Братья моего отца

Председатель колхоза Емельянов – Герой соцтруда, любимец Сталина, одним движением руки развалил семью моих дедушки и бабушки. Впрочем, не одна же их семья пострадала в те годы? Бывало и хуже, когда всех – под корень...
Мой дед, могучий кузнец, убежденный старовер, Леонтий Никитич, был невоздержан на язык, когда дело касалось несправедливости. Диву даюсь, как сумел он дожить в родных местах до 42 года. Вполне мог и раньше загреметь в Сибирь или Казахстан. Под песню «Едут новоселы, морды невеселы». Но: обошлось как-то. В 42 году, когда Красной Армии надавали по ушам под Харьковом, и фронт галопом покатился к Волге, власть лихорадочно стала сдергивать с крестьян последние рубахи – объявила новый военный заем. Разумеется, не обошли стороной и наше родовое гнездо. На общем собрании колхоза председатель с радостью сообщил, что каждый сознательный колхозник обязан купить облигаций на сколько-то там сотен рублей. Государственный рэкет к тому моменту окончательно утомил моего деда, о чем он и заявил всем присутствующим. Видимо, оратор он был неплохой, если вся запуганная деревенщина всколыхнулась... Председатель перемигнулся с уполномоченным, собрание свернули, а назавтра те, кто громче всех возмущался, получили своё.
«Броня» моего деда оказалась с изъянами. Военком не посмотрел на его годы, не посмотрел на восемь детей, и даже то, что он – единственный металлист на всю округу – к нему с ломаными железками таскались и за полсотни верст. Короче – уже через неделю рядовой Великанов осваивал ручной пулемет Дегтярева в доблестной дивизии Родимцева.
Дети остались при матери. И пошла метать их Судьба.
Старший – Федор Леонтьевич – угодил в лагеря за «колоски» - утащил что-то там съестное с фермы, где трудился, и незамедлительно отправился валить лес в Мордовию. Через пять лет вернулся.
Кряжистый, как и все его братья, хваткий, до работы жадный. Завел семью, всех своих детей заставил учиться.
Характерный для него момент: как-то я остался у него в гостях ночевать, и утром, за завтраком, мы разговаривали о том, о сём. Без скрипа (смазано!) открылась дверь и на кухню вошла красавица-кошка. Хвост трубой, усы вразлет. Сунулась к миске – пусто. Не подавая голоса, взглянула на дядю Федю. Тот, прихрамывая (на лесоповале ногу зажало бревном), подошел, налил из трехлитровки молока. Кошка деловито принялась с нами завтракать.
- Как кошку зовут, дядя Федя?
- Кошка, - пожал он широкими, чуть вислыми плечами.
Вы должны представить себе волжское «оканье», чтобы понять, как он ответил: «Кошка».
- Ну имя-то у нее какое-нибудь есть? Мурка там или еще как?
- Паня, какие могут быть имена у кошек? Это ж не корова, в самом деле! – искренне подивился он моему невежеству.
- Она в доме живет, вроде как своя, - гну я упрямо.
- «Живет», - передразнил меня дядя, - гуляет она, где вздумается.
- «Кошка, которая гуляла сама по себе» - мигом приходит мне на ум.
- Конечно, - нажимая на «о», отвечает, - и по кой хрен ей имя?
Не знаю, читал ли дядя Федор Киплинга, смотрел ли мультфильм с одноименным названием. Но кошкину суть ухватил своим умом – полудомашнее это животное и пользы от него - только что мышей ловит. Такой, крестьянский, сугубо практический подход ко всему, что его окружает.

Дядя Коля - один из шестерых братьев успел на войну. Призвали в 44-ом, и только в 53-м он вернулся домой. Любопытный факт: с первого же дня на передовой попал в поле зрения нач.штаба танковой армии П.Ротмистрова. Чем? Помочился на спящего "особиста", который накануне склонял его к "сотрудничеству с органами". Юмор такой: "Он хотел чтобы я с органами дружил, пусть и он тоже с моими органами дружит". Нач.штаба взял к себе веселого солдата водителем взамен убитого накануне шофера.
Знаменит дядя Коля и тем, что по возвращении принес председателю колхоза свои медали и "подарил" ему их со словами: "У тебя мало их, пес? На еще" - не мог простить ему брошенного в мясорубку отца.

Самый забавный из моих дядьев - Иван. Разговаривая с ним, постоянно ловишь себя на мысли, что перед тобой - артист Николай Черкасов. И внешность, и голосовые интонации - ну всё "черкасовское". На гульбищах обожает сыграть на гармошке и спеть частушки. Вроде б и мата в них нет, но такие похабные - диву даешься... Самая безобидная:
"деточка-конфеточка!
У тебя есть клеточка!
У меня есть попугай...
Ты мне эту клетку ... дай!"

В Перми проживает Егор. Вся семья в нем души не чает. Когда Егор дурачится, то выбирает для дуркаваляния объект. Упаси вас Бог попасть ему на язык - провалитесь под землю. Знающие его эту особенность в его присутствии ведут себя прилично. На Чусовой мы с Егором рыбачили. Подходит какой-то товарищ в хорошем плаще, со спинингом. Вежливо здоровается. Идет своей дорогой - на любимое, знать, рыбное место.
- Кто это, дядь Егор?
- Это директор нашего ЦБК.
- Ты, смотрю, и его запугал?
В ответ Егор лишь посмеялся. И то верно: не хвастлив.

Дядя Петя по прозвищу "Петрунча" - хитрец и тихий пьяница. По соседству с ним проживал Павел Локтев. Дружили с детства - погодки. Все было одно на двоих: баня, самогонный аппарат, покос... Только жены были разные. Знаменитая драка в Городце, когда со второго этажа ресторана вышвыривали милиционеров - дело их рук. На тот момент им было обоим за 60, и, разумеется, никто не верил, что вдвоем они одолеют наряд молодых, откормленных держиморд. Впрочем, ни Павел, ни Петр не настаивали на почестях и славе. Я их звал "Апостолы".