Гори, гори, моя звезда

        Я не любила свою мать, но испытывала чувство жалости к ней. Из-за жестокой болезни и по многим другим причинам она вела беспорядочный, тяготивший меня, образ жизни. В те периоды, когда на нее жестоко наваливалась шизофрения, она плотно занавешивала окна и заставляла меня штопать старые вещи, но, в основном, почему-то, -  это были чулки, которые она собирала на мусоре или принимала от соседей. После войны все жили впроголодь, очень трудно, и никого не могла удивить женщина, копающаяся на помойке. Отца своего я не знала. По рассказам бабушки – это был почтенный человек, сосланный в наши края перед самой войной, за неблагонадежность. А после войны он вернулся в Москву, к семье, по всей вероятности, не предполагая мое появление, а уж мое существование и тем более.
        Помню, что я всегда была предметом для насмешек и издевательств, уж очень странно я была одета. В сильные морозы я носила пальто, желтое в клеточку, с подкладом из ваты, завершением была крашеная когда-то в черный цвет, видавшая виды, лиса, которая крупными стежками была пришита к вороту пальто. Так этот самый воротник не давал покоя двум моим одноклассникам: один был из состоятельной семьи, но мерзкий ужасно, а другой такой же нищий, как и я. И эти два дурака отрывали мне эту паршивую лису. Не знаю, сколько бы это продолжалось, но у нас в классе была девочка, перед которой я преклоняюсь. Нет, она не дружила со мной, но, когда она узнала, что происходит с моим пальто, она своим непререкаемым авторитетом смогла повлиять на ребят в классе. И этим пакостникам была устроена "темная", у них в одежде во время "сеанса" оторвали все, что можно было оторвать. Я не помнила обид, я просто умела прощать людей. Даже тех, кто явно брезговал мной, имея в виду мой  подозрительный гардероб и мое происхождение. Хотя моя родословная с маминой стороны была отмечена княжескими титулами, но большевики сумели так всех запугать, что никто, не только мы, не вспоминал своих славных  и великих предков.
       Поддержка этой  девочки дала толчок для моей дальнейшей реализации. Оказалось, что я была прехорошенькой, к тому же обладала  красивым певческим голосом. Я думаю, это случилось потому, что у меня была душа. Я готова была петь круглосуточно, в моем репертуаре были арии из опер, романсы. Меня буквально прорвало. Мой ангел-хранитель, так я называла эту девочку, всегда внимательно и очарованно слушала мое пение и искренне радовалась моему  "пробуждению". Мои посредственные отметки не позволили мне остаться в этой престижной школе, и я оканчивала  обычную школу, где имела огромный успех, как солистка школьного ансамбля. Мой ангел-хранитель рано и неудачно вышла замуж, родила двух чудных дочурок, а позже, движимая романтикой, уехала со своей семьей на север страны. И у меня в жизни что-то получалось, что-то не очень. Дефицита общения не было, но люди были уже другие и отношения естественно были совершенно другими, потому что менялась я сама, становилась самодостаточной и уверенной в себе. Моя школьная неразделенная любовь Коля Собенков после школы поступил в высшее военное авиационное  училище. Встречая его, я сначала теряла сознание, затем, опомнившись, неслась ему навстречу:
- Привет! Собенков!
       И Собенков великодушно протягивал мне мизинец правой руки. Я трепетала от счастья, и ничего не могло меня огорчить, потому что мой внутренний мир, моя душа были богаче, а потому и щедрее и милосерднее. Окончив училище, Коля женился на москвичке, которая по сути своей была провинциалкой. Большие перегрузки в работе  военного летчика, разочарования в браке, постоянные скандалы в семье сделали свое дело. Собенков Коля умер от сердечного приступа, находясь дома в полном одиночестве, ему едва исполнилось двадцать семь лет. Гроб с телом Коли привезли в родной город. На кладбище при прощании, я разрыдалась у гроба и прошептала:
- Родной мой, дорогой мой, человек, если бы я была с тобой этого никогда не случилось бы… Думая иногда о своей жизни, о матери, я поняла, что своим безумием, навязчивой идеей устроить свою жизнь и выйти замуж, (она никогда не состояла в официальном браке), она сломала и разрушила мою ауру любви. Через три года после Коли ушел Василий, моя, опять же, неразделенная любовь, оператор студии телевидения, где я работала диктором на полставки. Телевидение делало свои первые шаги, все было в новинку, интерес был необычайный. Дикторы воспринимались населением как мифические герои. Сначала я работала ассистентом режиссера, а потом мне дали полставки мифической героини. Я работала и училась в институте одновременно, моя работа для меня была праздником. В будни, отстаивая  очереди в магазинах, я ловила на себе не очень восхищенные взгляды телезрителей:
- Боже, какая пигалица! На экране она смотрится гораздо симпатичнее.
        Работа меня захватывала полностью. Однажды мы готовили передачу о новом театре, я должна была взять интервью у Анатолия Казакова, руководителя Молодежного театра. Задавая ему вопросы, я элементарно с ним заигрывала, а он не замечал или не хотел замечать.
- Добрый день, Анатолий! Есть ли в Вашем спектакле  вакансии на женские роли? Как Вы оцениваете мои возможности, как актрисы? Как Вы относитесь к тому, что интервью у Вас берет молодая и симпатичная женщина? Хотите ли Вы оставить нашим телезрительницам хотя бы маленькую надежду? Дело в том, что наша разведка донесла, что Вы – человек неженатый. В какой компании Вы будете отмечать премьерный
успех спектакля? Я строчила как из пулемета, боясь, хоть что-то пропустить. А Анатолий вальяжно развалясь, покуривая, не собирался даже вникать в суть моих вопросов, он смотрел на меня и говорил, говорил:
- Благодарю за предоставленную возможность. Хочу сказать огромное спасибо администрации города за выделение помещения, за путевку в жизнь нашему театру.
- Мне кажется, мы с Вами учились в одной школе, не правда ли? – этим вопросом  он заполнил возникшую паузу, после чего продолжал:
- Мы репетировали на одном дыхании, Мне казалось, весь наш институт  не учился, все были на наших репетициях.
- Я смотрю на Вас и открываю для себя то, что у меня нет личной жизни. Я весь в театре! – эти его слова повергли меня в шок.
         Наивная и восторженная я восприняла это как комплимент, и даже, как объяснение в любви. Я просмотрела весь репертуар театра, присутствовала на банкетах, уезжала с Казаковым в Москву, где Олег Ефремов вручал нашему главрежу награду, документ о присвоении театру звания "народный". Я к тому времени была на шестом месяце беременности. Уже надо было оформлять декретный отпуск, а никто не знал и даже не догадывался о моем положении. Врач, увидев меня на приеме, с гневом произнесла:
- У Вас такая страшная эрозийная картина. О чем Вы думаете?
     О чем я думала тогда? Я боялась оставить свою замечательную работу, считала, что сразу ее потеряю. Я боялась отвлечься от Анатолия, потому что боялась сразу же потерять его. Он был очень деликатным и доброжелательным  по отношению к женщинам и часто, просто не мог им отказать. На днях он получил приглашение пройти годичную стажировку в Москве и, забыв обо всем и обо всех, кто его окружает, умчался в столицу. Я день и ночь думала и приняла  решение, важный разговор с Анатолием  у меня произойдет в Москве. Одолжила денег, на работе попросила отпуск за свой счет и полетела вслед за Казаковым. Опоздала я всего на два дня, у Анатолия начался роман с красивой полячкой. Я написала ему записку о том, что в Москве я оказалась случайно, проездом, и сообщала, что я беременна  от него и хочу рожать. Домой я уехала, так и не увидев отца своего ребенка.   Не смотря на свою всепрощающую методику поведения, я, несомненно, пережила стресс. Обратившись к врачу, я потеряла уйму времени, потому что вставала на учет, проходила  обследование. Первые же анализы повергли врача в уныние, она выписала мне направление в онкодиспансер для получения  подробного и точного диагноза. Я не воспринимала окружающих, и о чем они говорят, меня тоже не интересовало. Если я задумала и решила родить ребенка, я его рожу, чего бы  мне это не стоило. Меня мучила одна мысль: я теряю Казакова или уже потеряла. Я еще не понимала, что своим решением родить ребенка, я усугубила ситуацию, связанную с моим здоровьем…
       Господи! У меня родилась дочь! У меня родилась, моя Дашенька! Я такая счастливая! Коллеги мои – это маги и волшебники! Они все заботы обо мне и малышке взяли на себя: приданное для Дашки и телеграмму-поздравление для Казакова.
       А время летело неумолимо…
        Дашке уже три месяца. Нас опять положили на обследование, видимо опасались плохой наследственности. Дома хозяйничали друзья, коллеги. Выписали нас через месяц и доставили наконец-то домой. Как спокойно и хорошо дома. Квартира вся в солнечном свете, повсюду чудные игрушки и при этом сверкающая чистота. На утро не могла подняться, такая слабость во всем теле, ноги, словно не мои… Мой друг, моя дорогая Надежда рядом:
- Не вставай, я принесу Дашку, и ты покормишь ее в своей постели.
Что это с моей Надеждой, такой идеальной во всем? Мне невероятно трудно было поменять положение. Покормив, я в изнеможении свалилась:
- Надюша, вызови, пожалуйста, врача. Не могу справиться со своим состоянием.
       Я снова в больнице. Одна. Наконец-то поставили диагноз – воспаление легких, значит, мое предположение относительно покашливания, было правильным. Только почему я опять в онкодиспансере? Я приучила себя: ничего не анализировать. К вечеру мне стало хуже, пальцы рук меня не слушались…
      А время продолжало неумолимо лететь…
       Дашке уже девять месяцев, а я все торчу в больнице. Вокруг все те же лица друзей, коллег. Мне становилось все хуже и хуже. Несомненно,  это   рак со своими метастазами. Уже с трудом говорю. Попросила найти Казакова. Лежу, отвернувшись к стене. Пришла мать – олицетворение нищеты и безумия, в каком-то черном гипюровом платье, глаза светятся или слезятся. Вижу лица школьных друзей, тихо играет траурная музыка, слышу голос плачущей медсестры:
- Она так мужественно переносила мучения, ни разу не заплакала, только говорила, что обязательно выкарабкается, ведь дома ждет Дашка…
        Я поняла, что я умерла.