На окраине вечности - 19

Ещё один день пропал. С утра пока погрузили бочку на МАЗ, пока укрепили её уж время к обеду. Закончив увязку груза, сели Васька с Пеньтюховым в кабину. Объяснили шофёру, где тягач находится и поехали.

МАЗ ревёт, не поговоришь, а Васька сидит и пальчиками на панели, будто на пианино играет да ещё и приговаривает.

- Ценок песня…. Ценок песня….

Надоело это Пеньтюхову видеть и слышать.

- Чо бубнишь то, Вась?

- Песню слушаю. Ценок песня…..

- Какая песня? – не понимает Пеньтюхов.

Васька глянул на начальника, как на бестолочь распоследнюю.

- Тебе чо – Высоцкий не нравится?

- Нравится, - не понимает Пеньтюхов, к чему Васька клонит.

- Нравится, так слушай…. Во-во… - и пальчиками по бардачку. – Слышишь поёт: «… вздох глубокий, руки шире….»

- Ну-у…. – прислушался Пеньтюхов. Действительно МАЗ ревёт в такт этой песне, но слов не слыхать. Отстал от парня – раз слышит, то пускай и дальше наслаждается пеним.

Тягач стоял под соснами задом к дороге. Бочку переставили на трансмиссию тягача. Бензин слили, емкость обратно укрепили на МАЗе. Машина уехала.

Васька стал заводить свою технику, не заводится – что-то с бензонасосом сделалось. Поднял капот, уткунулся в утробушку машинную. Что-то там шурудит и матерится, не переставая.
Пеньтюхов его успокаивает.

- Не торопись. Вась…. Мало ли что….

- Так ехать надо.

- Сделаешь и поедем.

- Замёрзнет….

- Кто? – не понял Пеньтюхов.

- Галя.

- Какая Галя?

- Вон, мёрзнет сидит, – и указал на выворотень дерева.

- Нет там никакой Гали. Это корень.

- Теперь уж нет, на дерево залезла, – с тягача соскочил, куртяшку с себя снял и стал на сосну закидывать.

Куртка по веткам скользнула, в руки упала.

- Вот безрукая…. – ругает «Галю» Васька и снова швыряет одёжку.

Повисла на ветке куртка, успокоился заботливый парень «Гали».

- Не мёрзни. Сейчас бензин засосём и поедем.

Сообразил Пеньтюхов, у Васьки «гонки» начались. Как же поедет то он с таким состоянием головы? Что ему ещё может привидеться-прислышаться? По дороге лесовозы с хлыстами едут – возьмет и долбанёт в лесины, свисающие с прицепов. А лесовоз – не фура с водкой. Врежешься, после не зельем текущим манной небесной, а кровушкой захлёбываться будешь. Вот уж на самом деле – «найдёт свинья грязи».

Что же делать то? Сообразил.

- Слушай, Вась, дай на тягаче прокатиться, - заискивающе просит «порулить» у водилы, как в детстве когда-то велосипед покататься у дружков.

- Катись. Мне что жалкао? Заведём и едь, – великодушен Васька.

Рулить Пеньтюхову не доводилось, а рычагами поворочать не единожды угораздило: и в армии, и после, когда в экспедиции работал.

Благополучно пригнал Пеньтюхов ГАЗ-71 к дому презжих. Васька всю дорогу Высоцкого «по двигателю-матюгальнику» слушал и руками покручивал в разные стороны
в такт мелодии.

Поставил тягач Пеньтюхов у калитки. Проверил, сколько бензину в баке осталось – литров двадцать. До заправки хватит доехать, когда переправу через Вычегду наладят и то ладно.
Ваську из тягача вызвал – не хочет из пассажиров в проштрафившиеся работники переходить, а надо. Кабину Пеньтюхов запер, к дверям дома презжих подходит, а на них замка нет.

«Наверное, уборщица убирается», - подумал. Ошибся. На кухне сидел Николаич – до синевы побрит и до неё же трезв.

- Ты, Петро, наверное, меня выгонишь? – огорошил вместо «здрасьте» вошедшего начальника.
Пеньтюхов хмыкнул и считать стал.

- Одного уже выгнал. Если ещё и вас похерю, то с кем останусь? Мне что – лучше кого-то пришлют?

- А что делать? – растерян Николаич.

- Что-что? Без тягача работать будем. А за этот месяц я вам КТУ (коэффициент трудового участия) не поставлю. Устроит?

- Конечно, Петро, - соглашается «штрафник» - лешак с ним с этим КТУ,

Васька тоже что-то бубнит – соглашается, что не за «кэтэями» они сюда приехали, а «роботать».

- Ну и ладно…. – удовлетворен Пеньтюхов, а в мыслях смеётся над простофилями: «А вот это вы зря так радуетесь». До этого работали мужики в разных бригадах, занимающихся тем, что доделывали да переделывали старые «огрехи» и недочёты. Расценки были старые, КТУ взяться поэтому было неоткуда и, соответственно, зарплата была на уровне тарифа. На изыскания перехода газопровода через Вычегду задание было новое и расценки раз в десять выше, нежели на предыдущих объектах.

Последним Пеньтюхов ещё не успел поделиться с товарищами. Поэтому был очень доволен: «Ужо я вам, ребятки, за то, что вы мне все мозги выполоскали, «козу рогатую-бодатую» в нарядах то нарисую!»

Через неделю и последний «штрафник» объявился – Матвеич. За хранение ящика с образцами, который они не взяли из камеры хранения, насчитали ему кругленькую сумму. Денег у него, конечно, не было. Позвонил в контору, выслушал, что там о нём думают, и стал ждать перевод. Дождался.

Пошёл в камеру хранения, чтоб выкупить ящик с образцами, а там его заставили писать заявление и составлять опись содержимого багажа. Написал – куда денешься? А тут новые претензии, чуть не упекли Матвеича.

Прочитала опись содержимого бабулька, что вещи выдает из камеры хранения, чуть с ней плохо не стало. Не укладывается в голове, что за ведро песка можно такие деньжищи по её меркам пенсионерским отдать. Значит, вывод сделала, в ящике, если и песок, то не простой – золотой. Об этом и поведала вызванному милиционеру из линейного пункта милиции. Ящик с песком при двух понятых изъяли, а Матвеича поместили в «обезьянник».

Всё же уговорил он служивых, чтоб его не почту отпустили. Позвонил он в контору снова. Оттуда факс на линейный пункт милиции отправили, дескать, выдайте ящик с образцами песка из карьеров вдольтрассового проезда по газопроводу. Матвеича отпустили, но взяли расписку с обязательством, если золото в том песке всё же есть, то его сдадут в ГОХРАН.
Отправил Матвеич злосчастный ящик багажом на контору, а сам вернулся в бригаду Пеньтюхова. Ни о каком отдыхе в Мельничном Ручье уже и не мечталось – деньги то в кармане подиссякли.

Пока собирались таким образом в кучу, ноябрь закончился. Все остались без зарплаты.
Обещание же не ставить никому КТУ кроме себя, Пеньтюхов исполнил уже в декабре. Всем тариф закрыл – по тридцать тысяч рублей, а себе с учетом коээфициента трудового участия полтора миллиона рублей – сколько и заработал. Остальным премиальные оставил в заначке – мол, в январе выплачу.

В январе с левобережным участком разобрались. Перебрались на правый берег Вычегды и поселились в гостинице городка Яренска. От городка трассы далеко, но можно добираться до неё по асфальтовой дороге. Трасса важная. По этой причине Ваську «реабилитировали». Гусеничный тягач на платформе увезли, а за вахтовкой ГАЗ-66 надо было ехать в Тосно на базу экспедиции. Ответственность за целостность машины возложили под расписку на Пеньтюхова. Пояснили, что в случае «беды» с машиной, Ваську, конечно, переведут в слесаря, чтоб работал и за разбитую технику расплачивался. Но ведь будет он из слесарской зарплаты долг сто лет выплачивать. Поэтому отвечать за машину будет вся бригада – объект то денежный отхватили.

«Раз ответственность на мне, то и гнать машину надо самому», - рассудил Пеньтюхов и поехал с Васькой за машиной. Пригнали, в гостинице устроились. Договорились с организацией, чтоб в её гараже машину оставлять на ночь и на период отгулов. На улице машину оставлять нельзя – это поняли уже утром, переночевав первую ночь в гостинице. Баки были открыты и весь бензин высосан. Замок на будке сломан и всё там переворошено. Благо в вахтовке ничего не хранилось, кроме изыскательских - геолгических да топографических причандалов. Только канистрой и поживились ночные жулики. За то Пеньтюхов понял весь расклад. Машину определили в гараж и надо разбегаться. Васька зарплату мизерную получил. Куда с ней? Только к родственникам архангельским. По крайней мере прокормят десять дней в счёт будущей гульбы.

Пеньтюхов хотел поехать в Ерши на недельку на Реке рыбку половить – сорожек да окушков, но не случилось.

Утром Васька умотал в путешествие по родне, а в полдень Надюшка-гидролог заявилась. Мол, надо глубину Вычегду промерить по трассе и по резервным ниткам изыскиваемого газопровода.

Пеньтюхов недоволен. Надюшка его успокаеивает.

- Мы за день, Петя, всё сделаем. Я в Котласе взяла у речников лоции реки. Поэтому только сделаем с десяток контрольных промеров и, если нет изменений, то и всё.

- Лёд то толстеныый уж, - разводит канитель Пеньтюхов, в душе уж давно согласившийся «со своей участью».

- Я ледобур привезла. Ножи хорошо наточены.

- А глубины то большие ли?

- Метров шесть, не более.

- Ну ладно. Только я Ваську то отпустил.

- А мы на автобусе. Я по карте посмотрела – от дороги, по которой он ездит в Межог, с километр всего до реки.

«Уболтала девка парня». На следующее утро первым автобусом поехали Пеньтюхов с Надюшкой промер глубин делать. Пеньтюхов за рабочего при гидрологе – не лезет в «организационный процесс» дела. Девка сама шофёра расспрашивает, где лучше выйти им. Договрилась, что и после обеда на том же месте он их подберёт.

Шофёр – мужик путёвый. Уверил, что и высадит, где скажут; и заберёт после, где стоять будут на дороге.

Ещё накануне, когда карту рассматривали в гостинице, Пеньтюхов обратил внимание гидролгини на условные знаки.

- Смотри, Надюш, сосна тонкомерная по берегу и толщина у неё до десяти сантиметров. Что шесты….

- И что?

- Так вырубим жёрдочку в метров семь. На ней зарубки сделаем через метр и будем ею глубины мерить. Дырку пробурим, жёрдочку туды и всё – гляди по зарубкам сколько метров….
Из автобуса вышли, где и хотели – мостик переехали, на горку поднялись. Всё, прибыли.
Спуск в пойму реки должен быть метрах в двухстах. Пеньтюхов сразу же, как в лес вошли, стал дерево для шестика присматривать. И сотни метров не прошагали по насту, отыскалась сухостойная сосна требуемой длины и не толстая.

Сосенку Пеньтюхов срубил, сучки поотшибал, на плечо закинул и за Надюшкой двинулся. После оттепели лыжи в снег не проваливаются. Не ходьба, а прогулка, если б не шестик, цепляющийся за кусты и деревья. По лесу прямо не пройдешь, надо деревья огибать. Поклажа на плече в повороты не вписывается: то между деревьев её заколодит так, что Пеньтюхова в сторону оттесняет; то, наоборот, с плеча норовит шутилинка соскочить.
Петр себя успокаивает – ещё малость, ещё вот пяток деревьев обойду, и спуск будет.
Сбиться с направления невозможно, солнце чуть слева бьёт в глаза. Уж скорлько прошли, а спуска к реке нет, и не намечается. По времени определил Пеньтюхов, что километр отмахали. А спуск то где? Непонятно.

Матерится уже мужик, но про себя покуда. Столько «шестиков» кругом в молодом лесу, а он тащит от дороги – не обидно ли?

Снова карту разложили. Стали прикидывать. Речка и по карте, и по названию на дорожном указателе одна и та же. Всё вроде правильно, а Вычегды нет.

Снова шестик на плечо и вперёд. Два часа продирался Пеньтюхов сперва по лесу, а потом по заросшей ивняком пойме с надоедливой и надоевшей тычиной, покуда показалась ширь реки. Увидел этот простор и про матюги, вертевшиеся на языке, и про избитой жёрдочкой плечо позабыл.

- Да, диво….. – только и сказал.

Надюшка рядом встала, тоже на реку смотрит. Даже будто придвинулась к Петру и чуть на плечо его опёрлась.

Стоять бы так, но дело стоять не может. На лёд спустились, стали со створами разбираться – как бы их с трассой изыскиваемого газопровода увязать. Перешли к противоположному берегу, конец визиры Пеньтюхов отыскал.

- Я, Надюш, створ то пробью до того берега буде, а ты следом намечай, где тебе пробурить, - и пошёл по створу с вязанкой вешек на плече. Метров через пятьдесят их втыкает и дальше. У другого – правого берега дождался напарницу и за ледобур взялся.

Ножи и впрямь добро наточены, в лёд бур сам вгрызается и проворачивается при этом легко Дело Пеньтюхову знакомо: бури ледобур до посинения шкур. Будто два рыбака. Один лунки сверлит, а другая снасти запускает. Сама то Надюшка от рыбака по обличью не отличается. Бахилы на ногах, пуховик пузырястый и лицо уж солнцем весенним ожжено слегка. Только удочек не хватает.

Только дырку Пеньтюхов пробурит, шугу выдерёт вместе с водой на лёд, и за жердёшку берётся. В лунку затолкает до дна, а напарница зарубки на нём считает да сантиметры прикидывает сверху. Потом в журнальчик заносит. Пеньтюхов к тому времени уж к другой точке подходит. Дрын в сторону, ледобур в обе руки и пошёл дырявить лёд речной. Надюшка тут уж стоит и на Петра смотрит как-то странно – то ли сказать что хочет, но не решается; то ли ждёт, что тот словом каким одарит.

Пеньтюхова же другое занимает. Ему Ерши видятся в предвесеннем заснеженье да Река с окушками. Уж очень они азартны да ахидны за горбом зимы. Только мормышку подавай, да что-нибудь на кончике крючка для затравки…

Проводил Надюшку на другой день. Вроде и самому можно съездить, как намечал, но прикинул – только дня три ему и светит в Ершах «ершей» половить. Отказался от затеи.