Юдифь. Галерея родственников

Я не собираюсь пересказывать библейские истории, как бы увлекательны они не были. Зачем? Голова на блюде, даже и серебряном, или, вообще, без оного, не аппетитно выглядит. Юдифь, в данном случае, имя моей двоюродной бабушки, родной сестры деды Йоны и тёти Вити. В семье её звали проще – Дифа. Она была младшим ребёнком из двадцати детей моей прабабушки. Племянники и племянницы Дифы были младше её от года до четырнадцати лет. Забавно…Я видел тётю Дифу только один раз, когда ей было уже лет под семьдесят. Передо мной сидела женщина аристократичного вида, со вкусом одетая, густейшие седые волосы, собранные в узел на затылке были сколоты костяным гребнем китайской работы. Было видно, что в молодости эта женщина была очень красива. Я стал расспрашивать маму о тёте Дифе, но мама морщилась, отговаривалась малозначащими фразами, а папа в такие минуты начинал разговаривать по телефону громким голосом. Я был заинтригован, и подвалил с вопросами к бабушке, сёстры, всё-таки…Бабушка отослала меня к маме. Я не сдался и пошёл в соседнюю комнату в коммунальной квартире, где жил мой дядя Цифа со своей семьёй. Только я открыл рот, как его жена, тётя Муся, отправила меня, опять же, к маме. Я пошёл в соседнюю комнату к тёте Вите, сёстры, всё-таки. Тётя Витя выслушала мой вопрос, долго молчала, потом порылась на книжной полке, достала альбом со старинными открытками, полистала, и показала мне одну из них.

-Что ты видишь на открытке, племянник?- спросила меня тётя Витя.

Тут надо сказать, что я в это время ходил в третий класс, но был очень начитан, благодаря папе, который мне покупал очень, ну, оччень интересные восточные сказки в «Академиздате». Перлюстрацию папа не проводил, поэтому я многое узнал в весьма юном возрасте. Когда я был вынужден обращаться за разъяснениями, книга изымалась, передавалась старшему брату, а мне покупалась следующая…не менее интересная…Посмотрев на открытку, я уверенно ответил:

-На открытке изображена прекрасная полуобнажённая женщина, с очень красивой грудью, пышными волосами, чёрными глазами и изогнутым мечом в руках. Её одежды, убранство комнаты - говорят о принадлежности красавицы к верхним слоям общества того времени, когда правитель Багдада Гарун-аль-Рашид, переодевшись простолюдином, шастал по городскому рынку. Могу добавить, что черты лица этой красавицы мне кого-то напоминают. Тётя Витя, подарите эту открытку, и я вспомню! –

-Садись, пять!- улыбнулась тётя Витя. –Об открытке забудь, мне её один поручик прислал…Но, ты прав, что черты лица знакомы. Это вылитая тётя Дифа. Недаром, обе – Юдифи…В нашей семье не все правильно к ней относятся, особенно – женщины…-
-Почему? –удивился я – Она плохая? Что тётя Дифа такого нехорошего сделала?-
-Ничего плохого Дифа не сделала! – раздражаясь, ответила тётя Витя – Но, её считают Позором семьи!-
-Позором семьи?! – ужаснулся я – Почему?!-
-Потому что, некоторые женщины нашей семьи посчитали, что Дифа – проститутка! Представляешь, Проститутка?!-

Я вспомнил все сказки, которые прочитал, и прочую литературу. Увы, значения слова – проститутка – я из воспоминаний не выудил. Спросил у тёти Вити.

-Так…Серёжа, на этом мы беседу пока прервём. Эх, зря я…Ни у кого ничего не спрашивай, лет десять…Потом тебе расскажут. Поверь мне-

Тёте Вите я верил. Десять лет ни у кого про тётю Дифу не спрашивал. Альбом со временем перешёл в моё владение, и по истечении срока, я достал открытку, и подошёл с ней к маме. Подошёл к маме, когда она с папой пила чай. О! О…Мама побледнела, а папа, напротив, покраснел. Меня хотели послать за хлебом, но я упёрся. Меня послали в мою комнату. Что я там не видел? Тогда, мне всё рассказали.

……………………………………………………………Юдифь………………………………………………………………………………..

С детства Юдифь отличалась от своих сверстниц утончённой красотой, манерами поведения, всё-таки, её старшие сёстры и братья окончили классическую гимназию, и необычайной тягой к мальчикам. Мальчики г. Омска относились к моей тётушке с огромным уважением, и разбирались между собой в отдалении от её места жительства. Предпочтения Юдифь никому не отдавала, и посему, кокетничала со всеми. За право носить её портфель проводились далеко нерыцарские турниры, что даму многих сердец не беспокоило. Девочки мою тётушку почему-то не любили. И даже очень не любили. Шли годы, девочка взрослела, и, когда превратилась в девушку, мужчинам г. Омска пришли кранты. На их счастье тётушка Дифа влюбилась. Чувство было чрезвычайным. Дифа стала беспокойно спать, сердце билось неритмично, в голове носились туда-сюда какие-то странные мысли, и стало всё время чего-то хотеться. Она решила посоветоваться со своей старшей сестрой Витей, и написала той письмо. Ответ не замедлил себя ждать. Тётя Витя писала, что посоветовалась со старшей сестрой Идой, и та сказала, что это – любовь. Объектом Дифиной любви стал юноша из очень простой русской семьи, в которой кроме него было три дочки. Младшая из сестёр подружилась с тётушкой, и та занималась её образованием. Юноша был красавцем – светло-русые густые волосы, серые глаза, волевой подбородок, сильные мышцы, и рост под метр девяносто. И так как чувство оказалось чрезвычайным, Дифа и красавец поженились, прожили вместе в любви и радости полгода, и тут его призвали в РККА.

Прослужил муж Дифы с год, и началась Финская Кампания. Закончилась финская, началась Отечественная война. Тётушка трудится санитаркой в военном госпитале, мужа своего уже пятый год не видит, а в госпитале не только тяжело-раненные офицеры лежат. И влюбилась Дифа в лётчика, а потом в танкиста…Горяча была…Сёстры, которые в Омске жили, пеняли своей младшей на такое поведение, да, она и сама вину ощущала, но, сделать с собой ничего не могла. Потому, как стала ещё красивее… Окончилась Отечественная война, и через шесть с половиной лет после разлуки встретились муж с женой.

Как муж тётушки в родной город вернулся, так стали ему на уши шептать. Особенно две сестрицы старались, а он в ни какую – люблю, говорит и всё. А Дифа, как муж вернулся, ни-ни, боже упаси в сторону посмотреть. А зачем, когда муж дома? Всё стало налаживаться, только с детками никак не выходило. И вот, однажды, тёмной ночью, возвращается с завода домой муж Дифы, а по дороге навстречу тёплая компания. Остановила его, и стала имя любимой жены трепать. Не выдержал муж моей тётушки слов таких, и начал компанию людей честных и прямосердечных метелить. Силы он был недюжинной, да, и в рукопашных бывал, в общем, сзади его поленом по голове успокоили. Людишки попались неумелые, и, потому, убили.

Как сорок дней прошли, прибежала к Дифе младшая сестрёнка покойного мужа, с которой она дружила, и закричала: «Дифа, беги из Омска, сестрицы мои поклялись тебе в лицо кислотой брызнуть! Ты же их знаешь, они это сделают!». Собралась мгновенно тётушка, перехватила деньжат у тех, кто мог хоть, сколько дать, кинулась на вокзал, купила билет до Москвы, и поехала. Поехала в Москву 1946 года.

Приехала на Казанский вокзал, а оттуда до дома, где проживали три (!) её сестры в коммунальных квартирах, рукой было подать. Но, пришла Юдифь к своей сестре Вите, так как понимала её эта одинокая женщина лучше всех. На счастье Дифы, Витя в этот день не работала. И первым вопросом, после рассказа тётушки о горькой своей судьбине, стал, как быть с регистрацией, хотя бы временной. Времена были жёсткие, если большего не сказать. Пошла Витя к участковому, которому зубы лечила, но тот больным оказался. Пока сестры не было, Дифа принимала ванну, не зная, что день помывочно-постирочный не сестрице принадлежит. Простили бы коммунальные соседки Дифе такой прокол ужасный по незнанию, но…вышла гостья незваная из ванной комнаты с тюрбаном на голове и в халатике сестрички, явно малом ей в груди роскошной. Первым на пути от ванной комнаты до двери Витиной пал смертью храбрых тов. Коган, совершенно случайно попавший Дифе на встречу. Он хотел было поздороваться, но в это время халатик на груди тётушки разъехался, и рот Когана открылся, и…и…Выручила мужа верная супруга Мира, затащившая того обратно в комнату. Следующим оказался бывший троцкист Полтарев, почему-то отсидевший, за свои политические ошибки, только пять лет. Он был одет для выхода на улицу, с портфелем в руке. Увидев Дифу, выронил портфель на дощатый пол, и стал срочно протирать запотевшие очки. Тётушка мило улыбнулась бывшему соратнику «политической проститутки», и бритый череп отщепенца стал краснеть на глазах…его жены, которая решила в этот момент пройтись на кухню. Взгляд её, брошенный на Дифу, был очень нехорош. И пошло-поехало, как говорится…

Мужчины в коридоре, а потом в подъезде, и во дворе дома стали падать и пакетироваться, а их законные, не очень законные жёны и невесты объявили всеобщую мобилизацию. Раздался громкий призывный стук барабана, и в комнату к тёте Вите пришёл участковый. Это был официальный помывочный тёти Вити день, и Дифа его использовала. Участковый был мужчина пожилой, много повидавший за свою милицейскую жизнь, на хромой кобыле объехать его было невозможно, собственно говоря, никто и не пытался. Он раскрыл планшет, и стал расспрашивать мою тётю об обстоятельствах приезда Дифы на его участок, цокая языком, и облизывая время от времени чернильный карандаш. Тётя Витя осторожно осведомилась, не болеют ли зубы у него и членов его семьи, и с сожалением вздохнула, услышав, что зубы у всех здоровы. Дело становилось всё более дохлым, и в это время в комнату вошла свеже-помытая Дифа.

«Объясните мне, пожалуйста, Юдифь Александровна…» - начал говорить участковый, поднимая свой пристальный взор кверху. Взор вскарабкался на грудь Дифы, и его владелец расстегнул верхний крючок на стоячем воротнике кителя. Затем глаза участкового встретились с взглядом женщины, и был расстёгнут второй крючок на воротнике. «Далее по требованию!» Требования расстёгиваться не поступало, но временное разрешение на проживание в стольном граде, спустя несколько дней было получено. «Красота – страшная сила!» Конечно, штамп, но…

Первое сражение с отмобилизованными женщинами дома было выиграно Дифой вчистую. В коридоре начались семейные скандалы. Мужчины тёрлись в кухне без всяких на то причин, заходили к тёте Вите с отвёртками, молотками, зубной болью и с пустыми руками, поскольку конфеты, пряники и сушки рассовывались по карманам заранее, на чёрной лестнице. Женщины их ловили, обыскивали, конфискуя инструмент и съестное, обзывая по-всякому, в основном, кобелями. Мужчины не сопротивлялись, сдавались на милость победителя, а через какое-то время всё повторялось. Однажды папа предложил маме пригласить Дифу на ужин: «Родственница, всё-таки…» В этот вечер папа ужинал в пельменной, где встретил мрачного дядю Цифу, предложившего жене пригласить Дифу на обед.

Дифа устроилась санитаркой в поликлинику на Пятницкой улице, где работала тётя Витя, и через пару недель в этом медицинском учреждении нельзя было протолкнуться. Проход Дифы со шваброй в руке по коридору сопровождался стонами, восхищёнными матерными выражениями, а счастливчики, заставшие её за отжиманием тряпки в ведро, делились впечатлениями с понурыми неудачниками. По воскресеньям Дифа гуляла по Москве, улыбаясь городу и встречным прохожим. У встреченных ею мужчин дёргалась голова, женщины дёргали их за руки, все дёргали друг друга за что-нибудь, и количество душевнобольных в столице начало увеличиваться.

Всеобщая задёрганность и неуравновешенность привели к тому, что главврач поликлиника не выдержал, и схватил Дифу за грудь. Возможно, что на секунду он стал самым счастливым мужчиной в Москве. В начале второй секунды главврач вытирал кровавую юшку, льющуюся из носа, и орал, что «сибирским жидовкам нечего делать в столице, и он, фронтовой врач, приложит все усилия, для предотвращения последствий этого недоразумения». И приложил…

Обескураженный участковый принёс Дифе предписание о необходимости в трёхдневный срок покинуть столицу, и вернуться в Омск. Перед моей родственницей встала реальная угроза получить некую дозу серной кислоты в лицо, или срок по статье за нарушение закона о регистрации проживания. В обоих случаях выбор был плох, но неизбежен. Коридорные женщины встали вдоль стены, и покачиванием головы выражали Дифе своё глубочайшее сожаление. Уж такое глубокое, такое искреннее, такое растакое…Мама с тётей Мусей(жена дяди Цифы) ходили к начальнику отделения милиции, но всё было бесполезно. Тётя Витя вытирала слёзы, а Дифа закурила.

Утром следующего за получением предписания дня, Москва плакала холодным дождём…Стало слякотно, промозглый ветер заставлял прохожих кутаться в плащи и пальто, а Дифа, не замечая этого, шла на Центральный телеграф давать телеграмму в Омск о своём весьма скором появлении…Всё было плохо…Сердце сжималось от ощущения нарастающей тревоги, Дифа, поднимаясь по лестнице, ведущей к входным дверям, оступилась, и тут же раздался треск ломающегося каблука. И молодая красивая женщина села на ступеньку коварной лестницы, и разрыдалась.

Сеял дождь, из-под колёс машин, чавкая, расходились волны воды, стекающие в ливневую канализацию, ветер проникал через поношенное пальтецо… Мимо рыдающей Дифы пробегали вверх и вниз люди, никому не было до неё дела. У лестницы остановилась шикарная по тем временам лайба, из неё выскочил плечистый мужчина в модном кремовом драповом пальто с подложенными плечами, и такого же цвета шляпе. Он понёсся вверх по лестнице, и кинул взгляд на Дифу. Их глаза встретились. Голубые глаза мужчины и тёмно карие, почти чёрные, со слезами, глаза женщины. И мужчина понял, что его двинули в челюсть хуком справа с такой силой, что рефери может открывать счёт, а ему, всё одно, не подняться с колена.

Не говоря ни слова, мужчина подхватил Дифу на руки, запихнул в машину, отобрал из её руки туфлю со сломанным каблуком, и погнал машину в неизвестном направлении. Мимо Дифы пролетала Москва, её жители спешили домой после рабочего дня, в окнах зажигался свет. Семьи рассаживались для ужина вокруг столов, двигали стульями, рассказывая о каких-то мелких событиях, статьях передовиц газет, происках врагов всего света и Нюрнбергском трибунале. Перед Дифой раскачивался стакан с серной кислотой, и маячила зона.

«Рассказывайте…» - не спуская взгляда с дороги, почти приказал мужчина, и Дифу прорвало. Она, торопясь, комкая слова и фразы, откровенно повествовала о своей жизни. Мужчина молча, не перебивая, выслушал этот нехитрый рассказ до конца, и затормозил у невысокого дома, где-то за Садовым кольцом. Они вышли из машины и вошли в подъезд. Мужчина постучал в обитую красным коленкором дверь, открыл её, и пропустил Дифу вперёд. В квартире пахло кожей, клеем, что-то жужжало. Дифа с недоумением поняла, что попала в обувную мастерскую.

Навстречу им из комнаты вышел небольшого роста человек в кожаном фартуке поверх одежды, с очками, сдвинутыми на самый кончик носа, и внимательными хитроватыми, но добрыми, глазами. «Ба, Константин Васильевич, какой подарок для меня! Как Ваши туфли? Или, что? - обувщик кинул быстрый взгляд на ножки Дифы – Ай-яй, какие ножки у дамы, но какие туфли…Разве это туфли? Это боты умирающего каторжанина…Это противно носить, и противно на такое смотреть! Я правильно понял намёк, Константин Васильевич?» Константин Васильевич весело засмеялся: «Я и рта не успел раскрыть, а Вы, Абрам, уже всё поняли! «Боты» надо починить, а мерку снять!» «И на сколько пар снимать мерку? Я так понимаю, что дама будет выходить по делам, в магазины, ателье, рестораны и…итого – четыре…Но, должно быть разного цвета…итого – восемь…? Я правильно считаю?» Абрам посмотрел на Дифу, и, по-доброму, подмигнул. И она залилась румянцем, не полностью понимая происходящее.

«Правильно считаете, Абрам!» - пророкотал заказчик восьми пар туфелек для ножек Дифы. Пока снимали мерку, Константин Васильевич, а по виду ему было только слегка за сорок лет, звонил разным людям, прикрывая трубку рукой, и говоря вполголоса. Минут через тридцать мерка была снята, «боты» отремонтированы. Дифа и незнакомец сели в машину, она назвала адрес тёти Вити, и через минут двадцать, разговаривая обо всём на свете, они подъехали к дому на Садово-Спасской. Вместе поднялись на шестой этаж, и вошли в коридор. Первым навстречу попался тов. Коган. Он бросил взгляд на сопровождающего Дифу мужчину, брови его с удивлением поднялись. «Добрый вечер, Константин Васильевич!» - с воодушевлением произнёс тайный воздыхатель. «Добрый…» - буркнул тот в ответ, а Дифа удивилась, и задумалась. Из двери высунулся троцкист Полтарев, сдвинул пальцем пенсне к переносице, и подслеповато вгляделся в лицо провожающего. Губы растянулись в довольной улыбке узнавания: «Рад Вас приветствовать в нашей скромной обители, Константин Васильевич!». «Угу…» - мрачно ответил всем известный незнакомец, и зашёл вслед за Дифой в комнату тёти Вити.

Тётя Витя мрачно чаёвничала с участковым. При виде мужчины участковый вскочил, хотел, было, что-то сказать, но, заметив недовольный взгляд, сел и хрустнул в кулаке сушкой. Потом посмотрел на Дифу, встал, и довольно проговорил: «Ну, думаю, что нескоро мне понадобиться Вас беспокоить, Виктория Александровна…Рад этому!» Когда дверь за ним закрылась, Константин Васильевич, сказал: «Сегодня, Дифа, мы расстанемся. Завтра никуда не выходите из дома, не всё участковые решают, а вечером я за Вами заеду» Он повернулся и пошёл к выходу. «Подождите же, Константин Васильевич…» - начала говорить Дифа. «Костя…Для Вас - просто Костя!» - улыбнулся тот по-мальчишески открыто. «Но, кто Вы, Костя?» - растерянно спросила Дифа. «Кто я?! – обескуражено, и даже несколько обидевшись, ответил он – Я – Гр – лов!» Потом громко рассмеялся, и ушёл. Дифа посмотрела на сестру, а та пожала плечами.

По звуку шагов за стеной комнаты, Дифа поняла, что со службы вернулся её племянник, а мой дядя Цифа. Она постучала в стенку кулачком, и громко спросила: «Цифа, кто такой К.В. Гр – лов? Ты знаешь его? Я с ним сегодня познакомилась!». За стеной помолчали, а потом, дядя Цифа тусклым голосом ответил: «Гр – лов, очень известный на весь СССР человек…Неоднократный чемпион страны по боксу, разработчик системы боевого бокса для армии. Приезжал к нам, проводил несколько спец.занятий…Мощный мужик» Дифа посмотрела на тётю Витю, та пожала плечами…

Следующий день для Юдифи стал сущим беспокойством. Стакан с серной кислотой отодвинулся на второй план, а на первом – запульсировала статья о регистрации. Дифа одна сидела в небольшой комнате. Ей было душно и страшно. Мужские шаги, гулко раздававшиеся в коридоре, пугали…Женщине казалось, что сейчас раздастся стук в дверь, войдут люди в фуражках с синим околышем: «Встать! Взять вещи! Пошла! Пошла вперёд, сказали!», и всё….С каждым следующим часом ожидания, надежда становилась более и более расплывчатой, и, когда это чувство покидало Юдифь, а за окнами смеркалось, раздались быстрые шаги, дверь без стука открылась, и в комнату влетел Гр – лов.

«Дифа! – радостно сказал Костя – Ты, хоть и временно, но москвичка! Поздравляю! Собирай вещи!» «Зачем? – удивлённо спросила Юдифь – Зачем собирать то, чего нет?» Гр – лов, недоумённо посмотрел на Дифу, потом засмеялся: «Я тебя буду ждать в машине! Давай быстрее, надо отметить твою регистрацию!» Он выбежал из комнаты, а Юдифь подошла к зеркалу и сняла байковый в мелкую розочку халатик.

В запылённом зеркале отразилось сильное, красивое тело нерожавшей молодой женщины. Пышные чёрные волосы, красиво очерченные брови, стройная шея, плечи, которые дразнили мужчин своей белизной, а летом, под лучами солнца, становились персикового цвета…Полная высокая грудь…Взгляд Юдифи скользнул ниже. Придраться было не к чему. Только руки, от ежедневного соприкосновения с мыльной водой и хлоркой, стали шероховатыми и красноватого оттенка. Юдифь провела ими по телу, и вздрогнула. Ей на мгновение стало холодно. Она посмотрела на своё лицо. Чёрные глаза были грустны…По телу женщины пробежал озноб, но потом она представила, как серная кислота разъедает кожу, как её лоскуты начинают сползать с лица, а она, Юдифь, превращается в чудовище. Женщина дёрнула головой, отгоняя страшное видение, быстро оделась, пошвыряла в чемоданчик вещи, написала записку сестре, и вышла из комнаты, оставив ключ под ковриком.

Юдифь стояла посередине комнаты, снятой для неё Гр – ловым отдельной квартиры. Квартира была небольшая, но уютная. Мебель не новая, но удобная. Но, главное, в квартире царствовала тишина. Никто не беспокоил гулкими шагами в коридоре, не ругался на кухне, не хлопал дверями. Никто не постучит в туалет с криком: «Сколько можно?! На работу опаздываю!», не ощущалось запахов вечно кипятящегося белья и подгоревшей еды. Покой…Который только снится…

На следующий день после переезда, Гр – лов повёз Юдифь по магазинам, но, первым делом, к обувщику Абраму. Туфли были готовы, и стояли рядком, вызвав восхищение Дифы. Ученик Абрама с готовностью помог хозяйке обновки надевать туфельки. Женские ножки прелестны, пар восемь, жизнь удалась! Гр –лову не понравилась горячность парнишки, желваки заиграли на его лице. Абрам и Юдифь заметили изменение в настроении Кости Васильевича одновременно. Абрам кашлянул, а Дифа подумала: «Он ревнив! И, причём, очень ревнив!» Парнишка испуганно заторопился, и Юдифь это позабавило.

Магазины были к услугам Гр –лову и Юдифи. Когда они приехали на квартиру, женщина с удовольствием перемерила купленные вещи, а Костя с неменьшим удовольствием следил за переодеванием возлюбленной. Да-да, на тот момент, именно, возлюбленной им Юдифи. Когда Дифа оторвалась от зеркала, Костя сгрёб её в объятья и отнёс на широкий диван.

Рестораны, встречи с многочисленными поклонниками Гр –лова, бои его учеников в цирке на Цветном бульваре, их победы, цветы, марши оркестров, бесконечные ночи любви…Юдифь закрутило в водовороте другой, совсем другой жизни, о которой она, всего несколько недель назад, и мечтать не могла. Швабра, ведро с хлоркой, и ранний подъём на работу, как и сама работа, остались где-то там, за спиной. Но, Юдифь была умна. Она понимала, что это всё временно. Гр – лов был связан по рукам своей публичностью и партийностью. Ему многое прощалось, он был Любимцем народа. Сколько времени ей выделила судьба на женское счастье? Кто это знал?

Начался 1948 год. Начался он борьбой с космополитизмом. До этого года цепной пёс власти – антисемитизм дремал, поскуливая, возле конуры. Раздались хозяйские шаги, цепь зазвенела, и спала с ошейника пса. «Фас!» - и пёс с рычанием, роняя с морды клочья пены, бросился по следу. Врачей-евреев, заливавших ртуть во внутренности оперируемых советских людей, ставивших в зубы трудящихся пломбы с ядом, приговаривали к смертной казни. Председателя Антифашистского Еврейского Комитета великого актёра Михоэлса в Минске случайно переехал грузовик. Причём, совершенно случайно, но, два раза подряд. Комитет был распущен за ненадобностью. В обкомах и райкомах КПСС составлялись списки граждан великой страны, но, евреев, для депортации в Биробиджан. Маховик набирал обороты. Тётя Витя позвонила Дифе, и призвала к осторожности, а Гр – лов стал приходить к ней всё реже и реже.

Юдифь ощущала, как сгущается вокруг неё атмосфера. Люди на улицах плевали на тротуар, увидев её лицо, в магазинах стало всё чаще звучать слово – жидовка. Она вновь стала чувствовать свою беззащитность. И, однажды, после очередной победы ученика Кости, Юдифь увидела, как ему на шею бросилась русоволосая, с голубыми глазами, уже знакомая ей, артистка цирка. Костя проводил Юдифь домой, посидел немного, для приличия, и, сославшись на усталость, уехал. Юдифь подошла к зеркалу, посмотрела в него и сказала: «Игрушка-игрушка, где твой колпак с бубенцами?»

Прошла неделя, и Юдифь приехала на финальный бой ученика Кости. Приехала одна. Гр – лов не заехал, как обычно, за ней, но только позвонил, что будет ждать её в цирке. Он встретил Юдифь в вестибюле, чмокнул в лоб, и сразу заторопился к рингу. Юдифь заметила, как за Костей туда же прошла русоволосая артистка. Сердце слегка кольнуло. Юдифь прошла к своему месту в амфитеатре, и села, испытывая странное чувство одиночества при таком скоплении народа.

Финальный бой должен был начаться после показательных схваток боксёров двух спортивных обществ. В перерыве Костя к ней не подошёл. Юдифь осматривала зал цирка, вглядывалась в лица болельщиков, и, вдруг, почувствовала на себе чей-то внимательный взгляд. Она быстро посмотрела в ответ, и успела заметить, как отвёл глаза генерал-полковник авиации, с золотой звездой Героя Советского Союза на кителе, плотно сидящем на мощных плечах тяжёлоатлета. Золотые погоны сияли в свете ярких ламп, их лучи освещали многочисленные орденские планки. Юдифь узнала лицо генерала. Его многочисленные портреты неоднократно появлялись на передовицах газет в тридцатых годах. Мастер пилотажа, герой дальних перелётов, наряду с Чкаловым. Чемпион СССР по поднятию тяжестей. Во время войны командующий ВВС фронта, а сейчас, занимающий пост заместителя командующего авиации страны. Лицо генерала говорило о сильном неуступчивом характере человека, добивающегося своей цели, не смотря ни на что.

Проявление интереса такой известной личности было бы лестно для любой женщины, и Юдифь почувствовала, как начал вновь разгораться огонь жизни в её душе, который уже несколько месяцев медленно тлел, не давая ни тепла, ни света…А Юдифи хотелось гореть, обогревая любимого человека, и самой греться в этом пламени души. И, когда к ней подошёл молодой полковник, и тихо сказал: «Я адъютант генерала Гр – ва. Он Вас ждёт в фойе», Дифа встала, и пошла за полковником.

В зале ресторана «Националь», где ужинали Юдифь и генерал, играл пианист, тихо позвякивали приборы, слышалась разноязыкая речь представителей дип.корпуса, бесшумно передвигались официанты. Юдифь чувствовала напряжение в разговоре с генералом. Он ей рассказывал о встречах с актёрами кино и театра, о спектаклях, которые посмотрел за последнее время. Это был монолог. Наконец, Юдифь не выдержала, и спросила: «Михаил Михайлович, а на каких типах самолётов Вы летали?» Генерал поперхнулся глотком массандровского портвейна, а Юдифь весело рассмеялась, положив свою белую ручку на мощную руку, привыкшую к грифу штанги и рукояти гири. Её военный роман с раненым лётчиком-истребителем, дал массу информации о воздушных боях, вооружении самолётов, бреющих полётах и взлётах под огнём противника. Когда она к месту ввернула несколько специальных терминов, генерал совершенно расслабился. Разговор потёк непринуждённо. Воспоминания о рискованных перелётах через Северный полюс в Америку, рассказ о рекордном скоростном полёте над Европой – это был конёк героя-лётчика. Генерал видел, что красивая женщина слушает его, действительно, с интересом, и это льстило ему. Глаза генерала блестели. В конце ужина они условились о новой встрече.

Юдифь вошла в квартиру. Следов пребывания Кости не было. Она собрала носильные вещи в чемодан, выложила из секретера на стол все ценности, которые Гр – лов подарил ей за эти полтора года, написала короткую записку, и вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь. На улице Дифа поймала такси, и через десять минут стучала в дверь Вити.

Гр – лов, стоя у стола в расстёгнутом пальто, перечитывал записку Юдифи. Он ещё не пришёл в себя после пьяной, разгульной ночи. Крики «гуттаперчевой» артистки цирка, которые та не сдерживала, изгибаясь под тяжестью его тела, ещё стояли в ушах. Гр – лов не привык проигрывать ни на ринге, ни в любви. Константина Васильевича никто никогда не бросал до сегодняшнего дня. Это была его прерогатива. И он пришёл в бешенство. Достав из буфета бутылку коньяку, несколькими глотками опустошил её, прихватил со стола украшения, оставленные Юдифью, и выскочил за дверь.

В машине его совершенно развезло. Заслуженный мастер спорта СССР вошёл в комнату Вити абсолютно пьяным. «Витя, выйдите на минутку!» - прохрипел Гр –лов. Витя встала из-за стола, и, выйдя в коридор, побежала в комнату дяди Цифы за помощью, забыв, что тот уже с полгода гоняется за бандеровцами в Закарпатье. Тогда она бросилась за моим папой, но он был в командировке на одном из военных аэродромов. Ни тов. Коган, ни троцкист Полтарев помочь не могли. Кондиции были не те. В коридоре воцарилась предгрозовая атмосфера.

Покачиваясь, Гр – лов помахал запиской перед лицом вставшей, и побледневшей Юдифи. «Всё?! Это всё, что ты можешь мне сказать?! Ты думаешь, мне нужны эти цацки?! – и он с размаху кинул украшения на пол – От Гр – лова никто, вот так просто, не уходил! Ты! Ты!!» И он сказал тяжёлое и обидное слово, которое уже говорили, не только в магазинах, и с этим словом неоднократный чемпион по боксу коротко ударил Юдифь в лицо. Дифа ещё падала, потеряв сознание, а Гр –лов уже шёл, пошатываясь, по коридору, оставив дверь в комнату открытой.

Юдифь пришла в сознание через полчаса. По коридору, от ванной комнаты и обратно, в комнату Вити, бегали с мокрыми полотенцами, все коридорные женщины, разом возлюбившие за перенесённые муки, брошенную, как им показалось, Дифу. Супруга тов. Когана Мира, принимала самое деятельное участие в гневном обличении «кобелей» разных пород, разбивающих сердца и лица ни в чём не повинных Афродит. При этих словах она внимательно посмотрела на прочих, и «Афродиты» с полотенцами в руках исполнили нечто, похожее на древнегреческий хор из трагедии Софокла. Примерно, так…

Через два дня, когда Юдифь не пришла на свидание с Гр –вым, в комнату Вити явился его адъютант. Он внимательно посмотрел на сине-жёлтое лицо Дифы, и односложно спросил: «Кто?!» Младший лейтенант мед.службы В.А.Ковлер не могла отказать в ответе полковнику авиации. Адъютант крякнул, и, развернувшись через левое плечо, прогрохотал по коридору, оставляя за собой шлейф дорогого одеколона.

Следующим вечером, когда чемпион Гр –лов, распахнул дверцу своей лайбы, невдалеке от подъезда дома, в котором ещё несколько дней назад проживала Юдифь, и из машины выпорхнула артистка цирка, на него наткнулся коренастый офицер ВВС в кожаной лётной куртке. Двое таких же «летунов» стояли поодаль. «Вы что, гражданин, по сторонам не смотрите?! Что за хулиганство такое?!» - нарочито громко сказал «ведущий», и выбросил кулак в сторону лица боксёра. Лица в этом месте не оказалось, и «ведущий», что называется, «провалился», и наткнулся на мощнейшую «тройку»: челюсть – печень – солнечное сплетение. Офицер удивился, и упал на колени, опустив голову, перед передним колесом автомобиля. Было похоже на то, что он собирается домкратить машину. «Ведомые» с двух сторон спикировали на Гр – лова. Тот осклабился, и протанцевал между ними. «Ведомые» вошли в штопор, из которого вышли, спустя некоторое время, после того, как боксёр и его нимфа уже были в любовном гнёздышке. «Авиаудары» по Гр – лову были прекращены.

Юдифи понадобился месяц, чтобы полностью придти в себя. Гематома с лица спала дней через десять, но головокружения помучили её дольше. Всё это время о ней заботились коридорные женщины, рассказывая по очереди истории своей жизни. Раз в неделю Дифу посещал адъютант с корзинкой в руке. В корзинке с вкусным всегда лежала записка без подписи. Когда адъютант убедился, что Юдифь выздоровела, то на следующий день принёс конверт с направлением в один из санаториев ВВС в Пицунде, и кое-чем в придачу. В придаче было достаточно, чтобы приодеться для Черноморского курорта.


Юдифь вертелась перед зеркалом, примеряя обновки. Да, она была ещё очень и очень хороша собой! Вдруг, по её лицу пробежало облачко грусти, сменившееся гримасой презрения к отражению в зеркале, и она сказала: «Ты – сучка!».

Сосны Пицунды, солнечные блики на поверхности ласкового Чёрного моря, закаты и восходы солнца, которыми Юдифь восторгалась вместе с генералом Гр – вым. Вино и фрукты…И любовь, любовь, любовь…Дни летели со скоростью реактивного истребителя. Любой, даже самый волшебный полёт, когда-нибудь, да, оканчивается… И они вернулись в Москву.

Квартира, в которой стала жить после возвращения в столицу Юдифь, была большой двухкомнатной, с роскошной мебелью из карельской берёзы, цвета пчелиного воска. Мебель было приятно гладить, ощущая тепло дерева, а когда на неё падал солнечный свет, можно было долго смотреть. Генерал часто приезжал к Юдифи. Они занимались любовью, а после неё говорили и говорили…Им было хорошо вместе, и Юдифи стало казаться, что она была неправа по отношению к себе, что она нашла, пусть и временную, но тихую гавань жизни. «Когда, кажется, надо креститься».

Субботним вечером Юдифь с генералом ужинали в «Национале». Недалеко от их столика, гуляла компания молодых генералов разных родов войск. К Гр – ву подбежал метрдотель и сказал, что того зовут к телефону. Генерал направился в служебную комнату ресторана, а по залу пошёл шопот: «Сын пришёл, ну, сейчас начнётся гульба!» Юдифь увидела, как по залу идёт улыбающийся молодой генерал ВВС, весело отвечающий на многочисленные приветствия. Он подошёл к «генеральскому» столику, и под шум голосов уселся за ним. Стал оглядывать зал, и его взгляд остановился на Юдифи. Гр – ов задерживался, Дифа начала нервничать. «Вам просили передать…» - услышала она голос официанта, положившего перед ней записку. Юдифь раскрыла её, и прочитала: «Вы прекрасны, незнакомка…Я уже влюблён. Завтра в шесть вечера у Большого театра. Вы любите балет?» Юдифь заметила возвращающегося к столику Гр –ва, и сунула записку под скатерть. Генерал ничего не заметил, и Юдифь с облегчением вздохнула. Но, другие, очень и очень внимательные глаза, сидевшего в зале неприметного человека в сером костюме, увидели и записку, и как Дифа её спрятала. Она про записку совершенно забыла.

Юдифь не собиралась идти ни на какое свидание. Ни с балетом, ни без оного. Она была счастлива отношениями с генералом Гр –вым, и ей ничего другого не требовалось. Она просто вышла погулять по улицам Москвы. Но, как только Дифа вышла из подъезда, её взяли под руки двое сильных мужчин в кожаных пальто и в кепках, приказали молчать, втолкнули в автомобиль со шторками на окнах, и привезли на Лубянку.

В большом кабинете на четвёртом этаже здания, которое москвичи старались обходить стороной, за резным огромным столом, сидел мужчина в форме генерала МГБ. Его большая бритая голова была наклонена над серой канцелярской папкой. Дежурный офицер ввёл в кабинет Юдифь, и, посадив на простой деревянный стул, вышел. Шло время, генерал листал страницы дела, не произнеся ни слова. Юдифь молчала. Она внезапно почувствовала усталость, её охватило равнодушие ко всему происходящему в её жизни. Она ничего не могла изменить. Её судьбой сейчас занимались другие люди.

«У Вас просрочена регистрация…- вдруг произнёс генерал, не глядя на Юдифь – Вы нигде не работаете…Вы водите знакомство с героями нашей страны, и, как космополитка, бросаете на них тень подозрения. В лучшем случае – тень. У Вас уже три статьи, гражданка Ковлер». Юдифь спокойно выслушала эту тираду, посмотрела на коробку папирос «Казбек», и спросила: «Я могу закурить?» Генерал открыл коробку: «Берите…» Юдифь взяла папиросу. Владелец кабинета оторвался от чтения, чиркнул спичкой, и поднёс огонёк к папиросе, которую держали изящные, не дрожащие, пальцы женщины. Генерал поднял свои серые глаза, и они встретились со спокойным взглядом Юдифи. Она затянулась табачным дымом, выпустив его кольцами. Он проследил, как кольца медленно поднялось под потолок, и там растаяли.

«Вы будете отданы под суд за проституцию и вымогательство. Ваши накопления, и драгоценности будут конфискованы, а Вы, гражданка Ковлер, будете направлены на одну из наших многочисленных строек» - продолжил генерал. Взял папиросу, закурил и стал смотреть за реакцией визави.

Юдифь погасила папиросу в большой хрустальной пепельнице, и спросила: «Почему ВЫ?». «Что, почему Я?» - удивился генерал. «Почему всё ЭТО говорит мне генерал МГБ, а не какой-нибудь капитан милиции? – Юдифь посмотрела ему в глаза – Вы сами верите во всё это? В проституцию, вымогательство, тень?» Генерал отодвинул кресло, подошёл к окну, и стал молча смотреть в него. Пауза затянулась. Затем он повернулся к Юдифи, и тихо сказал: «Должен был быть капитан. Но, тогда бы, Вы, Юдифь, оказались бы в бараке…А с Вашей красотой не выжили бы…так просто…или, не выжили бы…вообще…» Он скрестил руки на груди, и продолжил: «Вы попали в разработку сразу после первой встречи с Гр- вым. И я обратил на Вас внимание, после поступления первых же фотографий. Ваша красота необычайна, и я понимаю генерала. Мы просто Вас вели, так, на всякий случай…Записка Сына не могла быть проигнорирована. Мы должны принять меры по предупреждению возникновения отношений. Даже самой ничтожной возможности. Его Отец ненавидит евреев, а Сын последнее время ведёт себя неадекватно. Вы стали жертвой обстоятельств, Юдифь. Видите, как я откровенен с Вами»

Юдифь, не отвечая, закурила. Она поняла, что её жизнь должна сделать новый виток, что этот, с бритой головой, генерал прав тысячу раз – она не выживет на зоне. Её будут насиловать до тех пор, пока она не превратится в лагерную потаскуху, и не умрёт, скуля от страха, возле параши. Гр – ов не сможет ей помочь, тут замешаны самые высокие лица в стране. И ещё она поняла, что генерал протягивает ей руку помощи. И причина этому только одна – он в неё влюблён. «Что я должна сделать?» - спросила Юдифь. Генерал с облегчением вздохнул, и, подойдя к столу, вытащил из папки лист бумаги с текстом, и протянул Юдифь: «Подписать». Дифа пробежала глазами по строчкам: «Это позор…» «Нет, Юдифь – понимающе сказал генерал – Это – жизнь»

Ночью Юдифь отвезли на Казанский вокзал. Все её вещи были аккуратно собраны. У неё ничего не конфисковали. Юдифь посадили в поезд «Москва – Омск», в мягкий вагон, и подождали, пока поезд не тронулся от платформы. Она легла, не раздеваясь, на постель, положила руки за голову, и сразу заснула.