Ссора

Ирина  с шумом захлопнула дверь спальни и бухнулась на кровать, сердце учащенно билось, внутри всё кипело от злости, мысли путались: «Ну и шел бы  тогда к своей маме, раз она у тебя такая распрекрасная! Конечно, где же мне с мамой-то тягаться! – продолжала мысленно высказывать мужу Ирина. Перевернулась. Легла на спину, уткнувшись глазами в потолок, и мысленно передразнила мужа – «Ой, мама готовит вкусно.., у мамы всегда порядок на кухне.., мама плохого не посоветует…» Мама, мама…только и слышу каждый день. Зачем человек женился? Ну и жил бы со своей мамой… Всё, всё, всё, успокойся, Ирина, успокойся. Не стоит он твоих слёз. Нервные клетки не восстанавливаются, - вытирая слёзы, успокаивала себя молодая женщина, - всё, хватит, натерпелась, соберу вещи и уйду, пускай один живёт». Ирина повернулась на бок.  Взгляд упал на небольшую книжку, лежавшую на прикроватной тумбочке. Это был  сборник стихов, накануне подаренный подругой, но Иринка так и не нашла время почитать - положила на тумбочку и забыла. С обложки приятно улыбалось  лицо автора. Ирина протянула руку и, взяла книжицу. Стала рассматривать портрет  цветущей женщины на фотографии:
«Что улыбаешься? Хорошо тебе. Конечно, наверняка у тебя таких проблем нет. Вон, стихи сочиняешь, книжки печатаешь, а поддержать в трудный момент, посоветовать-то ничего и не можешь. Что, молчишь?  Хотя, постой, вот сейчас ради шутки открою на любой странице, это и будет твой ответ», - и Ирина открыла наугад сборник стихов и прочла следующие строки:
                «Непрочный мир стареет и качается.
                И чувствуешь ты с некоторых пор
                Пружину эту, как она сжимается,
                Чтобы однажды выстрелить в упор».
«Хм, неплохо сказано. Как тебя там?… Наталья Мурзина. Молодец Наталья. Понимаешь ситуацию. Небось, тоже у тебя не всё ладно по жизни-то бывает. А,  вот строчка, так прям про меня:
                «Неужели окончился он, наш роман без названья?»
Как я тебя понимаю! Мне тоже порой кажется - а может, и не было её, любви-то? Может, сама придумала себе принца? А он прискакал ко мне на белом коне, да только  не один, а с мамой. И теперь мы всю жизнь по маме сверяем.  А может бросить все и уйти, куда глаза глядят? А? Что скажешь?» Ирина листнула сборник,  и глаза наткнулись на строку:
                «Немного горек вкус у одиночества…»
Ну что же ты мне соль-то на рану, – заплакала Иринка, - сама понимаю.  Он у меня знаешь, какой хороший. Когда познакомились, он под моим окном красной краской  имя моё написал, цветы дорогущие дарил. А на «8 марта»  на центральной площади кричал во весь голос - «Люди, я люблю Иринку!». Разве такое легко забыть? – Ира захлюпала носом, вытирая слёзы, - Но ведь я тоже не железная, мне же обидно каждый раз слушать, что я его маме в подмётки не гожусь. Ну, вот сегодня, например, разорался, что рубаху его любимую утюгом сожгла. Но я же не специально, А он опять: «Вот моя мама…». Ну, и что, что его мама ни разу в жизни ничего не сжигала. Я что обязательно об этом должна знать? Да? - и Ирина опять открыла сборник стихов, ища поддержку:
                «Молчание бывает как спасение,
                Как тайный оберег. Оно не лжёт.
                Оно от рокового потрясения
                Непрочный мир собою бережёт».
«Значит, ты считаешь, промолчать надо было, да? Ладно,  допустим, я не права, - глядя на фотографию, рассуждала Ирина, - согласна, мама – это святое, и нечего здесь психовать. И рубашка вправду хорошая была, но зачем же обзывать «безрукой»? Вот он уселся в кресло на мои очки, я же его «беспопым» не назвала, я же его ласково – слоном. Ну, что  скажешь? Давай свои стихи, - и женщина зашелестела страницами книги в поисках ответа.
                «Сгоряча наговорил, сгоряча.
                И укор в твоих  речах неспроста.
                Что ж кручина затаилась в очах,
                Да молчание легло на уста?»
Ты, правда, так думаешь? Думаешь, он переживает о том, что накричал на меня? Да? Ну, Наталья не молчи же, ну же…, а вот:
                «Как мелочью расхожей, праздными
                Размениваемся словами…
                Но – слышишь! – эхо недосказанного
                Повисло зыбко между нами.»
Точно ты говоришь, порой  из-за всякой мелочи ссоримся. Может  вправду я «курица безрукая»? Что же мне теперь делать-то? У? Подскажи,  пожалуйста, Наталья. Дай совет, - Иринка опять листнула книжку:
                «Повяжу неторопливо я
                На головушку платок с бахромой
                Поплыву к тебе, любимый мой,   
                Как большая птица счастливая». 
Думаешь  выйти из спальни?  Думаешь, надо помериться?  Думаешь, он простит меня за рубаху?  Ладно, попробую» -  Ирина чмокнула книжку и положила на тумбочку. Тихонечко приоткрыла дверь в зал. Муж лежал на диване, прикрыв глаза. Услышав, что дверь спальни отварилась, он моментально сел и посмотрел на Ирину. Его  глаз, цвета неба,  были наполнены грустью:
-  Иришка,  ну хватит дуться, прости меня. Бог с ней с рубашкой. Не обижайся, зайчонок. Иди ко мне.
Иринка радостно уселась к нему на колени, обхватив шею руками:
- Да я сожгла-то всего ничего – один рукав. Слушай, а может обрезать  рукава и сделать рубаху с коротким рукавом, у? Такой летний вариант. Поносил  с длинным рукавом - теперь с коротким походишь.
- Да придумаем что-нибудь. Не бери в голову, солнышко.
- А хочешь маму твою попроведаем, у?
- У меня лучше предложении - ужин при свечах. Что скажешь?
- Чудно! – засмеялась Иринка, и крепко обняла супруга, – сейчас только одно важное дело сделаю, и займёмся ужином.
  Ирина взяла сотовый телефон и набрала сообщение для подруги: «Спасибо за подаренную книжку. Стихи просто супер!», и радостно побежала на кухню, где супруг уже что-то шумно доставал из холодильника.