как пылает! Пожалуй, все пожарные Лондона и окрестностей – бессильны… «просить вашей руки»… (мечтательно глядя куда-то в пространство) однако, давненько я не бывала замужем. Тряхнуть, что ли, стариной? Когда ещё отыщется такой богатый и перспективный… (Звонит в колокольчик. Вошедшей горничной.) Принесите мне сюда из кабинета письменные принадлежности. И ту бумагу, что доставили накануне вечером. Она так кокетливо разрисована: цветочки, вензелёчки. (мечтательно) А пахнет… - это что-то… особенное… (По выходе горничной потягивается.) Как эти прогулки утомляют. Просто невероятно. Хотя, лошадки хороши. Ничего не скажешь. Хороши. Но этот невероятный ветер! Растрепал мне все локоны. Безобразие. Тальбот не заметил, как я кокетничала с мсье Симпсоном. Ну и хорошо. Но о письме придётся рассказать. Разумеется, не показывая. Если Симпсон явится с визитом, они могут здесь нечаянно столкнуться. А это никоим образом не входит в наши планы. Надо быть начеку. Интриги, интриги. Ах, как я люблю интриги. Без них жизнь пресна, как… как… ну, пусть каждый сам придумает, насколько пресна жизнь без хорошей интрижки…


Явление 12.


Утро следующего дня. Симпсон – снова после бессонной ночи. Получает письмо от Тальбота, якобы отсутствующего в городе.

СИМПСОН: (читает с плохо скрываемой яростью в голосе) «Дела заставляют меня задержаться ещё на некоторое время». (Грозит кулаком в потолок.) Ну, Тальбот, ты мне ответишь. Ты мне за всё ответишь, ветреный Тальбот. И этого человека я звал своим лучшим другом! Он советует мне набраться терпения. Какова наглость. Мне! Он ещё советует! Он бы мне ещё посоветовал поехать на воды для улучшения пищеварения. «Читать книги и не пить ничего, кроме рейнвейна». Ну, как вам это нравится? В то самое время, когда она может в любой день… да что день, - в любое мгновенье, поддавшись мимолётному настроению, укатить обратно в свой Париж. И тогда всё пропало! Я умер, мсье Тальбот! Я умер по вашей милости! Потому, что вы легкомысленно, походя, и незаметно для себя растоптали мою любовь! Поглумились над нею! Над святым чувством. Впервые в жизни мне посчастливилось влюбиться!.. И это друг называется. Он даже не удосужился догадаться вложить в письмо рекомендательную записку к мадам Лаланд. У него не хватило для этого чернил! О, Боже, помоги мне не сойти с ума! О, Боже, пошли наихудшие из кар твоих на голову этого мерзавца Тальбота!

В кабинет входит слуга.

СИМПСОН: (раздражённо) Почему являетесь без зова! В доме пожар?
СЛУГА: Нет, мсье.
СИМПСОН: Кто-нибудь умер?
СЛУГА: Что вы, мсье, слава Богу, Бог миловал.
СИМПСОН: А, понимаю: Темза вышла из берегов.
СЛУГА: Мсье, вам письмо.
СИМПСОН: Что же ты стоишь и молчишь всё время, как истукан?!
СЛУГА: Вы задавали вопросы, мсье, я – на них отвечал.
СИМПСОН: Оставь письмо и убирайся вон, негодяй!
СЛУГА: Слушаюсь, мсье. Однако должен предупредить вас, что, если вы и в дальнейшем будете разговаривать со мной в подобном тоне, я вынужден буду вас покинуть.
СИМПСОН: Ах… ты… паршивец. Ты мне будешь условия диктовать?! В таком случае, - я тебя не задерживаю. Можешь убираться прямо сейчас!
СЛУГА: Мсье соблаговолит заплатить мне за те два месяца, что я не получал за службу в вашем доме?
СИМПСОН: За вашу наглость… ты не получишь ни гроша!
СЛУГА: В нашем городе, мсье, порядочные слуги – на вес золота. Я без работы не останусь. А ваша репутация пострадает. Послушайтесь разумного совета: усмирите гордыню свою и Божья матерь не оставит вас благостию своею.
СИМПСОН: Э, да ты, как я погляжу, ещё и проповедник?! Убирайся!!! Вон отсюда!!! Вон отсюда!!! (Выталкивает слугу взашей. Читает записку.) Ну да, и тальботовский слуга туда же. Эти ливрейные лакеи уж вовсе стыд потеряли. Вернул мне моё письмо с припиской, что хозяин не возвращался, так ещё и ехидничает: мол, спешит с ответом потому, что ему известно, как я не люблю ждать. У, басурманское отродье. Я тебя отучу отпускать колкости господам! (Постепенно успокаивается. Раздумывает. Прохаживается по комнате.) Решено. Пожалуй, решено! Я сам представлюсь ей! Ничто и никто не может помешать соединиться двум любящим сердцам! Да-да… всё будет именно так. И никто, и ничто не в силах помешать нам!

В комнату осторожно заглядывает слуга. Он – в дорожном костюме и с саквояжем.

СЛУГА: Мсье, я позволю себе проститься, а заодно вручить вам ещё вот эту записку.
(Протягивает Симпсону кокетливый конверт от мадам Лаланд.)
СИМПСОН: (нетерпеливо и быстро вскрывая конверт и прочитывая его содержимое) Друг мой, вы вернули меня к жизни! Отныне я – навеки ваш должник! Подскакивает к слуге, обнимает и целует его в обе щеки, затем кружится по комнате.
СЛУГА: (несмело и вполголоса) Вы уж два месяца, как мой должник, мсье. Вот бы хоть за это время жалование с вас получить.
СИМПСОН: Что вы такое говорите? Я вам не платил целых два месяца?!
СЛУГА: Почти, мсье. Если быть точным, то два месяца и три с половиной дня.
СИМПСОН: Бедный, бедный друг мой? Простите мне мою вспыльчивость и забывчивость. Я всё исправлю и теперь же! (Подбегает к бюро, достаёт несколько купюр и вручает слуге.) Вот, вот и вот. И с этого месяца я увеличиваю ваше жалованье вдвое.
СЛУГА: (рассматривая купюры) Но это много больше, чем вы мне должны, мсье Симпсон. Возьмите обратно, не то ещё подумают, что я обокрал вас. А мне репутация моя дороже любых денег. Для слуги честь – превыше всего.
СИМПСОН: Чепуха. Эти деньги вами честно заработаны. Это – компенсация за то, что вы терпите мой взбалмошный характер. И не вздумайте возвратить их мне назад. Во-первых, этим вы меня обидите. Во-вторых, …справьте на них себе новый гардероб. Позвольте себе сходить в приличный ресторанчик. Женитесь, наконец! И будьте счастливы! А теперь оставьте ваш походный скарб у себя в комнате и подавайте мне одеваться. (С нотками нетерпения.) И – поскорее… поскорее.
СЛУГА: Слушаюсь, мсье Симпсон. Сейчас, момент. (Почти бегом покидает комнату. Про себя.) И что это я за письмо такое волшебное ему принёс? Не иначе от феи,…  неужели невеста? Ну и дела. Вулкан огнедышащий.


Явление 13.

Вечер. Очень жарко и очень душно. Парковая аллея. С одной стороны на неё выходит мадам Лаланд в сопровождении слуги-негра с опахалом, с другой – мсье Симпсон. Последний порывисто приближается к предмету своего обожания.

СИМПСОН: Добрый вечер, дорогая мадам Лаланд! Как я рад, что встретил вас здесь, наконец. В этот чудный вечер, под сенью цветущих лип. Ах, как они благоухают! Вот уж где ничто и никто не помешает нам! Как же много мне нужно сказать вам, мадам!
ЛАЛАНД: И я, поверьте, несказанно рада этой неожиданной встрече. Как это мило, что вы, так же, как и я, совершаете вечерний моцион.  Очень, очень полезно для здоровья. А здоровье – главнейшее из богатств и величайшее из благ.
СИМПСОН: Ну что вы, милая мадам Лаланд, нам ещё рано задумываться об этом. Это удел стариков и калек. Нам с вами ещё позволительно быть расточительными в отношении этого, как вы выразились, главного богатства. Тем более, что теперь у нас с вами есть ещё большее богатство – наше чувство. (Переходит на «возвышенный» тон.) Которое вспыхнуло так внезапно и так сильно, что, пожалуй, сравнимо с находкой несметных сокровищ. Но разве хоть какие-нибудь, или даже все сокровища мира сравнятся по цене с нашей страстью?! Никакие, ни за что, и никогда!
ЛАЛАНД: Я, признаться, подозревала в вас безграничную пылкость. Но, оказывается, вы ещё и романтик, и оратор. Может быть, вы ещё и поэт?
СИМПСОН: Да, знаете ли, бывает, что напишу несколько строк. Но, по обыкновению своему, никогда не заканчиваю. Нетерпелив. Это у меня с детства. Матушка, бывало, уж так бранит меня, так бранит. А после – случится мне заболеть – она уж и пожалеет. Баловали меня в детстве, не скрою, баловали. И игрушки, и сласти… Ах, ну что мы всё о пустяках? Я ведь летел сюда, словно на крыльях, чтобы поведать о своей безграничной любви и услышать ваш ответ, звук вашего голоса. Милая, милая мадам Лаланд! Если бы вы знали, как душа моя стремилась навстречу вам, что едва не покинула моего в сравнении слишком медленного тела. Будь у меня крылья, будь я птицей, я бы уж давно прилетел на крышу  вашего дома, или облюбовал бы ветку дерева, напротив ваших окон, или залетел бы в ненароком открытое окно… Ваши прелестные ручки… Нежный голосок… Очаровательный стан… О, несравненная мадам…
ЛАЛАНД: Эжени. Называйте меня просто Эжени.
СИМПСОН: О, милая, милая Эжени! Скажу только, что я счастлив, как никогда в жизни! Нет, скажу ещё, что безгранично благодарен вам за то, что, наконец, познал счастье любви, к тому же - взаимной любви, на что, признаться, мало надеялся.… Но вы так и не ответили на моё… предложение. Да, я понимаю, у вас было слишком мало времени, чтобы, так сказать, проверить истинность чувств и всё такое. Но, милая, милая мадам… то есть Эжени, милая Эжени, неужели же вы, в которой течёт кипучая французская кровь, не верите в любовь с первого взгляда?
ЛАЛАНД: Верю, мой хороший, верю, конечно. И всё-таки – это всё так внезапно, так неожиданно.  А скажите мне, Бонни. Вы разрешите мне вас так называть? Конечно, это скорее – производное от Бонифаций, нежели от – Бонапарт. И всё-таки. Разрешите?
СИМПСОН: Конечно же, милая Эжени, называйте меня так, как вам только заблагорассудится. Мне заранее всё нравится. Я заранее всё одобряю.
ЛАЛАНД: Но продолжайте же, умоляю вас. Говорите, говорите, говорите мне о себе. Я слушаю. Я так люблю слушать. А о вас мне интересно абсолютно всё. Слышите? И то, как вас наказывала нянюшка. Как воспитывал гувернёр. Как вы с кем-нибудь подрались. Чем болели в детстве. Может быть, вы поведаете заодно и о своих недостатках?
СИМПСОН: Недостатки. Какие же у меня недостатки? Учился я легко и охотно. Успевал. Впереди многих,… если не всех. После начал было строить карьеру. Да вот, видите ли, получил наследство. Теперь веду, так сказать, богемный образ жизни. Ах да, мечтаю отправиться в кругосветное путешествие. Вот. (Хлопает себя ладонью по лбу.) Как же это я мог забыть?! У меня, видите ли, Эжени, слабое зрение. Но ведь это не помешало мне разглядеть прелесть вашего лица и вашу волшебную, поистине неземную красоту.
ЛАЛАНД: Полно, полно, дорогой Бонни. Я, безусловно, люблю комплименты. В конце концов, я ведь – женщина! Но вы так откровенно хвалите меня, что я склоняюсь к мысли о лести.
СИМПСОН: Что вы, что вы, дорогая Эжени. Я ещё не сказал и сотой доли того, что хотел бы сказать. Я не сказал и тысячной доли того, что о вас возможно сказать…
ЛАЛАНД: Ну, достаточно. Слышите? Достаточно. Не то я рассержусь.
СИМПСОН: Бог мой, при такой красоте – ещё и такая скромность!
ЛАЛАНД: Вы опять?
СИМПСОН: Нет-нет. Прошу простить. И умолкаю, как рыба на вертеле. Кстати, мадам Эжени, а не отнести ли мне к моим недостаткам ещё и то, что я гурман? Уж очень люблю вкусно поесть. Осетринка на вертеле… под соусом «де карамболь»… Ещё немножко – и я уже захлебнусь  собственной слюной.
ЛАЛАНД: Признаться, я – тоже… люблю посмотреть, как молодой здоровый организм наслаждается каким-нибудь диковинным или же изысканным блюдом. А посему, дорогой мой Бонни, очень прошу вас удостоить меня своей компании за скромным ужином. Тем более что аппетит мы с вами нагуляли – будь здоров.  Осетрины я вам не обещаю, но трюфеля во французском ресторане к ужину заказаны.
СИМПСОН: За что же вы так полюбили меня, дорогая Эжени? И неужто ваши чувства и впрямь столь сильны,  если вы уже и потакаете моим слабостям? Нет, вы – истинный ангел во плоти. Я не верю, я не могу поверить своему счастью!

Хватает её ручки в белых перчатках и целует их, став перед мадам Лаланд на колени. В сумерках очень явственно видны белки глаз ошалевшего негра, который чуть было не выронил опахало.


Явление 14.

В доме у Тальбота. Очень похоже на небольшой «мальчишник». «Шампанское», лёгкие закуски, карты.  Но главное не это. Главное то, что здесь собрался круг посвящённых в «дело Симпсона».

ТАЛЬБОТ: Господа, а ведь без венчания не обойтись. Наш юный друг так пылок и, вместе с тем, - так честен. Избранный им темп – исключительно галоп. Избранная цель – супружеские узы. Бр-р-р. господа, казалось бы – что может быть ужасней, да ещё в столь юном возрасте. Но, как говорится, если Господь хочет наказать заблудшую душу, отнимает у неё разум. (Поднимает бокал шампанского.) Мой тост, друзья – за нерушимые узы брака! Ура!

Присутствующие подхватывают: «Ура»! Все смеются и пьют вино.

ОЛИВЕР: Охотно беру на себя роль святого отца. Я воплотил в жизнь бесчисленное количество патеров. В любительских спектаклях, ещё в колледже.
МАРЧ: А я при помощи грима и старых лохмотьев моего бережливого лакея мигом превращусь в кебмена. Уж, какое мы венчанье устроим нашим голубкам – пальчики оближешь.
ТАЛЬБОТ: Я, соответственно, буду шафером. А невеста со своей стороны ещё кого-нибудь привлечёт для этой цели. Кстати, мадам Лаланд изъявила желание венчаться за городом. Я охотно беру на себя подыскать что-то, подходящее моменту. Что-нибудь эдакое – в тени аллей, в журчании ручья, в порханьи мотыльков, цветов благоуханьи… и так далее. (Поёт марш Мендельсона.) Пам пам парарам падудам падудам парурарам.
ОЛИВЕР: (деланно смахивая воображаемую слезу) Ах, как это романтично. Ах, как жаль, что яблони уже отцвели. Отцвёл жасмин. Остались только розы. Ах, как томно пахнут розы… (Другим тоном.) Особенно перед грозой. Господа, а не закатиться ли нам… к другой мадам?
МАРЧ: Ты хотел сказать: миссис.
ОЛИВЕР: Так точно, господа, я хотел сказать: миссис… миссис… ну, в общем, вы все догадываетесь, что я хотел сказать.
ТАЛЬБОТ: Оливер, а шампанское довольно сильно ударило вам в голову. В соединении с сентиментальным бредом на грани, с позволения сказать, поэзии. Странное дело: после шампанского почему-то чаще всего организм требует именно клубники. И становится очень трудно спорить с природой… (Другим тоном.) И коляска уже ожидает нас у ворот.

Все хохочут,  поют: «Долой Нинон, Нинон, Нинон,
                Долой Нинон Ланкло!»
и с этим выходят.


Явление 15.

Столовая мадам Лаланд. Великолепная сервировка стола. Серебро и хрусталь. В нескольких вазах по всей комнате расставлены букеты из белых роз. Их благоухание наполняет комнату и очень волнует кровь. Полумрак вечера, усугублённый тяжёлыми шторами на окнах, едва рассеивается несколькими свечами двух канделябров. Слуги сменяют блюда ловко и неслышно, как призраки. Но даже если бы они топали и грохотали, наши влюблённые… вряд ли бы это заметили.

ЛАЛАНД: У вас есть ещё один недостаток. Вы очень, очень молоды. Думаю, вам не более двадцати двух – двадцати трёх лет. Не так ли.
СИМПСОН: Да, вы правы, Эжени. Мне двадцать два. Могу предположить, что вы несколько старше меня. Однако, это же такие пустяки.
ЛАЛАНД: Но что скажут в обществе?
СИМПСОН: Да Бог с ним, с этим обществом, милая Эжени, если мы так любим друг друга. Ну, какое нам до них дело? Или им до нас. Право же, забудемте об этих глупых условностях. Ах, мадам, у вас великолепный повар! Какой соус ни попробуешь – просто нектар. Пища богов. Ведь даже если вы и старше меня… Почему, скажите на милость, мужу позволительно быть старше жены чуть ли не на два поколения, а если перевес на стороне жены, то это чуть ли не предосудительно.
ЛАЛАНД: Это именно предосудительно. Мы, мой друг, живём в мире условностей. И с этим нельзя не считаться. Может быть, кому-то и претит такой порядок вещей, но что поделаешь. Таких, как мы с вами – меньшинство, а меньшинство всегда подчиняется большинству.
СИМПСОН: Или затевает революцию!
ЛАЛАНД: Вы вполне соответствуете вашему имени. Наполеон Бонапарт. Ваша матушка, могу предположить, была большая выдумщица. С ещё большим чувством юмора.
СИМПСОН: Ах, нет, милая Эжени, она была большая поклонница великого Наполеона. Он был самым большим восторгом её жизни. Она буквально всех с ним сравнивала. Нашего повара, дирижёра в опере, даже, представьте, приготовленного к рождеству фазана, украшенного зеленью и уложенного  на серебряном блюде. В обществе её считали большой оригиналкой, но не осуждали и не смеялись. Наоборот, наоборот… (Слуга вносит блюдо с трюфелями.) Боже мой, какой восторг, какое великолепие! Милая Эжени, вы сводите меня с ума. Вы играете на самых тонких струнах моей души своими нежнейшими, очаровательнейшими пальчиками. Но вы это делаете так умело и с таким безмерным чувством такта, что вся моя душа трепещет, как осиновый листик. И нет слов, чтобы абсолютно и полно выразить мою признательность богам за их подарок. За то, что они подарили мне вас! (С этими словами Симпсон вскакивает и вновь бросается на колени перед мадам Лаланд, целуя её руки в тончайших кружевных перчатках. При этом у мадам выпадает из рук какой-то небольшой предмет. Симпсон бросается поднимать. Предмет оказывается медальоном небольших размеров с миниатюрным портретом мадам Лаланд. Симпсон поднимает и протягивает ей вещицу, попутно разглядев её.) Ваш медальон. Тонкая работа. Однако, в жизни вы гораздо красивее.
ЛАЛАНД: Думаю, что художник мне польстил несколько больше, чем вы теперь. (Легонько отталкивает его руку.) Нет-нет, оставьте его у себя. На память обо мне и… для прояснения ситуации с разницей в возрасте. Вы рассмотрите его потом, дома. Надпись - на обратной стороне. А теперь, если не возражаете, я хотела бы пригласить вас в гостиную. Там у меня сегодня собрались близкие друзья. Мы иногда устраиваем музыкальные вечера. Мне кажется, усладив тело, недурно усладить ещё и душу. Не правда ли, милый друг?
СИМПСОН: С восторгом! Непременно! Незамедлительно! (Вскакивает, чуть не опрокинув стул.) Идёмте же скорее!
ЛАЛАНД: Вы столь непосредственны, сколь и нетерпеливы. И всё же, «служенье муз не терпит суеты». Не будемте спешить. Допейте ваше вино. И я допью из своего бокала. (Пьют, неотрывно глядя друг на друга.) Вы не будете возражать, дорогой Бонни, если я поставлю вам одно маленькое условие, которое вы должны будете исполнить незамедлительно после нашей женитьбы?
СИМПСОН: Любое, любое ваше условие, любимая Эжени, будет исполнено мною обязательно! Каким бы оно ни было. И чего бы мне это ни стоило!
ЛАЛАНД: Нет-нет, оставьте в стороне весь ваш пафос. Хоть я нисколько не сомневаюсь в искренности ваших чувств. Однако, в данном случае речь не о подвиге. Можете считать это моим капризом, если хотите. Мне бы хотелось, чтобы, будучи моим мужем, вы всегда стали бы носить очки. Только и всего.
СИМПСОН: Вы действительно этого хотите? Милая Эжени, вы так добры ко мне, что даже ваши капризы проникнуты вниманием и заботой. Да, признаюсь, я настолько предвзято отношусь к этому предмету, что, представьте, для меня это почти подвиг. Но обещаю, твёрдо обещаю вам  послушно исполнить вашу просьбу. И эту, и любую другую. Ваше слово для меня равно закону. Я ведь сам выбрал вас повелительницей моей судьбы и моего сердца!
ЛАЛАНД: Ах, какой вы ещё восторженный юноша. Пора потихоньку опускаться с небес на землю, любовь моя. Ну, идёмте, идёмте к нашим гостям. Сейчас вы услышите недурное пение, обещаю вам.

Берёт его за руку и уводит за собой.


Явление 16.


В гостиной звучит музыка. Кресла расставлены  рядами между колоннами. Общество довольно многочисленно, поэтому, даже, немного тесновато. Мадам Лаланд подошла к своей родственнице, чтобы представить Симпсона. В этот момент музыкальное произведение заканчивается,  и  гости просят спеть мадам Лаланд. Мадам вместе со Стефанией идут к роялю. Симпсон вынужден остаться в кресле Стефании, т.к. он новичок в этом кругу общества, и остался не представленным. Звучат первые аккорды романса, и затем превосходное сопрано. Симпсон – в восторге. Обе дамы возвращаются на место. Симпсон вместе с мадам Лаланд выходят на балкон.

СИМПСОН: Я восхищён, дорогая Эжени. Вы – божество! Вы – истинное божество! Никогда ещё я не слышал голоса, подобного вашему! Истинно ангельское пение! Я вас просто обожаю! Нет слов, чтобы выразить вам мою признательность и мой восторг. Бедный, убогий, нищий английский язык! В нём нет слов, которые были бы достойны вас, моя Эжени!
ЛАЛАНД: Довольно, довольно же, я вас прошу. Умерьте ваш пыл. Он не просто обжигает. Он – испепеляет… Ох, поглядите, уже утро. Солнце восходит.
СИМПСОН: Как это поэтично! Как это символично! Восходит солнце новой жизни! Солнце нашей любви и нашего счастья! (Другим тоном.) Но вы мне так и не сказали… дорогая, любимая моя Эжени, вы не сказали, не ответили мне: готовы ли вы стать… моей на всю жизнь? На всю жизнь – до конца и без остатка?! (Другим тоном.) И если да, то давайте назначим сразу же день венчания.
ЛАЛАНД: Как же вы нетерпеливы! Будто шкодливый школяр на уроках. Разве же столь  судьбоносное решение принимается подобным образом? Да, не скрою, вы мне понравились. Больше того, вы мне крайне симпатичны.
СИМПСОН: (срывающимся голосом) И только?
ЛАЛАНД: Совершенное дитя. Ещё чуть-чуть – и расплачется. Но, поймите же и вы меня. Совершенно непристойно женщине, тем более - светской даме, даже если она головокружительно влюблена, немедля, на глазах у изумлённой публики, бросаться с головой в водоворот страстей. Это же – элементарно неприлично! А я, к тому же, ещё и вдова. Имейте же, наконец, хоть чуточку терпения. Будьте мужчиной! По крайней мере, сначала объявляется помолвка, а уж потом…
СИМПСОН: Да, я умру до тех пор, пока наступит это самое «потом»! Мне кажется, я не доживу и до утра. Спохватывается. Ах да, рассвет уже наступил. В таком случае, я не доживу до вечера. (Пауза. Озарение.) Эжени, а что, если нам венчаться тайно? По-моему, это – вполне в духе времени. И… так иногда поступали не только именитые, но даже царственные особы. А? Как вам моя мысль?
ЛАЛАНД: Венчаться тайно? Но это подстать молоденькой модистке за недостатком средств, или глупенькой  провинциальной барышне, которой вскружил голову заезжий улан. Дурной тон, мой друг. Совершенно дурной тон.
СИМПСОН: (с отчаянием в голосе) Да вы совсем не любите меня, мадам! В вас говорит не страсть, а боязнь светских сплетен. Другим тоном. Но вы же любите меня? Ведь правда – любите?
ЛАЛАНД: Конечно, люблю, неуёмное собрание всех страстей в одночасье. А теперь послушайте меня. И не перечьте. Тотчас ступайте домой, и ложитесь спать. Если у вас любовная бессонница, примите сперва капель каких-нибудь сонных. Где там, конечно же, у вас их нет, так я вам пришлю. А вечером, часам к восьми, приходите опять в парк. Туда, где мы с вами встретились накануне. Вот тогда и поговорим. Сейчас мне надо пойти к гостям – они уже почти все разъехались. Наше с вами уединение наверняка все заметили. Так что сплетен всё равно не избежать. Но и это мы оставим до вечера. Спускайтесь по лестнице в сад, лакей проводит вас до экипажа. И не хмурьтесь, не хмурьтесь. Всё будет так, как вы захотите. Немножко терпения, мой друг, капельку терпения. Заговорщическим шепотом. Прощайте. До вечера.

Мадам Лаланд заходит с балкона в гостиную. Симпсон медленно, в задумчивости спускается по ступенькам вниз.


Явление 17.


Вечерний чай в столовой мадам Лаланд. Тальбот, мадам Лаланд и Оливер.

ОЛИВЕР: Действительно, следует поторопиться с венчанием. Со следующей недели – пост. И наше венчание вызовет подозрение. В первую очередь – у самого Симпсона.
ЛАЛАНД: Он – на грани сумасшествия, поэтому, как мне кажется, ничего не способен заметить. Но я поддерживаю вашу мысль. Не следует затягивать развязку. Тем более что очки я своему суженому уже заказала. Вот только побаиваюсь эффекта. Тальбот, вы уверены, что он не догадывается ни о чём?
ТАЛЬБОТ: Мадам, вопросы излишни. Ни в коей мере. Скажу больше: я сегодня был у нашего Наполеона. Мы выяснили отношения и помирились. Он рассказал мне о вашем с ним знакомстве. Просил содействия. Просил быть шафером. И я, как мы условились, пообещал. Знаете, как заядлый охотник, скажу вам: бывают случаи, что дичь, словно зачарованная, сама идёт в сети. Боюсь, что это тот самый случай. (Все смеются.) Нет, в самом деле. Вы только посмотрите: всё идёт по нашему плану, будто кто-то его во всё посвятил.
ОЛИВЕР: И место уже присмотрено.
ТАЛЬБОТ: Очень интересно.
ЛАЛАНД: И вполне безопасно?  Я имею в виду доступность для случайных посторонних лиц. Или не совсем случайных. Вы ведь отлично понимаете, что я имею в виду.
ТАЛЬБОТ: Как можно, мадам, отлично понимаем. Итак, Оливер, объяснитесь, будьте любезны.
ОЛИВЕР: Всё очень просто. Вчера я навещал мою бывшую кормилицу. Она живёт за городом, неподалеку от аббатства К. Я, разумеется, не стал посвящать её в наши планы. Но она сама мне выдала один маленький секрет. С тыльной стороны монастырского двора есть калитка, которую никто не запирает. И через которую моя кормилица приносит ужин своему брату, что в аббатстве подрабатывает помощником садовника. Мы с ней вместе были у него вчера. Недалеко от калитки находится небольшая часовенка. Она так густо заплетена плющом и вьющейся розой, что скорее походит на райские кущи или же беседку для влюблённых. Туда мы с вами и отправимся следующей ночью.
ТАЛЬБОТ: Воистину, неисповедимы пути Господни. Завтра в Опере «Травиата». Кто в темноте да сутолоке заметит, куда и в чьём сопровождении укатила мадам Лаланд? Я сегодня же буду у Симпсона и, так сказать, составлю план действий. Вы извините, Оливер, но без плагиата не обойтись. Я представлю ему ваши калитку и часовенку, как свои. Уж не обессудьте.
ОЛИВЕР: Пустяки, дорогой Тальбот. Можете считать это маленьким воздаянием за прекрасную прогулку вчерашней ночью. (Пауза.)
ЛАЛАНД: Господа совершают ночные променады? Уж, не в салон ли миссис…
ТАЛЬБОТ: Как вы могли такое предположить о порядочных джентльменах, мадам? Право же, я обижен.
ЛАЛАНД: Ну, ну, мсье Тальбот. Я никак не хотела вас обидеть. Я просто предположила… у нас в Париже мужчины иногда позволяют себе такие вольности. У них это называется что-то вроде: прокатиться на мальчишник. Даже, представьте, женатые мужчины. Я своего последнего… тьфу-тьфу-тьфу… дай Бог не последнего… мужа подозревала в таких грешках. И, думаю, небезосновательно. 
ТАЛЬБОТ: На сей раз, вы меня простите, но французы всегда отличались свободой нравов. В старой доброй Англии такие фокусы не проходят. И я, как добропорядочный джентльмен,… но так мы, пожалуй, чего доброго рассоримся. А так не хотелось бы. Сорвётся такое чудесное приключение. В нашей жизни их так катастрофически недостаёт! Мадам, да здравствуют приключения!
ЛАЛАНД: Ах, как это романтично. Я столько раз бывала замужем, но ни разу  тайно не венчалась. Будет что вспомнить на старости лет… пауза. (Другим тоном.) Теперь же нам надо расстаться. Скоро восемь. Мой суженый на подходе. Не приведи Господь, вы столкнётесь с ним на пороге. Даже если он не постигнет наши планы… он отчаянно ревнив, и вызовет вас на дуэль. Может быть, обоих сразу. И не бывать ни приключениям, ни воспоминаниям. Нет, нет, прощайте, господа. Кроме того, настоятельно прошу вас выйти через заднее крыльцо.
ОЛИВЕР: Не беспокойтесь, мадам Лаланд, в отношении заднего крыльца у нас некоторый опыт имеется… Замолкает от толчка Тальбота. Я хотел сказать, что в каждом доме имеется заднее крыльцо, так что мы с мсье Тальботом не заблудимся.

Быстро и бесшумно выходят. Слышен звук отъезжающего экипажа, и, почти  сразу же, – подъехавшего. Мадам Лаланд поспешила навстречу Симпсону.




Явление 18.

Ночь. Часовенка. Свечи. Тайное венчание. На протяжении венчания тот самый садовник вносит всё больше и больше свечей, так, что к концу освещение ярко почти до невозможного.

ОЛИВЕР: (в роли пастора, с Евангелием в руках) Господь заповедовал нам жить в любви и для любви, дети мои. А посему, скрепляя ваше обоюдное решение нерушимыми узами брака, спешу напомнить лишний раз, что отныне вы пойдёте рука об руку единой дорогой. Предстоит вам быть вместе и в горе, и в радости, и в болезни, и  в здравии, и в нищете, и в богатстве. И ляжет на вас тяжким, но счастливым бременем забота о потомках ваших. Ибо сегодня зарождается  новая ветвь на древе ваших предков. Да будет она плодоносной и животворящей! Во имя Бога нашего, и перед лицом его, как и перед всею паствой его, объявляю вас супругами отныне и навек. (Молодожёны обмениваются кольцами.) И ныне, и присно, и во веки веков. Амен. (Захлопывает книгу. Исчезает за боковой дверцей.)

Симпсон порывается поцеловать мадам Лаланд, но она мягко отстраняет его. Вынимает из своей сумочки очки и подаёт ему.

ЛАЛАНД: Милый мой Бонни, я, конечно, теперь ваша навсегда. Однако, пожалуйста, окажите мне такую любезность  и выполните ваше обещание.
СИМПСОН: Ну что ж. С огромным удовольствием. Хотя, в этом приспособлении несколько неловко близко общаться супругам.

Надевает очки. Смотрит через них на мадам Лаланд. Бледнеет. Быстро срывает их с себя, протирает носовым платком, надевает снова. Проделывает эту процедуру в сильнейшем волнении несколько раз кряду.

ЛАЛАНД: Что с вами, дорогой мой? Отчего вы вдруг так разнервничались? Что-нибудь не так? Вам не подошли очки? Так это пара пустяков – мы, не медля, закажем другие.

Симпсон окончательно водружает очки на нос и столбенеет.

СИМПСОН: Что это? Я вас спрашиваю: что это такое?
ЛАЛАНД: Где?
СИМПСОН: (указывает на неё) Вот это! Это  и есть обожаемая мной мадам Лаланд? Фальшивые кудри? Вставные челюсти? Может быть, вы сообщите мне какой толщины слой грима у вас на лице? Или сколько миль морщин укрывают его? Говорите, чёрт возьми, старая вы ведьма, что всё это значит? Бог мой, на ком я женился! Кого назвал я миссис Симпсон?
ЛАЛАНД: Я не позволю себя оскорблять! Не настолько я стара! Мне всего восемьдесят два года! И ни минутой больше!
СИМПСОН: Восемьдесят две тысячи чертей!!! Рвёт на себе волосы. Горе мне! О, горе мне! Несчастный я молодожён! Вы обманули меня! Вы подло и бесчестно обманули меня!
ЛАЛАНД: В чём же я обманула вас, мсье?
СИМПСОН: А медальон? Ведь это вы сказали, что я найду на нем ответ на вопрос о вашем возрасте.
ЛАЛАНД: Да, так оно и есть.
СИМПСОН: Но ведь там написано двадцать семь лет и семь месяцев!
ЛАЛАНД: И это – чистая правда. Ровно столько мне было, когда писалась миниатюра. Именно тогда я вышла замуж за моего второго мужа. Его звали мсье Лаланд. После этого я не меняла больше фамилию. А миниатюру я заказала для моей второй дочери от мсье Муасар!
СИМПСОН: (несколько озадаченно) Муасар?
ЛАЛАНД: Да, да Муасар. И что же? Что вы знаете о роде Муасар?
СИМПСОН: Только то, что у меня был предок с такой фамилией.
ЛАЛАНД: Весьма почтенная фамилия. Не хуже, чем, к примеру, Вуасар. Моя дочь, мадемуазель Муасар, вышла замуж за мсье Вуасара.
СИМПСОН: Муасар и Вуасар? Что вы хотите этим сказать?
ЛАЛАНД: Что я хочу сказать? Я хотела сказать:  Муасар, Вуасар, и ещё добавлю – Круасар и Фруасар. Дочь моей дочери, мадемуазель Вуасар, вышла замуж за мсье Круасара, а внучка моей дочери – за мсье Фруасара.
СИМПСОН: Не может быть. Нет, вы не произносили фамилий Муасар, Вуасар, Круасар и Фруасар!
ЛАЛАНД: Нет, дорогой мой муженёк, произносила. Именно произносила: Муасар, Вуасар, Круасар и Фруасар! Но мсье Фруасар оказался глупцом. Он был просто-таки ослом! Как вы, мой дорогой!  Он оставил Францию и уехал в эту проклятую Америку. Там он родил сына. Очень, очень глупого сына! Но я ещё не имела возможности встретиться с ним. Его зовут Наполеон Бонапарт Фруасар. Я думаю, вы согласитесь, что это не очень уважаемое имя!

С последними словами мадам Лаланд довела себя до последней стадии свирепости. Она вдруг засучила рукава, погрозила кулаком прямо у лица Симпсона и, наконец, с визгом сорвала с головы шляпку вместе с прекрасными чёрными кудрями и стала извиваться и притопывать на ней в неописуемой, гневной, исступлённой пляске. Мсье Симпсон при этом почти без чувств опустился на стоявший у стены стул.

СИМПСОН: Круасар и Фруасар, Муасар и Вуасар. Наполеон Бонапарт Фруасар. Вдруг вскакивает. Слышите вы, старая змея?! Это я! (истерически.) Это я-а-а-а!!! Я – Наполеон Бонапарт Фруасар. И будь я трижды проклят, если я не женился на собственной прапрабабушке!!!


Явление 19 и последнее, оно же – Эпилог.

Дорого и со вкусом обставленный кабинет. За столом сидит Симпсон. В очень почтенном возрасте. В сединах, морщинах, усах и очках. Он пишет мемуары под собственную диктовку.

СИМПСОН: Тайна моя разглашена не была. Мне, Наполеону Бонапарту Симпсону, – он же Фруасар, - досталось прапрабабушкино наследство. Женой моей стала Стефания – внучатая племянница мадам Лаланд по второму мужу – чудная молодая  красавица. И более никто, никогда  не встречал меня без оч-ков!


Занавес.