Солнечный Зай

Солнечный Зай

Жил на веках в каком-то городишке старик с тремя сыновьями. Двое умных, а третий  добряк. Он об отце и заботился, кормил, жалел. Потом отец преставился. Оставил сыновьям какое-никакое наследство: домишко немудрящий, лошадку мохноногую,  барахлишко так-себецкое. Пока младший парнишка отца хоронил, да по родителю плакал, старшие сыновья – серьёзные мушшыны – делёжкой занялись. Переругались, передрались – одёжку порвали, рожи расцарапали… Когда младшенький глаза утёр, всё уж растащили и дверь перед ним захлопнули: «Люби нас, братко, ходи стороной!»
Стоит парень носом в дверь. Один, как во поле верста. Только осколок зеркала – оброненного, да разбитого – на крыльце поблёскивает. Поднял, посмотреться хотел. Нос влазит, глаза нет. Глаза видны, нос-рот не вмещаются. Бросил стекляшку, на ступеньку присел. И поплакаться некому: нищему никто не друг.
От разбитого зеркальца лучик на колено упал. Младшенький солнечного зайчика погладил, говорит:
– Ты – всё моё наследство. Теперь со мной будешь.
Зайчик трепыхнулся, скакнул вверх по руке на плечо и к щеке  прижался.  Теплый-тёплый, вроде даже пушистый. Аж от сердца отлегло. Сунул осколок в нагрудный кармашек, встал. Поклонился родительскому дому, где ему теперь не рады, и пошёл из города, куда ноги несут. Зайчик то впереди по улице скачет, то по стенам бежит, в окна заглядывает.
Пока до окраины дошагали-допрыгали, парень подустал, проголодался, да и солнышко садиться собралось: а ночевать-то где? Тут видит: возле домика опрятного пожилая женщина плачет. Младшенькому горе знакомо. Подошёл:
– О чём убиваешься, матушка? Нельзя ли помочь?
– Помоги, касатик, ежели сумеешь! Обручальное колечко – покойного мужа подарок – под завалинку обронила. Там тьма египетска – и с огнём туда сунуться боюсь: дерево сухое, мусор всякий… В эту вот щёлку кануло. 
Парень в щёлку заглянул: и впрямь ни зги не видать. Тут мимо его брови любопытный товарищ протиснулся и по тёмным закоулкам заскакал. ОП! Колечко ясным огоньком блеснуло. Парнишка только крикнул:
– Зай! Стой, где стоишь! – И скорей длинный прутик искать.
Нашёл подходящую хворостину, стал колечко выуживать. Не вдруг получается. Зайчонок в завалинке весь устарался, ему помогая. Наконец, зацепили. Так из-под досок снасть и достали: на прутике колечко, на колечке зайчик – придерживает. Вдовица пуще того уревелась:
– Единственна о муже память! Блескучее-то како! – Паренька не знает куда усадить, чем угостить.
А тот в расстройстве: Зай куда-то делся и не откликается. Не сразу сообразил: солнышко-то село, а без него какие зайцы? Добрая старушка постелила ему на лавке: «Куда ж ты на ночь глядя!». Усталый да сытый, уснул, как убили.
А спозаранку так чихнул, что с лавки слетел. Это друг с первым лучиком к нему прискакал и в носу пощекотал. И с утра всё весело пошло: без друга сирота, с другом семьянин. С гостеприимной вдовицей простились, из города вышли и двинули счастье искать.
По полям идут – ветром дышат. Солнечный Зай в каждой лужице плещется. Только вокруг безлюдно как-то. Потом навстречу обоз купеческий попался. Ведет обоз крепкая стража. Один стражник – в кольчуге и усах – окликнул:
– Эй, малявыш! Чего здесь в одиночку шляешься, жить устал? Тут злой разбойник промышляет. От него и вдесятером не отбиться. Видишь, мы вдвадцатером бережёмся?
– Я-то ему на что?
– Зажарит и съест!
О как! Младшенький спросил Зая, не боится ли тот. Не, Зай не боялся. «Тогда и мне неча» – и пошёл, куда шёл. И допылил до леса. Там из-за первой ёлки сказали:   
 –  Ужин пришёл! – И на дорогу вывалился РАЗБОЙНИК.
Тать попался – хоть куда: брюхо волосатое, как у медведя. Рожа рябая, хоть топоры точи. Убежать от него было никак: в ручищах – смотанный аркан с петлёй. И ещё слышно: «дык-дык-дык-дык». Это зубы у парня дробь выбивают. И коленки не поддаются.
– З-з-зай, т-т-ты точно не боишься?
Зай ни лешего не боялся. Скакнул на Разбойника пардусом. Прямо в глаза, кровью налитые. Злодей сказал: «Ой!», зажмурился, затряс головищей, забегал. Да хоть забегайся, везде солнышко глаза жжёт.
Младшенький послушал, как зубы стучат, и взялся помогать другу. Подобрал брошенный разбойником аркан, расправил на земле петлю, и когда надо, дёрнул. Земля дрогнула, лес прошумел. Разбойник свернул головизной пень и попритих.
Только друзья закончили его вязать, прискакали давешние стражники. Они купцов  до города проводили и возвращались. Главный чуть усами не подавился:
– Богатырь, извини, что малявышем обозвал, голова с утра дурная… Как ты его уходил-то?
Как, как… И комар лошадь свалит, если волк пособит.
– Сам его в город сведёшь? За него награда немалая.
А разбойник-то начал очухиваться. А на солнышко тучка наползла, и Зай будто в каннский мох провалился.
– Некогда мне! Злодея берите, и награду берите!
Дух  за третьим поворотом перевёл. Там его и Зай догнал, прыгнул на плечо, тёплым носом в шею.
– А, явился…А я нашего татя по дешёвке отдал. Вообще, ты правый был: не шиш там и разбойник…
К вечеру до постоялого двора дошли. Зай на прощанье кем-то потерянную денежку высветил, и за солнышком кинулся. Денежки на ночлег с ужином хватило. А с первым лучиком опять: чих! – бряк с лавки! Встречай, значит, мил-дружка.
Потом в соседний город пришли. Скучно там: месяц, как новый воевода государит, всех задавил, застращал. Вот и теперь на площади кого-то батогами учит. Людишки вкруг понурые стоят. Мужичонко, которого порют, жалобно верещит, а воевода рядом куражится:
– Мужик глуп, за то его и бьют. Не ради мученья, а ради ученья. А битому псу только плеть покажи.
 Младшенький на воеводу глянул: добёр хряк! А седалище-то – верно, кого хошь, задавит. Да нет, шалишь – есть один, кого не вдруг прижмёшь.
Заю много объяснять не надо. На воеводином седалище улёгся, да пошире расщеперился. А большому начальнику и невдомёк, что на всю площадь афедроном светит: знай туда-сюда поворачивается. Из народишка один гыгыкнул. Потом другой, третий. Воевода грозой к смехунам повернётся – умолкнут. Опять за спиной завзгогатывают.
Воевода дотумкал, что сзаду что-то неладно, поглядеть на себя хочет. С таким-то загривком, да и прочими частями! Вопщем, завертелся, как Барбоско за своим хвостом. Площадь вся от смеха ходуном ходит. Каты пороть перестали, давятся, аж глаза на лоб лезут.
Тут начальник таки зад отставил, Зая увидал. Отворотился – светит. Стряхивает – светит! Выхватил у ката розгу – и по зайцу! А верней – себя по заднице. Тут уж люди хохотали, доколе зубы не заболели…
Казнь отменили, воевода в тереме закрылся. Лекарей позвал: разбираться, отчего зад сияет. А челядь-то, как обратится к нему «Ваше сиятельство» - дак хоть потолком полезай! И зеваки у дома табунятся: не выйдет ли отец-судья? Ещо бы посмотреть на свет неземной…
 Воевода тем же вечером из города по-тихому укатил, у царя в любую тмутаракань проситься. А Младшенький с Заем там погостили: их все привечают, потчуют. Сделали дело: надели на свинью хомут. И дальше пошли счастье искать.
Долго-коротко, пришли в одно село. Там рёв стоит – за версту услыхали. К местным сунулись, прояснилось, в чём дело. За селом – скала высокая. На ней матерущий   орёл гнездо свил. Ну, раз-другой барана утащил. Хотели ухайдакать вредного птица, да руки не доходили. Вот и дотянули.
Одна мамка на улицу младеня в люльке вынесла: сама в доме метёт, сундуки перетряхивает. Орёл люльку с крохой на скалу и унёс. Заместо барана. Отец младенчика так взъярился, что орла с самой вершины стрелой снял. Пернастый вор вниз кувырнулся.
А дальше как? Скала ввысь тянется, как стена. Сосунок на вершине плачет. Мамка с другими бабами белугой ревёт, мужики за больные головы держатся. Отец раза три карабкаться пытался. На третий так брякнулся, что ногу в лубок брать пришлось. Больше никто не хочет.
Младшенький в толпе селян стоит, как все, на стену пялится. Зай с плеча слез, вверх по скале пошёл. До верха добежал, спустился и к Младшенькому. Пошли, мол, невысоко тут! Парень повернул было – от радости такой подале. Да осадил. С совестью-то всё равно не разминёшься. А она и без зубов, да загрызёт. Пропадёт ребёныш на утёсе.  Треснул шапкой оземь:
– А ну давай верёвку, православные, мой черёд шею ломать!
Да хоть бы кто отговаривать полез. Секундой верёвкой вкруг пояса обвязали: давай, молодец, мы отсель подмогнём. И полез парнишка, сам себе не веря.
Первые сажени три – как по бархату. А дальше раскорячился на стене – и не взлететь, не сверзиться. Тут Зай ему в руку торкнулся и впадинку на тверди подсветил: хватайся за сюда! Схватился. Заяц к ноге опустился, уступчик показал, куда вверх ступить. Ступил. Так и попёрли – мухой по печи.
Когда уж от земли убежали – устанешь падать – солнышко за тучку закатилось.
– Зай! А Зай? – Был ли, не был, и след заглох. – Ну, друг сердечный, таракан запечный!
Теперь хоть яловая, а телись! Пришлось Младшенькому одному к вершинке грабаться. Весь потом изошёл:
– Напусти, Бог, смелости, или дай скорее крылья!
Животом через последний выступ перевалился, в гнезде рядом с младенем лёг, самому в пору подгузник менять. Тут и Зай из тучки выпрыгнул, детёнку пузик .пощекотал, на парня наскочил: чего тут прохлаждаешься, кроху кормить пора, давай в обратный поход!
Младшенький его в сердцах прихлопнул, об камень ладонь отшиб. Полегчало. Стал люльку на верёвке вниз спускать. Там деревенские чадо приняли, «ура!» закричали. Сам по верёвке, почитай шутя съехал. Зай на плече расселся – чего об камни бока обдирать?
Внизу парень от баб за малым геройскую смерть не принял. На великую силу мужики от целовальщиц отбили. Мать-отец младеня его чуть не силой гостить оставили. А на вечорке, когда Зай с солнышком ночевать ушёл, Младшенький ягоду-девицу повстречал. Сразу друг дружке глянулись, спелись да сплясались.
 С утреца чихнув, да с лавки треснувшись, друга с зазнобушкой знакомить кинулся. Зай радёшенек, в глазки ей заглянул, румяные щёчки погладил, кругами носится. А красавица в крик:
– Да шшо это, провались!
Парень доволен:
– Это Зай! Моё наследство.
– Так вели своему Заю, пускай уползает! Моего наследства хватит – слышь, в хлеву мычит. – И павой с подойником уплыла.
А Младшенький через двор проскочил и пера не оставил. Верстах в семи от околицы Заю сказал:
– Чего есть – вместе, чего нет – пополам. – И дальше, незнамо куда, попылили.
И шатко-валко допылили до столицы. Там торг-базар от самых ворот. Народу больше, чем людей. Ноги береги – оттопчут, карманы береги – вывернут, уши береги – навешают…
А потом их к высокому терему вынесло. Младшенький враз услыхал: за окошком под самым коньком кто-то плачет. У кого на что, у него на горе людское слух чуткий. А у крыльца резного ратник скучает. У него парень и выведал, кто наверху сердце рвёт.
Оказалось, царская дочка.. Ну, это как водится. Заворотила жениха, батюшке шибко нужного, теперь вот взаперти кукует. А не серди царя! Мало, что «Не люб!», не девка, чай, простая.
Младшенький опять под окошко подался. Царевна-то царевна. А плачет как раз таки, как простая. Ну, да ничего…
Вот царевна в запертой светёлке слёзы в тазик собирает, носом шмыгает. Вдруг ровно кто в глаза посветил. Зажмурилась, отвернулась. Проморгалась, глядит: зайчик солнечный по столу гуляет. Только на него посмотрела, вроде как раскланялся. Со стола на стенку скакнул. И в пляс пошёл. Да бойко-то как, нахалюга! И в присядку, и в припрыжку, и с коленцами, и кружится. Царевна плакать забыла. Тогда он на оконницу и за окно.
Девица выглянула, узнать, куда гостюшка делся. И видит: посредь улицы под теремом паренёк-оборвыш стоит, голову к ней задрала. И такая у него улыбка солнечная, ажно блеск от зубов идёт. Конечно, Зай вовсю старается, на зубах у друга сияет. Только долго по-хорошему Заю скучно. Тихонько за ухо Младшенькому перебрался и там пуще того засиял.
А парень знай себе лыбится, ему невдомёк, что не улыбкой, а ухом оттопыренным на всю улицу светит. Тут уж царевна рассмеялась, мало из окна не выпала.
Ну, друзья и повадились ходить, арестованну царевну веселить. Зай фокусы показывает. Парень, если стражник дремлет, что-нибудь смешное врёт. Ну, вопщем, сердце сердцу весть подаёт. Ухажёр, конечно, н принц, и не франт. Ну, да милёнек и не умыт белёнек. Так и доходились.
День на пятый стражники по-тихому подошли и руки за спину завернули. И пред светлые царские очи поставили. Царь корону на лоб сдвинул, затылок почесал:
– Вот и понимай их! Самого Тёмного Королевича отшибла, а на это беремя пустяков позарилась! Что в тебе такого есть, рванина?
– Он тёмный, я светлый. – Тут Зай по глазам у всех, кто был, прошёлся.
Царь охнул, рукавом закрылся:
– Вот я тебя, такого светлого, на тот свет спроважу! Тёмный с войском к городу пришёл, подавай ему царевну, да с приветом, лаской, или всё  головнёй покатит. А девка вконец ошалела: бает – руки на себя наложу! Из-за такого лаптя? Лучше я на тебя руки наложу. Эй там, разбудите палача!
Тут стражник с городской стены прибежал:
– Ваше величие, Тёмный Королевич у ворот красуется. На поединок любого смельчака выкликает. Он одолеет – царевна с пол-царством его. Мы верх возьмём – уйдут восвояси. Не выставим поединщика – сей же час на приступ пойдут.
Царь на министров с на генералами глянул:
– И где ж я смельчака ему возьму? У меня вон только эти…
А стражник – давешний усач из куцпцовской охраны – Младшенького углядел и аж прыгнул:
– На! Ваше величие, богатырь-от вонде! Он татя лесного укатал, своими очами видел. Люди сказывают, на Орлиный Утёс вскарабкался. Ему Тёмный – на пол-битки.
Царь опять затылок под короной чесать:
– Ерой, значит? А по виду – дурак дураком. Ну так иди, стражайся. Одолеешь, пёс с тобой, царевну забирай. Проткнёт тебя Тёмный – туды и дорога. Оборужьте его, да коня позлее дайте.
Младшенький руками замахал:
– Железа мне не нать! Дубинки хватит. И воюю я завсегда пеший. – Конечно, только на отцовом мерине и сиживал. Боевой жеребец его скорей королевича застегнёт. А Заю всё едино – пеший он, или конный.
Вот и выпихнули парня за ворота. Поодаль всадник на вороном коне гарцует. К нему и пошёл. Только друга спросил:
– Зай, не боишься? – Какой «боишься»?! Зай уже впереди по травке скачет, в драку торопится. И – вот радость-то – на небушке ни облачка.
Королевич их увилел, озадачился:
– Ты кто –  ратоборец? А помушшынистей никого не нашлось? Иль кого не жалко сбагрили? Ну давай и я с коня слезу, хоть до пояса мне будешь.
А младшенький с Заем заскучали, ох заскучали! Даром, что королевич высок да дороден – видали не мельче. Поняли, болезные. зачем его Тёмным кличут. Всё на нём чёрное – рубахи и доспех. А хуже того – очки тёмные глаза закрывают: знать, не любит солнышка. Зай в стёкла эти аспидные потыкался, и уши опустил.
А Тёмный шпагу выхватил, в позицию встал – третью. там, али четвертую. Щас гвоздить зачнёт. А Младшенькому и себя жалко, а пуще – царевну. Такому вот кромешнику девка достанется. В подземелье с ним будет жить, не иначе. Ладно, в поле две воли – чья сильнее. С дубинкой тоже в позицию встал. Ну и сошлись.
Зай, хоть ничем помочь не может, рядом с другом вертится: мол. делай, как я! Парень и делает, вертится. По пусту месту – хоть обухом бей. Многооружный королевич подустал за ним гоняться. Сначала панцирь, потом и шелом скинул.
И тут-то парню вовсе кисло сделалось. На три его шага у ворога один. Потом нога подкосилась на колено рухнул: всё, отмаялся. А Зай на грудь ему прыгнул, вроде сердце загородил. Что ж, друзьям и в одной могиле не тесно. Тёмный скривился – солнышка не любит – и прямо в Зая шпагой ткнул.
Остриё – дзеньк! – в твёрдое ткнулось. Шпага пружиной выгнулась и из кармашка нагрудного осколок зеркальца стремглав вылетел. И чёрные очки с королевского носа сбил. Тут Зай не оплошал – в газах Тёмному хфейрверк устроил. Тот рычать, глаза в ладони прятать. А Младшенький его от всей-то душеньки дубинушкой перелобанил! Только звон по-над полем поплыл…
Тёмная рать уходила гордо, со знамёнами и трубами – да и провались! А Младшенького в столице враз зауважали: ворота настежь, царь навстречу:
– А забирай царевну прям щас! Только пол царства не проси.
Парень из-за пол царства ругаться не стал, было бы за что, в знакомый терем заспешил. В горнице царевна ему поклонилась. Тут-то он спохватился, что одет худенько, да с пустыми руками женихаться пришёл. Девка видит: он своих отрепков застеснялся, и говорит:
– Ничего, богатырь. Не по хорошу мил, а по милу хорош.
Он ей:
– Любушка, мне и подарить тебе нечего. – Из кармашка заветный осколок достал, после боя опять подобранный. – Только всего у меня и есть.
Царевна осколок взяла:
– А боле ничего и не нать. – На лавку села, лучик солнечный поймала, себе на колено посадила.
Потом стёклышко отложила, а лучик ласково погладила. Он у ей на плечах и заскакал, заластился. Парень обомлел:
– Это кто?
Девка улыбнулась:
– Это Зая.
Солнечный Зай и Солнечная Зая тихонечко друг к другу подобрались и мордочками потёрлись. А дальше сам додумывай.