Мародеры

В деревне рабочий день начинается рано - одновременно с восходом солнца. С утра надо накормить скотину, вытопить печь, поставить в нее чугунки   с картошкой; опять же выгнать скотину на пастбище,  да и многое другое, без чего заведённый распорядок вещей может легко нарушиться.

 И если сам ты можешь потерпеть и поваляться без завтрака, то всякая домашняя живность на это никак не согласиться. Петух сорвет горло, в очередной раз возвещая зарю, свиньи будут визжать до остервенения так, что соседи обязательно об этом упомянут при встрече. А корова изойдет слюной, тоскливо мыча и поглядывая сквозь щели в сарае.

 Прохор очухался только к десяти часам. Сквозь окна, подоконники которых были сплошь уставлены горшками с цветами, било яркое солнце. Птицы уже устали щебетать и радоваться жизни и потихоньку замолкали, предчувствуя полуденный зной. Прохор свесил ноги с кровати, пытаясь хоть отчасти вспомнить вчерашнее. Но поняв  бесполезность этой затеи и придерживая одной рукой кальсоны, направился к ведру с водой.

    Привычной кружки с отбитой эмалью рядом с ведром не оказалось. Тогда он склонился над ведром  и, придерживая спадающие волосы, начал пить.  На поверхности воды отразились черты его лица: припухшие веки, от которых разбегалась густая сетка морщин, трехдневная щетина на дряблых щеках и губы, трубочкой тянущиеся к живительной влаге. Прохор утолил жажду, вытер капли с подбородка, оглядел избу, встретился с укоризненным взглядом Спасителя на иконе в красном углу, после чего поспешно отвернулся.

    Судя по всему, хозяйка уже успела сбегать в магазин. На табуретке, возле окошка с ажурной занавесочкой, лежала сетка  с шестью буханками свежего хлеба. Зная, что ничего путного он не заслужил, и что под полотенцем на столе кроме стакана молока, вчерашних засохших оладий и пары кислых огурцов ничего не будет, Прохор отломал горбушку, втянул носом аромат еще горячего хлеба и пошел во двор.

   Услыхав бряцанье дверной щеколды, куры вразвалку кинулись к нему навстречу, ожидая подачки. Но Прохор поддел ногой обнаглевшую бройлерную толстуху, и остальные ее подруги замерли в туповатой нерешительности. Оглядывая двор, заваленный всяким барахлом: от никудышного колеса до целой кучи дырявых ведер, он начал понемногу размышлять о плане на день. Пить было нечего, оставалось одно – работать и еще раз работать. Только вот спешить не хотелось. Его внимание привлекали пчелы - они  ровно гудели в кроне огромной липы. Прохор бесхитростно пофилософствовал про себя по поводу хорошего цветения и не менее хорошей зимовки пчелиных семей и сделал приятный вывод о том, что меда в этом году должно быть много.

Его мечтательное настроение прервали причитания супруги. Она направлялась в его сторону с деревянным колышком в руке, из чего следовали весьма малоприятные обстоятельства.
- Ах ты ирод проклятый, чтоб тебе света не видеть как ты эту горелку пьешь! Сколько  раз говорила тебе, обрежь доску под воротиной в хлеву …
Прохор принял воинственный вид, насколько это было возможно стоя в одних кальсонах,  без пуговицы в ширинке. Жена остановилась, активно жестикулируя палкой в воздухе.
- Если  я эту доску обрежу, - рассудительно начал Прохор, - то дерьмо из хлева всю дорогу зальет.
- Убирать надо вовремя, а то зенки выпучат и шляются по деревне один за другим.
- Ты что, старая, накинулась с утра пораньше? Я тут собираюсь крышу подлатать, пока дождей нет, а ты мне весь настрой на день портишь.
И он для пущей убедительности махнул рукой вверх. Как бы в доказательство, из-под съехавшего с места куска шифера показалась голова наглого  воробья-первогодка и тут же спряталась обратно.
- Ходит, людей не срамясь. Пока ты свою репу чешешь и думаешь, где опохмелиться, Жорка как раз ноги о ту доску и поломал.

Благодушное настроение мигом слетело с Прохора. Для селянина потерять кабанчика в разгар лета - трагедия. Кормов полно, веса он ещё толком не набрал, хотелось бы подержать до поздней осени, когда и хранить свеженину проще. И как назло посадили кормовой свеклы в этом году на пол - огорода, куда её теперь девать?
Всунув ноги в резиновые сапоги, облепленные навозом и глиной, Прохор направился в сарай, а за ним, семеня и пуская слезу, жена.
- Открыла я воротину, а он как чумной прыгнет оттудова, да неудачно. Брюхом зацепился за доску, а потом мордой вперёд сунулся, аж всё слышно было… Косточки бедные хрустнули…
Жорка, уже ладный поросенок, лежал недалеко от хлева, на остатках прошлогодней соломы и белесыми глазками смотрел на хозяев. Попытка подняться ему не удалась, он обречено хрюкнул и временно притих. Несколько мух село на его чёрную подпалину, несимметрично размещённую природой только с одного бока. Подпалина плавно переходила в такое же чёрное, но уже от въевшейся грязи, брюхо.

Вообще-то у него существовало и полное имя. Когда его только купили на свиноферме, приехала дочка с внуками. Старшая внучка, Катя, сразу влюбилась в розовую и забавную хрюшку и начала ее обхаживать, угощая конфетами  и печеньем. Она же и дала ему имя, в честь не менее любимого актера Жеррара Депардье. Катя даже пыталась дрессировать животное, уверяя, что свиньи гораздо умнее собак и даже чем-то схожи с человеком.

Никто, конечно, не стал звать его таким чудовищным образом. Для скотины в деревне иметь больше двух слогов в своей клич¬ке считалось непристойным. «Жорка» подошло в самый раз. Поросенок рос, радуясь жизни в меру отпущенных ему возмож¬ностей, пока в  такое прекрасное утро не зацепился за эту роковую доску. И вот он лежал, в ожидании дальнейшей участи.

-Будем резать, - решительно изрек Прохор, после того как глянул на неестественно выгнутые передние ноги.
- Жонка, грей воду, ищи ножи, у Степана спроси, был у него хороший тесак. А я пойду, народ и поскликаю, одному несподручно, да и весу в нем пудов пять точно будет.

Прохор нервно  затеребил пальцами штанину.
- Портвейну бы какого, хучь самогонистого, а? Люди все ж помо¬гать будут, от делов отрываем.
-Поищу уж, ладно. Ты только Курю не зови, он здесь так нара¬ботает, потом силком со двора не спровадишь.
-Как уж получится, сейчас кто на покосе, кто на ферме, еще найдешь ли кого.

Лизавета прихватила из дому платок, прикрыла им волосы и пошла по соседям делиться горем и спрашивать подходящий инструмент. Тем временем Прохор одел рабочую спецовку, растопил печь и нашел двух помощников. Курю, собственно, искать и не пришлось. Тот сидел на куче дров, курил цигарку и хворостиной стегал по голенищам.

- Коза сбежала, зараза, мать ее за ногу. Ищи теперь ее, будто делов боле нет.
- -Вернется, где-нибудь в малиннике балдеет, - успокоил его Прохор. -Помощник нам нужен, кабанчика резать, нездоровиться ему.
-О, это дело, я сейчас, - явно обрадовался такому предложению  Куря, - домашним сообчу, пусть сами свою дуреху ищут.

Приготовления были скорыми. Прохор заточил ножи на наждачном круге, но Куря притащил немецкий штык, сохранив¬шийся еще от первой мировой.
-  Глянь, вот этим и колоть будем! Пусть помрет, как в бою, от орудия  интервентов.

Хозяйка засомневалась в режущих качествах штыка. Но Куря с полным знанием дела убеждал всех.
-Во-первых, не твое это бабское дело. А во-вторых, нам его сначала кольнуть надо, а потом уже разделаем, там и твои игрушки пригодятся.
Прохору пришлось согласиться, рука у него сегодня
была нетвердой. И, к своему стыду, до сих пор он ни разу не резал самостоятельно скотину, все звал на помощь соседей. Куря я в этом щекотливом вопросе должен был играть главную роль. И он это чувствовал. В голосе появились командирские нотки:
-Пошли, хватит лясы точить.

Зяблик, еще один приглашенный помощник, с намеком напел:
-Выхожу я из тумана, а в кармане два стакана...
- Не мужики, с начала на тот свет болезного отправим, а потом прило¬жимся как следует, - заперечил  Прохор, как хозяину ему полагалось больше всех переживать за исход дела.

Компания зашла в сарай. На земле, в окружении настила из соломы, уже лежали доски, обмытые водой и готовые к приему свиной туши. Жорка испуганно хлопал короткими ресницами и косил маленькими свинячьими  глазками в сторону неприятной компании. Прохор, глядя на недоростка, еще раз обра¬довался, что должность свиноубийцы принадлежит не ему.
-Может, штык подточим получше? -Поинтересовался он.
- В хирургии инструмент специально не очень острый, чтобы заживало быстрее, - вставил Зяблик.
-Так то в хирургии, на кой нам ляд, чтобы заживало, один хрен на сковородку ляжет.
Под стрехой носились неугомонные ласточки, снабжая обитателей своих крепостей насекомыми. В лучах солнца, падающих сквозь дыры в крыше, плавали мириады пылинок. Наверно и Жорка хотел бы стать вот такой пылинкою и кружиться в теплом воздухе, не переживая за свое бренное существование. Но судьба позволила ему стать поросенком, жить в темном и сыром загоне, и только  в редкие минуты получать возможность увидеть настоящий мир, с деревьями, травой и таким удивительным небом.
Но сейчас ему было не до красот, которые лежали перед ним, как на ладони. Угроза от этих людей была очевидна. Он рванулся в противоположную сторону, в угол, но передние ноги не слу¬шались, а задние лишь вырывали яму в вековом мусоре, так что пассивное тело просто содрогалось на месте от резких движений, и он мордой зарывался  землю.
Держи за ноги, а лучше садись сверху, - скомандовал Куря.
Он взял штык за неумело прикрученную рукоятку и острием наметил точку, в которую следует наносить удар.
-Сейчас мы тебя успокоим, не боись.
Удар получился несильным, да и неточным. От боли животное прыгнуло сразу на полметра в сторону, разбрызгивая кровь по сараю, все начали нервничать, визг подталкивал к более решительным действиям.
- Коли еще, - посоветовал Зяблик.
Тут Прохор вспомнил, что жена просила собрать кровь в мисочку, для кровяной колбасы.
-Пошел ты на хер со свое кровянкой, видишь, ни фига не получается. Говорили же, тяпнуть надо сначала, оно б тогда само в нутро ему пошло.
Они вновь оседлали кабанчика. Куря всадил штык еще раз, провернул его в этот раз по науке. Однако, как ожидалось, кровь из раны не хлынула, а потекла тоненькой струйкой. Выходило, что сердце оставалось целым.
-Черт побери, - Куря трясущимися руками пытался скрутить козью ножку.
-Возьми нормальные, - Зяблик протянул «Астру».
Покурили. Жорка умирать отказывался категорически. И тут Зяблика осенило. Он заметил прекрасную перекладину поперек сарая и предложил:
- Давайте устроим казнь через повешение. Еще никто, наверняка, такого не делал. Это ж какая честь ему выпадает, как великомученнику прямо.
-А что, оригинально, оригинально, - согласился Куря.
Хозяин попробовал усомниться в целесообразности тако¬го способа, но его уже никто не слушал. Быстро достали веревку, перекинули один конец через перекладину, а второй - петлей затянули на шее у несчастной жертвы. Когда начали тянуть, кабанчик опять засучил ногами, но тело вскоре оторвалось от земли и беспокойно задергалось в воздухе, вместе с мириадами таких маленьких неприметных пылинок.

И могло показаться, что мечта Жоркина исполнилась. Он почти полетел, и перед его глазами кружилась земля , и сам он стал таким невесомым как воздушный шарик. Но то ли от страха, то ли по причине естественной реакции организма, начались испражнения, тоненькая струйка полетела во все сто¬роны, и под конец просто потекла по грязной  Жоркиной ноге.

- Бахчисарайский фонтан иссяк, - резюмировал Зяблик.
Тело, казалось, уже затихало. Но веревка заскользила по голове кабанчика и, сдирая кожу с ушей, отпустила свою добычу. Жорка копчиком шмякнулся на родную землю, внутри его опять что-то хрустнуло, и он неуклюже завалился на бок.

Скотина, и та за жисть цепляется, - мудро заметил Куря.
Ну уж ничего, он почти готов. Неси бутылку, расслабимся и будем смолить.
Жорку положили на доски. Слабые конвульсии не позволяли ему покинуть последнее пристанище в этой жизни.
После выпитой водки народ повеселел, все стало видеться не таким удручающим. Подошла Лизавета.
Визгу наделали, не могли по - толковому справиться?
В любой работе интерес должон быть, а без интереса работа - каторга, -продолжал мудрить Куря. - Ты вот платок красивый  повязала, потому как у тебя интерес к нам имеется. А без интереса в жизни ходили бы люди в лаптях и теми же лаптями щи хлебали.

-Тьфу на вас, окаянные. Полдня прошло, а вы еще и не начинали.
Получив стимул от Лизаветы, собрались смолить кабанчика. Но выяснилось, что бензиновые лампы никуда не годятся; они никак не хотели разгораться, только тупо и безнадежно сипели, пуская огненную струю, и тут же гасли. Пришлось просить у соседа Сычева газовый баллон с форсункой.
Тот явился и сам, добродушной и неуклюжей фигурой придав значимость происходящему.
-Вы что, с ума сошли, смолить в сарае? А если искра, не успеешь
и ведро найти.

Пришлось вытаскивать помост с возлежащим на нем Жоркой во двор. Его туша пару раз колыхнулась и снова затихла, напос¬ледок что-то прохрипев.
-Да ну его, он уже так, без сознания, - заметил Зяблик.
-Оглушить бы, оно как-то спокойнее. - порекомендовал Сычев.
-Сыч, твоя идея, ты и работай!
-Я не против, - сказал он и отправился за кувалдой.

Железяка на конце деревяшки смотрелась внушительно, но в могуч их руках Сычева она превращалась в игрушку.
-Ты ж ему черепушку размозжишь, чучело, забеспокоился Прохор.
-Спокуха,  в щадящем режиме садану.

Высоко приподняв кувалду, он с размаха опустил ее на голову кабанчика. Тот ухнул и сильно задышал, пуская крова¬вые пузыри через рану.
-Еще давай, чтоб наверняка.
Сычев давал еще и еще. Лобная кость оказалась упрямее молотобойца. С каждым ударом надеялись, что кабанчик затих¬нет, но не тут-то и  было. То хвостик начинал бешено крутить¬ся, то бока раздувались, как меха. Всем изрядно надое¬ло, хотелось скорее перейти  к главному, а тут какие-то пустяки путали все карты.

Жорку принялись смолить еще частично живого. Огненная струя весело сворачивала щетину в колечки, оголяя первый слой кожи, который легко отделялся под острым ножом. В воздухе запахло паленой шерстью. Судороги становились все более редкими. К тому моменту, когда туша была вся очи¬щена, они прекратились окончательно.

Еще часа три ушло на разделку. Вскрытая туша, со змеи¬ными кольцами серо-зеленых кишок никак не напоминала вчерашнего Жорку, пятачком выискивающего лакомства во всех возможных местах. Перед людьми лежало «нечто»», разделяемое на грудинку, брюшину, окорока. Это «нечто» благополучно перекочевало в кадушку с солью, в тарелки с холодцом и на жар¬кое.

К вечеру в деревне все знали подробности этой истории. Потешались над Зябликом, придумавшем вешать кабанчика. Над Сычевым, абсолютно не знакомым с анатомией. Только дед Игнат сидел на скамейке под огромной липой, щурил глаза сквозь нависшие брови и бормотал себе под нос:

-Енто мародеры, одно слово – мародеры.
По улицы разносился аромат свежеподжаренной свинины с луком, уминаемой под холодный и мутный самогон. Всем было хорошо. Заканчивался обычный летний день в обычной русской деревне.