01. Слишком любишь. Ветер

ПУСТЬ НЕБО ОБНИМЕТ МЕНЯ


Пусть мир останется сегодня на листах белой бумаги, прикреплённых к планшету, пусть карандаш режет пустоту, создавая другие миры. Пусть краски текут, воображая, что на самом деле творят.

Я пойду на Мост, пусть Ветер успокоит меня, пусть Небо обнимет меня, пусть Земля защитит меня. Вода - моя любовница сегодня, и я, чтобы жить, расскажу ей тысяча первую историю о кошмарах Любви, и она внимательно выслушает меня, и она заплачет вместе со мной, и она простит меня, и нет на свете лучшей собеседницы сегодня, чем она


СЛИШКОМ ЛЮБИШЬ


Слишком любишь?! Опустить все четыре стёкла! - Пусть ветер хлещет лицо морозной плетью и остро заточенной снежной пылью. Щёки, верните мне силы!

Слишком медленно всё меняется? Скорость! Скорость, это легко: лишь рычаг под рукой, да педаль под ногами.

Слишком любишь? Включить звуки на полную громкость. Всё что угодно, но только не та музыка, что внутри.

Ничего не видно? Слишком любишь! Свет! Лишь бы не тьма – разрезать тьму светом, включить всё, что может светить.

Слишком любишь!


ТЫСЯЧИ ОГНЕЙ


Тысячи огней кружат в хороводе - это всего лишь звёзды, освещающие твои губы. И все дороги ведут к тебе, как бы ни крутился сегодня не вполне послушный руль.

И кружится, шатаясь и обманываясь, пьяный мир, потому что в глазах лишь ты, и фонарные столбы, улыбаясь, так и лезут в лобовое стекло, и милые пешеходы, выбегая из-под колёс, кричат что-то ободряюще нежное, и им тоже мои улыбки, самые милые из улыбок, потому что они тоже из этого мира, где живёшь ты.

А руки, они сегодня не для того, чтобы рулить скоростью, простим сегодня рукам их ошибки, лишь бы ты уснула сегодня спокойной и нежной.


НЕ УЙТИ


Несколько совершенно ненужных взглядов, безусловно, бессмысленных, абсолютно лишних. Всего лишь несколько слов, воспроизведённых неряшливо, неглубоко, с речевыми ошибками, бесподобно глупых. Последующий потрясающе тонкий, тончайший, удивительно утомительный разворот событий. Кто мог ожидать, что счастье может быть таким болезненным.

Они эволюционировали вместе. Она знала, она была уверена в нём. Она смеялась, она хохотала, она била его по щекам. Это было новое чувство. Она наслаждалась этим. Она видела такое раньше только в кино. Она читала такое раньше только в книгах.

Он терял память, он терял здравый смысл, и она презирала его. Она ослепила и оглушила его. Между ним и Вселенной впервые оказалась женщина. И он не мог избавиться от этого состояния.

Немногие женщины были на её месте. Немногие женщины знали, что так бывает. Всё, что он предпринимал, лишь обостряло его состояние. Он исчезал, он выключал телефон, он садился в автомобиль, на поезд, в самолёт, он прятался, убегал, уезжал, улетал, но всегда возвращался к ней. «Всё! – кричал он, - я больше не могу, я забыл о тебе, я покинул тебя». «Да, - отвечала она, смеясь. – Да. Уходи!» Стрелки на часах не успевали сделать один оборот, когда он опять возвращался.

«Я в беде, я попал в беду», - шептал он в минуты отрезвления, когда оставался абсолютно один.

Холодно. Ему было холодно одному. Он задыхался без неё. Так хорошо обустроенная, такая ровная и спокойная жизнь дала крен. Ясные и понятные, простые и абсолютно верные ответы на все вопросы исчезли. Он совершал одну ошибку за другой. Игра превратилась в муку, нежность постепенно исчезла из её речи и взглядов, но он как будто ослеп и терпеливо переносил все удары, воспринимая их как должное


ТВОЁ ОКНО


Я выехал на обочину, остановил автомобиль, опустил стекло, заглушил двигатель. Ты была там, я знаю. Мои глаза боялись найти тебя там, и некоторое время я старательно отводил их в сторону, хотя заранее знал, что не смогу удержаться.

Я специально приехал сюда. Я старался ехать по правилам, хотя меня и раздражали медленные водители и неповоротливые пешеходы. Я терпеливо ждал на каждом перекрёстке, когда он загорится, этот зелёный свет, разрешающий ехать к тебе. Я знаю, ты не ждала меня.

Там сейчас - ты, там, за холодными стёклами, ты, ничего не чувствующая и ничего не знающая, ничего не понимающая девчонка, ты, моя нежная, моя ненаглядная, моя желанная женщина, преследующая меня тысячами своих лиц ежесекундно, ежеминутно, ежечасно, непрерывно, любимая и недостижимая мечта, где-то там сейчас – ты, что же ты делаешь там сейчас, счастье моё.

И глаза мои, вырвавшиеся из-под моего контроля, искали и находили его, ещё и ещё, сколько бы я ни сопротивлялся тебе, сколько бы я ни убеждал себя, сколько бы я ни плакал, сопротивляясь тебе, они смотрели туда, где светилось недостижимым счастьем и невозможно далёкой радостью, волнуя мужское сердце и ослепляя мужской разум, Твоё Окно


ВЕТЕР


Я бросил свой форд на обочине, я шёл сквозь толпу, намеренно выбирая встречные потоки людей, я заглядывался на идущих мимо девушек, вечно спешащих, вечно мимо, я не знаю, наверное, к своим любимым, я искал в их глазах что-то особенное, но что я в них искал, я не знаю. Нет, я знаю. Я хотел найти яркую, умную, ослепительную девушку, я хотел, чтобы она затмила собой все мои другие влечения, чтобы никто больше, никто, никогда не поселялся в моих желаниях и моих мыслях, чтобы сквозь строчки моих текстов не проглядывало больше ничьё имя, кроме той, что находится со мной. И чтобы она была рядом. Всегда. Я очнулся на Мосту. Ветер отрезвил меня


ГУБЫ И ЛЁД


Я припарковался возле универсама, осмотрелся - и увидел свой новый рисунок - я рисую лишь с натуры. Я зажмурился - мне давно уже не попадались сюжеты. Когда я открыл глаза, ничего не изменилось. Я вышел из форда, открыл багажник, достал планшет, обошёл автомобиль и вновь сел на водительское сиденье. Та девушка по прежнему стояла возле окна. И тогда я решился. Лишь бы она не ушла. Лишь бы она не повернулась.

Я водил карандашом по бумаге, ругая свою медлительность и нерешительность, и рисунок появился: Девушка и Окно.

Она назвалась Ольгой. Думаю, это ненастоящее имя. Мы зашли в кафе, я угостил её мороженым, потом мы пили соки со льдом, пробовали разные. Кусочки льда прикасались к губам. Это было похоже на поцелуи, лёд обжигал, а потом я ещё долго сравнивал эти ощущения: прикосновения льда и прикосновения женских губ.

Но она не поцеловала меня. Хотя мне очень хотелось - я кусал свои губы на обратном пути, но они всё равно требовали поцелуя


АПЕЛЬСИН


Наверное, она была обычной девушкой. Но мне казалось, что если бы она была в платье, она была бы ослепительно красивой. Суровые джинсы за все эти годы скрыли немало глубокой нежности и волнующей красоты, но мода есть мода, и она не хотела быть исключением из правил - уже давно не модно быть нежной.

Это было зимой. Она подошла ко мне в сомнениях и сказала:
- У меня сломался обогреватель. В комнате очень холодно.

Девчонке некому было пожаловаться.
- Пойдём посмотрим, - сразу отозвался я, и мы пришли в её комнату.
Я прожил в общежитиях в общей сложности восемь лет - пока учился в университете и аспирантуре. Не самый большой срок: многие мои знакомые никогда не знали, что такое отдельная квартира.
- Вечером починю, - пообещал я ей.

Я пришёл к ней вечером с паяльником и куском припоя в руках. Я надеялся раздобыть у кого-нибудь в общежитии канифоль, - её не было в магазинах, но потерпел неудачу.
- Что же делать, - спросила она.
- У тебя есть аспирин? - Я посмотрел ей прямо в глаза.
- Да. - Она покопалась в сумочке и дала мне целую упаковку.

Я взял одну таблетку, включил паяльник. Аспирин дымился, извергая лекарственные запахи, но вёл себя как обычная канифоль.
- Проведём испытания. - Я воткнул вилку в розетку, рассматривая краснеющую спираль, и обогреватель задышал на нас обоих так ожидаемым теплом.

Я поставил обогреватель посреди комнаты и направил его на постель.
Она улыбнулась, глядя на это, взяла меня за руку, поцеловала и шёпотом произнесла:
- У меня есть апельсин. Давай съедим его вместе. Хочешь?
Я хотел.

Это была прекрасная ночь


РАССВЕТ


Я приехал к ней вечером, она стрелой вылетела из подъезда и нырнула на заднее сиденье. Я рассматривал её милые глазки, пока она сообщала свои последние новости. Ах, она сбежала из дома на всю ночь, чтобы побыть со мной… Мы заехали в универсам, накупили соков и конфет и уехали за город. И там, под высокими звёздами, в одном замечательном месте мы остановились и разложили сиденья. И звёзды смотрели на наши обнажённые тела, заглядывая через стёкла. Если вообще где-то и есть истина, объяснял я ей, то только здесь, в наших объятиях и в наших прикосновениях. А ранним утром мы, обнявшись, встречали рассвет, и мне кажется, вместе с рассветом мы встречали счастье. И облаками летел на нас целый мир, я не знаю, жил ли тот, кто не испытал это. Мы расстались в слезах…

Это очень жестоко, проплакала она мне в телефон, показать, что такое счастье, рассказать, как оно устроено, даже дать подержать в руках. А потом отобрать и не оставить даже надежды.

Нет, отвечал я ей, я не хочу быть злым, я хочу дарить счастье, я хочу сам быть счастьем, я хочу быть всесильным и всезнающим, всепонимающим и всепрощающим, я хочу, я очень хочу…


ТАКИХ НЕ БЫВАЕТ


- Нет, - говорила она. - Нет, не отключайся. Я хочу ещё. Мне сегодня нужна ещё одна твоя сказка. Мне очень нужно. Мне плохо без твоего голоса.
Она вела себя как наркоманка.
- Девчонка, - я хотел казаться убедительным, но не знаю, как это у меня получилось. - У тебя зависимость, моя нежная, нам надо что-то придумать. Надо что-то делать. Я могу рассказывать ещё и ещё. Но ведь... Я хотел сказать: «Но ведь мы не можем быть одни против всего мира», но споткнулся. Потому что именно эту фразу однажды мне сказала другая девушка. Перед тем, как уйти. Навсегда.
- Ты какой-то бесчеловечный, нечеловеческий, почему ты всегда так поступаешь, что мне становится страшно, откуда ты такой, таких не бывает, - подумав, сказала она.

 Ты во сне называл имена, Николай Николай, - она разбудила меня рано утром, собираясь на работу. Очень странные имена. И мужские и женские. Кто они? Это твои герои?
- Какие имена, я не помню. - Я правда ничего не помнил.
- Расскажи мне о них. Кто такой Алкивиад, Николай Николай. - Ты раза три назвал это имя.

Она одевалась, красилась, любовалась на себя в зеркало, но внимательно слушала, пока я рассказывал ей о благородстве и гордости, о долге и предательстве, почёте и неблагодарности, гениальности и простоте. Я не мог себя сдержать и улыбался, когда рассказывал о хитроумных проделках, и к глазам моим уже подступали слёзы, когда я дошёл до описания его смерти.

- Нет, - сказал я. - Я тебе потом расскажу, как он умер, ладно? Сейчас достаточно будет сказать, что после одной из побед Алкивиад явился на Пир и застал там Сократа.
- Хорошо, дальше потом расскажешь, - перебила меня она. - Пора идти. Как ты можешь всем этим жить, Николай Николай. Я бы так не смогла. Хотя мне было интересно. И эту историю, которую ты упомянул - про его отношения с женой спартанского царя, ты мне отдельно расскажешь.
Я пожал плечами.

"...на его позолоченном щите не было никаких родовых эмблем. Только Эрот с молнией в руке". - Я размышлял, сумел ли бы я рассказать ей настоящую историю любви Алкивиада и спартанской царицы. Я представлял её, я представлял её себе такой, какой мог увидеть её гордый афинянин, я искал и находил места для их встреч, я видел их союзников и их врагов. Я представлял, я чувствовал, сколько волнений сопутствовало этому счастью. Я не был уверен, любил ли её Алкивиад, но я видел её, безумствовавшую, скучавшую по нему, узнавшую все Кошмары Любви, ожидая его.

Да, да, она любила его. Она любила его со всей силой, так, как могли любить только страстные спартанки. Его, Алкивиада, заставившего афинян заключить союз с аргивянами, элийцами и мантинейцами и даже уже изолировавшего спартанцев в самом Пелопоннесе, этих спартанцев, вечных врагов афинян. Его, ведущего афинян к победе, оговорённого, заочно осуждённого и приговорённого к смерти афинской демократией. Его, искавшего спасения у собственных врагов, у тех самых спартанцев, которых он чуть не разгромил, узнавшего, что значит изгнание, зависть, предательство и преследование. Его, которого убили собственные друзья, к которым он шёл, к которым он шёл открыто, к которым он шёл, чтобы помочь, чтобы спасти, чтобы предостеречь и научить. А они, его друзья, убили его. Они убили его стрелами, они, его друзья, которым он доверял.

- Сколько тебе лет, - спросила меня моя нежная. - Сколько тебе лет на самом деле, милый? Я прошу тебя, скажи мне. Ты не такой, каким хочешь казаться. Ты не можешь говорить так, как говоришь. Ни один из твоих сверстников не может так говорить.

Я улыбнулся ей и закрыл глаза


МОНЕТА


- Смотри! – я бросил монету. Монета поиграла, протанцевала свой обычный танец и показала нам двуглавую птицу.
- Орёл, - подсказала она.
- Орёл, - согласился я. – Монета падает только одной стороной.
- Но ты же знаешь, - хитро улыбнулась она, – всё, что произойдёт. – Ты же всё знаешь.
- Ну да, - улыбнулся я в ответ, - но я знаю даже больше, чем произойдёт. Я знаю, что может произойти. И вторую половину монеты, которая сейчас не видна, я тоже – знаю.
Она недоверчива посмотрела на меня.
- А если там второй орёл?
- Я бросил монету, любимая. И я знаю, что там, с другой её стороны.
- И я тоже - твоя монета?
Я не ответил, она помолчала некоторое время, переводя взгляд с монеты на меня, а затем обратно, опять на монету. И тут она поняла.

- Прекрати так играть со мной. Я так и знала, я так и знала. Я для тебя - очередной эксперимент. И ты изучаешь, какой стороной я сейчас упаду?
- Осторожнее, - подсказал я. - Я это уже знаю.
- Николай Николай! - прокричала она мне, - я не твоя монета. И все остальные люди - они тоже не твои монеты. И мир существует вовсе не потому и не для того, чтобы ты ставил над ним свои ужасные эксперименты.
- Что же в них ужасного, - возразил я.
- Только не говори опять "бедные, бедные люди".
- Не буду, - легко согласился я


ЛЮБОВЬ И ПРОВОЛОКА


- Я шёл по одной из центральных улиц этого города, - рассказывал я ей, - и ко мне пристал какой-то щенок с очень добрыми карими глазами и явно дружескими намерениями: ему казалось, наверное, что он обрёл хозяина. Он вертелся у моих ног, он бежал рядом, смело погавкивая на прохожих, да так рядом, что я на каждом шагу спотыкался об него.

Я пробовал идти быстрее, я пробовал отогнать его от себя, отталкивая его вначале руками, а потом уже и ногами, но он действительно был уверен, что теперь я - его настоящий хозяин, что я играю с ним, и не отставал.

Когда мы прошли так несколько кварталов, общество любвеобильного щенка с преданными глазами стало невыносимым. Тогда я остановился и посмотрел по сторонам в поисках спасения. Неожиданно я увидел у дороги длинную скрученную ржавую проволоку, поднял её, распрямил, обнял щенка, и, с трудом выдерживая натиск горячего языка, прикрутил один конец проволоки к ошейнику (на нём был ошейник), а другой - к ближайшему фонарному столбу.

Потом я прижался к щенку, погладил ему лоб, посмотрел в его переполненные счастьем глаза, изо всех сил обнял его, встал, повернулся и ушёл прочь. Он громко визжал, видя, что я ухожу от него. Я оглянулся несколько раз, уходя всё дальше и дальше, а потом он пропал из виду.

***
Мы молчали. Мы долго молчали. Молчал я, и молчала она.
- Твои истории любви неимоверно жестоки, - через некоторое время произнесла она


ТОЛЬКО СЛОВА


Я возвращался домой через парк, а на скамейке в парке сидела она. Сама Нежность. Я сел рядом, достал карандаш и планшет. Не знаю, сразу ли заметила она меня, но когда я стал смотреть на неё, не отрываясь, она повернула голову в мою сторону и произнесла вдруг ясным и чистым голосом, мягко и сердечно улыбаясь, словно знала меня тысячу лет:
- Будьте осторожны, молодой человек. Любовь, она не приносит ничего. Кроме кошмаров.
Затем она встала и ушла, не оглядываясь, и через десять минут мне уже казалось, что никакой девушки не было.

Остались только её слова