Падуанский петух

Художник Никита Лапушкин жил только водкой и творчеством. То беспробудно пил, то яростно набрасывался на работу. Между этими двумя ипостасями не было ничего другого. Мастерская его на чердаке четырехэтажного дома у метро Первомайская была завалена пустыми бутылками и холстами, на которых были изображены петухи. Лет восемь уже, как Никита писал только петухов. Чванливых птиц невероятных раскрасок он изображал в подсолнухах, у кормушки, на заборе, на насесте … На каждом холсте, на каждом наброске были петухи. И на подаренной мне картине тоже красовался лихой падуан – веселый красавчик, разгуливающий среди лопухов.
Нищета постоянно брала Лапушкина за горло. Должен он был всем и помногу раз. Продавались его картины плохо, и если вдруг случай ему улыбался, и удавалось сбыть хотя бы одного петуха, то Никита тут же устраивал банкет, который выливался в затяжную пьянку.
Однажды в гости ко мне зашел Григорий Каневский – известный московский барышник, специализирующийся на живописи. Увидал на стене картину, и надолго перед ней застыл. Сам я плохо разбираюсь в изобразительном искусстве, поэтому терпеливо ждал, когда же Гриша даст свою оценку. Наконец, Каневский оторвался от картины и повернулся ко мне:
- Я думаю, что Никита – все же гений… Но все же … Есть кое-какие сомнения.
- Гриша! Человек в нищете гибнет, никто его картины не берет… Жена из дома выгнала, а ты, зная, что он – гений, не хочешь помочь? Почему бы тебе не купить у него хотя бы пару картин?
- Что ты, Рома! Нельзя этого делать ни в коем случае! Ты можешь считать меня негодяем, циником, но я тебе так скажу: Никита пишет в будущее. А настоящий художник, тем более – гений – должен творить и жить в нищете. Если сейчас, вот сей день, он устанет от нищеты, захочет вернуть жену, и ради этого начнет писать картины, которые будут продаваться, то получится, что никакой он не гений. Так, мастеровой с талантом. Вот когда он умрет от голода или с перепоя, а после него останутся только эти бесподобные петухи, только тогда мы точно поймем – гений он или же обычный мазила.
Я потрясенно молчал. К тому же, мне было известно – Гриша через вторые – третьи руки успел за бесценок приобрести несколько полотен Лапушкина, и бережно их хранил в своем загородном доме.
- Мир жесток, Рома, к выдающимся людям. Ко многим слава приходит тогда, когда она им уже, по сути, не нужна… Есть, разумеется, исключения. Только они подтверждают правило.
- Послушай, Гриша, но как же так … Вы, искусствоведы, прекрасно понимаете, что Никита – большой художник, и не протянете даже руки, чтобы помочь погибающему таланту?
- Поверь, ни один из нас этого делать не будет. Иначе успешно торговать вот этими сокровищами будет невыгодно. Кстати, не хочешь мне уступить своего падуанца? – кивнул Григорий на картину.
- Господи, да как же так…
- А вот так, Рома! – вдруг жестко проговорил Гриша, - вот так! Коли понес свой крест на Голгофу, то изволь на нем быть распятым! И желательно, чтобы при этом твое перекормленное пузо не свисало до колен! А не хочешь – отправляйся малевать портреты богатеев. Будешь и сыт, и пьян, и при деньгах. Да только место свое в ряду Мастеров можешь забыть! Думаю, и Никита это прекрасно понимает. Так-то.
Никита умер в Смоленске, куда его пригласил сокурсник на юбилей. Там же и был похоронен – бывшая супруга категорически отказалась заниматься его проводами. Через пять или шесть лет со дня смерти Никиты, в Лондоне, на аукционе Сотби, были проданы первые две его картины. Цифры были такие, что их с лихвой хватило бы на покупку «Роллс Ройса». И еще домика в на побережье Испании. Где Никита Лапушкин ни разу в жизни не был.
Каждое утро меня встречает в гостиной падуанец. Уже не раз за него назначали цену. Я не отдавал. И не отдам. У памяти нет стоимости.