Побег. Часть 2

В квартире у Цыли было просторно и уютно.
- Знаешь, - сказал Юрочка тихо, - я много думал о тебе.
- И боялся позвонить, - язвительно заметила Цыля.
- Да, и боялся позвонить. Я подумал, что если ты и есть, та единственная, которую я ищу, то мы сможем говорить на любые темы, даже самые сокровенные.
Цыля потеплела. На его искренность невозможно было равнодушно реагировать, но она была осторожна. Говорить можно много чего, только где это все на деле?
Она настороженно молчала.
- Знаешь, я в последнее время часто думаю о Боге. Мой брат рассказывал, что как-то евреи попросили Моисея или еще какого-то пророка обратиться с вопросом к Богу и сказали: Пойди, спроси Своего Бога. А пророк, получив ответ от Бога, отвечал им : Господь, Бог Ваш говорит…ну, то-то и то-то… не помню о чем шла речь. Но это не важно, важно то, что они сказали ему – спроси Своего Бога, а он им сказал, что это не мой Бог, а Ваш! Понимаешь?
- Не понимаю, – зло ответила Цыля.- Чего ты привязался с этой темой. Давай поговорим о чем-нибудь другом. Меня тут и так уже достали. Вон тут, вчера - иду по улице. Подходят молодые ребята, на майках звезда Давида и надпись : «Евреи за Иисуса». Я думаю, вот бедалаги, все мечутся и мечутся. Вы уж определитесь, либо вы евреи, либо вы за Иисуса. А то смешали все в одну кучу. Хитрованы. Хотят и нашим и вашим. Чисто еврейские штучки. Да… И ты туда же? Ты про какого Бога говоришь?
- Бог один. И у евреев всегда был только один Бог – еврейский.
- Ну слава Богу, – а то я думала, ты тоже как эти…
- Понимаешь, Цыля. Я не договорил. Евреи не хотели признавать, что у них есть Бог. Они хотели оставаться как бы в стороне. А пророк их уличил, он сказал, что признают они Бога или нет, но Он ИХ Бог, понимаешь? Признаешь ты Бога, или нет, но ты, как еврейка, все равно принадлежишь Ему, понимаешь?
- Ну, ты утомил, Юрка. Ну правда, ну чего ты заладил, Бог, Бог. Ты что в школе не учился? Книжек не читал? Бога нет!
- Да это ты книжек не читаешь. В курсе, что во всех учебниках советских, особенно по истории, половина вранье? Ты че, и вправду веришь, что произошла от обезьяны? Такая прекрасная еврейская девушка с большими обезьяньими глазами?
- Слушай, сейчас пойдешь домой. Ну, не знаю я, не знаю. Может он есть, а может и нет. Когда мы все помрем, тогда и узнаем.
- Знаешь, - когда я прочитал твое объявление, я загадал, что если ты и есть моя единственная девушка на свете, то ты будешь говорить со мной о Боге.
- Ну хорошо, - скучающе отозвалась Циля, - давай говорить.
- Значит ты все-таки хочешь быть моей единственной девушкой? – заулыбался Юрочка.
Цыля приблизилась к нему и долго смотрела в его глаза, куда-то в глубину, в ту недосягаемую глубину, где может быть живет это странный Юркин Бог.
Они очнулись от того, что кто-то резко позвонил в дверь.
- Мама. Всегда она не вовремя.
Цыля неохотно поплелась к двери. Это был сосед, он передал какой-то сверток. На нем было написано : Цыле Гольд и адрес. Отправитель указан не был.
Они открыли посылку, из которой выпала коробка конфет и записка: «Цыпленок. Приеду через неделю. Целую. Твой Яша.»
Цыля смущенно улыбнулась. Это мой брат, двоюродный.
Юра все понял. Он неслышно вздохнул и угрюмо побрел к выходу. Он все понял, он как-то удивительно разгадал, что она врет. Цыля хотела его удержать, но ее раздирали сомнения. Зачем ей все это? Этот странный парень, зачем-то мучивший ее разговорами о еврейском Боге. Ей было абсолютно все равно, есть он этот Бог или нет. Она не могла понять, почему, если она еврейка, то обязательно должна верить в Бога. Нонсенс, -заключила она и открыла дверь.
- Ну, ты не пропадай, Юрочка, – постаралась улыбнуться она.
Он придвинулся к ее уху и тихо тихо прошептал, – Я буду думать о тебе.
Цыля закрыла дверь.
Ее сердце колотилось быстро быстро. Ей дико хотелось плакать, просто выть.
Ну почему, почему я такая дура? Зачем все это? – металось в ее голове.
Потом она как будто вспомнила, что Бога нет и тихо сказала – Бред.
Это было ее последнее слово, последний приговор, который она вынесла этому симпатичному странному парню. Это было строгое и горькое решение для нее самой, крушение ее надежд на побег. Побега не предвиделось. Она сама закрыла дверь своей тюрьмы и должна была еще долго отбывать наказание, под названием «бесцельная жизнь» в своей одиночной камере с табличкой «душа».
Дни проходили, годы пролистывались, как листки календаря. В жизни Цыли то появлялись новые люди, то исчезали. Много было разговоров, много было приятных и неприятных мгновений. Порой ей казалось, что она бесконечно счастлива, но через некоторое время она вдруг понимала, что все это были лишь иллюзии.
Так прошло около пяти лет.
В один обыкновенный вечер раздался телефонный звонок. Цыля взяла трубку и промямлила свое привычное: «Да, ма, але».
В трубке кто-то кашлянул и давно забытый тихий голос, немного картавя произнес:
- Привет, Цыля, не помешал?
- Привет, а с кем я, простите, разговариваю?
Она узнала его, но сознание как-то не позволяло поверить, логика мешала ей поверить.
- Это Юрочка, еще помнишь?
- Привет, - снова как-то растерянно протянула она. – Какими судьбами?
- Я тут в Москве, приехал на пару недель к брату. Может увидимся?
- Да. Давай. Завтра, вечерком… Нет в пятницу. Нет…
- Цыля, я просто хотел сказать тебе, что я … знаешь, я дурак, я … Я ведь все эти пять лет живу в Израиле. Я все время думал о тебе, особенно, когда бродил по Иерусалиму, я хотел тебе показать каждый закоулок, все что я узнал и для себя открыл. Я хотел показать тебе, как прекрасен Израиль. Страна молока и меда. Мой брат не врал. Библия… - тут он осекся… - Цыля, я очень тебя люблю. Ты очень нужна мне. Ты меня слушаешь?...
Она молчала. Да и что она могла еще сказать. Эти слова про Библию больно ужалили ее, словно вернули в тот вечер, когда они так нелепо расстались. В ее душе бушевал протест, она не хотела слышать ни о каких библиях, ни о каких богах. Она только хотела, чтобы это мальчик, с густыми кудрями и длинными предлинными ресницами был около нее, и чтобы они были вместе, и никогда не расставались, и чтобы у них было всё как у людей, дети, работа, дом. Она не хотела его ни с кем делить. Она не хотела думать ни о каких высших силах. Она просто хотела его любви, просто хотела быть его женой.
- Прости меня. Я наверное полный идиот. Я почему-то втемяшил себе в голову, что ты моя единственная девушка на свете и я живу с этой дурацкой идеей все эти последние шесть лет. Ты хочешь уехать со мной?
Она молчала. Она была не готова решать и он это понял.
- Хорошо. Я еще буду в Москве 9 дней. Вот мой телефон… - он продиктовал ей номер. – Цыля, не отталкивай меня, пожалуйста, я думаю, Бог сделает нас счастливыми.
Она больше не могла слушать этот бред, с грохотом она шарахнула трубку на пол. Что-то щелкнуло. Трубка треснула.
Цыля плакала. Плакала как тогда, в их последний вечер - долго и навзрыд. Она и сама не понимала толком, почему она так горько плачет. Может быть, потому что очень любила этого парня с тихим голосом, а может быть, вдруг возненавидела этого невидимого Бога, который стоял между ней и ее мечтой? Она не могла себе ответить. Она просто очень устала за все эти годы душевного одиночества от пустоты и бессмысленности своего существования. И никто, ни родители, ни друзья, ни знакомые – никто не мог ответить на ее вопросы. Ни кто не мог ей помочь.
Она села на диване, выключила свет, и прикрыла лицо руками. Глаза немного жгло, должно быть от соленых слез.
Вдруг ей стало очень легко, и она стала медленно шевелить губами:
«Барух Ата Адонай, мелех ха олам…»
Она сама не могла вспомнить, откуда она знала эти слова. Они выплывали откуда-то из подсознания легкой струйкой воздуха… «Ашер кидшану эль ядей…»
Да, это была шаббатняя молитва. Откуда она взялась в ее голове? Перед глазами вдруг слабо всплыло очертание стола, на нем свечи, хлеб, бокалы с вином. Бабушка в белом платке стоит перед свечами и что-то произносит, дедушка, мама, папа. Все склонили головы. Это было очень, очень давно. Казалось так давно, что она просто не могла этого помнить, но она помнила.
- Господи, если ты есть, не оставь меня, помоги мне решиться. Ты знаешь, что я хочу быть с ним.
Она бессильно опустила голову на подушку и тут же уснула.
Утром она почувствовала что-то странное в своей груди, что-то новое … Это была надежда.
Цыля летала по улицам, словно птица. На работе дела шли как нельзя лучше. Даже сослуживцы обратили внимание на ее странную восторженность. Никто, да и она сама, не знал причины этой ее радости. Но дни шли. А ничего не происходило.
Звонить Юрочке в те 9 дней она не решилась. Она загадала, что если Бог есть, то Юра сам даст о себе знать, если он ее действительно любит и если она действительно единственная девушка на свете, предназначенная для него.
Прошло еще полгода. Но ничего так и не изменилось. Цылина надежда чахла, как цветок без воды.
- Дурилка. Бога нет, нет Бога, я ж тебе говорила,- ругала она себя и плакала.

Однажды утром, идя на работу, она как обычно заглянула в почтовый ящик. Там лежал большой зеленый конверт. Она открыла его, гурьбой посыпались фотографии, много фотографий. Цыля присела на корточки и стала их торопливо собирать. Это были виды Израиля и Иерусалима. Город в песочной дымке, мелкие домики плотно приклеены друг к другу. Где-то по середине золотой купол. Она спешила на работу, быстро затолкала фотографии с сумочку и бегом спустилась вниз, потом в метро, выход, переулок, проходная, часы… 9-ти еще не было. Не опоздала.
Весь день она была в каком-то странном возбуждении, никак не могла понять, то ли она рада, то ли нет. Ей что-то предстояло. Это было ясно.
Едва дождалась обеда и побежала в кафэшку, расположенную недалеко от работы, села за столик в углу и разложила фотографии.
Это были просто виды Израиля. Тот, кого она надеялась на них увидеть, словно спрятался. Да, он действительно стоял рядом, потому что он делал эти снимки. Это был парень с густыми черными кудрями и тихим нежным баритоном, и который немного картавил. Она улыбнулась. На фотках было много солнца, вернее слишком много солнца, потому что на всех снимках было как будто марево.
Но одна карточка была тверже остальных, это была открытка. На ней стоял молодой мужчина в белом, расшитом золотыми ивритскими буквами Таласе. Он весь излучал свет. А внизу была надпись: «Я - пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. Ионанна 10:11»

Цыля слегка улыбнулась. Это наверное Иисус. Только непонятно, ведь Юрка все время говорил о евреях. Причем тут Иисус? Но это ей было уже все равно. Иисус, так Иисус.
Главное – Бог есть, и он услышал меня, – думала она.

Она перевернула открытку: « Дорогая моя, любимая, Цылечка! Я много думал о тебе и молился. Прошу тебя, будь моей женой. Твой Юрочка.» И маленькая смеющаяся физиономия рядом.

Она ехидно улыбнулась, но это было просто по привычке, потому что она всегда была чем-то недовольна.

Теперь ей надо было решать. Либо она опять закроет приоткрытую дверь и останется как старуха из сказки Пушкина у разбитого корыта, либо будет счастлива. Она на минутку подумала о том, что возможно жаркие споры по поводу Бога возгорятся с новой силой, и уж тем более надо выяснить, причем тут Иисус, но ее радость затмевала все опасения.
Наконец-то она могла сбежать из своей одиночной камеры. Наконец-то она почувствовала, что она еврейка, которая скоро поедет на родину, туда, где ее ждет парень с огромными карими глазами и необычно длинными ресницами. Она готова была принять все, чтобы только быть с ним.

На мгновение что-то больно кольнуло в ее сердце – это был страх. Страх, что все это очередной самообман и детские фантазии.

Но ее взгляд снова упал на надпись : «Я – пастырь добрый». И что-то многообещающее было в этих словах и очень хотелось верить, что это правда, хотя ее душа еще была как нераскрывшийся бутон подснежника, которого только коснулся первый весенний луч, и который был еще очень нерешительный, но все же отважный.