Сны о Гоголе

   Весна

   Хороши украинские рассветы, что и говорить. Впрочем  и сибирские ничего, но просто разговор сейчас не об этом…
   Светало. Никоша проснулся. Вернее просыпаться в такую рань и не собирался, однако ж вечернее молоко настойчиво напоминало о себе… и бегом побежал в известную комнату. Вернувшись, он понял, что совершенно выспался… и взглянул на рядом сопевшего братишку. «Ивасик! – позвал он негромко и дунул в ухо, но тот лишь поморщился и продолжал посапывать… «Засоня, –  буркнул Никоша и босиком в ночном одеянии опять вышел во двор. Свежо, бодро… Поглядел вокруг… Лишь лопоухая дворняга сонно повиливала хвостом и так позевывая вопрошала: «Чего, хозяин, так рано поднялся?»… Никоша сморщил свой тонкий длинный носик на бледном лице, утер рукой его и, бросив то ли дворняжке, то ли так, просто на воздух: «А-а, пойду к пруду, может, русалки какие еще спать не уплыли...» –  и так босиком по сырой траве рванул вниз… По дороге попалась  бабка Агафья с коромыслом – чего ее в такую раннюю пору за водой понесло?..  Никоша переждал за кустиком, пока она пройдет, чтоб не досталось, что один на пруд побежал и потом потихоньку стал пробираться к воде, осторожненько ступал, так чтоб крапивой не обжечься, а потом по тропинке как дернул… На пруду была тишь и благодать, как назло… Лучи восходящего играли на водной глади… Вглядывался, вслушивался… Мелькнула спинка тощей рыбешки, где-то сзади стрекотали сверчки… Русалками и не пахло… Вдруг раздалось противненькое отрывистое: «Ку-у-у-а-а-а…» потом откуда-то из-за травы появилась жирная жаба… Никоша поморщился: «Экая противозина!» Земноводное же почему-то остановила свой прыг и, замерев недалеко от стоп мальчика, раздувала свой зоб… Никоша взял прутик и ткнул в надутый пузырь жабы… Квакающее создание совершило резкий прыжок и вновь замерло… Вдруг брезгливость отпустила Никошу, а любопытство настигло, и он схватил жабу рукой. Холодная и мягкая… И мальчик засмеяла и легко подпрыгивая пустился домой вместе с лягушкою.
   Брат еще спал, раскутавшись и распластавшись по всей кровати. Никоша посадил животину прям на живот Ивасику, та, не задумываясь, издала свое протяжное «Ку-у-у-а-а-а…» и прыгнула ближе к лицу спящего… Ивасик открыл глаза… Секунду спустя он завизжал… Жаба, не выдержала накала, и сбросилась с затрясшегося худенького тельца… Никоша смотрел на брата во все глаза и молчал. Прибежала няня Гапа, потом маменька, потом бабуся из флигелька во дворе… Ивасик заливался слезами и не мог ничего ответить на расспросы: «что случилось?», а Никоша, присев на свою постельку лишь пожимал плечами…
В общем к обеду Ивасик успокоился… А папенька с маменькой засобирались в Кибинцы

   ***
   (в дрожках)…
   – Ох, и затейник  Вы были , батенька, Василий Афанасьевич!
   – Ой, а Вы-то, матушка, милостивая наша Марья Ивановна, - так смеялися, так смеялися, что и я сам, глядя на вас, и сам впадал в небывалую веселость! Ха-хихи До сих пор дивлюся, как такое воздушное создание смогло произвести столько  радости в моей душе… А помните, как я Вас спрашиваю: «Любите ли вы меня?», а Вы еще –  ну сущее дитя –  но так серьезно отвечаете: «Люблю, как и все человечество»…
   – Ах, да, ах да, ах какая я была! Такая глупенькая, боялась, что надо мной будут подружки смеяться оттого и сказала так… Только и сказала «Люблю, как и всех людей»… право, такая глупенькая… Но ведь мне всего-то шел четырнадцатый годок, а Вы казались таким взрослым и умным… и так смешили меня, так смешили… А помните, как Вы играли на скрыпке? и стихи еще читали …
   – Ах, сударыня, могу ли я забыть? Я и сейчас готов посвящать Вам поэзию дни напролет – И так украдкой придержал немного Марью Ивановну за локоток, отчего та залилась краскою, потупила взор и смущенно заулыбалась.
   Никоша посмотрел внимательно на родителей, но ничего  не сказал, но вполне мог подумать: «И не надоело вам сорок раз припоминать одну  и ту же историю, придумали бы чего-нибудь новенького…» Впрочем, кто знает, может, и не подумал он этого вовсе, только так слегка насупился и устремил свой взор в мелькающий пейзаж. А Василий Афанасьевич заметил, что сын заскучал немного и предложил игру, кто сочинит более романтическое стихотворение. И они увлеклись поэтическими состязаниями… И так преприятно и презабавно провели время езды…

   ***
   И вот уже за темно Никоша с маменькой и папенькой едут в бричке (возвращаются).
   Сначала обсудили сыгранную пьесу, папенька хвалил маменьку за удачную роль, потом припомнил, как все потешно веселились:
   – Мне-то со сцены все их физиономию на виду… у поручика розовые щечки так подергиваются и хохолок подпрыгивает в такт, а у батюшки-то его куцая бороденка – туда-сюда ходуном ходит от смеха...
   Мария Ивановна сразу же от этих слов припомнила в мозгу всю картину и залилась своим тонким, похожим на колокольчик, смехом, а Василий Афанасьевич продолжал:
   – А я играю роль, а сам про себя все думаю: «Ой, и над кем смеетесь? Над собой ведь и смеетесь!»… Но хороша пьеса вышла! Хороша! Ну-ка, Никоша скажи – мастак у тебя отец комедии устраивать?
   – Еще какой мастак, Папенька! Я сам чуть-чуть со стула не упал!
   Тут маменька достала откуда-то какое-то хитрое лакомство и протянула Никоше:
   – Ой, Никошенька, наш благодетель на дорожку тебе иностранного кренделька передал, чтоб «соколенок не скучал в дороге, и не мучился трясучею болезнию»… –  «Соколенок» без раздумывания взял сладость и принялся причмокивая жевать…
   - Вкусно небось заморское кушанье? – поинтересовался Папенька, наблюдая как сын уплетает гостинец.
   Мальчик кивнул, а Василий Афанасьевич вдруг скорчил престранную физиономию, как делают обычно люди, припомнив что-то чрезвычайно важное, и обратился уже к Марье Ивановне:
   – Ой, а огурцы-то у них соленые – ну, чистая дрянь!
   – Ой, батюшка Василий Афанасьевич и не говорите, я это тоже почувствовала! Жую во рту– и словно не соленый огурец, а словно вымоченный в прокисшем молоке… с нашими-то ни в какое сравнение нейдут…
   – Вот я и дивлюсь этому: вроде бы и порядочный человек и лицо весьма важное в государстве, а с огурцами такой вздор выходит!
   – И правда-правда! Очень престранно!.. И как много мух в их имении… Отродясь не видывала такого количества мух...
   – Чрезвычайно много мух, сударыня… Я тоже на это обратил внимание… Делами занимаюсь, а все замечаю, и наверно могу сказать, небывалое количество мух. И все летают так жы-жы-жы…
   – Ох, видно, не к добру все это… – заключила маменька…
   Никоша к этому моменту дожевал пряник и немного заскучав, дернул папеньку за рукав:
   – Папенька, папенька я хочу ехать быстрее!
   – Сынок, тебя же замучает трясучая болезнь…
   – Не замучает, не замучает, – канючил Никоша. – Хочу быстрее ехать! – и хитроватые серенькие глазки наполнились слезами. Папенька смилостивился и крикнул кучеру поприбавить.
   Никоша, утерев нос рукавом, и довольный уставился в ускорившейся пейзаж, а отец горделиво произнес:
   – Ну, казак, истинный казак! Какой казак не любит быстрой езды!
   – Кацап, какой кацап? – вдруг пробудилась от легкой дремоты маменька и вопрошающе посмотрела по сторонам.
   – Я, матушка, говорю, какой казак не любит быстрой езды1
   – Ах, какой казак не любит быстрой езды?  А мне -то сквозь сон слышится «кацап, кацап», «какой кацап не любит быстрой езды?»… Еще привиделся какой-то господин, не так чтобы слишком толстый, однако ж и не тонкий, в бричке, и тут так громко прям под ухом: «Какой кацап не любит быстрой езды?» Хи-хи-хи, а оказывается не кацап вовсе – а казак…
   Никоша посмотрел на маменьку очень серьезно, но ничего не сказал, но вполне мог подумать: «И не недоело вам, маменька, повторять одно и то же, а то все кацап да кацап…» Впрочем, кто знает, может, и вовсе ничего не успел подумать… Потому что кучер издал свое легендарное: «тпы-ы-ру», или что там у них выходит, отчего умученные лошади остановили свой бег, а Никоша быстро выбежал вон,  и его все ж таки вывернуло прям на колесо кибитки…
   – Ох, уж эта трясучая болезнь… – жалеючи произнесла маменька, выпрыгнув вслед за сыном.
   – Вот тебе и заморское кушанье, – резонно заметил отец степенно покидая транспортное средство.



   Лето

   …Однажды июльским вечерком… Пушкин, как водится, затеял читать «Сказку о попе и его работнике Балде».  Потом читал Жуковский … Потом Гоголь:
   –  Знаете ли вы украинскую ночь? О, вы не знаете украинской ночи! Глядите: с середины неба смотрит месяц …Божественная ночь! Очаровательная ночь! Земля вся в серебряном свете и чудный воздух. Как тих и покоен пруд. Холод и мрак вод его как будто угрюмо заключен в темно-зеленые стены Умолкли песни. Все тихо… Благочестивые люди уже спят. Божественная ночь! Очаровательная ночь! – Тут Гоголь остановил свое ровное вдохновенное чтение и внимательно посмотрел на слушателей, немного насупился и как закричит – Да гопак не так танцуется!
   – Отчего не так? ¬ Разом вскрикнули Жуковский с Пушкиным
   –  А-а! Попались! Вы подумали я к вам обращаюсь?! А нет, господа, это монолог пьяного мужика, все попадаются!
   –  Монолог пьяного мужика? –  изумился Пушкин. –   Ай, да Гоголь! Ай, да сукин сын! Вот так настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности! А местами какая поэзия!
   Гоголь смущенно заулыбался и продолжил монолог пьяного мужика. Когда Гоголь закончил, посмотрел по сторонам и спросил:
   – А где наша Надежда Николаевна? Только что тут была и бац – уже не видно…
   – Ваша Надежда Николаевна – а моя Наталья Николаевна – вышла за чаем и вот-вот подойдет…
   – М-м- ясненько…
   Потом обсудили столичных журналистов и драматургов:
   – Ну невежда на невежде… –  начал кто-то из них.
   –  Да-а, –  продолжил второй. –  Хоть весело, а все не то, не то…
   – Не умеют, так хоть учились бы!
   – Верно, верно… А то думают, взял пишущий предмет в руку – так он сам и поведет и сам писать начнет презабавнейшие или пресурьезнейшие вещи! Нет, господа, тут вам не математика – тут еще и думать надо!
   –  Да, думать надо, думать надо…
   – А царь-то каков, куда глаза-то его царские только смотрят?!...
   – А причем здесь царь?
   – И верно, он как будто и ни причем…
   Тут Гоголь начал скучать:
   – Надоело, каждый день одно и то же, давайте о работе в такое время ни-ни…
   – А что делать? – недоуменно вымолвил Жуковский
   – А давайте пить чай. –  Нашелся гений Пушкина, –  Вот и Наталья Николаевна подошла….
   И все принялись за чай…

   ***
   И вот за вечерним чайком опять Гоголь, Жуковский и Пушкин…
   – Вот осень чую… засяду скоро… –  говорит многозначительно Пушкин.
   – А я уже в процессе, – степенно вторит ему Жуковский, – восьмую поэму дописываю,  за девятую того и гляди примусь…
   Гоголь:
   – А у меня чего-то не идет!
   – Перо не ведет? –поинтересовался Пушкин.
   – Не ведет эдакая бездарность! … Все страшные истории из детства припомнил, уж и не знаю, чем дальше себя тешить… (и так в сторону) Про Тараса не говорю – больно грустное произведеньице выходит…
   Тут Пушки поднял свои ясные очи немного к небу и задумчиво так произносит:
   – А не написать ли тебе чего-нибудь…
   – О любви? –  перебивает его скоростью мысли Гоголь
   – Нет, брат, это уж я как-нибудь сам… А не выдумать ли тебе…
   – Новый жанр?
   – Ну, уж ты сразу – новый жанр… Может, позже, лет эдак через семь… А сейчас тебе стоит что-нибудь эдакое написать...
   – Исторического? О царях, лжецарях (мечтательно)… 
   – Да нет же… нет же… Впрочем исторического можно немного…  Но это все уже того… А не увлечься ли тебе, брат Гоголь, (и взглянул так лукаво но Гоголя)… комедией!? (осенило, почти вдруг)
   – А что, брат Пушкин! Это мысль, это мысль…– Тут Гоголь ушел озадаченный в свои думы, о чем бы ему комедию написать…
   – И что мы все о работе, да о работе… Мы ж договаривались ни-ни об этом… –  произнес вдруг Жуковский
   –  А ведь  верно, верно, – подхватили все…
   – Смотрите лучше, господа, какие я сапоги из столицы выписал – и выставил из-под стала напоказ свои изящные ноги (у творцов, как водится, все очень утонченно и изящно) – Смотрите, как ловко сточен каблук, как мастерски выделано голенище, а носок-то каков?
   – Носок-то особенно хорош, заужен, отпалирован. Не вещица - а сущая прелесть! – сказал Пушкин.
   – Да мозоли небось от них… –  ляпнул зачем-то Гоголь…
   Тут Жуковский сконфузился и даже слегка покраснел, а гений Пушкина опять  не растерялся и вставил:
   – Красота требует жертв, друг Гоголь, требует жертв…
   – Да, –  подхватили все и продолжили пить чай…



2006 (ред. 2009)