Голубоглазый Ван

Примерно в полдень вдали показались покосившиеся саманные лачуги его родной деревни. Сердце «блудного сына» застучало чаще, когда он узнал вросшую в землю фанзу, в которой когда-то появился на свет. Навстречу ему вышла немолодая женщина и, приставив к глазам ладонь козырьком, пристально посмотрела на него. Потом она заковыляла бойчее, насколько позволяли это маленькие утюжки* ее ступней, и хрипловато спросила:
– Ли Фэн, это ты?
– Я его брат, и меня зовут Ли Фу, – тут же ответил ей нежданный гость, и китаянка коротко вскрикнула, а ее взгляд, в котором, было, промелькнула надежда, сразу потускнел.
– Да, да, – отвечала она, – мне известно, что у него был брат, который в молодости уехал на Юг.
Женщина пригласила гостя войти в дом, и Ли Фу понял, что это его невестка. Он узнал, что ее зовут Цин, и она рассказала ему, что сначала умер его отец, а потом мать. Это случилось несколько лет назад, а ее муж Ли Фэн пропал без вести, когда их маленькой дочери Мэй едва исполнилось три года. Ли Фэн связался с хунхузами и после того, как привез русского мальчика, куда-то исчез; хотя обещал вернуться за этим мальчиком.
– И с той поры мы больше его не видели, – мрачно сказала Цин и задумалась.
Ли Фу тоже помолчал; ему было жалко родителей, но особенно он сожалел о том, что не увидит брата Ли Фэна.
– А зачем он привозил русского мальчика? – спросил он после раздумья.
– Муж сказал, что за него дадут большой выкуп, – ответила невестка, и Ли Фу задал новый вопрос:
– А тот, кто приезжал за мальчиком вместо него, разве не сказал , где Ли Фэн?
Цин удивленно поглядела на деверя:
– Да в том-то и дело, что за мальчиком никто не приехал. А потом в лавке говорили, что недалеко от Харбина русская стража побила много хунхузов.
Теперь Ли Фу окончательно понял, что случилось с его братом Ли Фэном, и он поинтересовался, куда потом дели русского мальчика. Цин ответила ему, что мальчика теперь нет, потому что он вырос и стал Ваном, и что этот Ван еще не вернулся с полей.
– А Мэй со своей малышкой ушла в лавку, – продолжала невестка и проворчала: – Говорю внучке – посиди с бабушкой, так нет, увязалась за матерью в лавку…
Цин рассказала ему, что все его сестры повыходили замуж и живут в разных деревнях.
– А несколько лет назад вышла замуж за рикшу моя дочка, и они жили в городе. Хорошо жили и раз в неделю ели мясо. Но потом ее муж столкнулся во время работы с машиной и почти сразу умер. Дочь продала его фанзу, поврежденную коляску и теперь живет с нами.
Скоро пришла из лавки Мэй – это была совсем еще молодая и довольно красивая женщина. Она поздоровалась и, поглядывая с любопытством на гостя, затопила очаг, чтобы приготовить какое-то варево.
– Вы, наверное, приехали за налогами? – между делом спросила Мэй.
– Дочка, это твой родной дядя, – сказала Цин и продолжала далее: – Он очень похож на твоего отца, я даже подумала, что вернулся мой муж.
Мэй не помнила своего отца и очень обрадовалась:
– Так вы мой родной дядя и будете у нас жить? – Она внимательно разглядывала родственника и не переставала интересоваться его прошлым. В то же время ее черноглазая малышка стояла рядом с ней и, засунув в рот палец, не мигая, смотрела на гостя.
За разговорами Мэй готовила обед, и скоро их фанза наполнилась запахом поспевающего гаоляна.
Наконец пришел с поля Ван, и Ли Фу с нескрываемым интересом воззрился на пасынка невестки. «Вот он какой, этот русский парень с китайской душой, который считает мою невестку своей матерью и, конечно, очень оскорбится, если его назовут ламозой*, – подумал Ли Фу, внимательно изучая Вана.
– Ван, это твой дядя, он вылитый отец, – сказала Цин.
– Это хорошо, что у меня появился дядя, – сказал высокий и крепкий парень и мельком взглянул на гостя.
Ли Фу отметил, что русский был темноволосым и загорелым, и в этой одежде сошел бы за китайца, но его выдавали голубые глаза и крупный нос.
Цин позвала всех к столу, и по запаху Лу Фу понял, что их трапеза будет состоять только из гаоляна и овощей.
«Живут очень бедно и плохо едят, а парень, по всему видно, наработался до изнеможения», – подумал Ли Фу.
Все были рады гостю и наперебой задавали ему много вопросов: их интересовало, как живут люди в Центральном Китае.
– Везде одинаково – есть богатые и есть бедные. Одно время я думал, что всех уравняют, но Чан Кайши нас предал.
– А где у тебя семья? – спросила его Цин.
– Я еще не женился, но не теряю на это надежды.
– Дядя, а ты надолго приехал? – спросил Ван и предложил: – Оставайся у нас, ведь это твой дом. Вдвоем мы сможем заняться бахчевыми культурами. В городе большой спрос на арбузы и дыни.
– Нет, меня в поле не тянет, я займусь более прибыльным делом, – сказал Ли Фу и, когда вскинул взгляд на Вана, замолчал – ему вдруг пришла в голову интересная мысль… Она показалась ему настолько идеальной, что он уже ни о чем другом не мог думать и даже мысленно поблагодарил местного бога Туди за то, что тот «просветил» его, как можно использовать русскую внешность «племянника», если заманить его в банду. «В самом деле, можно без проблем опустошить в Харбине самый большой магазин «Чу Лин», если переодеть Вана в русскую одежду и устроить его туда сторожем!» – ликовал в душе китаец и тут же представил себе иные, не менее великолепные возможности. Он уже «видел», как этот Ван внедряется в качестве «боя» в самые богатые русские семьи, и затем освобождает их шкатулки от драгоценностей, которых у русских не счесть. И чем больше Ли Фу думал об этом, тем радужнее вырисовывались перспективы.
Правда, в этом деле не все складывалось гладко. Ван не умел говорить по-русски, но это было поправимо, этому можно было научиться. Мешало другое. В этом, далеко не чужом для Ли Фу доме, Ван был единственным работником, и если он уйдет в отряд, то женщинам придется нелегко. Однако идея была настолько многообещающей и заманчивой, что Ли Фу решительно покончил со всякими сомнениями…
На другой же день он завел с Ваном заранее продуманный разговор:
– Ван, мать говорила тебе, кто убил твоего отца?
– Да, его убили русские. Почему-то говорят, что я похож на этих ламоз, но это ерунда. Мне совсем не хочется убивать людей, – ответил Ван.
– А если русские будут убивать тебя самого? Разве ты не постоишь за себя?
– Но как русские узнают про меня, если они далеко от нас? – удивился парень.
Но Ли Фу продолжал наступать и спросил у него, как он поступит, если русские все-таки нападут на их деревню и захотят убить его мать. Но Ван и на этот раз уклонился от прямого ответа. Он сказал, что его мать хорошая, и поэтому ее никто не тронет.
Их разговор длился довольно долго, и Ли Фу понял, что парень чист душой, чересчур наивен, и ему не составит труда обратить его в свою веру. Наконец он спросил:
– Ван, а ты знаешь, кто такие хунхузы?
– Мать говорила, что мой отец был хунхузом, – ответил парень.
Далее Ли Фу сказал, что хунхузы – это настоящие мужчины, и что он, его дядя, командует всеми хунхузами, которые обосновались в Шухае.
На третий день Ли Фу предложил «племяннику» сходить на Сунгари и почти весь день рассказывал о том, какую великолепную жизнь ведут «лесные братья»…
– Ван, в нашем роду все были хунхузами! – напропалую врал Ли Фу.
– А мама говорила мне, что мой дед всю жизнь обрабатывал землю, – очень удивился Ван.
– Это потом, а сначала он был хунхузом. Твоя мать в то время не жила в этом доме, и она не знает. А потом, когда у моего отца стало много денег, он купил себе эту землю. Так все и было! – продолжал лгать Ли Фу, благо, что не осталось живых свидетелей.
Наконец ему показалось, что Ван уже достаточно подготовлен к главному разговору, и доверительно сказал:
– Ван, я думаю, что тебе нужно стать хунхузом, потому что ты настоящий мужчина!
Ван не знал, что ему ответить, и сказал, что посоветуется с матерью.
Наконец деверь решил поговорить с невесткой, но чтобы этому разговору не мешали лишние люди, он дождался, когда племянница уйдет в лавку. После ухода Мэй Ли Фу подбодрил Вана взглядом и начал издалека:
– Цин, у меня много денег. Так много, что я даже не знаю, куда их девать, а вы живете бедно, очень бедно. Нельзя так жить моим родственникам. Я хочу, чтобы вы каждый день ели мясо, и оставлю тебе часть своих денег.
Он вытащил из кармана большую пачку денег и положил ее перед невесткой. Увидев такое богатство, Цин растерялась: она никогда не видела так много денег и смотрела на них завороженными глазами.
– Это для меня пустяки! – продолжал Ли Фу. – Цин, я не сказал тебе сразу, что хожу в хунхузах и поэтому сильно богатый. И знаешь, мне пришло в голову забрать в отряд племянника. Зачем парню всю жизнь копаться в земле за несколько чашек гаоляна в день? Ван, как ты думаешь, может быть, вашей семье лучше есть поузы?
– Да, конечно… Наверное, ты прав, но пусть будет так, как скажет мать, – неуверенно ответил Ван.
Цин опешила еще больше; такого оборота она никак не ожидала и, отодвинув от себя деньги, истошно завопила:
– Нет, никогда! Я не допущу этого! Ты подумал о том, что в доме не останется мужчины? Ван, сыночек, не оставляй свою старую мать и сестренку! А кто соберет урожай? Вот-вот поспеют гаолян и сяомидцза*.
Она причитала бы еще очень долго, но Ли Фу ее перебил:
– Подожди, Цин… Разве он уходит далеко? Ван будет и дальше кормить вашу семью, при этом в вашей фанзе теперь каждый день будет пахнуть вкусной едой!
– Нет, я не пущу его! Ты забыл о том, что его могут убить? Если тебе не жалко невестку, то пожалей свою родную племянницу! Зачем ты приехал, Ли Фу? Ты принесешь нам несчастье, лучше покинь наш дом! – на всю деревню кричала Цин, и возле их фанзы уже накапливалась толпа…
– Цин, если не повезло Ли Фэну, то повезет его сыну. Посмотри на меня: я цел и невредим, хотя уже двадцать лет не расстаюсь с маузером!
Но Цин была упряма; она говорила о том, что у них есть земля и что ему, Ли Фу, тоже нужно осесть на земле. Но ее деверь тоже был упрям и как заведенный доказывал свою правоту:
– Цин, зачем вам земля? Ван горбатится на ней все лето, а потом приезжает чиновник и почти все забирает за налоги. Ты женщина, Цин, и много не понимаешь. Пока в правительстве Нанкина будут сидеть алчные чиновники, наша земля не сможет нас прокормить. Но если Ван пойдет со мной, вы станете богатыми, и все, что вам нужно, купите в лавке. А землю можно продать.
Он очень долго спорил с невесткой, и ему уже казалось, что ее невозможно переспорить, но Цин неожиданно сдалась:
– Ладно, я согласна, пусть он побудет в твоем отряде какое-то время. Посмотрим, что из этого выйдет, но сначала нужно собрать урожай, – устало сказала она, потому что уже выбилась из сил.
– Конечно, Цин, пусть он сначала соберет урожай! Я и не думал забирать его сразу, – обрадовался Ли Фу и вытер рукавом пот со лба.
Цин хоть и сдалась, но до позднего вечера слышалось ее недовольное ворчание, где бы она ни находилась и что бы она ни делала…
На следующий день Ли Фу собрался идти в город, и Ван сказал ему:
– Как увидишь, что на полях убрали гаолян и сяомидцзу, так и приходи за мной.
– Ван, я знал, что ты настоящий мужчина. Тигров бояться – в лес не ходить, – многозначительно изрек хунхуз и, попрощавшись с родственниками, покинул их дом.
Цин продолжала переживать предстоящую разлуку с пасынком. Она не представляла себе, как будет жить без Вана: он работал не только на земле. Разве мало работы в деревне? Нужно было носить воду, заготовлять дрова и собирать на дорогах коровий и лошадиный кал, который шел на удобрение огородных грядок – все это под силу только мужчинам. Как с тучи свалился к ним на голову этот Ли Фу и хочет разрушить их налаженный быт.
Цин не переставала думать о Ване и вспомнила, как он рос… Будучи маленьким, он часто заглядывал ей в глаза и допытывался: «Ма, а ты меня любишь?..» Она не была уверена в том, что любит его, но жалела его и никому не давала в обиду. Он рано стал помогать ей по дому, был очень старательным и послушным. А вот дед полюбил мальчика, и это он дал ему имя, потому что у русских есть такое же, только звучит немного иначе: «И Ван», а по-китайски будет «Ван И», но коротко – все равно Ван.
– Ван, сынок, – простонала Цин и поставила перед ним глиняного божка, – сынок, поклянись мне, что ты не будешь убивать русских. Скажи это перед Буддой! Ты не должен убивать русских, тебе – нельзя…
Ван поклялся, и когда Цин немного успокоилась и прилегла на кане*, к ней снова вернулись воспоминания… Мэй и Ван росли вместе, они редко разлучались и почти всегда держались за руки. Это были очень милые дети, и когда они бегали друг за другом, ее память воскрешала ее собственное детство: разве маленькая Цин могла бегать так же? Ее бедные ножки были туго забинтованы и очень болели. Она не спала ночами и скулила, как бездомный щенок, а отец просыпался и бил ее, прибавляя ей новые страдания. Слава Будде, этот древний обычай миновал ее дочь, потому что наступали новые времена…

    *...утюжки её ступней. - Речь идёт об изуродованных ступнях ног.
     Согласно средневековому обычаю маленьким девочкам подгибали
     пальцы ног и туго забинтовывали на долгие годы, чтобы они не росли.
     Даже во второй половине двадцатого века можно было встретить
     китаянок, которые практически ходили на пятках, балансируя руками.
    *Ламоза (кит.) - неуважительное название русских людей.
    *Гаолян (кит.) - крупа, похожая на гречку, но резко отличающаяся по
      вкусу.
    *Сяомидза (кит.) - крупа, похожая на пшено.
    *кан (кит,) - не очень высокие глинобитные нары, отапливаемые снизу,
      на которых спит вся семья.

                Продолжение следует...