Еще одна сказка

               
                Еще одна сказка.

    В топке поленья трещат, однако самокрутка дедова потрескивает яснее и громче, понятнее что-ли. Смоль ядреного самосада липнет к потолку большими бурыми пятнами, висит ажурной паутиной в воздухе долго, покуда дед не толкнет ее болезненным вздохом, будто из самого сердца, и подхваченная новой порцией дыма устремляется вверх. Тоска за ним наблюдать целыми днями, но зима выдалась сопливая, по проселку болота студеные разлились. Только выдь на улицу, валенки наскрозь мокрые. Другую обувку нельзя, в нашей корпорации дресс-код уважают. Вот и сидим в избе. Дед и я. Он-то меня не видит, яму хоть бы хны. Нас, домовых, уже мало осталось, как и домов настоящих. Все коттеджи строють, яти иху мать. А где в ентих коттеджах, я говорю, приличному домовому спрятаться? За батареями, аль в уборной? Нет уж, прощеньица просим. Нам и в отдельном, собственном чулане не кисло.
   Кашляет дед, как не кашлять, коль курит этакую дрянь. Сколько раз яму покупные папиросы подбрасывал. Найдет, перекрестится, да и бросит в печь. Будто нечистое чего. А у самого на задворках хрен корнем кверху растет. Когда на станции конюхом работал, любил почудить. Теперь же с попом не разлей-вода. Не люблю я его, косматого. Пузо выпятит, рясу подоткнет, и пасхальным чесом по деревне скачет. Ни одного двора не пропустит. Войдет в избу, набрызгает так, что лужи на полу. А мне по потолку ходить. Да, бывалоча, и потолок окропит... Ну, да Бог с ним. А расскажу, как не рассказать, про отца дедова, чай не подкидыш он у нас.
Ты не здешний, поди-ка его и не видал. Ну не ершись, ну видал мало – мало. Всего не упомню. Анбарных книг не веду. Грамоте не обучен. А стоило бы. Книжному человеку такое и в голову не придет.
     Ну, коль его помнишь, должон знать, что с сызмальства слаб он был глазами. Книжки читал. Напялит стеклышки и возит по гумаге. Пять лорнетов до дыр протер. Шибко умным стать хотел. Да как дед скажет, не в коня корм. Нашли яму занятьице простенькое, лишь бы сыт был, да в тепле. Взял яво Хома Евсевич в конторку свою, на лесосплав, сторожем. Кирюха и там книжек из рук не выпускал. Цельными ночами керосин жег, чем приводил хозяина в серьезнейший убыток. Не выгоняли по великодушию самого Хомы Евсевича. Вскоре проявил он немалую осведомленность в темных делах начальства и стал приказчиком. Толи начитался чего наш Кирюха, толи своим умом дошел, а соорудил на ручье запруду, затопил овраги, и построил на присвоенные в конторе средства водяную мельницу. За помол сильно не драл, работал без лени, однако наказал яво Бог. Ну, об этом после...
     До няво ведь одни ветряки строили, а ну как ветру нема, куда везти пшеничку? Вот и окрысились Кирюхины конкуренты. Насылали нечистых. По всему видать, водяные черти ловчей оказались. Супруга Кирюхина, дедова мать, доныне те жернова пользует. Стоит меленка. Только самого Кирюхи уж след простыл. А каков был ловкач! Когда власть переменилась, высватал комиссарову дочку и в председатели. Церкву ломать не дал. Забрал,  будто бы под складское помещение, повесил пудовый замок и ключ проглотил. На мельнице хозяйничал сам, правда, покуда не обучил свою бабу самой управляться. Деньги, знамо дело, от народной власти оберегал. Обращал бумажки в старорежимные ценности, кои у мироедов никогда из обращения не выходили. Как раз к тому времени обзавелся потомством. Мельничиха обрюхатела, опосля чего благополучно разродилась сынком, которого ты натурально перед собой наблюдать изволишь. Всем похож. Только Кирюха энту гадость не зыбал. Да не, на здоровье яму плявать было. Он от жадности не курил. Пацаном еще баловал, а когда приехал к старообрядцам в скит, муку довозил, старица с игумном Василиском яму доходчиво и объяснили, почему монахи, в отличие от городских девок не курят. Тебе, говорят, коробка папирос в день нужна. Стоит она пятак. У нас братии, тридцать пять душ, не считая баб с ребятишками. Кажному по пятаку... Вот и утруди ум свой, чадо, сколь
                разорительно для нас сие пристрастие. Кирюха прикинул на счетах, да и бросил, к едрене Фене.
    Не, дед совсем не в няво пошел. Слабохарактерный дед. Только жаден, как Кирюха. Курит самосад, деньгу экономит. А мои папиросы в печке жгет, так это он привыкнуть боится, а привыкши тратиться. Только дет чужого ни-ни, не то, что яво батя. Все тащил, что не спрятано.
Сам Кирюха прятать умел. Когда у крестьян зерно отбирали, те загодя отдавали яму. Кирюха не мялся, выручал за малую толику. Мужики в накладе не оставляли. Сам как кот, как не кинь, на четыре лапы вставал, и другим помогал на ногах оставаться. Так, почитай, в наших краях никакой другой власти , окромя Кирюхиной, и не знали. Любого иншпектора за нос водил, как глупого бычка. А тот верил, что видит как есть, а вовсе не наоборот, только то, что Кирюха яму показывает.
Только нашлась и на Кирюху старуха. Спозналась явона супруга, с обязательно прилагающейся к мукомольному бизнесу, нечистой силой, коей на кажной мельнице пруд пруди, особливо на той, что сама на запрудах выстроена. Оконечно совратилась баба, муж родной стал не мил. Небось видал, как она при ясном месяце на метле по небу рыщет? Ну во. Стал чахнуть Кирюха, спиваться, и сгинул вовсе. Осиротел дед. Насмотрелся, как мать родная добрым людям пакостит, укрепился в летах, да и зажил отдельным домком. Меня с собой прихватил. Совестно нам, с такой бабой под одной крышей. Вот и живем вдвоем, друг дружке не мешаем. Я яво с малолетства от разных оплошностей оберегал, о чем яму известно. По тому я в дому, в почете и уважении. Вишь на столе чарка полная стоит? Моя! Захочу – пригублю, а тебе незачем. Ну будь здоров! Слышь, петел кричит? Заскучаешь -заходи. Мы всегда добрым соседям рады.

                12.09.08 18:40:09