Кошкин сон

               
               
        Гражданам Вселенной посвящается…

                1
         Тишина. Сердце замирает, цепенеет. Вокруг – пространство,  заполненное чем-то и кем-то инородным, пустым и безжизненным,… движется, постоянно видоизменяется, спешит. Снаружи мир по-прежнему мерцает иллюзорностью преходящих истин. Кого-то они по-прежнему волнуют, зовут  к мнимым вершинам, греют, порой - ломают… Истина – это коварный колодец, лишенный дна. Вода манит прохладой в пустыне…, пустыне города.  Город.  Вновь в нескончаемой суете дней мелькают серые, мрачные, однообразные… Да, образ,… пожалуй, всего один, но самый яркий, заполнивший собой все пространство. Вспышка во сне под названием жизнь.   Образ?  Нет, только тень его.  Кто он на самом деле? Существовал ли? Куда пропал?  Зачем? А вдруг, и вправду,  сон все?.. Нет, не сон, кажется. Стены побелены грязной известью, кровать - казенная, скрипучая…, словно из далекого детства. Оно так и не закончилось. Никогда не закончится. Вновь и вновь человек будет вынужден искать выход, блуждая по кругу. …Или спирали? Едва ли.  До спирали еще далеко…, не доросли…, не осознали. А, в общем-то, игрушки все,…  бессмысленно, отвратительно безжизненно…,- думала Вероника, сидя в углу, за горячей батареей, пахнущей отсыревшей старой краской. – В пространстве его больше нет: растворился, разложился на миллиарды молекул, в один момент стал повсюду… и всем. Не могу смириться с  этим. Не хочу…
        - Не хочу. Не хочу. Не хочу,…- с каждым разом все громче:- не хочу…
        - Тимофеева?..
        - Не хочу…
        - Вы - Тимофеева?
        - Я не Тимофеева, я – Вселенская.
Медсестра, как и положено, не обращает внимания, привычно берет за руку, уверенно шагает по коридору. Вероника покорна, больше не сопротивляется. Вновь уходит в себя. Спасаясь от страшной реальности, закрывает глаза - вспоминает. Наблюдает за прошлым, словно в настоящем,  но со стороны, вернее – сверху.
         Сон первый
           Год 2000.  Москва.  Красная площадь.  Люди.  Много людей. Все спешат, волнуются. Говорят на разных языках. Не понимают и не слышат друг друга, что для них вполне привычно. Здесь у всякого своя цель и своя дорога. Никто не распутает  тугой клубок, а потому – каждый сам за себя…
         Недавно прошел дождь, и тонкая пленка воды слепит глаза отраженным светом полуденного солнца. Раздражает. Виктор опускает козырек кепки, но проклятые лучи лишают возможности свободно ориентироваться в пространстве. Стаканчики с мороженым так и норовят  выскользнуть из  горячей руки; вторая, как назло, занята – три альбома, таких сейчас нигде не достать, коллекционные издания… Ника стоит метрах в двадцати, как вкопанная,… зазевалась.
      - Ника!.. – Одна из книг того и гляди упадет… в лужу. – Вероника!!!
      - Куда ты пропал? Смотри, какая красота! …Все-таки у нас – лучшие в мире храмы!
      - Ну да…,- рассеянно отвечает Виктор, мимолетом бросая взгляд на храм Василия Блаженного: сияние  режет глаз. – Держи скорее, а то выроню!
      - Благодарю! Ммм…, мое любимое! …Что за книги?
      - «Beatles – история успеха», в трех томах! Совсем недорого: с рук взял.
      - Зайдем внутрь?!
      - Нет, не сейчас. С меня храмов на сегодня достаточно! Пойдем лучше перекусим. Говорят, в ГУМе неплохие кафетерии…
        Солнце отражалось от булыжной мостовой, и Вероника с удовольствием вдыхала теплый влажный воздух, сетуя лишь на тонкие каблуки, то и дело застревавшие между крупными серыми камнями. Виктор шел быстро и деловито, словно направляясь на парламентские переговоры. Время от времени он откидывал с лица непослушную прядь светло – русых волос, что особенно нравилось его спутнице. 
       - Ты только вообрази, скоро нас начнут узнавать на улицах,… - в очередной раз воодушевился он.
       - Да, да…, - улыбнулась Ника. – Мне этого счастья дома хватило уже…
       - Да ну тебя!.. Ни за что не поверю, что ты не хочешь настоящей известности. По-моему, артист, напрочь лишенный тщеславия, – плохой артист! Рассуди сама…
      - Excuse me, скажите, пожалуйста, как подойти в Кремл? – неожиданно вырос странный силуэт на пути.
      - Внутрь что ли?.. – Иностранец с готовностью закивал. - Вероятно, вход – там, - махнул Виктор в сторону мавзолея Ленина.
      - Да нет!- рассмеялась Ника.- Вход в музей – со стороны Александровского сада. Пройдите через площадь,  увидите станцию метро,  поверните налево, пройдите через парк, там - билетная касса музея.
     - Касса? – повторил иностранец понравившееся слово.
     - Ticket, museum, - пояснил Виктор. - Understand?..
     - Спасибо, - ответил турист, вежливо улыбнулся и зашагал в сторону указанного сада. 
     - Витя, ты его чуть к Ленину вместо Кремля не отправил,- отчего-то загадочно проговорила Вероника спустя минуту. Виктор ласково посмотрел на спутницу. Уже два года он считал ее самым близким другом, но, вероятно, за все время так и не сумел разгадать тайны этой улыбки, которая появлялась внезапно, непредсказуемо, словно из другого мира.
    -  Полагаю, этому заграничному неформалу мумия понравилась бы не меньше музея!- съязвил он.
    - Мне показалось,… раньше я его видела где-то,  – заметила она, глядя в безоблачное  синее небо.  Виктор только лениво пожал плечами. Солнце припекало все сильнее, поэтому молодые люди были рады укрыться в прохладе летнего кафе.   
                *** 
     - Нет тебя больше в пространстве, а говорил: «Вселенная неизменна…» Моя - погасла…
     - Тимофеева,… слышите меня? Вероника?
     - Погасла… Слышу. Доктор, оставьте. Не думайте, я не буйная, просто хочу побыть в одиночестве. Дотянуться до звезд. Воскресить гармонию. Собрать человечество…, – говорит тихо, почти шепотом, выговаривает каждое слово. Затем открывает глаза, сквозь пелену оглядывает безжизненное пространство. Воспринимает с трудом, фрагментарно: белая кушетка, горячие влажные ладони, солнечный свет, пробивающийся сквозь белые жалюзи, мелкие такие…, вероятно, рассчитанные на то, чтобы уж наверняка отрезать от внешнего мира. …Хотя для чего теперь этот внешний мир? Достаточно и внутреннего. Вот, еще чуть-чуть… Он уже плавно вливается, заполняет собой сознание. Головокружение.
     - Ирочка, укольчик…, и - в палату, пожалуй,…  проследите.
«Доктор говорит странно так, будто  чему-то радуется. А чему тут радоваться?..» - мелькают в голове нелепые мысли. Вероника пытается уловить их суть, обуздать, взять под контроль, но они  текут непроизвольно, сами  по себе. Затем слышится низкий голос сестры: 
     - Да, Вадим Сергеевич.
«Отчеканила, будто на параде. Пальцы цепкие, словно клещи. …Уйди!» - кричат Вероникины мысли в вакуумной тишине. 
     - Отпустите!  …Голова кружится…,- голос изменяет, тело не слушается.
     - Спокойно… Аккуратнее, обопритесь на меня…- Лестница. «Ступеней, видимо, семь. …А должно быть - восемь.  Восьмой день творения,… - непроизвольно льются  мысли.- Как же?.. Мечта не может погибнуть…, тем более - под автобусом… Автобус…».
 …И вновь пустота, туман…
                2
       …А между тем город жил обычной жизнью - кипел, гудел, кричал на все голоса. В городе было все по-прежнему: смех,  слезы,  страсть, иногда – любовь. Порой город  обращался к ночному небу, с надеждой наблюдая за полетом редких комет, которые чаще всего сгорали, не успев достигнуть Земли. Так было всегда. Но однажды…    
       2.1.
       Москва. Год 2000.  Двигаюсь по улице. Машины выходят из берегов. Не смотря на то, что  светофоры действуют в стандартном режиме, времени катастрофически не хватает. Цвета мелькают, пульсируют все быстрее: красный - желтый - зеленый, красный - желтый - зеленый… Автомобили – люди, автомобили – люди… Это продолжается многие годы, день за днем. Организм растет, развивается, перегревается, изнашивается от перегрузок, все чаще  болеет. Все чаще случается закупорка сосудов, сбой. Потоки транспорта выходят из-под контроля, поглощают сами себя, разрушают. Кровь густеет, застаивается.  Постовые спешат делать свое дело - хладнокровно решать чужие судьбы. В руках – дубинки, полосатые: черное – белое. Машут: проезжай  или стой, живи или… Пешеход едва ли выживет. …Впрочем, живет, десятки лет живет.  Местный народ – стойкий, привычный, по-видимому. Вливаюсь в поток человеческих тел: толкаются, стремясь поскорее разойтись по разным направлениям. Всматриваюсь в лица, надеюсь узнать, понять, стать ближе. Самое интересное – это глаза.  В большинстве из них –  железная целеустремленность, залог уверенности в грядущем, защита от пустоты и жажды.  Главное – успеть вовремя, не отстать от жизни! Это знают все.  …И тротуары пестрят, двигаются в четком ритме мегаполиса, усваиваемом с пеленок. Вот еще один,…интересный, лет восьми. Взгляд его – на уровне моей груди, но тем суровее. Видимо, персона важная…,    шагает деловито...,  и только вперед. Ныряет в потоки – бесстрашно.  Вероятно, знает свой курс не хуже взрослых…, стало быть, тоже - выживет.   …Выживу ли я?..       
                ***
        Под вечер Эрлих изрядно утомился, и бессонная ночь дала о себе знать: яркие огни города   начали настойчиво сливаться в большие цветные пятна, ноги - заплетаться, а разноязычный гомон, окружавший на протяжении дня, походить на завывание пожарных сирен. Около одиннадцати в одном из слабоосвещенных уголков  парка раздался его низкий хрипловатый голос:   
       - Wenn ich mit Menschen…
       Анна оглянулась на странного соседа. Скамейка была небольшая, но любопытство удержало на месте, не позволило удалиться на безопасное расстояние. Почувствовав на себе пытливый взгляд, Эрлих повернул голову и чуть заметно улыбнулся русской незнакомке. В том, что она – русская сомнений не возникло - не так давно  он читал статью, посвященную российской живописи позапрошлого века: некая княжна, изображенная на репродукции одной из картин, была  как две капли воды… А впрочем, скорее всего, показалось. Но на всякий случай он решил уточнить:
      - Вы…  живопись любить?
      - Люблю. А Вы часом не художник?
      - Художник,… музыкант. А почему только часом?.. Всегда. – Незнакомка беззастенчиво рассмеялась:
      - Это русское выражение такое! Ну, понимаете… Да, не важно, впрочем. …Так значит, художник и музыкант? Какое сочетание интересное!
      - Не любой… тот, кто сочинить,…- иностранец сделал паузу в поисках подходящего слова,-  сочиняет музыку,  есть художник…
      - Само собой, - заключила Анна, подумав о том, что в последнее время ей везет на странные знакомства. – Значит, Вы сочетаете в себе два таланта. Это же прекрасно!
      - Это есть грустно.
      - Отчего же?
      - Это есть известно… – Анна долго ждала продолжения реплики, но когда пауза до неприличия затянулась, согласилась:
     - Известно.  Видимо, Вы – хороший музыкант,… настоящий художник.
     - Вы есть дочь Неба,-  улыбнулся он так, словно увидел перед собой старого друга.
     - И звезд!- кокетливо прибавила она.
     - У всех нас есть две лики: земная и небесная. Одна из них всегда… не нужна.
     - Понимаю. Я это хорошо понимаю. Пару лет назад я едва не отказалась… А впрочем – неважно.
Эрлих хотел было о чем-то спросить, но передумал: то ли постеснялся, то ли языковой барьер оказался непреодолимым.
      - Это есть ясно. Вернее, не есть ясно. Извините, я плохо говорить. Но…выход существовать! Земля не может быть без Неба.  Давайте искать выход. Вместе. – Совсем запутавшись, он смущенно посмотрел на незнакомку - та выглядела просто и приветливо.
       …А между тем на город легла ночь. Она заботливо укрыла от посторонних глаз все горести и печали. Зажглись уличные фонари, и на душе стало теплее. На скамейке в парке сидели двое. Они говорили долго. До самого рассвета.
        1.2.
        «Потолок давит. Хочется уйти, убежать, избежать давления. Оно – со всех сторон. Кажется, повсюду - люди. Проходят сквозь стены, внедряются в мою жизнь,  в мой дом, в мою постель, в мое сознание, не оставляют ничего личного. Серые существа вползают в душу, разрывают сердце на части, принося пустоту и ветер. Лежу смирно, но хочется кричать, прочь…,- текли Вероникины мысли в один из мрачных вечеров. – Не могу больше…»
        - Терпи, дорогая, через это нужно пройти! Что бы ни случилось, хочешь выжить – нужно пройти, не хочешь?.. Тем более – пройти нужно…,- звучит вкрадчивый мяукающий голос - Вероника приподнимается, беспокойно озирается по сторонам - ищет.
      - Кто ты?..
      - Гость, - еле слышно отвечает голос. - Не прогонишь?..
      - Покажись! – От самого темного угла палаты отделяется тень, черный силуэт. Через секунду он оказывается  у изголовья кровати: женщина - рыжая, волосы длинные, спутанные, свисают до пояса. Глаза – зеленые, подведены черной тушью, губы - бледные, костюм – клоунский…
      - Так, не прогонишь?
      - Безразлично,- отвечает коротко.- Пусто. Тебя нет. Сон. Иллюзия.
       - Пусто – это хорошо. Значит - скоро сотворение.  Совсем скоро, - произносит слова медленно, внятно, будто издевается. – Мы сами виноваты в своих снах, …а иллюзия – понятие относительное.  Одни полагают…
       - Зачем ты здесь? Кто тебя просил приходить? – нервно перебивает Вероника.
       - Никто. А зачем дует ветер? Кто его об этом просит? Естественная необходимость и только, - смеется женщина-клоун. - Страх – тоже естественная необходимость. Пройди насквозь… и убедишься.
       - В чем?..   
       - Спи.
      
      Сон второй
       Кафе наполнялось посетителями. Вероника чувствовала это, находясь в крошечной гримерной с фанерными стенами.  Сидя напротив круглого зеркала, она тщетно  пыталась собраться с силами, но  все время слышала  назойливый гул. Иногда из него выделялись  голоса, преимущественно женские, визгливые. Вероника ощущала, как из глубины души поднимается волна ярости, готовой перерасти в устойчивую ненависть ко всему живому и веселому, особенно – тому, что шумело за тонкой перегородкой. До выхода на сцену оставались считанные минуты. Настроиться  никак не удавалось - эмоции душили.  В теории она знала: чтобы прийти в норму, нужно дышать глубже, а главное - отбросить мрачные мысли. …Впрочем, сейчас от подобных  теорий  становилось только хуже - слезы предательски катились по щекам, растапливая наскоро наложенный  грим.
       -Тимофеева, скоро начинаем,…- небрежно бросил гитарист Евгений, бесцеремонно появившийся на пороге.
       -Да, иду уже,- холодно ответила она.  Находясь словно в вакууме, встала с обшарпанного стула, сделала глубокий вдох, привычно смахнула слезы и скрылась во мраке коридора.
       Нынче люди за столиками представлялись особенно враждебными.  Казалось, каждый из них был рад постороннему горю. Ненависть вскипала.  …Шаг, второй, третий - на середину сцены, как на амбразуру. Черно-белые клавиши подержанного синтезатора, «Yesterday» - почти машинально, не задумываясь. Играет - никого не слышит, гитаристы сбиваются, музыка не клеится, все идет из рук вон плохо. …Впрочем, посетители не замечают: как всегда, озабочены только собой. По залу плывет сигаретный дым, едкий и противный, все утопает в нем. То и дело слышатся раскаты чужого смеха, вполне законного, оплаченного заранее, вместе со столиками.  В последнее время кафе пользуется необычайной популярностью, наверное, отчасти благодаря Веронике: манера игры на фортепьяно – уникальна, песни – необычны, особенно те, что из собственного репертуара.  К тому же, зарплата у Вероники – низкая, благо, Вероника – провинциалка, не знает столичных расценок. Для кафе такая певица - просто находка…
        - Девушка, спойте «Ангела»! – неожиданно раздается не совсем трезвый мужской голос. Вероника не реагирует, погружена в воспоминания о вчерашнем дне. Спустя две минуты голос повторяет, на этот раз более настойчиво: - Примите заказ, спойте «Ангела»!!!   
                ***               
         - …Зачем не спела? Чего испугалась?.. Себя испугалась,- нравоучительно продолжала рыжая клоунесса, прохаживаясь взад и вперед по палате, временами присаживаясь на край Вероникиной постели.
        - Уходи!
        - Уйду, но  лишь с рассветом…  и не раз еще вернусь. Поверь, так будет лучше.      
       2.2.               
       Никогда раньше Эрлиху не доводилось бывать в подобных заведениях, тем более за пределами родины. Но давешний инцидент в кафе перевернул мир с ног на голову. Теперь  остаться в стороне было невозможно. Шагая по узкому белому коридору в направлении приемного покоя, он судорожно перебирал в уме все известные слова и выражения, но так и не мог ни на что решиться.  С чего начать? Как объяснить, как остаться правдоподобным в глазах этих неправдоподобных, словно из кошмарного  сна, людей в белых халатах? Как помочь?.. 
       - Вероника…- Дежурная медсестра, забаррикадировавшаяся за белой стойкой регистратуры, подняла свои карие любопытные глаза. Кивнув, словно даровав Эрлиху право объясниться, она замерла в ожидании: - Вероника Тимофеев. Я хотеть видеть Вероника Тимофеев…
       - Не положено, - прозвучало коротко. Эрлих пристально посмотрел на сестру, смущенно улыбнулся:
        - Я узнать о беде,… ехать издалека, нужно видеть Вероника, - вздохнул он, медленно повернулся, сделал шаг в направлении выхода, как вдруг услышал:   
       - Кем Вы ей приходитесь? - Задумался, пытаясь уловить суть вопроса.
       - Друг,- пришло на помощь подходящее слово.
       - Хорошо, - смягчилась сестра, - но Вам придется подождать, они обедают. Присядьте, пожалуйста. Вам ее приведут.
Примостившись на краю странного деревянного сидения,  расположенного посреди серого, не очень чистого холла, он достал из рюкзака серебристую тетрадь и погрузился в размышления…
         «На миг показалось, что в мире существует еще кто-то, кроме меня,… что он подошел совсем близко,…- читал он. - Некогда я принял решение ничему не удивляться и никого не подпускать.  Представлялось, так будет легче, …смотреть на мир с высоты покоренной  вершины и мнить себя неуязвимым, …ни для радости, …ни для печали. Я старательно выстроил неприступную крепость для собственной неприкаянной души: боялся, что она не выживет в суровых условиях Земли.  Давно было. И - нелепо, по большому-то счету.
        Чувствую, как в  очередной раз подкрадывается сомнение: что, если не отвергнут, а попросту не понял? Как я упивался высотой одиночества! …Стоило ли? Куда на самом деле вела Небесная дорога? …Я всегда полагал, что - к Храму. А вдруг – ошибся, спутал указатели?.. И, вообще, сколько можно искать Небо, уходя во тьму Вселенной? Быть может, пора вернуться, подойти к Земле ближе? …Небо – посредник между нами и Космосом.  Анна. Она  говорит об этом так просто, не пряча… Небо.  Для всех. Не избирает».
                ***      
        - Эрлих проспал до обеда…,- внезапно прозвучал рядом женский голос. Оторвавшись от чтенья и закрыв тетрадь, Эрлих обратился к Веронике:
        - Привет… Я не смог не приходить. Я хотеть помочь. Вы…
        - Тсс…- Приложив к губам указательный палец, она опустилась на край скамьи, и продолжила говорить, словно повторяя заученную роль: - Проснувшись, он долго лежал в постели, восстанавливая в памяти ощущения вчерашнего дня, замутненные пеленой беспокойного забытья. Затем – стоял у окна, созерцая панораму послеполуденной Москвы. Она жила. Дышала. Двигалась. Внизу спешили люди, повсюду, как единый организм. С высоты двадцатого этажа они представлялись ничтожными пестрыми точками.  «Удивительно. …И в каждой из них – целая Вселенная? Такая же, как во мне, не больше, не  меньше», - думал Эрлих.
        - Как Вы узнать об этом?  Двадцатый этаж – это  правильно! …Ты…кто есть?
        - Не знаю. Приснилось. Я просто увидела твой сон, - молвила она, виновато опустив глаза и по-детски поджав под себя ноги. Эрлих  смотрел растеряно. Спустя мгновение подался вперед:   
        - …А затем?.. Затем что?
        - Потом в гостиничном номере послышался странный треск. Эрлих вспомнил, что накануне  отключил звуковой сигнал своего мобильного телефона.   «Ja, ja…»  -  раздался низкий голос,- заговорщицки произнесла Вероника, с видом опытного рассказчика поднялась с места, убрала руки за спину, прошлась взад и вперед. Полная женщина в белом халате, все это время внимательно наблюдавшая за процессом общения, бросила на Эрлиха  выразительный взгляд, но тот не обратил внимания: будучи не в силах вымолвить ни слова на неродном языке, он пристально следил за Вероникой. Разум отказывался фиксировать действительность, лишь изредка из глубины души вырывались загадочные немецкие восклицания. …Окончательно завладев вниманием своего слушателя, Вероника продолжала: -  Во время разговора голос пару раз  сорвался до высоких гневных нот. Затем была тишина, частое дыхание, сдержанный стон,… быстрые шаги, звук захлопнутой со всего размаха двери, уверенный поворот ключа в замке… и вновь тишина.
      Сон третий
         Город спешил по своим делам, ни на кого не обращая внимания. Навстречу двигались человеческие лица. В них читалась необычайная сосредоточенность. Люди напряженно думали о чем-то, планировали, стремились к целям, большим  и малым, в основном – мимолетным… Ветер гнал облака в вышине. Они рвались, рассеивались, вновь группировались, формируя причудливые фигуры.
        Эрлих шел неспешно. Ярость развеялась, захлебнулась -  в душе наступил внезапный штиль, а окружающие звуки утонули в волнах  недавнего шторма.  Лица плыли… «Прости, дружище – так получилось, …но в жизни каждый – сам за себя. Ты талантлив, ты обязательно пробьешься!» - навязчиво звучали в голове слова вчерашнего друга. Лица  плыли навстречу: некоторые -  серьезные, иные – радостные, попадались – дружелюбные или, напротив, суровые, словно обиженные.  «Глупые, какие же вы, глупые,… несчастные, продажные!»- не утихал шквал беспорядочных эмоций. Лица плыли мимо, бесконечные, беспристрастные свидетели чужих триумфов и поражений, посторонние жители родной планеты.
         -  Barbarka,  - нежданно услышал он свой искаженный обидой голос.
«Варвары, все мы – варвары! Где блестит, туда и бежим!..» Улица «Варварка» вела к Красной площади, но Эрлих не осознавал, куда идет. Ему казалось:  все равно. Город, страна, планета… - не важно. Тупая боль. Тень предательства, …вероятно, она никогда уже не сойдет на нет, не позволит вздохнуть…   
                3               
         Бледный солнечный свет лег на старую раскидистую березу. У Сони Анна останавливалась не впервые, бывало, гостила неделями, …но только сегодня в ее жизни появилась эта береза. Долго стояла Анна у окна: наблюдала за ритмично раскачивающимися ветвями, слушала шелест опадающей листвы,  вдыхала холодный ноябрьский воздух, теребила в нервных ладонях темно-синий пояс платья - думала. Береза шептала, советовала, бросала на пол причудливые тени.   
        Спустя какое-то время Анна все-таки решилась и взяла в руки мобильник:
        - Петр, здравствуй.  Как твои дела?.. Соскучился?.. Я тоже…, - говоря, по привычке принялась ходить по комнате. - Понимаешь, мне придется задержаться на денек. …Просто одному знакомому нужна помощь. …Деньги?.. Нет, не в них дело…
Казалось, береза всеми силами стремилась в бледно-голубые небеса, но ветер упрямо пригибал к земле упругие ветки…
            3.1.
          - Ты есть прийти… Я очень радый, - промолвил Эрлих с акцентом, показавшимся Ане еще более забавным, чем  всегда. Она протянула ему руку и улыбнулась.
          - Да, пришла. Что  произошло? У тебя был такой голос…
…История оказалась вполне банальной: немецкая рок-группа, два года  работы, первые вершины, поиск более легкого пути, расхождение во взглядах на жизнь,…  предательство друзей. Эрлих говорил быстро, часто сбиваясь, проглатывая окончания фраз, путая падежи и времена. Собеседница слушала спокойно, внимательно, и, казалось, понимала с полуслова. На протяжении рассказа не  покидало ощущение, что сейчас в ее руках находится человеческая  судьба.    
          - Все будет хорошо. Поверь, - осторожно произнесла она, когда он закончил.
          - А я верить. Дело в ином... Как нам жить? Я больше не понимать.  Люди… ни о чем не знать, они идти в… -Анна замерла в ожидании. Казалось, Эрлих вновь не мог подобрать подходящего слова.
          - Но ведь не все люди таковы,- заметила она, когда пауза слишком затянулась.
          - Их много. Ты знаешь, я вчера в кафе быть. Там девушка петь. Ей плохо быть. Люди,… -  в который раз наткнувшись на  языковой барьер, он неожиданно издал рычащий звук. Анна грустно улыбнулась:
          - Что люди?.. Им не понравились песни?
          - Нет. Не понравились. Они врач прислать.
      
            Сон третий
          - Девушка, примите заказ: «Ангела»!
          - Простите, сегодня это невозможно,- голос дрожит, глаза наполняются слезами.
          - Как это невозможно? – недоумевает нетрезвый клиент.
          - Пожалуйста, любую другую песню…
          - Зачем другую? Мне нужна именно эта! Выполняйте свою работу, а иначе… позовите администратора! Безобразие…,- вздыхает клиент, тяжело опускаясь на стул.               
          - Девушка, я требую принять заказ! – басит тучная фигура из-за соседнего столика.
Вероника смотрит прямо перед собой. Огни старой самодельной рампы медленно сливаются в уродливые фигуры. Видно, как в ярком свете поднимаются клубы пыли. Ярость вновь поднимается на поверхность, готовится вырваться наружу. Задыхается. Прочь отсюда! Быстро. Уверено. Не подавая вида...    
          - Ну, и куда ты направилась, малышка? – преграждает путь самодовольная физиономия менеджера.
          - Виктор Степанович, я не буду сегодня выступать. Простите. Только не сегодня. Я все выплачу, отработаю, но потом…- В глазах темнеет, ноги подкашиваются.
          - И где же я, по-твоему, должен искать замену?.. Приведи мне певицу, тогда отпущу,- Вероника смотрит прямо перед собой, понимает…
          - Тогда увольте меня.
          - «Увольте»…, - ехидно передразнивает менеджер. -  Возьми себя в руки, - звучит металлический голос, горячие потные ладони подталкивают назад к сцене. – Ты,… это…, без фокусов, девочка! Уволить я всегда успею. Иди, работай!
Сцена. Туман. Свет от прожекторов вновь сливается с едким сигаретным дымом - дыхание перехватывает.  Синтезатор – пронзительные аккорды – внезапное безмолвие – голос:
Ей снился сон,
Что есть Земля.
На ней – трава,
                Она и он.
                Война и мир,
Совет ООН –
          Вот странный сон…
Зал замирает, падает в тишину. Люди смотрят со смешанным чувством недоуменья и любопытства. Десятки глаз – со всех сторон. Гитаристы стоят неподвижно, не представляют, как себя вести.  Длинный проигрыш, иногда – мимо клавиш, но, кажется, никто не замечает.  Голос крепнет:               
Играют в тир,
   Стреляют в нас,
      Кровь Бога пьют,
                Во сне живут.
        В последний раз…
             3.1.
          - Как врача прислали? Она что, в обморок упала? - уточнила Анна, с сочувствием глядя на своего собеседника, взгляд которого наполнился глубокой печалью.
          - Нет. Она петь. Сложно петь. Ударять по клавишам. Слезы течь. Красиво. Но люди в окружении кричать, недовольствовать…
          - Они были недовольны песней?
          - Не знаю. Песня хорошая. Музыкальная. – Анна невольно улыбалась. Иностранец рассказывал медленно, делая паузы и постоянно смущаясь. -  …Потом - машина,  белый врач, потом самое… ужас. Она кричать, отстранять…ся…
          - Они забрали ее в больницу? – Собеседник лишь глубоко вздохнул, глядя в широкое окно кафетерия.  День был в самом разгаре.  Люди, то и дело мелькавшие за стеклом, казались странным миражом. В сознании Эрлиха они  сливались с посетителями кафе, по непонятным причинам, обидевшими красивую  девушку с длинными русыми волосами. …Чем им не понравилась песня?.. Содержания ее он, вероятно, не понял. Что-то очень грустное - про сон, про любовь,… смерть. Хорошие песни – всегда об этом. Содержанием им становится сама жизнь, которая,  как правило, разрушает все преграды. Хороших песен мало, но они понятны – на любом языке.  Когда-то Эрлих тоже писал хорошие песни, но они оказались не нужны.
          Анна сидела молча. Она пыталась достроить картину случившегося несчастья, случившегося не с ней, и даже не с ним. Больше всего поразило то, как можно столь сильно, до слез, сопереживать незнакомому человеку?!.. Скорее всего, у Эрлиха были на то свои причины. 
            - Не грусти. Мы не оставим ее…   
            - Нужно разыскать. Я сделать это. …Поможешь?
          - Постараюсь. …Только завтра я должна возвращаться домой, в Петербург. Работа, - молвила Анна с затаенной грустью. – Скажи, что ты собираешься делать?
          - Находить девушку! - Она улыбнулась:
          - Нет, я не об этом. Сам что делать будешь? Как же твоя музыка? По-моему, ты не должен бросать.
          - Музыку бросать?..- искренне удивился Эрлих. – Жить бросать, но музыку - не бросать! – Оба весело засмеялись. 
 
       1.3.
        К вечеру выпал первый снег.  Долго и причудливо налипал он на зарешеченные окна, стекал тягучими прозрачными струями, которые разбегались в пути, рассеивались, превращаясь в мелкие капельки. Пузырьки воды сидели по ту сторону, словно в другой реальности. Мысль об этом завораживала Веронику. Прозрачное стекло - такое хрупкое, а решетка… Она все же пропускает вовнутрь воздух, звуки, запахи и прочие частицы большого мира…
        Выходить на прогулки Вероника категорически отказывалась: она ждала зимы. Казалось, зимой все будет иначе: ветер переменится, станет свежим, морозным, не похожим на гнилой ветер той ночи… Она старалась гнать от себя картины произошедшего, училась переключаться, перенастраивать внутренний кинопроектор, запрещала ему воспроизводить пугающие образы. На какое-то время становилось спокойнее. Однако рыжая клоунесса приходила  регулярно.   «Войди в меня, пройди через меня, стань мной»,- нашептывали ее бледные губы. Окружаемая ночными тенями, она подкрадывалась совсем близко, ложилась в постель.  Вероника чувствовала холод ее тела и начинала уже привыкать…
         Нынешним вечером тот же холод постучался в стекло - Вероника встала и пошла посмотреть. Приблизившись к окну, поняла: время пришло.  «Зима. Она неизбежна. Это знают все. Как только упадет ночь, снова вернусь в город», - твердо решила она.
          - Что, Вероника, тебя больше не смущает рыжая странница?
          - Что?
Коридор был узкий – лысый Гена со второго этажа, неведомо как проникший в женское отделение, подошел слишком близко и дышал  Веронике в шею. Инстинктивно - отстранилась.
          - Давай поиграем…, - предложил он.
          - Подожди, ты сказал что-то про рыжую?
          - Ну и что? Думаешь, ты одна здесь такая, умная? – шептал Гена в ухо.   
          - Откуда знаешь про клоунессу? Разве я говорила о ней?
          - Зачем говорить? Достаточно просто знать.
         - Отойди от меня! Не хочу ни с кем разговаривать!
         - Зато я хочу. Свобода одного человека заканчивается там, где начинается свобода другого. Не ограничивай свободу! Мне было очень одиноко в последнее время. Сжалься…
         - Что ты мелешь? Ты вообще не должен здесь находиться! Прочь от меня!..
         - Вспомни, вспомни рыжую… 
Вероника намеренно закрыла глаза: слишком часто они обманывали в последнее время. Но Гена не исчез, напротив, его тучная фигура прижалась вплотную.
          - Отпусти! Что ты делаешь? Помогите! – В момент толстые потные пальцы зажали Веронике рот, лишив голоса.  Темнота.       
          
          Сон четвертый               
          Виктор, вернувшийся домой поздно, лежал на старом потертом диване и глядел в потолок.
          - Отчего грустишь, устал?..- неслышно подкралась Ника.
          - Ты прямо как кошка,… напугала!..
          -  Конечно - кошка…,  а ты как думал?! – залилась она веселым смехом.
          - Ты и мертвого поднимешь! …Как прошел день?..- спросил он, переводя взгляд на старую оконную раму. – Надо покрасить будет.
          - К лету. Сейчас холодно уже. Тем более…
         - К лету, милая моя, мы здесь не будем проживать. Переедем ближе к центру, найдем продюсера, альбом запишем… «Восьмой день творенья» -  как тебе название?.. Звучит?..
         - Вить, подожди, не перебивай,- игриво прикрыла она ему рот. –  Есть хорошая новость…
         - Ну, какая новость?.. Не тяни! Что за манера интриговать? - вырвалось после внушительной паузы.               
          - Я устроилась на работу. …По специальности! – подчеркнула она.            
          - Петь будешь?..
          - В кафе.  «Эдельвейс»!..
          - Ух, ты! Судя по названию, заведение – серьезное. Вероятно, это  предзнаменование…
          -Да ладно, не ехидничай!.. Нужно же с чего-то начинать, - усмехнулась Ника. – Слушай, напиши мне песню.
          - Песню?..
           - Да. Что-нибудь миленькое, понятное и близкое.
           - Но… я никогда не писал для эстрады…
           - Можно - не эстрадную.  Главное, чтобы легко воспринималась, ненавязчиво.
           - Хорошо, мой ангел. Задание понял. …Ладно,- тяжко вздохнул он,- пора собираться.
           - Разве ты сегодня опять в ночь? – захныкала Ника.
           - Потерпи, родная. Скоро все изменится…
                ***
           - Изменится…, изменится…, изменится… - твердила Вероника, приходя в себя на каменном полу коридора. Боковым зрением она безразлично наблюдала за тем, как в ее сторону  бежит грузная женщина в белом засаленном халате. Вскоре начала бить нервная дрожь.
         
            2.3.               
           Помнится, поначалу существовал небольшой подвальчик на окраине Берлина. В нем было тесно и влажно, но, в общем-то, вполне терпимо. Аппаратуру купили подержанную, подешевле, на первое время. Собирались по вечерам, нерегулярно, да и репетиции проходили не слишком продуктивно, зато – весело. Казалось, никто, кроме Эрлиха, не воспринимал это дело всерьез - все мечтали об успехе, всемирной славе, гастролях...  Разговаривали о чем угодно, только не о музыке. Бесконечно планировали, обсуждали имидж, грядущие гонорары…
          …По-видимому, группе не хватало серьезного лидера. Эрлих им не стал, не мог стать по определению – организовывать и руководить он не умел, а главное – не желал, так как по характеру был одиночкой. …Зато только у него имелись тексты, композиции с невероятно сложными партиями, целая философия, …которой, впрочем, не понимали. 
          …По вечерам Эрлих с нетерпением ожидал момента, когда ребята разойдутся по своим делам, а он - останется  один, выключит свет, уйдет в себя с тем, чтобы отдохнуть от ненавистной суеты и крика, раствориться в тишине, затем – взять первый аккорд и… вновь ощутить себя Богом.
         …Ситуация не менялась в течение года. С каждым днем группа все больше раздражала Эрлиха. В конце концов, он заметил, что начинает испытывать к ребятам чувство затаенной ненависти. Те, в свою очередь, словно защищаясь, принялись открыто смеяться над сумасшедшим парнем, который частенько впадал в странные состояния и не считал нужным ни с кем объясняться. Тем не менее, все отлично понимали: без него у группы не имелось  ни малейшего шанса.
        … Положение спас Дитер. Впервые он пришел в подвал по весне, с кем-то из парней. Пришел и сразу заявил о себе: предложил свежие аранжировки, затем - собственные песни, чуть позднее - собственную концепцию развития, к чему Эрлих, кстати, отнесся вполне позитивно. Он надеялся, что чужая  инициатива поможет сдвинуть дело с мертвой точки, создать обстановку творческой конкуренции. 
        …Само собой,  вскоре реальным лидером стал именно Дитер, произведения которого представлялись проще, веселей и приятней. К тому же он обладал талантом организатора: спустя два месяца у группы появилась новая аппаратура, четкий график выступлений, фиксированные суммы гонораров, и дело, как говорится, пошло в гору…
 
          3.2.
          Восстановить картину чужой судьбы – всегда нелегко. Поэтому большинство обитателей  планеты предпочитают без особой необходимости не заниматься этим. И все же весь вечер Анна не могла избавиться от мыслей о человеке,  с такой силой сопереживавшем незнакомке из кафе…
        «Мы – странники и незнакомцы», - часто говорил Эрлих. Странники…, проходящие стороной,  сторонящиеся друг друга, желающие лишь одного - следовать собственной тернистой тропой. Мы стараемся не подпускать к себе слишком близко, так как серьезно опасаемся за  личное благополучие. С этим ничего не поделать, это заложено в человеческой природе и это – вполне нормально. Вероятно…
       - Невероятно!.. Не хочу так жить, - шептала Анна в тишине темной комнаты. Она лежала, запрокинув голову, и видела звезды через  окно. Нет, ничего не забыто. Это – не сон, не выдумка. В жизни ее была, пожалуй, только одна ночь, полностью лишенная сна.   …Все же была. Тогда Аня тоже видела звезды, кристально ясные,… казалось, не было ничего реальнее их. В ту ночь она, вероятно,  дотронулась до Понимания. Помнится, тогда не нашлось других слов, кроме избранных, заветных… Да, помнится, был лист белой бумаги, простой карандаш… и странные строки. Странные, рожденные по ту сторону сознания. Должно быть, эта запись до сих пор хранится где-то в бумагах, а могла и потеряться…, так же, как порой теряется  самое ценное в жизни.
      …Анна наблюдала темное небо. В течение доли секунды следила за полетом двух комет и яркой вспышкой,… когда они исчезли. Казалось, доля секунды длилась вечность.  Да, небо было тем же, что и пять лет назад - наверху все осталось по-прежнему. А в жизни?..
      Не спалось. В голове мелькали, лица, образы, тени… Казалось, постоянно преследовала незнакомая мелодия, прекрасная, трагическая, бесконечная. Знакомая боль вновь наполняла душу, постепенно расплескивалась по всему миру, проникала в Аннин сон.  Боль утраты.      
                ***
       - Мы жили вдвоем с мамой. Мама всегда понимала меня. Но она тяжело заболела… и умерла в тот год, когда я закончила университет. Отец?.. Жив. Мы регулярно общаемся. По-своему, люблю его, но…- Анна сделала паузу, вздохнула.
      - По-своему? Это как?.. Прости, наверное,  я не во время спрашивать...
      - Все в порядке, Эрлих. …Как же это объяснить?.. – Задумалась. – Я с ним познакомилась пять лет назад. Он…- скорее, друг, не отец.
       - Я понимать.
       - Понимаю,- осторожно поправила Анна. Эрлих невесело улыбнулся:
       - Понимаю…   
       - У меня есть муж, Петр. Он – хороший и добрый человек.
       - Тебе… не грустно с мужем? – был внезапный вопрос. Впрочем, Аня не смутилась:
       - По-разному бывает. Вообще, жизнь часто дает повод для грусти…, если задуматься.
       - Ты не думайся, не грусти.
       В глазах блеснули слезы. Глубоко вздохнув, она решила сменить тему:
       - Так, значит, ты не хочешь возвращаться в группу?
       - Больше… они не хотят меня возвращать! Дитер звонить, говорить, чтобы я сам жить… и никого не трогать.
        - Если честно, мне кажется, ты все равно не смог бы с ними долго работать. Вы слишком разные…,-  отстраненно заметила она, глядя на чашку чая, затем на свои нервные ладони, лежащие на столе.  - …А студия, инструменты – они твои?
       - Общие. Но я решать оставить. Пусть…,- махнул он рукой.
       - А на чем играть собираешься?..
       - Если вернусь в Берлин, видно станет. –  На этот раз Анна решила не уточнять, но вновь печально вздохнула:
       - Наивный ты, благородный,… бедный. Откуда взялся такой?..  Почему в мире все так устроено?..
       - Твой чай застыть…, - улыбнулся он, подавая ей салфетку.
Казалось, они еще не преодолели преграды – оба смущались и не могли подобрать подходящих слов.
   …Но языковой барьер был уже не причем…


1.4.      
         Смутная пелена реальности, такая иллюзорная, условная, словно чей-то неловкий набросок - Вероника открыла глаза. Три кварцевые лампы приклеены к давно не беленому потолку, и чье-то лицо с отталкивающе правильными чертами.
         - Как Вы себя чувствуете? - обратилась к пациентке дежурная сестра.
         - Хочу на воздух.
         - Разумеется. Завтра с утра отправитесь на прогулку, вместе с остальными.  …Следите за моим пальцем. Глазам не больно?
         - Нет. …Там в коридоре был мужчина. Геннадий. Со второго этажа. Он говорил…
         - Геннадий?  Вряд ли. Его перевели от нас. На прошлой неделе.
         - Но я…
         - Ничего страшного. Такое бывает. Вероятно, это побочный эффект от медикаментов. Иногда давно позабытые страхи обретают…
        - Хотите сказать, мне почудилось все?..
        - Не исключено. Вероника, Вам необходимо выспаться. Ночь на дворе. – Взяв с тумбочки заранее приготовленный поднос с лекарством, приближается к кушетке…
   …На этот раз обман удался, и сестра не заметила ничего необычного – до рассвета Вероника осталась собой.
                ***
       Шел третий час ночи, не спалось. Слушая мирное сопение соседок по палате, Вероника вновь ощущала странную пустоту. …Ни страха, ни боли, ни желаний – пустота. «Иллюзия. Нет ничего…» - скользили обрывки фраз. Внутренняя речь…, казалось, необходимость в ней отпала.  Вскоре стало легко. «Творение, сотворение…» - по инерции подсказывало сознание, но пустота поглощала, заглушала все посторонние голоса. Сквозь отверстия в решетке мерцали ледяные ноябрьские звезды. Часы. Текли. Медленно. Бессонница.
     Бессонница...  Впервые Вероника вспоминала. Наяву. Прошлое казалось странным сном, но не пугало больше.

         Сон пятый   
         За Виктором захлопнулась входная дверь, а Ника осталась в тишине чужой квартиры. …И вновь потекли часы. Бессонницы. Свет не включала: острая необходимость остаться наедине с собой, сосредоточиться. Освободиться, растворить тягучую, липкую паутину нескончаемых тревог, мелких обид, постоянных переживаний и страхов – вздохнуть.
         Но тени выползали из углов, упрямо, по-хозяйски - это их законная территория. Тени были прописаны здесь. В отличие от постояльцев, они считали себя полноправными жителями квартиры. Вероятно, как и всем коренным москвичам, им не нравились приезжие,  сменявшиеся слишком часто, хаотично, бестолково. Приезжие…, такие разные, но все одинаковые в своих мессианских устремлениях…
        Вероника сидела на потрепанном диване и гадала о том, что за свою нелегкую жизнь повидали эти стены?.. Кого они укрывали темными безжалостными ночами?.. Чей плач заглушали?..  Вероятно, квартиру снимали часто, также ненадолго, до той поры, пока Москва не выносила окончательный вердикт: «да» или «нет»? …Принимает или не принимает?
       …Помнится, в  Москву ехать Вероника не хотела, но Виктор настоял: нельзя оставаться в провинции, имея такой талант! …В жизни нужно быть смелее, увереннее, свободнее. …А вдруг повезет?.. Согласно философии Виктора - повезет…, обязательно.
        …По комнате гулял сквозняк, и Ника чувствовала себя беззащитной, но все-таки не включала свет,… иначе станут видны безобразные, ободранные обои, голый, давно не крашеный пол, черное, зияющее отверстие окна.
         …Приехать в столицу решилась из-за Виктора. Иначе и быть не могло. Уже четыре года не представляла себе жизни без него. …А он? Грезил новыми горизонтами - …превратить процесс собственного существования в шедевр, проложить верный путь, стать первым в истории…   
        …Смелые решения в области искусства, синтез множества направлений, пусть даже противоречивых, что за беда в том?  Песни, стихи, сценарии, философские концепции – мир должен узнать, содрогнуться, измениться!..  Уверенный, напористый, энтузиаст,… мечтатель и романтик - что может быть лучше?.. 
        …Нет, отношения не были поверхностными. Казалось, чувство было неизменно больше, чем дружба,  глубже, чем любовь. …Впрочем, не могло быть «больше» или «меньше», просто был он, она и…
         …Они прибыли в большой город вместе: она – жить, он – покорять. Готовые к любым испытаниям, по вечерам засыпали с мыслью о том, что с каждым днем приближаются к заветной цели – дать людям нечто большее, чем…, то, о чем  до сих пор могли только мечтать. Раздать себя, щедро, без остатка,… ни на секунду не пожалев.
       Была бессонница. Воспоминания. Странные, путаные образы мелькали в голове. «Мой милый ребенок,  что же впереди?  …Не важно. Главное - настоящее». Жизнь – это игра. В жизни ты – либо пан, либо – пропал. Вот философия Виктора. Игрок по натуре, он не принимал полумер. …И относился ко всему просто. Так казалось с первого взгляда…
       Была бессонница. …Вероятно, это - тоже защитная реакция. …Странно, он никогда не рассказывал о прошлом. О своем -  в особенности. Больше  строил планы на будущее. Мечтать – никогда. Все – исключительно в утвердительной форме.  Если хочешь достичь чего-то, просто представь себе, что это у тебя уже есть. Вот так мыслил Виктор, так и жил.  Стремительно, отчаянно, без компромиссов.
      Бессонница. Тягучая. Холодная. Она не оставляла выбора.  Нужно было как-то защищаться – коротенький карандаш, старые обои на промерзших стенах. Слова:
                Ей снился сон…
                Жила страна,
                И в ней – она,
                Скрывая стон,
                Училась жить,
                Знать звон монет,
                Как будто нет
                Судьбы любить.
…Ночь дышала за окном. Сквозняком просачивалась в дом, в сердце. «…Вероятно, правы те… - наслаждаться жизнью. Зачем усложнять?.. Кто  виноват в том, что я – другая?.. Кто виноват, что есть те и иные. Войны, споры, ненависть, зависть?» - Тяжкий вздох. Тени колышутся на полу. Бегают. По кругу. Мир… бежит по кругу, к свету мнимых истин. У каждого – своя… – судьба. Легкие шаги, тени – причудливы… Окно. Открыть настежь. Десятый этаж. Мир -  ветром в дом, в сердце, в душу.  Снова – карандаш, стены  - ободранные обои, слова…
                Налив бокал,
                Сказала тост,
                Сорвался трос –
                Уплыл причал.
                Кругом вода.
                Ей снился сон –
                Прогнали вон,
                Сказавших «да»…
Бред. …Первые проблески рассвета. Беспокойный сон, часа на два.    
               
         2.4.
         Эрлих любил путешествовать: Европа, Америка,  Восток и вот теперь – Россия. У каждого края - своя судьба, своя мелодия, своя жизнь. Эрлиху нравилось меняться. Влиться в другую среду…, ощутить себя иным, обновленным, обогащенным. Познать. Стать выше, глубже…, в поисках истины - бездонность.  Самое любимое занятие -  всматриваться в лица, часами бродя по улицам городов, вслушиваться в голоса…, принимать незнакомые обличия. В течение нескольких лет.
    …Середина лета. Устав от суеты и разочарований, странник, в очередной раз, пересек границу, преодолел время и пространство с тем, чтобы измениться. Спустя три часа полета он  ступил на новую землю. 
     …Россия – страна загадок. Он много читал о ней: Киевская Русь - Россия царская – Империя -  Советский Союз – Россия новая…, и все это – единая великая тайна. Околдовала мгновенно.  Заворожила причудливая голограмма, многослойность, многомерность. Россия… Она умеет меняться, оставаясь собой, не теряя лица. Постоянно избирающая новые пути как закономерное продолжение сакральной дороги, следующая непредвиденными курсами, но находящая лишь себя. Непокорная и до слез любящая жить. Бог.  Скрытое от посторонних глаз сокровище. Никому не дано увидеть реальной широты и богатства - лишь почувствовать, прикоснуться, стать ближе. В течение недели он пристально всматривался во встречные лица и ощущал себя частью человечества. Пожалуй, впервые за многие годы.      
    ...Спустя семь дней позвонил Дитер…, превратил двухнедельный отпуск в  длительный роман…, окрашенный в печальные полутона. Роман, пожалуй, самый волнующий из тех, что случались до сих пор.
                ***
       Вечерело. …Эрлих, как всегда, выбрал место за  барной стойкой: задерживаться надолго – не в его правилах. Задерживаться где-либо – не позволительно. Понять, впитать, осознать – для этого не требуется много времени. Тем более, кафе…, они - одинаковы, по всему миру.
  …Заказав любимого немецкого пива, задумался.
          
 Сон седьмой
                Сказала «нет» -
                Пугал ее
                Его настрой
                Уйти, с собой
                Забрать ее,
                Не видеть сон,
                Жить наяву,
                Поджечь траву,
                Совет ООН
                И прочий бред -   
                Игрушки в тир,
                Кровавый пир,
                Ответы «нет».
                Уйти собой.
               
        Все громче. Чувствует, как из земли вырастает стена, медленно, неумолимо встает меж людьми. Разделяет. Окружает. Со всех сторон. Не беда: внутри – образ, живой, реальный, и в нем – спасение. Воспоминание согревает. Любимые глаза, мягкий голос, легкие шаги по земле. До последнего… Никто не возведет стены меж ними!
    - Девушка, нельзя ли что-нибудь повеселее исполнить?
    - Невесело как-то мне сегодня, - отвечает спокойно, размеренно, без интонаций.
    - И все же, девушка…, как же так?.. Послушайте, до которого часа работаете? Может, нам удастся Вас развеселить? – Улюлюканье, смех.
     - Да, а песня – то о чем? – возникает новый голос.
   Она не слушает, продолжает:               
                Ей снился сон,
                Что мертвый он,
                Прикрыт травой.
                Визг тормозов,
                Брызги стекла,
                И кровь текла
                Сквозь сеть оков.      

Тишина.  Пауза, естественно. Менеджер, его уже успели пригласить в зал, стоит, расставив широко ноги, а руки - скрестив на груди, …глядит на сцену, недовольно.  Постепенно сквозь молчание проступает чей-то шепот, перерастающий в ропот. Общество оживает, возвращается на привычную волну.               
                Ей снился сон:               
                Во сне  он жил.
                Кем же он был? 
                Кем умер он?..
     - О чем песня-то, девушка? – допытывается назойливый бас.
   Вероника хранит молчание. Бас разражается смехом.  Ярость…
                ***
         Глаза Эрлиха заметно погрустнели. Позабыв о недопитом пиве, он не мог оторвать взгляда от сцены..., на которой разыгрывалась человеческая трагедия:  …крик…, удар… инструмент - на пол… Мужские голоса… Женщина кидается, по–кошачьи вцепляется в черные пиджаки охранников, в волосы. Люди смотрят с любопытством,  не забывают о вине и угощении. Зал покидают. Немногие. Минуты тянутся. Она кричит, плачет, рвется за предел. Ее держат крепкие мужские руки,… прижали к желтой стене с лампочками, все мигает. Черные ручьи слез по обеим щекам, тихо - голос  пропал. Наконец, уводят за кулисы.
      Оказалось, представление длилось недолго - четверть часа. Вероятно, чья-то жизнь – под откос. Эрлих опустил глаза. Затем обвел взглядом безжизненное пространство – люди, пестрые. Продолжают культурный отдых - досадно.  Неприятный осадок на душе, чужая боль на дне стакана и холодная московская луна в окне.
    … Ощущение: жизнь – бездонна, непознаваема, бесконечно печальна…    

          3.3.
          Питерское небо вновь дало течь. Третий раз за день. Улицы, дома, желтоглазые машины, светофоры – все утопало в дождливых сумерках. Анна смотрела в окно… и думала о главном. 
          - Кто такой  человек? Для чего он приходит в мир? О чем так отчаянно грустит в пути? Особенно - по ночам. Одиноко, - разговаривала она сама с собой. Слова шелестели в тишине просторной квартиры, окна которой выходили на Невский проспект. По проспекту, бурля и пенясь, бежали ручьи. Вода стекала в канал Грибоедова, смывая следы уходящего дня. 
          Вдруг послышалась знакомая мелодия – звонок телефона.
          - Привет.  …Дома. …Мероприятие?.. Ладно, поняла. …До завтра. Целую… - Вновь безмолвие и шелест дождя на крыше.      
      …Неожиданно скользнуло краткое воспоминание - Анна протянула руку к книжной полке, выбрала:  «Мосты»  автора Александра Шереметева. Да, исписанный неровным почерком лист еще хранится между страниц - сколько лет прошло?  Аккуратно развернула,  подошла к подоконнику – бледный свет от фонаря и странные  слова вполголоса… 
…Гимн Началу Вселенной…   
Когда Слово еще не было отлично от Тишины, было лишь то, что не рождалось и не умирало…
Лишь Оно способно породить Мир…
Когда Человек станет Богом, он умрет и превратится в Камень…
Чтобы начать все сначала…
Это и есть круг Бытия…
От Камня – к Богу…
Чтобы снова стать Камнем…
Наше стремление к совершенству - то же, что стремление к Смерти…
Наше стремление стать камнем на Дороге…
Наша потребность Творить делает нас подобными Богу…
Когда мы станем подобны Ему, наше Созидание превратится в Недеяние…
Наше Слово вновь станет Молчанием…
Мы вновь замолчим, чтобы через тысячи лет сказать Слово Бога…
Слово Бога… Слава Богу…
- Бог Один – в Него я верю…
- Один, Я всегда Один…
Слово Богу…
Мы, пришедшие до того, как Слово стало отлично от Тишины, верим, что самая первая Звезда от Земли погаснет не так скоро…
Мы знаем, что дыхание Земли нашей не прервется от Слов наших, но станет другим…
Мы верим, что это случится…
Мы чувствуем Силу, приходящую в потоке Единых Небес… Небес, единых с Землей…
В Потоке этом наша Жизнь и Смерть… Мы умираем в Себе, в Мире, в Боге…
Умираем, чтобы Жить… Жить в Себе, в Мире и в Боге…
Чтобы Воскресать и Рождаться… Впервые каждый раз…
Пришедшие на Землю, мы станем Новым Воплощением Земли…
Солнце есть наше Сердце…
Наше Сердце есть голос Бога…
Голос Бога есть Желания Вселенной…
Желания Вселенной и есть Жизнь и Смерть в Одном…
Песнь моя Вечна и Бесконечна…
Но и в Ней есть Тишина…
Странные непонятные слова… растворились в тишине, оставив тень воспоминания  о далекой реальности. Постепенно из сумбура чувств и мыслей проступили образы пятилетней давности: комнатка в общежитии, гулкий звук капель в душевой, скрипучая сетчатая кровать и ночной плеск невских волн. Бесконечное стремление ввысь, жажда красоты и лунный луч на полу – предчувствие любви. Целая эпоха впереди. Тогда хотелось одного – Неба. Память… о том, как все начиналось.   …Кажется, догнать уже нереально. …И нужно ли?.. В личной Вселенной  все переживается - единожды. Время – река. Жизнь – океан. Море слез и брызги смеха.  Вместе же – круговорот. Пойди – разберись в нем!..
…О каких ликах говорил Эрлих? Почему человек вынужден убивать свою половину? Кто это придумал?.. Помнится, тогда Анна никому не показала странного текста. Думала: бред,  расстроилась - пройдет. Посчитала, что правильнее идти дальше и стараться не  размышлять над глупыми вопросами, принципиально не имеющими ответа. Петр прав. Он всегда говорит, что  жить нужно сегодняшним днем, широко и с удовольствием, стать архитектором собственной судьбы, полноправным хозяином данного мира,… данного здесь и сейчас. Правда ли? …Опыт показывает, что - правда. Но отчего же на Земле случилось, что желание Понять стало противоположным желанию Жить?..
     Анна зажгла торшер, окинула комнату внимательным взглядом. …Пять лет не прошли даром: по стенам развешаны пестрые фотографии: Милан, Париж, Токио, Нью-Йорк… - конференции, встречи, проекты. Альпы, Египетские пирамиды, снега, пески и… На каждом снимке – лица, разные, мимолетные. Глаза, а в них - отпечатки человеческих судеб. Свидетельства случайных встреч на перекрестках. Одна встреча затянулась дольше всех.  …Петр – красивый, уверенный, сильный. Взгляд открытый, но…
      Взяв с полки изящную рамочку, Аня присела в глубокое удобное кресло, смахнула пыль со стекла и долго всматривалась в портрет незнакомца...
      …А между тем дождь продолжал петь вечную песню, не спеша, монотонно. За окном текла сияющая река  автомобилей, а маяки-светофоры по-прежнему уверенно занимали свои позиции. Анна выросла.  Одиночество не пугало больше. Сегодня оно стало  необходимостью.
      Разобраться. Осознать… или оставить все на Его усмотрение? Какой путь избрать? Бесконечная дилемма…
    …Анна смотрела в окно…    
    
       1.5.
       Вероятно, можно прожить целую жизнь, ни о чем не задумываясь, прячась за фасадом уродливых масок, отчаянно страшась толпы, а потому стремясь стать ее частью.  Не видеть того, что вокруг, а оттого - бежать по кругу. Не печалиться ни о чем, не переживать, словно в летаргическом сне коротать  дни, недели, месяцы, годы…, -  кому это нужно?..   Не проклятье ли для того, кто случайно проснется и осознает?.. Отчего человеку бывает так больно? 
        «Пройдет, не грусти. Просто усни, постарайся забыть, не думать об этом»,- вероятно, скажет лучший друг, чье доброе сердце однажды наполнится твоей болью. Возможно, тебе станет очень стыдно за эту боль, когда  узнаешь, что бывает война, и порой кто-то на Земле просыпается с криком, …от взрыва, разорвавшего сердце  сына в том давнем бою. …Ты почувствуешь, как сожмутся на твоей шее руки напуганного соседского ребенка. Ты услышишь чьи-то лихорадочные мысли и увидишь чей-то навязчивый кошмар. …Бежать, скорее - трава, асфальт, поребрик, залитый человеческой  кровью, теплой еще. Деревья,… хочется врасти в землю – враг за спиной. Целится  в затылок. Стреляет. «За что?..» - крикнет чья-то мама, падая в зеленую траву.  «Ничего не поделаешь. Такова жизнь. Просто усни, не думай о плохом»… Последняя колыбельная умирающему в немеющих женских руках младенцу. Зачем? Господи!.. Но сон ли это?..
                ***   
       Мутное утро встретило Веронику ласковой печалью. Впервые пробуждение принесло облегчение. Лежа на спине, она со странным наслаждением вдыхала морозный воздух, проникавший в маленькую форточку над изголовьем кровати,… слушала звуки, доносившиеся из коридора. Потом неспешно оглядывала пустую комнату. Вскоре осознала, что вокруг  никого нет, а соседние койки  аккуратно прибраны - вероятно, время позднее. Давно пора вставать и отправляться на прогулку.
     …С трудом приоткрыв тяжелую металлическую дверь, Вероника вышла в свет и на миг зажмурилась - снег ослепил. Ступила вперед, принялась дышать морозом, с удовольствием. Впервые улыбаясь…
     …Люди ходили по кругу –  хрустели снегом. В основном смотрели под ноги: небо сияло – больно глазам.
       - Жить, жить хочу, жить,- в ритме человеческого шага, - жить… -  Выходит из круговорота закутанных в лохмотья тел, присаживается на корточки около решетки, сквозь металлические прутья вглядывается во внешний мир. Он уже не кажется столь посторонним. – Доктор, я посижу тихонько, не трогайте.
       Набраться мужества, рассудить здраво: что  произошло?.. Вернуться в город, в ту ночь.             

       Сон восьмой
      «Восьмой день творения» -  удачное название для альбома, емкое, яркое, многообещающее…, название для целого этапа жизни, как собственной, так и всего человечества… Планы Виктора, как всегда, уходили за горизонт.  Желая их скорейшего воплощения, он неустанно напоминал Нике о необходимости работы над музыкальной частью, но… вдохновение – штука тонкая…, изменчивая. Не клеилось…
                ***
        - Ну, скажи, чем тебе не нравится Москва? - Вероника молчала, сверлила взглядом стену. Виктор слегка дотронулся до ее волос, но реакции не было. Выждав минуту, встал,  решительно зашагал по комнате. – Рассуди сама, что мы теряем?  Отказали в одном месте – возьмут в другом... Всем не могут нравиться наши песни. Согласись…
        -  Дело не в песнях и не в том, что нам отказали…, - наконец заговорила она, глотая слезы. – Я не могу здесь жить, мне постоянно кажется, что все происходящее - это какая-то западня, понимаешь?
        - Понимаю… Нужно потерпеть.  За все приходится платить. Это же процесс работы. …Работа не может всегда быть приятной. Весь мир  построен на конкуренции. Выживает сильнейший. - Остановившись, уверенно подошел к дивану, обнял Нику, но та вежливо отстранилась. – Что, я не прав?.. – повысил голос. -  Хорошо, давай сейчас все бросим, уедем восвояси, осядем в провинции, - пытаясь совладать с эмоциями, резко замолчал.
         - Вить, пожалуйста, не говори сейчас ничего, дай прийти в себя. Сегодня был тяжелый день. Завтра рано вставать, а вечером еще кафе…
          - Просто нужно научиться получать от жизни удовольствие. …Представь себе, что в этом, как его там…, «Эдельвейсе» завтра вечером состоится твой сольный концерт…- Виктор присел на корточки перед своей подругой, нежно прикоснулся к ее щеке – Ника улыбнулась сквозь слезы. Сделав глубокий вдох, он воодушевленно продолжал: -  Вероятно, некоторые люди приходят туда  специально для того, чтобы послушать наши песни.
         - Так-то это так…,- вздохнула она. – Мне несколько раз заказывали «Ангела» и «Я стану первой».
         - Видишь, как здорово! Наши песни начинают узнавать и любить, а ты хнычешь!
         - Я устала. С тех пор, как мы приехали в Москву, все стало похожим на сон. Нереальным  каким-то.
          - Кстати, не хочешь ли спеть в кафе свою песню про сон? Мне понравилось. Грустновато, правда,  зато необычно! …Особенно радикально - про совет ООН и игрушки в тир, современная тематика…
          - Она не закончена еще. Да и потом, это – очень личное. …И, вообще, совершенно не для кафе. Меня сразу уволят за такую песню.- Оба невесело рассмеялись.
          - Но в альбом ее обязательно включим!- твердо решил Виктор.
          - Если я доживу до этого альбома»! - вырвалось у Вероники. Она и сама не ожидала. …А дальше понесло: - Зачем ты притащил меня сюда? Какая из меня, к черту, звезда?!.. Может быть, ты и мечтаешь о славе…,- вскрикнула, казалось, помимо собственной воли.
         - Будь добра, возьми себя в руки!.. – После паузы смягчился, продолжил: -  …Почему я мечтаю?.. Мы мечтаем. …Или не так?..- Проговорив, отвернулся к окну. – Советую тебе лечь спать.
         - Не хочу спать! В этом чертовом городе у меня постоянная бессонница.
         - Меньше нервничай, и все будет в порядке.
         - У  тебя всегда все в порядке, тебе все нипочем! Бездушный ты,  неужели не видишь, что мне плохо?.. – Словно устыдившись последних слов, Ника отвернулась к стене и раскрыла на сто пятидесятой странице  роман, купленный час назад в киоске Роспечати.
          Виктор набросил на плечи куртку и вышел на лестничную клетку.            
                ***
          Ссора?.. Да нет, не было никакой ссоры. Просто Виктор… У него, по всей видимости, оказалось больше энергии, веры, упорства. Вероника сорвалась, не удержалась, выплеснула все накопившееся за три месяца,… вероятно, за всю жизнь. Этим вечером ей было очень холодно, одиноко и пусто. Он - подбадривал, как всегда. Беда в том, что на исходе двенадцатой недели существования в Москве силы оставили, …потому что город, живущий по своим строго определенным правилам, никого не принимает просто так. Он не смотрит на то, что ты  собой представляешь - он реагирует лишь на то, что ты делаешь,… четко, регулярно.         
          Не было ссоры. Просто Виктор успел уяснить, что нужно оставить эмоции, отложить до лучших времен. Почувствовав, что начинает терять контроль, он поспешил покинуть квартиру. Желая успокоиться, быстро шагал по темному тротуару, наискосок, через большой двор, к станции метро. Многоэтажные дома смотрели желтыми окнами, иногда подмигивали, словно подбадривая. На часах была половина десятого. Уже стемнело.  Люди  спешили по домам, несли в руках большие пакеты из супермаркета, все одинаковые. Супермаркет - один на двор, и популярность его не слабеет. Мимоходом Виктор подумал о том, что на обратном пути следует купить хлеба, молока и чего-нибудь сладкого для Ники, ...а может быть,   еще немного фруктов. С тех пор, как она устроилась на работу, их возможности несколько расширились - помимо квартплаты и денег, отложенных на приобретение проездных билетов, оставалась еще сумма. Несомненно, Виктор должен немного побаловать свою подругу. Решено…
    …В конце дорожки располагалась  клумба.  В первый день, когда молодые люди разыскивали нужный адрес, цветы благоухали: красные, желтые, оранжевые, голубые… - Ника была в восторге! Виктор сделал пару чудесных снимков своей возлюбленной. Лучший из них напечатали и повесили над диваном.  …К середине октября цветы завяли окончательно, а землю в клумбе перекопали, подготовили к зимовке.
    …К зимовке готовилось все окружающее пространство. Еще мокрый несколько часов назад асфальт покрылся тонкой наледью, опавшие в течение ветреной осени листья съежились и, в желтом  свете фонарей, казались  черными, все глубже уходящими в землю. Раскидистые деревья оголились и протягивали свои тщедушные ветви во все стороны, будто просили милостыню. Ветер безжалостно кидал их. Неустойчивые тени вызывали головокружение, почва уходила из-под ног. Виктор застегнул воротник куртки, убрал руки в карманы, зашагал быстрее. До станции метро оставалось триста метров…    
      2.5.
      Эрлих ожил.  В последние полтора месяца Вероника стала смыслом его жизни. Каждую среду и пятницу, ровно в четыре часа, сиделка приводила пациентку в серый холл, а спустя несколько минут ее мир расцвечивался красками. Румяная полная женщина невольно улыбалась, наблюдая за слегка неуклюжим иностранцем, активно жестикулирующим в такт мелодии собственного повествования. Вероника тоже улыбалась. Ее забавляли языковые особенности нового приятеля,  очаровывала его жизнерадостность, энергичность и легкость, так напоминавшие Виктора. 
       Разговаривали легко, непринужденно,… о культуре, искусстве, политике... Понимали друг друга с полуслова и, по молчаливому согласию, до поры до времени обходили стороной  больные вопросы.
       Однажды Вероника все-таки решилась:
      - Скажи, почему ты приходишь ко мне? - Эрлих, естественно, не ожидал – смутился:
      - Ты для меня… симпатичная.  Хочу быть рядом. Ты против?
      - Нет, что ты… Просто  не ожидала…- Помолчали. Эрлих смотрел вопросительно. – Нет.  Прости меня. – Опустила глаза. - …Понимаешь, не верится, что кому-то может быть не безразлично. – Он по-доброму улыбнулся.
     - Мне не может быть безразлично - я есть  живой! –  воскликнул немного наивно - Вероника была тронута:
     - Хочется верить тебе,… очень хочется!   Видишь,…  нужно, чтобы время прошло. 
     - «Время лечит»… Я правильно запомнить?
     - Да, правильно.
     Молчали. Смотрели друг другу в глаза.
      - Я научусь, обещаю. Поверь.
     - Вера... Это есть твое имя?! Тебя можно так называть?
     - Называй.
     - Человеку верить, нужно… Ты - хорошая. Доверь мне, что случилось с твоей жизнью! - мягко предложил он. Вероника нахмурилась, глубоко вздохнула, помолчала. Спустя несколько минут приняла решение:
     -  Вспоминать об этом не хочется, больно…, но… Больше не хочу прятаться.

    Сон девятый
     Ветер гудел в водосточных трубах, жалобно, протяжно. Люди расходились по домам - двор пустел на глазах. Луна висела в пустом холодном пространстве, но Ника не видела ее. Не застегнув плаща, она бежала по обледеневшей дороге, сердце  бешено колотилось, а мир судорожно мелькал перед глазами. «Ну, ответь же, ответь!» - заклинала равнодушные телефонные гудки - молчание. Звук быстрых шагов, каблуки.   
 …Бежала, запинаясь о поребрики, чуя беду. Бежала, наступая на собственную тень. Бежала так глупо и беспомощно, словно догоняла прошлое. Ветер  усиливался, рвал плащ. Дрожь пробирала насквозь. Бежала по узкой аллее к клумбе с цветами.  …Аллея обрывалась темнотой.  Дальше следовал провал - Вероника смогла вспомнить только отрывки… 
 …В первый момент трасса показалась непривычно пустой – ни автомобилей, ни пешеходов.   Светофоры работали вхолостую. Огни отражались в широких, стынущих с каждой минутой лужах. Добежав до стеклянной будки остановки, прислонилась, чтобы прийти в себя. Восстановив дыхание, замерла, прислушалась – пустота пронизывала насквозь. 
  …В течение долгих минут стояла на месте, безразлично смотрела на машины с сиренами, стихийно скопившиеся на середине проезжей части. Дождь усиливался. Волосы намокали, становились тяжелыми, падали на глаза, прилипали к щекам. Тревога накатывала с новой силой, отдавалась болезненными ударами в висках…
   …Вновь пыталась дозвониться до Виктора. Переминалась с ноги на ногу. Кусала губы. Ждала пять гудков, семь. Казалось, что он совсем рядом. Где-то слышалась  «Лунная соната» Бетховена, любимая ее мелодия, он специально поставил на звонок…
     - Алло… - вздрогнула, услышав в трубке незнакомый голос - сердце оборвалось.
     - Кто это?.. Где Виктор?
     - Вы ему приходитесь родственницей?
В следующее мгновение Ника увидела человека в форме. Страшная догадка пришла еще через мгновение…   
       3.4.
       Анна не могла спать: ее несла река времени. Она чувствовала ее,  прозрачную, прохладную, беспристрастно увлекающую в небытие. По сияющей поверхности плыли пестрые картины прошлого, похожего на исторический фильм. Бесконечный, увлекательный, всеобъемлющий.  Отчего-то было странно осознавать себя живущей, лежащей на широкой тахте в одной из квартир, одного из домов, в одном из городов той страны, что расположена на планете «Земля». Существует ли мир наяву? Или же это всего только общепринятая условность?  Существует ли она,  Анна Шереметьева? Если существует, то для чего?  Анна Шереметьева, после замужества – Строганова, крохотная часть живой Вселенной, облеченная  плотью. Какова ее роль?.. 
       Как же давно  не посещали подобные иррациональные мысли!
       Тем временем на улице кто-то постоянно ругался.  Вероятно, хриплый грубоватый голос принадлежал одному из посетителей небольшого кафе, расположенного прямо под окнами …
        - Да плевать я хотел на твоего кредитора! Не мои это проблемы! Пойми ты,… нет у меня сейчас денег!  Говоришь, дочь в коме?.. Ну и что? …Сочувствую, конечно, но от меня-то что требуется? Я тоже бабушку в прошлом месяце похоронил. Знаешь, сколько на похороны отвалил?!.. – Второй голос, намного тише первого, говорил почти неслышно, Анна при всем желании не могла разобрать. Зато первый взмывал все выше, постепенно доходил до нелепого повизгивания,  вызывавшего омерзение: - Каждый сам заботится о своей шкуре, братан. Не серчай на меня! Не мы такие – жизнь такая, как говорится.  …Все, бывай! - затем уверенные тяжелые шаги, хлопок дверцы автомобиля и визг тормозов – сорвался с места, помчался.               
      Осталась  лишь тишина и тиканье настенных часов. «Зачем человеку дается жизнь, если он чувствует только боль? Вот парадокс.  Какой смысл в том, чтобы постоянно страдать, превращая  собственное существование в кошмар? Неужели мы до сих пор так ничего и не поняли?! Вот уж точно - нерационально»…- размышляла Анна, глядя на причудливые блики, скользившие по потолку. Засыпала. 
                ***
       А утром вновь залитый солнцем переулок – свет,…он не допускает иррациональности. Яркое сияние требует возвращения к делам насущным, повседневным. Вероятно, в них - спасение. Хочется погрузиться с головой в круговорот мелких, понятных забот. Ощутить себя хозяйкой положения, хоть на час.  По крайней мере - лучше, чем всю жизнь стремиться к эфемерной, неизменно ускользающей цели, условно именуемой красивым сочетанием из пяти букв - «идеал».  Не так ли?..
        Офис архитектурной компании. Сверкающие ступени, лифт не работает, странно…, лестница. По ней взбираются люди, именуемые служащими. Крепко сжимая в руке папку с чертежами   проекта очередного амбициозного заказчика, Анна уверенно начинает подъем. 
     …И все-таки после поездки в Москву  преследуют нелепые мысли: «Кому служат служащие? - размышляет она, устремляясь на восьмой этаж. Сначала идет медленно. - …Компании? Общественным идеалам?.. Себе?.. Богу, в конце концов?..- Смотрит на часы: три минуты одиннадцатого – опоздание. Время подгоняет. Ускоряется, шагает через ступеньку.  Время заставляет спешить, двигаться в общем ритме. Мысли суетятся: – …Служат единой незримой цели. Весь свой век.  Человеческая  жизнь разделена на отрезки: рождение, детский сад,  школа,  институт, работа, пенсия, смерть.  По одному сценарию, с небольшими вариациями». – Под впечатлением мимолетного открытия Анна перегибается через перила черной винтовой лестницы, бросает взгляд вниз: люди ползут наверх по спирали. Люди - это белые воротнички, накрахмаленные манжеты, запонки. Цокот женских каблучков по металлу.  Все продвигаются к цели.  Достигая нужных этажей, громко хлопают дверями, расходятся по  местам.  Сейчас Анна – на пятой площадке, а впереди еще несколько пролетов.
      «…Все же реальность сложнее лестницы: каждая ступень предусматривает собственную систему уровней. К примеру, карьера: стажер, архитектор, старший архитектор, главный... Какие-то  этапы пройдены, что-то еще предстоит. Говорят, есть все шансы для продвижения…» - размышляет она.
       …Если честно, Анне всегда хотелось избежать банального, общепринятого, а потому - ненастоящего. Не лучше ли сосредоточиться на другой лестнице, ведущей мимо матрицы, на глубину собственной души?..  Шагая по узким  ступеням, вновь вспомнила о замке своей мечты. …Это случилось давно, пять лет миновало.  Теми бессонными ночами в общежитии. Помнится, создав  проект, приняла решение не воплощать его, хоть и была возможность. Стремилась сохранить идеал, который неизменно останется выше и совершеннее всего реализованного.
       …Проект   разрабатывался тщательно и неспешно: позже она не раз возвращалась к нему, продумывая  каждую деталь. Ничто не сковывало свободы  воображения. …В гипотетическом замке предусматривались специальные помещения – для радости,  скорби, мечты, труда.  Всему - свое время и место. …Анна продумала систему цветовых решений, учла все нюансы…
       - Доброе утро, Анна Аркадьевна. С возвращением! – услышала она, войдя в кабинет, улыбнулась коллеге, направляясь к своему рабочему месту, постепенно возвращаясь к реальности. 
       2.6.               
       Вероника рассказала обо всем. Рассказ поразил Эрлиха в самое сердце. Выйдя из больницы, он долго бродил по белому снегу, умоляя его залечить раны. Снег лишь предательски таял на тротуарах, превращаясь в грязно-серое месиво – всех ран не залечишь. «…Почему человеку бывает  больно? - вопрошал Эрлих. – Ведь не должно быть»…   
      Вероника… Отныне он будет рядом. Не покинет. Почему именно Вероника, Эрлих не знал.  Порой наступает момент, и мы решаем посвятить себя...  Просто чувствуем, что так тому и быть.  Пути неисповедимы. Сегодня казалось, что в пути появился новый свет, новая цель. Всего пара недель - они стали так близки! 
       …На большом перекрестке вновь многолюдно. Все толпятся у перехода: сигнал светофора слишком короток, а пешеходов - много, не успевают. Эрлих стоит около дороги, размышляет о том, какова роль… Внезапно грязная струя из-под колеса окатывает с головы до ног, стекает по носу на подбородок и грудь - Эрлих ругается, по-немецки, про себя, естественно.
   …В чем смысл жизни? Любой интеллигентный человек знает, что задавать такие вопросы – неприлично. Интеллигентный человек, как правило, старается их избегать. …У Эрлиха все - не так, как у интеллигентных людей.  …Можно ли уподобиться Богу? Что нужно для этого? Амбиции казались непомерными. Всю жизнь мучился вопросами, дилеммами. Не мог найти места. Богом стать не получалось - на меньшее не соглашался. 
   …Лишь иногда,  утомившись до предела, решив раз и навсегда махнуть на все рукой, он краешком глаза видел солнце. Нежданно, сквозь слезы, стоя на коленях. Именно тогда, сжалившись, вдохновение спускалось к нему. Ничего уже не понимая и не чувствуя, музыкант принимался за работу. То было истинное. …Казалось, мир оживал, становился глубоким, многомерным - радость.  Но обрыв - неизбежен: как назло, в решающий момент он спохватывался и, не веря своим ушам,  вновь бросался на поиски истины - гармония испуганно растворялась в пространстве,  звук спотыкался о невидимую преграду. …Изнуряющая жажда, крик в пустоту.  До поры.
    …Все под небом - до поры. Нынче что-то переключилось: неуклюже шагая в неприспособленных к  российским зимам ботинках по скользкому тротуару, облитый дорожной грязью  Эрлих размышлял о том, можно ли принести Веронике в больницу цветы и о том, когда ее выпишут. Не снять ли ему квартиру в Москве?.. Незаметно на губах вырисовывалась глупая, счастливая улыбка, и уже не хотелось думать о смысле жизни.
    …Смысл жизни?..  Закутанная в пуховую шаль продавщица мороженого, поеживаясь  от пронзительного декабрьского ветра, долго смотрела вслед неприлично счастливому  иностранцу.  Улыбалась: только такой мог купить  эскимо и надкусить, прежде чем выяснить, что не в состоянии рассчитаться. Потом в течение получаса пропадать  в поисках обменника, и самое главное – вернуться, чтобы заплатить пять рублей… и, вдобавок, попросить вторую порцию. Да, смысл жизни…
     …По-видимому, когда он  появляется, его перестают искать.
    

        Сон десятый
        Дождь бил по лицу, равнодушно, безжалостно. Но шум воды не мог заглушить крика, от которого  окружающим стало не по себе.  Дежурный врач привычно констатировал полную остановку сердца, а санитар накрыл тело простыней.
        После десяти минут непрерывной истерики девушка затихла, встала на ноги. Долго, отрешенно смотрела вдаль, сквозь серые фигуры суетящихся людей, куда-то на крышу соседнего дома, на мутный от дождя свет сигнального прожектора. Мучилась вопросом о том, может ли самолет врезаться в дом? По ошибке, естественно. Или…
         Водитель автобуса не пострадал. Инспектор признал его невиновным. Свидетели ДТП подтвердили: парень перебегал дорогу на красный. Вопросов больше не возникло. Автобус отогнали на обочину трассы, немногочисленные пассажиры и зеваки начали расходиться по домам,  а тело погрузили в машину скорой помощи.
         - Девушка, поедете с нами?.. – Молодой санитар терпеливо ждал ответа, стараясь уловить в обессмысленном взгляде хоть искру жизни.
         - Антон,… что там у вас?- раздался мужской голос  из-за приоткрытой дверцы.
         - Девушка… - Вероника опомнилась, бросилась к машине.
         - Виктор!.. 
                ***
          Длинный узкий коридор. Серые каменные плиты – гулкий звук шагов и скрежет колес каталки. Едкий запах хлора и нафталина. Сердце стучит в ушах, затылке. Кажется, ход времени теряет обычную структуру. Реальность тает, размывается под проливным ночным дождем. Превращается в чужой кошмарный сон.
         - Девушка, Вы куда?.. Посторонним вход запрещен.
         - Я – не посторонняя, жена. Хочу быть рядом.
         - При всем уважении, не советую. Это же – морг. Смиритесь сейчас, Вам же легче. Домой пойдите.
         - Но я не могу оставить его здесь. Холодно. – Опускается на каменный пол, закрывает лицо руками. Дрожит.
         - Девушка, давайте, миленькая, успокойтесь. Вызвать Вам такси?- Не реагирует.
Молоденький санитар на мгновенье задержался, еще раз с грустью взглянул на Веронику, вздохнул и, с усилием толкая перед собой телегу, направился вглубь страшного коридора.
         - Виктор! Нет, не забирайте его! – крикнула, но звука не вышло, голос пропал. Санитар уже слишком далеко - догнать невозможно.   
                ***
          На станции метро  уже немноголюдно. Эскалатор влечет вниз, под землю, глубже с каждым мгновением. На дно каменного мешка, изъеденного червями. Черви двигаются в обе стороны, интервал –  минута тридцать секунд. Огромные канавы по бокам мраморной платформы. Вероника подходит к краю. Колея  узка – в решительный момент деться некуда, не отступить. Заманчиво. Вначале скорость большая - не успеет притормозить. Быть может, прыгнуть,… чтобы наверняка?.. В итоге, одно из двух: либо они увидятся этим же вечером, либо – пустота. Второе не пугает - не имеет смысла. Если пустота, то конец. За предел понимания. Человеческий разум, в таком случае – самая большая насмешка, а существование личности – отвратительный обман, бездарная агония... Это и так ясно. Но есть ли  надежда на первое?.. Не узнаешь, пока не проверишь.
      … Черная дыра туннеля. Если прыгать, то - немедля, теперь. Но Вероника стоит, ждет, когда станет слышен грохот колес,… чтобы не вернули. На циферблате  минута восемь секунд, кажется, совсем скоро. Вокруг ватная тишина, пустота. Интересно, сколько вдохов и выдохов осталось? Что люди чувствуют в подобной ситуации?.. Последние мгновения,… вероятно, они очень значимы. Как использовать их? Что предпринять?..  Наверное, необходимо вспомнить лучшие моменты жизни. Лучшие?..  Впрочем, в голову лезет  самое гадкое…
        Дядя Гена, грузчик из детского дома №8 - руки потные, голос грубый. Однажды  он выманил четырнадцатилетнюю Веронику на улицу. Дело было поздней осенью – темнело рано. Держал за руку, про луну что-то рассказывал и про свой поселок,… и конеферму еще.  Незаметно ночь наступила.  Девочка хотела вернуться в корпус, но дядя Гена все  не отпускал: просил выслушать. Отказать смелости не хватало. Около часа ходили кругами. Затем он неожиданно заговорил о женской красоте. Показать попросил. Вероника не поняла сначала - смеялась весело. Когда  в очередной раз уйти собралась - остановил, неожиданно, грубым движением. Дальше - как в тумане… Дядя Гена говорил все время, прощения просил, на жену жаловался… Девочка кричала и вырывалась, пока силы не оставили…
         Тем временем шум нарастал. Поезд приближался. Она стояла у обрыва. «От края платформы отойдите!» - кричал женский голос по радио. В последний момент не хватило решительности.
         Вагон почти пуст. Свет мигает - перепады напряжения. Все очень нестабильно. Голова кругом. Длинные сиденья напротив. Какой-то пожилой  мужчина держит под руку, мягко и заботливо.
        - Присядь, девушка.  До какой станции ехать?
        - Пролетарская.
        - Проводить, может быть?
        - Не нужно. Не трогайте!..- Мужчина вежливо удаляется в другой конец  вагона.
По телу волны, слабость - адреналин ударил в голову.  Шум в ушах. Боль в области сердца. Напротив - сидит  кто-то. Женщина. Рыжая. Волосы свисают на лицо. Сквозь них видны глаза, зеленые, злые, улыбающиеся. Губы сложены в трагическую гримасу - впечатление не из приятных. Вероника не отворачивается, все равно смотрит. В руках рыжая держит какую-то игрушку, плюшевую. Прижимает к груди, совсем по-детски. В остальном на ребенка не похожа: кожа рук сухая, в морщинах, на каждом пальце по кольцу, дешевая бижутерия. Красные сапоги на высоких шпильках, такой же красный шарф вокруг шеи. Черный плащ застегнут наглухо. Лаковая сумочка. …Рыжая сидит, не двигаясь, но Вероника уверена: она наблюдает. Глядит искоса, не отрываясь,  словно знает обо всем.  Внезапно улыбается, показывая кривые зубы. Кажется, вот-вот заговорит. Жутко. К счастью, остановка - пора выходить.               

       1.6.
       Пожилая седовласая женщина сидела у окна и заворожено смотрела куда-то вдаль. Когда Вероника зашла в палату, она как раз цитировала отрывок:
«Люди любят Тебя только ради себя,
И лишь тот, кто любит Тебя ради Тебя,
Забыв себя в этой Небесной Любви,
Тот получает Твой луч Небесный.
Они возносят Тебя, но глаза их смотрят вниз, на Землю,
И сердца их полны не Тобой, а забот земных.
Но тот, кто хотя бы раз поднял Глаза на Лик Твой,
Тот видел бы только Тебя, ради Тебя одной».

           Клавдия Васильевна  появилась в больнице задолго до Вероники, а потому была привычной частью пейзажа. Тихая, скромная, молчаливая. Единственное, что выделяло на фоне остальных - она читала красивые тексты. Наизусть, расположившись на скрипучей сетчатой кровати, полулежа  на фоне голой побеленной стены.  Читала регулярно, с каким-то особенным упоением. Женщины в палате уже успели привыкнуть. Сегодня текст привлек и внимание Вероники.
           - Это отрывок из великого учения. Вы только послушайте, как красиво! - с радостью поясняла Клавдия. Соседки по палате снисходительно улыбались: «великим учением» Клавдия называла Агни-Йогу, философию, в рамках которой пыталась обрести вечно ускользающий смысл существования. Про Клавдию, впрочем, говорили, что в каждой следующей теории она видела истину в последней инстанции. Затем проходил месяц, другой, философия менялась, а вместе с ней истина…, но это – с чужих слов, и все это – в прошлом. «Великие учения» в больницу не допускались - персонал тщательно следил за этим. Сомнительные книжки оседали еще у вахтера.  Так что теперь в распоряжении Клавдии имелись только отрывочные воспоминания, цитаты, принципы… -  все перемешалось, осев на дно сознания тяжелым грузом. Когда терпеть  душевную боль становилось  невыносимо, с губ слетали слова, цитаты, наименования, разрозненные и путанные.  Из всех теорий - понемногу. – Мудрые люди все знают. Нужно внимать словам мудрых! В мудрости – спасение наше, - приговаривала Клавдия, блаженно закрывая глаза и поднимая руки. - Воздух, солнце – Боги все для человека сотворили, а человек – он тоже Бог. Только пока что не знает об этом. Если человек поймет, что он – Бог, никогда в мире войны не будет, незачем война Богу…- Тут Клавдия закрыла лицо руками и начала беззвучно плакать. Женщины окружили ее. Молчали. Вероника смотрела с сочувствием. 
      - Вера, Вы знаете, у Клавы нашей  муж и сын на войне погибли, в Чечне. Представляете, в одном отряде служили, и оба на минах подорвались. - Вероника кивала молча – что тут скажешь?  - Зачем, спрашивается, воюют там?.. Ради чего?.. Понятно, в Отечественную родину защищали. Но это-то кому нужно? Все кричат о мире, митингуют.  А власти наши все шлют и шлют туда ребяток. …Сколько еще крови прольется?- вздыхала  учительница Зоя с большими серыми глазами, присаживалась на край Вероникиной постели. Какой-то ненормальный угрожал расстрелять полкласса из ружья,… среди бела дня, по непонятной причине. Помнится, сначала все шло гладко, и Зоя уговорила преступника отпустить шесть девочек. Затем кто-то неожиданно вскрикнул, ружье выстрелило... Так Зоя оказалась в лечебнице.  - …Клавдия-то страшно убивалась, когда похоронку получила! В цинковых гробах привезли парней, - продолжала она между тем. - Знаете, говорят, покончить с жизнью хотела - еле врачи откачали, а выписалась  из больницы,  так все секты обошла. Продала и квартиру, и дачу…, ой, горе-то. …Вот до чего горе человека доводит! – В правом глазу Вероники показалась крупная капля, тяжело соскользнула на запястье. Зоя  по-матерински ласково дотронулась до ее волос. - Вы-то, Веронька, молодая еще. Наладится все у Вас, нужно только надеяться и Богу молиться…         

       3.5.
      Глядя в широкое окно, Анна наблюдала за легкими перистыми облаками, весело бегущими в бесконечном небесном просторе.  Работа шла медленно, но спешить не хотелось. За стеклом текли реки автомобилей, игриво поблескивали в свете бледного зимнего солнца. Окружающий мир представлялся чудесным и странным.
       …Между тем на Земле существовал еще один человек, способный разделить подобное ощущение. Анна знала его имя.
                ***
      Они встретились в середине января, как всегда, в небольшом уютном кафе. Вопреки опасениям, разговор шел легко и естественно:
      - Веронику завтра выписать! - радостно сообщил Эрлих.
      - Как она?
      - Живет. Воодушевляться начинает.
      - Слава Богу!.. Она – хороший человек. Надеюсь, у нее все сложится. – Поразмыслив  минуту, Анна осторожно произнесла: -  …Эрлих, я хотела спросить…, хотя это – личное. – Он загадочно улыбнулся. - Можно?
      - Можно. Буду честно отвечать, обещаю. С тобой иначе нельзя, ведь ты – дочь звезд, - сказал  игриво.- Помнишь об этом?.. Знаешь, тебе всегда нужно иметь это в виду. – Анна была тронута - в глазах скользнула нежность. Продолжала:
      - У Вас с Вероникой… Вы…,-  замялась, пытаясь избежать банальности.
      - Я хотел ей помогать - помогал. Когда буду ненадобен - пойду своим путем. – Аня не ожидала такого ответа, смотрела пристально. Снова молчали. Затем он заговорил, словно поясняя: -  Вера… будет жить. У нее много работы на Земле. Печаль ее… - необходимость. Печали приносят возможность понять. Согласись со мной! Тебе же это известно не хуже! – Ожил. Принялся жестикулировать.
      - Понимаю. Знаешь, я хотела поговорить о тебе. …Ты-то что чувствуешь?..- Смутилась, покраснела.
      …Он допил чай, поднялся из-за стола, протянул руку к черному пальто, висевшему на вешалке. Анна подняла голову, пристально посмотрела в его глаза, дотронулась до запястья.
      - Постой, скажи мне…, кто ты?.. – Эрлих улыбнулся. - С одной стороны, ты - добрый, создается ощущение, будто обо всем на свете знаешь…, насквозь видишь… – Он вновь опустился на сидение, спокойно ждал продолжения реплики. Силясь справиться с эмоциями, она скрестила руки на груди, заговорила громче: – Неужели ты и вправду любишь других больше себя? Или ты… никого не любишь? - пораженная собственными словами, побледнела. Впрочем, собеседник остался  невозмутим.
    - Я Бога люблю,  в каждом из вас…, и никого больше. А Бог – это, прежде всего, я сам.
   …Наступал вечер. В кафе стало многолюдно, тесно. Впрочем, друзья  не торопились уходить -  сидели, держались за руки. Вокруг шумели. За окном властвовала серебристая метель, укутывала фонари, заигрывала с прохожими.  …Разговаривали неспешно, вполголоса.
    - Эрлих, послушай,  я верю, ты - хороший музыкант. Почему бы тебе не вернуться в Германию и не заняться искусством?! По-моему, ты не имеешь права игнорировать свой талант.
    - Игнорировать?.. Что это?
    - Не использовать. Я чувствую, в тебе скрыта большая сила. Полагаю, ты смог бы… - Он молчал, опустив глаза. - Ты понимаешь меня?..- уточнила она.
    - Скрыта?.. Разве? Думаю, я ее использую, каждый раз.
    - Конечно, но сейчас я говорю конкретно о музыке…
    - Всему свое время.
    - Если постоянно откладывать, можно не успеть!..- вырвалось у Анны.
    - Ты очень добрая и даровитая. – Неожиданное слово вновь вызвало улыбку. - Я недавно журнал об архитектор читать. В нем твое фото и повесть о замке. Очень красиво! Подари его людям!
     - Спасибо. Я сама очень люблю этот проект.  Честно говоря, решилась на него благодаря тебе. - Эрлих посмотрел вопросительно. – Правда! Меня тогда поразило твое бескорыстное отношение к людям. Я многому научилась…   – Он в очередной раз смутился.
     - Ты давно замок замыслила?
     - Да, но раньше он был только моим -  теперь хочу подарить его всем. Там будет музей.
     - Здорово! - по-детски восторженно воскликнул он. - Музей времени?!
     - Почему времени? – удивилась Анна.
     - Не знаю. Подумалось…
     Они встретились в середине января, а в конце месяца Эрлих покинул Россию. Задерживаться где-то надолго – не в его принципах. Узнать, понять, стать ближе.  Примирившись с самим собой, он возвращался на родину с тем, чтобы…, а,  впрочем, кто знает?.. 

     1.7.
      Первые дни после выписки пролетели незаметно, удивительно - без надрыва, без мучений - плавно и мирно. Это были дни – не отсюда, не из нашего мира; дни - украденные у вечности, часть непреходящего. Вероятно, те шесть дней не позволили окончательно  погрузиться на дно…, а значит - постепенный подъем стал неизбежен.
       Естественно, Вероника знала, что все – ненадолго, и отпускала Эрлиха смиренно, без горечи.    Из аэропорта возвращалась спокойной и просветленной. Но, выйдя из метро, все-таки слегка напряглась, приготовилась к встрече с неумолимым, вновь настроилась на резкую боль - кинуло в дрожь. Шагала по тротуару быстро и как можно более уверенно. Шагала ритмично, слушала звуки окружающего мира. Дышала полной грудью, стремясь изгнать чувство страха.  На какой-то момент показалось, что удушливая пелена спала, вязкий мрак - отступил, и в глубине шевельнулась мысль, готовая превратиться в твердое решение – «жить!»
       …Продвигалась в направлении дома. Хрустела снегом. Иногда поднимала глаза, щурилась на  солнце.  На этот раз не пыталась гнать от себя тяжелых мыслей - сколько можно спасаться бегством?! Остаться собой. Сознательно наполнить себя естественной болью, безмерной скорбью. Прочувствовать,  добровольно отдаться на их милость…, чтобы пропустить насквозь и, в итоге,  развеять по миру. Очиститься, рассудить здраво…
    …«Никогда…» - это страшно только до тех пор, пока сопротивляешься, надеешься, ждешь. Ждешь вопреки, прорываясь сквозь тьму, проламывая голыми руками стены.  Но  жизнь, она - проще, чем порой хочется думать.  В ней существует элементарная логика, которой невозможно противостоять.  …И здесь - именно  тот случай. Рано или поздно нужно оторваться, раз и навсегда решить оставить в прошлом - покориться, в конце концов. Ведь покорность – тоже великий свет,… вероятно, предшествующий перерождению…       
      …Шла по знакомому двору. Снег белел, ослепляя – не пряталась, смотрела прямо и смело, спешно нащупывала  ключи от квартиры.  Хотела поскорее преодолеть барьер – впервые вернуться домой…,  в одиночестве.  Стать собой.
                ***
          …Проплакав до первых проблесков рассвета, измучилась, затихла. Оторвала голову от горячей влажной подушки, огляделась. Комната по-прежнему представлялась серой и унылой.  Теперь, казалось, эта серость начинала вызывать раздражение. Постепенно становилось душно от собственного горя. «Жить, жить, жить!»- внутренний голос звучал все настойчивее, душа отказывалась переживать,  вновь оплакивать… Предел.
          …Решительно Вера  поднялась на ноги, сделала три шага  к подоконнику, на котором долгое время грустно пылился старенький синтезатор.
            Песня сама нашла дорогу в мир людей… 
   
    Пусть даже в сумерки зимой,
    Когда надежда замерзает вместе с кровью в твоих пальцах,
    Пусть даже в полдень на песке, в пустыне летом,
    Когда нет пути домой,
    Когда подняться уж нет сил,
    И ты как будто бы немой,
    А люди, что вокруг тебя, они не слышат.
    Ты будешь верить и любить,
    Творить и петь, мечтать, дышать,
    Пока другие дышат.
    Ты  должен помнить: ты рожден теплом от маленькой звезды
    И быть счастливым от того, что есть Небо.
    Небо… Бездонное, свободное, полное воздуха. Где-то там, в утренней синеве  парили птицы.  Вероника смотрела ввысь. Граница между мгновеньем и вечностью растворялась.

                П Р О Б У Ж Д Е Н И Е               
            В какой-то момент легкие облака оказались под ногами. Самолет набирал высоту – Эрлих был в восторге! Он наблюдал за тем, как мегаполис стремительно проваливался, становился маленьким, словно игрушечным, нарисованным. Спичечные коробки – здания, муравьи – автомобили, а пешеходов с их радостями и печалями, непомерными амбициями и простым человеческим счастьем - не различить.  Все растворилось, перемешалось, стало похожим на мираж, сон.  Все – осталось в прошлом. Солнце слепило, играло на серебристом металле крыла. Прощаясь с городом, машина сделала крутой вираж – Земля повернулась боком. Земля, покрытая пестрым лоскутным одеялом с причудливыми узорами, показалась условностью - вполне привычное ощущение.  Наконец, очертания цивилизации остались позади. Совершив последний рывок, аэробус разорвал плотную завесу, проник в тяжелую тучу – в салоне стало темно. Эрлих откинулся на спинку кресла, закрыл глаза.
             Где-то там, впереди вновь ждала Россия. Впервые в жизни Эрлих желал  повторного свиданья, страстно, нетерпеливо, словно свидания со старым другом. Каким оно будет? Что изменилось за время разлуки?..  От волнения то и дело поглядывал на часы.
              Несомненно, семь лет не прошли  впустую – столько всего пережито! Столько…, что и рассказать невозможно!  Впрочем, с первого взгляда, ничего особенного не произошло.  Помнится, возвратившись в Германию, Эрлих немедля погрузился в творческий процесс. …Вновь были идеи, партитуры, тексты, ночи за инструментом - летели дни, недели, месяцы. Мир снова изменялся, приходили иные, ранее незнакомые ощущения, образы, мысли, планы. Процесс шел: внутри - кипело, бурлило, запечатлевалось в душе целыми эпохами. В результате, жизнь становилась интересной, преисполненной глубокого смысла.
            …Но была ли в такой жизни цель, определенный результат?.. Вопрос вставал с заметной периодичностью.
               Лениво текли часы полета. Равномерный гул турбин успокаивал.  На высоте в тысячи метров люди читали, разговаривали, спали – все шло своим чередом. Укрывшись серым пледом,  Эрлих, как всегда, падал  на глубину собственной души…
                ***
          Спустя три часа мягкая посадка предвещала скорую радость встречи. Чувство приятного возбуждения, омраченное разве что  нежданно закравшейся  тревогой, и влажный московский ветер, предвещавший бурю.  Эрлих спустился по трапу.   
          …Здание аэропорта – переполнено, как всегда. Суета. Дорожное настроение. Он продвигается в толпе, ищет место выдачи багажа. Лица буднично мелькают навстречу. Бегут. Толкаются.
           …И все-таки в воздухе повисло напряжение. Обстановка нервная, что-то явно беспокоит окружающих, в глазах встречных - тревога. Эрлих чует это всем существом. Шагает дальше. Вскоре натыкается на большое скопление людей, которые стоят неподвижно. Напряженно молчат, слушают. 
             - …Вооруженные отряды не оставляют никого в живых. На улицах стреляют в мирных граждан,… - слышит Эрлих хорошо поставленный мужской голос.  Устремляется вперед, к источнику звука, постоянно наступает на чьи-то ноги - извиняется,  люди просят тишины. Все взгляды прикованы к маленькому экрану. Показывают, как танки идут по улицам  города - стрельба. Крупный план: женщина возбужденно машет руками, плачет. Грязный подвал,  детские испуганные глаза - из темноты. 
            Все больше пассажиров, забывая о своем багаже, группируются вокруг источника информации. Жадно слушают, молчат и вздыхают. Эрлих, естественно, замирает на месте. Вскоре совсем рядом слышится голос пожилой женщины – «Война…».  Как гром среди ясного неба…
                ***
            На самом деле, для визита в Москву у Эрлиха был конкретный повод – Вероника позвала на свой концерт. Он – не удивился, с удовольствием принял приглашение. За день собрался, приобрел билеты, полетел.
            С Анной созвонились, встретились прямо по пути из аэропорта. Радость встречи была нежданно омрачена известием о войне - проговорили до следующего утра. Говорили практически без слов. Когда в мире случается подобное – нет слов…, с одной стороны. А с другой? В течение долгой ночи, напряженно следили за новостями и ощущали бессилие: того, что на самом деле творилось по другую сторону экрана,  не знал никто – о чем тут говорить?..
                ***
         Время пролетело быстро,  как всегда. Следующий день прошел в полусне, тревоге и светлой печали.  Странно: несмотря ни на что Эрлих знал -  скоро все пройдет, и все - неизбежно,… и, как ни парадоксально, - вполне нормально. В жизни нельзя обойтись без потрясений, горя…, и где-то должна быть смерть, где-то за очередным поворотом, никто не знает, каким именно. …И в этом, пожалуй – вся суть.
         Личная реальность – явление весьма изменчивое. Для Эрлиха - чувство постоянное, привычное уже. …Тревожные телерепортажи в душном гостиничном номере резко сменились теплым влажным  ветром в лицо, шелестящей зеленью умытых летним грозовым дождем деревьев, многочисленными перекрестками в поисках нужного зала. Несмотря на то, что сердце по-прежнему сжималось человеческой болью, взгляд упрямо стремился наверх. …Закат в тот вечер был темно-красным, величественным, завораживающим. «Разве можно воевать, когда есть такое Небо?!» - думал Эрлих, продвигаясь к цели, часто спотыкаясь, как обычно, не глядя под ноги. Впрочем, цель уже маячила на горизонте:  Анна стояла у парадной лестницы, держа в руках пригласительные билеты. Завидев приятеля,   улыбнулась, зашагала навстречу…   
          До начала концерта – минуты. Зал замер в ожидании. Тысячи взглядов прикованы к сцене, настолько большой, что фигуры людей, настраивающих аппаратуру, кажутся маленькими, беззащитными. Пока ведутся  последние технические приготовления, публика волнуется, разговаривает.
           - Вероника вчера звонила. Просила нас задержаться после концерта. – Эрлих рассеянно кивает, виновато улыбается. – Она хочет тебя видеть.
           - Хорошо.  Я – тоже…
                ***    
           Тем временем уже слышатся уверенные аккорды, туман рассеивается, и на сцене появляются музыканты. Эрлиха охватывает радостное возбуждение. Он глядит на Анну.
            - Ника всегда выходит последней,- поясняет она.
            - Ты уже бывала на ее выступлениях?
            - Она участвовала в концерте, в прошлом году. Мы с Петром были. Она такая молодец!
Зал взорвался аплодисментами. Вероника вышла неспешно, улыбаясь, зная, что ее любят и ждут. Затем бросила пристальный  взгляд в зал, хотя из-за ослепительного света прожекторов вряд ли  смогла разглядеть. Впрочем, Эрлиху показалось, что она узнала его.
            Стоило подойти к синтезатору, как люди вновь зааплодировали. Настроилась, заиграла вступление. Запела:
           В темноте среди толпы я вижу свет твоих глаз…
                *** 
Они забыли обо всем – музыка околдовала. Целая жизнь - за два часа. Не мимолетные эмоции – чувства, за которыми - бездна смыслов и пониманий. Все сплеталось в единое целое, поднималось из глубины души, расширялось до размеров вселенной, воплощалось в чарующем голосе. Закрыв глаза, Эрлих  ощущал, как  пронизывает звук: прекрасный, глубокий, всепоглощающий. «Только ради этого момента стоило жить, идти, искать, терять…, - проносились в уме беспорядочные восторженные мысли. -…Если бы все люди могли слышать эту музыку, слышать ее так, как я теперь слышу, то не было бы горя, вражды, разочарований, ведь то, что слышу – Бог…»
          - Не верится, знаешь, мне не верится…
          - Что? – переспрашивала Анна, пытаясь уловить в мощном звуковом потоке голос своего друга.
           - Она же умирать, не хотеть жить!  Откуда сильная такая?!.. Это чудо…
 В какой-то момент свет стал приглушенным. Блики причудливо мерцали, скользя по сцене и лицам артистов, сползали в зал, ложились на зрителей. Взявшись за руки, зрители раскачивались в такт музыке. Время от времени из толпы раздавались восторженные крики. Становилось теплее. Вероника пела, закрыв глаза, а по бледным щекам струились слезы.               
           Я наступала на стекло своих надежд, разбитых миром,
           Как мальчишки хулиганы бьют окно.
           Я много плакала, но слезы не бессмертны и умеют высыхать.
           Ты должен помнить:  мир – один, и наше Небо…
           Ведь оно у нас – одно.
           Ты можешь падать, но - вставать. Я умоляю, ты не должен умирать.
           Ты должен верить: ты рожден от света маленькой звезды
            И быть счастливым от того, что есть Небо…               
Плакала и Анна. Отчего?.. Сама не осознавала.  …От какой-то вездесущей, безграничной любви ко всему живому. Незаметно рука ее потянулась к тому, кто в этот момент был ближе всего…
***
         - А теперь, дорогие друзья, мы хотели бы исполнить песню, очень важную для нас. Называется она «Кошкин сон». – В зале вновь раздались аплодисменты. - …Вы знаете, меня часто спрашивают о том, почему именно «кошкин» и почему именно «сон»?  …Вообще-то искусство говорит само за себя, и пояснять что-либо – занятие неблагодарное,… - тут Вероника замолчала, пытаясь совладать с эмоциями, сделала глубокий вдох. – Задумывались ли вы когда-нибудь о том, видит ли кошка сны? Кошка – это глупое домашнее божество. Такое недоступное, гордое, независимое. …О чем она думает, о чем ведает? И так ли уж она глупа? Кто знает?.. Кошка спит большую часть времени, и одному Богу известно, где в действительности проходит ее реальная жизнь: во сне или наяву?.. – вкрадчиво говорила артистка, интригуя и завораживая публику, легко скользила по сцене. Наконец остановилась, грациозно присела на ступеньку.  – А человек, приручивший кошку, считающий себя ее хозяином,… кто он?  Он, который бездумно бежит, догоняя призрачные цели? В чем смысл его существования? Что знает человек о жизни? Человек, который во имя этих призрачных целей проливает  кровь…, кровь своих детей?..- выдержала паузу.- Увы, такой человек - это реальность. Чудовищная  игра, воспринимаемая нами всерьез – такое не приснится ни одной кошке! – Эрлих слушал внимательно. Постепенно лицо его приобретало сосредоточенное, проникновенное выражение. На этот раз он понимал  каждое слово. - …А если все – игра, условность, то, выходит, нет ни ответственности, ни  настоящего чувства. Это страшно…- В момент сцена погрузилась во мрак - по спине Эрлиха прокатился холод. - …Так что же реально в мире, а что - сон? В чем смысл существования? – прозвучало в темноте, голос прокатился по залу протяжным эхом.  Свет прожектора упал на лицо Вероники - оно стало белым. -…Для меня – реально все, что люблю, все, чем живу и дышу, все, что создаю, за что в ответе... - Подняла глаза к небу - Эрлих улыбнулся. - Все это – для Вас, – понизила голос. - Я посвящаю эту песню всем…, - на секунду задумавшись, повторила: - всем.               
          Знакомые аккорды вывели публику из состояния легкого оцепенения – аплодисменты:
      - Послушай, это та самая, что в кафе пелась!..- воскликнул Эрлих, теребя Анну за рукав. - Тогда Веру в больницу отправили…- Анна лишь кивнула: она была потрясена речью Вероники, в которой неожиданно увидела  себя.
      - Она молодец. Нам всем стоило бы поучиться…