Заброшенный дом с горгульями

                Вариант в  стихах http://www.stihi.ru/2009/05/04/3229

– Ну и вали отсюда! – рявкнул я и изо всех сил хлобыстнул дверцей машины. Страшный лязг дверцы и злобный вопль водителя доставили мне немалое удовольствие. Хотя оно и не могло сравниться с досадой на то, что я застрял в этом зачуханном городишке на неопределённое время. И зачем я только ввязался в этот дурацкий спор?! Надо было просто поддакивать этому белобрысому правдоискателю во всём и спокойно ехать дальше. Нет же, умудрился надо было высказать своё мнение! И вот чем всё закончилось!
Машина уехала, истерично завизжав резиной и окатив меня напоследок пыльным вонючим облаком. Не удержавшись, я вскинул вверх руку с оттопыренным средним пальцем. Стало немного полегче. Но только ненадолго…
Следующие пять минут я провёл, беспрерывно ругаясь, пиная ближайшие деревья и потрясая кулаками – только сейчас до меня дошло, что я, занятый спором, оставил в машине сумку с деньгами и документами.
Потом я успокоился, точнее на меня снизошло некое оцепенение. Я просто сел на первую подвернувшуюся под пятую точку лавочку и пару часов тупо верил в то, что водитель найдёт забытую мною вещь и вернётся. Вернётся, несмотря на средний палец и мои нелицеприятные высказывания. Но, конечно же, этого не произошло.
Когда это дошло до меня окончательно, я исторгнул из себя ещё одну полноценную порцию нецензурщины и окончательно успокоился. Потом принялся методично осматриваться по сторонам. Хотелось есть, но кто покормит меня бесплатно? Вокруг простиралась небольшая площадь, по ней то и дело проходили обитатели этого городка, в который меня забросила злая судьба.
И пока я так сидел и глазел по сторонам, в моей голове ворочались не самые невесёлые мысли.
Вообще, в последнее время меня всё чаще одолевали приступы депрессии и меланхолии, во время которых моё собственное существование теряло смысл. Наверное, именно поэтому я и оказался здесь, в очередном депрессивном приступе сорвавшись с насиженного места и рванув через полстраны в неизвестном направлении. В принципе, может быть, всё и должно было закончиться именно так, ведь точной цели у меня не было.
В конце концов, мне надоело бездействие – моё детдомовское прошлое приучило меня искать выход из любой ситуации и никогда не раскисать – и потому я встал и пошёл куда глаза глядят. С самого детства я был предоставлен самому себе, обо мне никто никогда не заботился, я никому не был нужен, даже родителям, которых я не знал. В принципе, я был один на этом свете. Приближалась ночь, нужно было определиться с ночёвкой. Денег у меня не было, значит, о гостинице – если она, конечно, вообще существовала в этой дыре – следовало забыть. Идея, что кто-нибудь пустит меня в дом по душевной доброте, была утопична и неосуществима сама по себе. Единственной моей реальной перспективой оставалась ночёвка в парке на скамье. Однако, она меня ничуть не привлекала. Ни возможностью подхватить простуду, ни вполне реальным исходом не проснуться утром, будучи зарезанным пьяным бродягой, жадным до чужих денег, которых у меня, к тому же, уже не было. Так я самоуверенно размышлял до тех пор, пока не добрался до городского сквера, источавшего ароматы жарящихся шашлыков и пролитого пива. Тоскливо озираясь кругом – все (все!) лавочки были заняты парочками и компаниями – я почувствовал себя непростительно лишним. Сил и терпения ждать, пока основная масса отдыхающих рассосётся, у меня не было, поэтому я отправился дальше. Пару раз меня толкнули, пару раз обозвали. Я решил терпеть до последнего. Вынырнув из негостеприимного душного сквера, я едва не попал под машину, а потом столкнулся с женщиной, которая обругала меня последними словами.
Освещённые дороги и уличный шум постепенно оставались позади, а впереди сплошной тёмной стеной вырисовывался ещё один парк. К этому времени меня уже настолько утомили хамство и толкотня, что мне было уже всё равно куда идти – лишь бы придти туда, где можно прикорнуть и поспать.
Этот парк был совсем другим, ничуть не похожим на предыдущий. И судя по всему, у местной публики он не пользовался особым успехом – вокруг было совершенно безлюдно. Однако, оказалось, что он был обнесён забором. И очень даже неплохим! И почти непреодолимым… Кованная стальная ограда уносилась вверх по меньшей мере на два метра, а вершина забора венчалась острыми шишечками. Заинтересованный, я подошёл ближе, чтобы рассмотреть парк. Этот забор говорил о несомненном достатке владельца парка, был ли им местный аристократ или муниципалитет. А, возможно, что парк был городской достопримечательностью, памятником культуры.
Но, подойдя вплотную, я увидел, что забор очень старый, местами кованные гнутые детали сломаны, а в одном месте красуется приличных размеров вмятина, возможно, от капота не успевшего свернуть автомобиля. И паутина…
Паутина заполняла пустоты в ажурном плетении, местами полностью скрывая под собой немного шершавую чёрную поверхность ограды.
Я кинул взгляд на простиравшийся за забором парк. Трава в нём росла густым нечесаным ковром, деревья, как на подбор, были могучими корявыми великанами, сквозь прутья проросли крапива и полынь. Очевидно, парк был давно и полностью заброшен.
Медленно бредя вдоль ограды, я продолжал вглядываться  в его тёмную и будто бы пыльную глубину. Это забытое Богом местечко чем-то заинтриговало меня – исподволь я уже подумывал о том, что неплохо было бы проникнуть внутрь.  Однако вертикальные прутья были расположены с такой частотой, что между ними было невозможно всунуть ногу, а горизонтальные, будучи размещёнными под углом, лишали желающих пересечь забор возможности иметь под ногами опору. Да и за острые продолговатые шишечки наверху было бы трудновато ухватиться… Я шёл и шёл вперёд, надеясь в скором времени добрести до ворот, которые вполне могли бы оказаться незапертыми. Примерно через двадцать минут – парк оказался огромным! – я дошёл до них и не смог удержаться от разочарованного вздоха. Створки крепких кованных ворот оказались плотно сомкнутыми. Однако, кое-что меня настолько удивило и заинтересовало, что я несколько минут не мог оторваться от представшего моим глазам зрелища, разглядывая его и так и эдак – покрытый паутиной замок, запирающий ворота, висел изнутри!
Я был настолько поражён этим обстоятельством, что некоторое время не мог заставить себя отвести глаз от этого проржавевшего, но всё ещё крепкого – в чём я убедился, несколько раз как следует дёрнув его – замка. Потом выпрямился и, ощущая внутри себя странный холодок, начал оглядываться по сторонам, словно ожидая, что кто-то появится рядом и объяснит мне суть происходящего.
Однако, не появился никто, кроме мысли, что, возможно, ограда имеет не единственный выход и неизвестный, заперший ворота изнутри, пользуется какой-нибудь калиткой. Однако, сил искать её у меня уже не оставалось, поэтому я вернулся к оставленной капотом автомобиля вмятине. Приглядевшись, я увидел, что от удара прутья кое-где разошлись настолько, что я легко смог просунуть между ними ногу, что и дало бы мне опору.
Я не очень высокий – метр семьдесят два – но спортивный, так что остальное оказалось делом техники – ухватиться, подтянуться, осторожненько перекинуть ногу и я уже внутри.
Отряхнувшись, я выпрямился и огляделся. От парка веяло древностью и затхлостью, тёмные могучие ели на переднем плане придавали ему сказочно-колдовской вид. Уже порядком стемнело и я не мог рассмотреть, что скрывалось за ними. Поэтому для начала я решил пройтись вдоль забора – а вдруг на меня выскочит охраняющая парк собака? Предосторожность оказалась излишней и я без затруднений добрался до ворот. Пару раз дёрнув ржавый замок – уже изнутри – я решил предпринять экскурсию в глубину парка.
Сделав пару шагов в выбранном направлении, я ощутил, что почва под ногами изменилась, став более твёрдой. Я присел на корточки и разгрёб руками траву и многолетнюю палую листву и под ними с удивлением обнаружил остатки каменной подъездной аллеи. Сколько же лет должно было пройти, чтобы камень (не асфальт!) пришёл в такое состояние? Я медленно выпрямился. Перед мысленным взором поплыли картины, одна краше другой – подъезжающие кареты, звенящие нарядной сбруей лошади, кучера в богатых ливреях, прекрасные дамы в сводящих с ума нарядах… Эти картины были настолько реалистичны, будто бы я сам недавно принимал в них участие. Прекрасная хрупкая брюнетка в тёмно-сиреневом струящемся платье… Я кружу её по освещённому тысячами свечей бальному залу… Прикосновение атласной кожи ладони к моей щеке… По моему телу прошёл нервный импульс, лицо брюнетки ослепительно вспыхнуло у меня перед глазами, я разглядел его до мельчайших подробностей, до крошечной родинки над верхней губой… И вдруг ослепительная вспышка материализовалась – я так замечтался, что врезался лбом в дерево. Оказывается, за время этой галлюцинации (не иначе, от голода), я успел пройти несколько шагов. Чтобы прийти в себя, пришлось ухватиться за дерево и постоять так несколько минут.
Натужно посмеиваясь над собой и своим разыгравшимся воображением, я двинулся дальше. Бывшая аллея основательно заросла травой, кустарниками, ветви деревьев в некоторых местах настолько сплелись между собой, что приходилось применять силу и хитрость, чтобы пробраться сквозь них. Однако, примерно через полчаса моё упорство было с лихвой вознаграждено – невдалеке, между деревьями наметился просвет и через пять минут я остановился перед двухэтажным каменным особняком. Это был явный раритет, привет из аристократического прошлого. С того расстояния, на котором стоял я, да ещё в тусклом сумеречном свете, дом казался хорошо сохранившимся. Высокие стрельчатые окна, крыльцо с навесом, резные перила, украшенный чугунными истуканами фасад. Дверь выглядела плотно запертой, но я решил во чтобы то ни стало проникнуть внутрь. И я двинулся вперёд. Подойдя ближе, я рассмотрел украшающие фасад фигуры. О, назвать их украшением можно было бы только поставив это слово в жирные кавычки! Фигуры оказались горгульями – страшными и уродливыми воплощениями людских грехов. Отвернувшись от них, я решительно поднялся на крыльцо, невольно обратив внимание, насколько глубокие следы оставляют мои ботинки в покрывающей его пыли.
На двери висело ржавое кольцо с дверным молотком в классической форме львиной головы. Я взялся за него и из интереса стукнул по толстой двери. Звук, неожиданно долгим эхом прокатившийся по невидимым мне коридорам, оказался пугающим и неприятным и я поспешно разжал пальцы, вместо этого сомкнув их на дверной ручке. Потянув её на себя, я с замиранием сердца понял, что дверь поддаётся.
Она открывалась очень медленно и словно бы неохотно, но открывалась! Через минуту я уже стоял в проёме входной двери, прислушиваясь и принюхиваясь к затхлой мрачной тишине заброшенного дома. Глубина длинного коридора меня одновременно пугала и притягивала. Медленно я переступил порог. На отзвук стука подошвы моего ботинка о пол коридор снова откликнулся эхом – коротким, но ёмким. Невольно я поёжился, но не остановился.
Я шёл по коридору и толстый слой пыли разлетался из-под моих ног серыми хлопьями. Через несколько шагов начались оконные проёмы и тусклый лунный свет, едва проникающий сквозь покрытые паутиной грязные окна, освещал мне путь.
Ещё несколько шагов и я оказался в большой комнате с высоким потолком, с которого свисала огромная кованая люстра. Наверное, эта зала когда-то служила приёмным покоем, поскольку вдоль стен стояло несколько убитых временем банкеток и зияли чёрными провалами несколько выходов в другие комнаты. Я подошёл к одному из них и осторожно заглянул внутрь. Громкий скрежет снаружи заставил меня отскочить назад. Выпрыгнув на середину залы, я принялся судорожно озираться, ища источник шума. Моё сердце металось в грудной клетке, как всполошенная курица. Но тщетно я вглядывался в пыльные окна – сквозь них по-прежнему лился безмятежный лунный свет. Наконец, я пришёл к выводу, что порыв ветра просто-напросто оторвал какую-нибудь часть старой обветшавшей крыши. На том и успокоился. Оглянувшись ещё разок на всякий случай, я вновь вернулся к выбранному коридору и вошёл в него. На его правой стороне светились лунным светом два окна, которых почти касались ветви вековых деревьев.
Коридор привёл меня в небольшую полукруглую комнату с эркером, единственной мебелью в которой, не считая трёхного табурета, был огромный кованный сундук. С первого взгляда я понял, что это не просто сундук – даже в таком густом полумраке была ясно видна сиявшая на его крышке инкрустация из драгоценных камней.
Честно говоря, от вожделения у меня даже затряслись руки. Первой моей мыслью было – неужели мне улыбнулась удача и вместо пропавшей сумки с небольшими деньгами я получу сказочное богатство? Вторая мысль была ещё более меркантильной – проверю-ка я содержимое сундука поскорее!
Отделявшие меня от него несколько шагов я буквально пробежал. Откинул крышку сундука и ахнул – то, что лежало внутри сундука могло удовлетворить самую неуёмную фантазию! Ювелирные изделия старинной работы (это было видно невооружённым взглядом даже непрофессионалу), драгоценные камни, столовое серебро, червонные кубки… У меня даже голова закружилась от увиденного. Придерживая крышку, я сунул руку внутрь и глубоко погрузил её в содержимое. Пальцы сомкнулись на небольшом выпуклом предмете.
Неожиданно где-то позади себя я услышал шорох и резко оглянувшись, в глубине коридора заметил какое-то шевеление. Может быть, бродячая собака или кошка забралась в дом? Я встал, отошёл от сундука и храбро сделал пару шагов к коридору, но едва успел высунуть туда кончик носа, как навстречу мне шагнула высокая лохматая фигура. Человеческая. Я шарахнулся назад.
– Что вам здесь надо? – спросил меня сиплый старческий голос.
Я не ответил – несколько секунд я вообще мог только хватать ртом воздух. А мои глаза тем временем лихорадочно ощупывали напугавшую меня фигуру. Она действительно оказалась человеком – высоким стариком, очень сутулым, одетым в старые засаленные лохмотья. В одной руке он держал щётку, в другой допотопную масляную лампу. Не обращая на меня никакого внимания, старик прошаркал в дальний угол комнаты для того, чтобы щёткой смахнуть паутину с окна.
– Я здешний привратник, нечего тут разгуливать, пока хозяева в отъезде… – пробурчал он себе под нос.
– Простите… – начал было я, но тут же осёкся. Какой привратник? Какие хозяева? В каком отъезде? Да здесь лет двадцать никого не было! Что ест этот человек? Чем живёт?
Стараясь держать себя в руках, я принялся осторожно рассматривать привратника.
Старомодные баки, масляная лампа, выцветшая потрепанная ливрея, изъеденный молью шерстяной клетчатый платок на плечах… Он выглядел как призрак из очень далёкого прошлого. По моей спине тонкой струйкой побежал холодный пот. Очень медленно, стараясь не привлекать внимания старика, я сделал несколько шагов назад.
Тем временем привратник бросил попытки протереть окно и, помахивая щёткой, двинулся в другой угол. На меня он больше не обращал внимания. Зато я смотрел на него во всей глаза – проходя через комнату, он задел ногой старый прогнивший табурет, но тот не только не опрокинулся, но даже и не шелохнулся. Если бы я мог поверить в подобное, я бы сказал, что старик прошёл сквозь табурет!
Стараясь двигаться бесшумно, я выскользнул в коридор и, не в силах больше сдерживаться, прислонился к стене. На моём лбу выступила холодная испарина, сердце колотилось в каком-то немыслимом рваном ритме. Из комнаты слышалось шарканье ног призрачного привратника. Или оно мне только казалось?
Взяв себя в руки, я отлепился от стены и торопливо пошёл по коридору. Пора было попрощаться с этим домом и его странным обитателем.
Коридор привёл меня в уже знакомую проходную комнату с высокими стрельчатыми окнами. Сквозь них с трудом, путаясь в паутине, холодными голубоватыми щупальцами пробирался лунный свет. Я мазнул по ним взглядом и моё бедное сердце, только-только вернувшееся к привычному ритму, едва не выскочило из груди – в покрытое пылью окно смотрела горгулья. Та самая, с фасада. Прямо на меня. Я видел, как лунный свет играет на её выпуклых чёрных глазах.
Горгулья моргнула. И в тот же миг моя душа ушла в пятки, сердце ухнуло куда-то вниз и я просто перестал ощущать его.  Очень медленно я отступил назад, вернувшись в коридор. Мои пальцы, дотоле судорожно сжатые в кулаки, разжались. Что-то выпало из них и звякнуло о каменный пол. Я машинально перевёл глаза вниз – среди клубков серой пыли лежала бриллиантовая брошь. Бриллианты тускло переливались в проникающих в коридор крохах света, но они больше не привлекали меня. Отныне и навсегда блеск драгоценностей будет ассоциироваться у меня с глянцем чёрных глаз оживших статуй, посеребрённых крупинками лунного света. Я наклонился и поднял брошь, сжав её в холодных пальцах исключительно ради того, чтобы отнести её обратно к сундуку. Шаркая ногами, словно привратник-призрак, я добрался до комнаты с сундуками, прошёл к ограбленному мною сундуку и опустил туда брошь. И только потом я смог оглядеться.
Комната была пуста. Только лёгкий сквозняк, который я впустил, открыв входную дверь, шевелил толкущиеся по углам пыльные лохмотья. Я вновь направился к коридору, который был единственным выходом отсюда. Я снова прошёл через зал с горгульями, но на этот раз никто не заглядывал в окна. И вообще, до самого выхода из дома я больше никого не встретил. Выйдя на крыльцо, я осмотрелся кругом – луна по-прежнему топила парк в бледно-голубой влаге, чугунные изваяния на водостоках были абсолютно недвижны, как и полагается изваяниям.
Покачав головой, я отвернулся и тут же краем глаза уловил неясное движение – одна из горгулий переступила лапой. Я дёрнулся, как ошпаренный, соскочил с крыльца и, развернувшись, впился взглядом в чугунных истуканов. Лунный свет плясал на их перьях, мерцал в их чёрных глазах, придавая им насмешливо-презрительное выражение. Горгульи смеялись надо мной.
Я отвернулся и зашагал прочь от дома. Где-то впереди мне почудился шорох, скорее всего, это была какая-нибудь птица или кошка, но я больше не мог испытывать судьбу. Свернув с остатков аллеи, я вломился в заросли сирени и жимолости и принялся продираться сквозь них, нещадно ломая сплетённые между собой ветки.
Вырвавшись из этого зелёного плена, я оказался на полянке, густо заросшей травой. Я огляделся по сторонам и нигде не увидел ни забора, ни какого-либо признака, по которому я мог бы выбраться из этого парка. Зарычав от бессильного бешенства, я кинулся куда глаза глядят. Ветви били меня по лицу, я путался в паутине, жёгся об крапиву, царапался о какой-то колючий кустарник и, когда чудом выбрался на очередную поляну, то представлял собой жалкое зрелище.
Бредя по поляне, я еле переставлял ноги. Я был голоден, напуган, растерян, оборван и даже кое-где окровавлен, но гордость и упрямство не позволяли мне сесть и раскиснуть. Однако, когда я неожиданно споткнулся о торчавший из земли корень и кувырком полетел вперёд, болезненно впечатавшись в шершавый ствол старой ели, то был даже рад этому. Сидя на земле и потирая ушибленную поясницу, я с чувством возрастающей безнадёжности оглядывался кругом, как вдруг моё внимание привлёк необычной формы земляной холм. Наверное, к этому времени я уже утратил реальность восприятия, потому что этот холмик показался мне очень интересным и мне стало жуть как важно разглядеть его. Я встал и поковылял к нему.
То, что я увидел, заставило меня вновь опуститься на землю – полузасыпанное землёй и почти до вершины заросшее мхом, на меня смотрело старинное каменное надгробие. А чуть поодаль ещё одно, за ним ещё… На четвереньках – принять вертикаль я был уже не в силах – я пополз вдоль них, пытаясь читать полуистёршиеся надписи, но под слоем поглощающего надгробия мха ничего не разобрал. Тогда я принялся сдирать мох ногтями. Под ним оказались и высеченные на камне изображения…
Через пятнадцать минут мучений я всё понял.
Это была моя семья, мой дом. Каждое надгробие скрывало останки прежде дорогих мне людей. Одно из них принадлежало моей темноволосой возлюбленной, с которой мы так восхитительно проводили время на балу… Я нашёл и себя… Точнее прошлого себя…
Я вытер потное лицо испачканными землёй руками и огляделся. Куда я всё время бегу? Где та цель, в мучительных поисках которой я провёл всю жизнь? Не здесь ли? Может, не зря всё так обернулось?
Я лёг на землю, перевернулся на спину и, раскинув руки, стал смотреть в тёмное небо. Вставать я не собирался. Найдут ли меня здесь? Я не знал. Да это было и не важно. Надо мной проплыла когтистая тень, но мне больше не было нужды бояться. Я был дома
.