Письмо для Ромодановского

На поминках Тихона Акинфиевича, Тайного советника четвертого класса, или, если по новому, то действительного статского советника в отставке по естественным причинам, присутствовало много народу. Столы настолько ломились от яств, а свечи на них горели так ярко, хотя как же им не ломиться и не гореть, когда прошел слух что сам бывший Царь Московский, а ныне сами знаете кто, должен прийти, проститься с усопшим, что входивший в дом покойного не сразу понимал, - веселиться ему али плакать.
Входящего встречала заботливая вдова, которая не знала в лицо ни одного гостя, и чтобы как-то ориентироваться, просила каждого входящего представиться. Увы, старушка к пятидесяти годам стала страдать дефектом речи, поэтому многие гости не сразу могли уяснить, что от них хотела эта "полоумная старуха". Зато дефектом памяти она не страдала, и сразу приметила, что гости-то в основном именитые: тут тебе и статские советники аж пять штук, и капитан-командоры, кажется трое, двое шаутбенахтов, один из них должен зачитывать последнее письмо покойного, который же из них, наверное тот, что не в мундире, хотя какая разница, когда прожила почти полвека, еще был обер-штер-кригскомиссар, очень щедро давший вдове на содержание, да и который целиком и полностью оплатил счета по погребению и банкету, и некий Иван Федорович, который более ни как не представился, из чего вдова сделала вывод, что субъект не при чинах, и вообще прибежал на огонек, что ж Бог ему судья. Остальных гостей перечислять, пожалуй, не будем, достаточно сказать, что парочка чинов была и третьего, и второго, и даже один первого класса. В ожидание безымянного гостя, Петра Алексеева, который так и не пришел, решили зачитать последнее письмо навеки ушедшего, о чем и попросили шаутбенахта, единственного из военных, кто был не в мундире.  Тот, с большой неохотой, развернул листок и командирским тоном, но по слогам, начал читать, написанные старческим почерком косые строки. Из них следовало, что большей половине присутствующих надлежало бы делать доклады не в высоком присутствие, а наивысшем, что господин обер-штер-кригскомиссар "большая свинья, шулер и вор", и, что было бы просто замечательно, если бы некоторые статские советники побретировали бы друг на друга, а не на невинных людей! Это был самый настоящий фурор. Еще не на одном поминальном вечере так не смеялись. Любой комедиант ломал бы себе пальцы от зависти. Не смеялся только один человек, неназвавшийся Иван Федорович, фамилия чья, по мнению оного было очень нескромна в элитном обществе. Старательно законспектировав письмо, он, незамеченным, тихо удалился в свою секретную канцелярию.