Подруги

Дверь в кабинет проектного бюро открылась, и на пороге появилась фигура приземистого мужчины лет пятидесяти с хвостиком. На лоснящемся от пота рыхлом лице выделялся крупный мясистый нос.

-- Девочки, меня до конца дня не будет. Вы уж, как-нибудь, без меня. Справитесь? – спросил он и расплылся в улыбке, обнажая большие жёлтые зубы от постоянного курения дешёвых сигарет «Прима».

-- Не волнуйтесь, Соломон Израилевич, мы справимся,- хором ответили женщины.

Когда дверь за ним закрылась, женщины вздохнули с облегчением. Все уже давно знали, что их начальник, Соломон Израилевич Дизер, собирается с семьёй уехать из Минска в Израиль на постоянное место жительство. Кажется, об этом знали не только сотрудники проектного бюро, но и все работники крупного промышленного завода, к которому это бюро относилось.  Сам же начальник был уверен, что об этом, кроме него самого, никто не знает. Подчинённые не любили начальника, потому что он был еврей. Если бы он не был евреем, его бы всё равно не любили: начальников не любят уже за то, что они начальники.

Честно выждав пятнадцать минут за рабочими столами после ухода Дизера, так как начальник имел привычку через несколько минут вернуться (якобы что-то забыл) или дать самые последние наставления, из-за кульманов одновременно поднялись три женщины.

-- Ура! Полная свобода до конца рабочего дня!

-- Давайте попьём чаю. У меня есть пирожки с капустой.

-- Лучше, выйдем на коридор, покурим. Надо худеть. Лето только начинается. Впереди пора отпусков.

-- А давайте, откроем окно и покурим прямо здесь.

-- Давайте.

Женщины с трудом открыли окно. После зимы старая и грязная деревянная рама с облупленной масляной краской долго не поддавалась усилиям женщин. В распахнутое окно седьмого этажа вместе с теплом, солнцем и тополиным пухом в комнату ворвался запах гари, расплавленного металла и отработанных газов большого завода.  Две женщины уселись на подоконник, прикурили, с наслаждением сделали первую затяжку, и стали медленно выпускать сигаретный дым из лёгких в безоблачное синее небо. Третья женщина на некотором расстоянии поставила стул напротив окна, села на него и развернулась лицом к подругам: она не курила.

-- Хорошо-то как!

-- Ага.

-- Скорее бы Дизер уехал в свой Израиль.

-- На его место придёт новый Дизер со своими заморочками. К нашему-то мы хотя бы уже привыкли. Иногда он бывает даже очень милый.

-- Ага, как сегодня, например. Свалил на целый день. Я его за это даже полюбила.
-- Девочки, а почему как начальник, так еврей?

-- Потому что они умные, деловые, хитрые и умеют жить.

Постепенно разговор с еврейской темы перешёл на обсуждение темы о несчастной женской доле. Хотя говорить о доле – это слишком громко сказано. Доля была у крестьянок до революции. У этих женщин была несчастная женская судьба, как считала каждая из них. И каждая из них считала, что именно ей больше всего не повезло в этой жизни, как женщине, и что ей уже никогда не видать женского счастья. Это была их постоянная и излюбленная тема разговоров, которая объединяла всех троих, не смотря на разность в возрасте, социальный статус, фигуры, цвет волос, глаз и, вообще, отношения к жизни.

Самой младшей из них, Ире, в прошлом месяце в проектном бюро бурно отметили двадцать семь лет. Коллеги по работе скинулись ей на французские духи, которые она запросила. Уже месяц, как к запахам завода добавился нежный и такой не к месту запах Иркиных духов. Два года назад она, наконец, окончила институт, и сейчас  работает в бюро в должности инженера-конструктора. Ира – высокая, метр восемьдесят, и ядрёная, кровь с молоком, девушка. Ярко выраженная блондинка с модной стрижкой и голубыми глазами. Очень энергичная. Периодически любит рубить с плеча правду-матку, иногда к месту, а чаще всего, не к месту, в чём и сказывается её простое рабоче-крестьянское происхождение. В гардеробе преобладает одежда всех возможных голубых тонов, потому что когда-то кто-то ей сказал: «Голубой цвет изумительно подчёркивает цвет твоих красивых глаз». Все женщины в отделе, кто тайно, а кто и не тайно, завидуют Ирке: у неё шестой размер груди, которую она гордо и с достоинством носит. У Ирки был только один недостаток, как считала она сама: «Боже мой! Мне уже целых двадцать семь лет, а я до сих пор ни разу не была замужем. Почему я такая несчастная?!» Хотя мужчин у неё было более чем достаточно. Каждый раз, когда она очертя голову влюблялась в очередного мужчину, зажмурив глаза, бросалась со скал вниз головой, или ныряла в омут блуда, не задумываясь о последствиях. Она любила! Она отдавала себя мужчинам всю, без остатка! А они, попользовавшись ею, так же незаметно исчезали, как и появлялись. Ещё Ирка считала, что ей ужасно не повезло с родителями: «У меня дремучие предки! Они меня не понимают и не хотят понимать! Они не понимают современную молодёжь. Они не понимают, что их время пуританской любви уже давно кануло в лету! Достали своими нравоучениями и разборками!» Голубые глаза Ирки наполнялись слезами отчаяния. В чуть подрагивающей руке она держала дымящуюся сигарету, а по щекам медленно начинали течь слёзы. Это были слёзы жалости к себе, к своей до сих пор не сложившейся женской судьбе. С появлением очередного ухажёра Иркины родители, которые работали простыми рабочими в кузнечном цехе на том же заводе, где работала и их непутёвая дочь, особенно не изощряясь в изящной словесности и не напрягаясь подыскивать нужные эпитеты, без стеснения кричали на своё чадо в присутствии потенциального жениха: «Проститутка! И в кого ты такая уродилась! Нам стыдно перед соседями, что у нас такая дочь! Ишь, привела очередного кобеля! Только посмей привести его в наш дом, вылетишь вместе с ним на улицу! Будешь жить на помойке! Попомнишь наше слово, Ирка! Если не одумаешься, закончишь свою жизнь подзаборной шлюхой!»

-- Девочки, разве с такими дремучими предками выйдешь когда-нибудь замуж? – жаловалась она подругам, придя на работу после очередного скандала с родителями.

Почему-то Ирке попадались в основном мужики малоимущие или вовсе не имущие. У них никогда не было денег на цветы или на коробку конфет, не говоря уже о том, чтобы оплатить хотя бы сутки за номер в гостинице. Подруги, как могли, утешали Иру. Самое большое, чем они могли помочь подруге, это иногда дать ей ключи от своих квартир, где Ирка спокойно могла провести любовное свидание с мужчиной.

Самой старшей из подруг, Люсе, осенью исполнится сорок три года. И, хотя день рождения будет ещё только осенью, но она уже всех предупредила:

-- Мне, пожалуйста, подарите деньги в конверте. Я насмотрела себе в магазине «Техника в быту» кухонный комбайн. Что не хватит, я доложу.

Двадцать лет назад Люся с маленьким сыном на руках приехала в Минск из Горького. Она бежала от мужа и от прошлой жизни. Рано выскочила замуж, сразу родила. В начале семейной жизни муж был нежен и ласков. Но постепенно Люся стала замечать за ним садистские наклонности по отношению к ней, когда они занимались сексом. Дальше – больше. Когда она отказывала ему в близости, он зверел. Избивал её до потери пульса, а потом полуживую грубо насиловал и сразу же засыпал. Люся, обливаясь горькими слезами, шла на кухню, стелила себе на полу тюфяк и ложилась спать. Всё тело болело, жить не хотелось. Сама мысль о том, чтобы лечь в одну постель с этой скотиной, сводила её с ума.  Люся стала бояться его, постоянно ходила вся избитая и каждый раз с ужасом ждала  появления мужа. Он приходил поздно, глубоко за полночь, всегда злой и пьяный и сразу начинал грубо насиловать. Если бы не маленький сынишка, её лучик, её кровиночка, она уже давно наложила бы на себя руки. Однажды муж не пришёл. Люся за ночь вся извелась: «Скорее бы пришёл и сделал бы своё чёрное дело». Утром в дверь позвонили. Вошли два милиционера и начали допрашивать Люсю про мужа. Она своим внешним видом не располагала представителей власти к великосветской беседе: вся в кровоподтёках и ссадинах, измождённая и с дёргающимся глазом на нервной почве, сильно заикающаяся. Милиционеры поняли, что ничего существенного о задержанном от этой замученной женщины не узнают, в сердцах плюнули и ушли, громко хлопнув дверью. От громкого стука проснулся сынишка и заплакал. Вместе с ним заплакала Люся. Но это были уже другие слёзы, это были слёзы освобождения от семейного ига, от изверга мужа. Из вопросов, которые задавали милиционеры, она поняла, что этой ночью при ограблении была задержана вооружённая банда. В перестрелке был убит один милиционер. Подозрение падает на её мужа. Ему грозит до двадцати лет тюремного заключения. Уже через неделю она уезжала из города, в котором родилась и прожила двадцать лет, чтобы навсегда забыть всё, что связывало её с ним.

Люся приехала в Минск. Устроилась простой чертёжницей в проектное бюро завода. Сначала она жила с сыном  в заводском общежитии, но вскоре, как матери-одиночке, в новом микрорайоне ей от профкома выделили однокомнатную квартиру. Она поступила в политехнический институт на заочное отделение, окончив который стала работать в бюро в должности ведущего конструктора.

Люся - брюнетка с серыми глазами, изящной фигурой, невысокого роста, метр шестьдесят, не больше. Очень практичная. Периодически подрабатывает: моет подъезды в соседнем доме или по выходным разносит газеты, журналы и телеграммы, чтобы на дополнительный заработок купить, уже великовозрастному, но любимому сыночку новые джинсы или новый магнитофон. В гардеробе у Люси преобладают мини-юбки, потому что когда-то кто-то ей сказал: «У тебя очень красивые и стройные ноги, как у Марлен Дитрих. А ты и похожа на неё, только что брюнетка».  Все женщины в отделе, кто тайно, а кто и не тайно, завидуют Люсе:

-- К тебе с такими стройными ногами, наверное, многие мужики липнут, как мухи на мёд. И почему ты, Люська, со своими данными до сих пор не замужем?

Люся знала свои достоинства и старалась подчеркнуть их ещё больше дорогими колготками, мини-юбкой и туфлями на высоком каблуке. Все считали, что у Люси был только один недостаток, который она сама не замечала: неправильное воспитание сына всепоглощающей материнской любовью. За последние двадцать лет мужчин у неё было всего двое, и поэтому она легко подходила под понятие «порядочной женщины». Может быть, с кем-то из них она и устроила бы свою женскую судьбу, но избалованный и эгоистичный сын закатывал матери такие скандалы, что Люся тут же забывала про себя, и делала так, чтобы только любимому сыночку было хорошо и спокойно. Она любила сына до умопомрачения! Она отдавала ему всю себя, без остатка!  Сынок пользовался маминой добротой и любовью, ничего не давая ей взамен. Он только требовал, и с годами эти требования росли. Она не понимала, что своей безотказной любовью к сыну испортила жизнь не только ему, но и себе. Она стала замечать, что сын, повзрослев, всё больше напоминает бывшего мужа. Однажды, требуя у неё большую сумму денег, особенно не изощряясь в изящной словесности и не напрягаясь подыскивать нужные эпитеты, без стеснения кричал на свою мать в присутствии её лучшей подруги,  даже замахнулся на неё кулаком. И тогда серые глаза Люси наполнились слезами отчаяния. Она заплакала. Заплакала впервые за двадцать лет. Это были слёзы жалости к себе и к своей до сих пор не устроенной женской судьбе.

Люся, в отличие от Ирки, которая постоянно «перемалывала косточки» своим дремучим предкам, никогда не жаловалась подругам на сына. Подруги жалели её между собой, но так, чтобы она об этом не догадывалась.
 
Третью подругу звали Алла. Ей тридцать три года, у неё трое детей и она замужем. Когда коллеги по работе у неё спрашивали:

-- Алла, какой подарок ты хотела бы получить на День рождения? – она каждый раз отвечала:

-- Дарите, что хотите. Люблю сюрпризы! Всё, что подарите, приму с благодарностью.

Такими ответами Алла «напрягала» коллег, а напрягаться не хотелось. Она занимает должность руководителя группы, потому что самая умная в отделе. В отсутствии начальника Дизера выполняет его функции. Алла – среднего роста, метр шестьдесят семь, шатенка с русыми волосами и с неопределённым цветом глаз, которые скрывались за линзами очков в позолоченной оправе. Инфантильная. Она из интеллигентной и очень обеспеченной семьи, что сказывалось на её изысканных манерах в обращении с людьми, не зависимо от того, кто ты – директор или уборщица. Это тоже «напрягало». Иногда Люся говорила ей:

-- Аллочка! Будь проще, и к тебе потянутся люди.

В гардеробе у Аллочки преобладает изысканная, элегантная и добротная одежда. Когда-то кто-то ей сказал: «Ты, как твоё платье. Вроде бы на первый взгляд оно обычное. Платье как платье: из серо-коричневой твидовой ткани, чуть ниже колена, вырез мысиком. Ты в этом платье такая строгая, такая недоступная. Но стоит тебе сесть на стул, красиво положить ногу на ногу, небрежно откинуться на спинку стула, изящно опереться рукой на рабочий стол, и перед нами совсем другая женщина. В этот момент ты безумно сексуальна. Сексуальные желания вызывает показавшаяся в вырезе мысиком  малиновая бретелька от лифчика или малиновое кружево от комбинации». Алла не жалела денег на дорогое и изысканное нижнее бельё. Все женщины в отделе, кто тайно, а кто и не тайно, завидуют Аллочке:

-- Мы не понимаем, зачем ты ходишь на работу? У тебя всё есть. Твои родители и родители мужа полностью тебя обеспечивают. Сиди дома на всём готовом и воспитывай троих детей. Что ещё надо для счастья?

Коллеги по работе побаивались и любили Аллу одновременно. Особенно любили её, когда в отделе праздновали чей-либо день рождения или праздник. После очередной рюмки все начинали просить:

-- Спой нам, Аллочка, что-нибудь для души.

Положив нога на ногу, Аллочка садилась на стул в сексуальную позу, брала в руки гитару, делала несколько аккордов и низким грудным голосом, который, кстати, тоже звучал сексуально, начинала проникновенно петь свой любимый романс:

                -- Только раз бывает в жизни счастье,
                Только раз судьбою рвётся нить,
                Только раз в холодный зимний вечер
                Мне так хочется любить…

После окончания романса, все бурно аплодировали. Затем бокалы вновь наполнялись вином, и праздник шумно и весело продолжался дальше. Продолжался для всех, но не для Аллочки. Её глаза неопределённого цвета наполнялись слезами отчаяния. Незаметно для других, она пыталась носовым платочком промокнуть предательскую слезинку, выкатившуюся из глаза и медленно ползущую по щеке. Никто в отделе даже не догадывался, как Аллочка страдала. Она страдала от своей неустроенной женской судьбы. Она устала в семье всё решать сама: стирать, убирать, готовить, ходить по магазинам, заниматься воспитанием троих малолетних детей, решать проблемы не только свои, но и мужа, который с готовностью всё свалил на её плечи. Иногда ей казалось, что у неё не трое детей, а четверо. Четвёртый – муж. Вроде бы и претензий к нему не предъявишь: не пьёт, не курит, не оскорбляет, следит за собой, красивый. Правда, нигде до сих пор не работает – он в творческом поиске. Поиск затянулся. Его родители, чувствуя перед невесткой вину за сына, регулярно каждый месяц отваливают приличную сумму на жизнь. Подруги и знакомые, глядя на Аллочку, часто говорят:

-- Тебе хорошо! Ты сильная женщина. У тебя, наверное, никогда нет проблем?

А ей хотелось быть слабой женщиной, чтобы рядом был сильный мужчина, который помогал бы по-мужски решать эти проблемы. У Аллочки в жизни, кроме мужа, мужчин не было, и она подходила под два определения одновременно: «идеальная жена» и «недоступная женщина».

Итак, на подоконнике открытого окна, на седьмом этаже сидят Ирка и Люся. Они курят. Алла сидит на стуле напротив их. Она не курит вообще. Все трое бурно обсуждают тему несчастной женской судьбы.

В разгар обсуждения дверь в кабинет проектного бюро открывается, и на пороге появляется невысокая фигура женщины лет тридцати пяти. Она с трудом проходит к ближайшему столу. У неё сильное нарушение опорно-двигательного аппарата из-за горба на спине и потому, что одна нога была короче другой. Когда она шла, казалось, что вся её фигура как бы заваливается на бок, и чтобы не упасть, она балансирует одной рукой, которая тоже казалась длиннее другой. Голова всё время  наклонена к плечу и подёргивается из-за нарушения в осанке. Лицо не красивое, побитое оспой. Кожа в тёмных пигментных пятнах. Нос широкий, приплюснутый. Глаза карие. Ресницы и брови настолько редкие, что кажется, что их и вовсе нет. Косметика на лице отсутствует полностью. Губы большие, бледные. Волосы тёмные, волнистые. Не смотря на тёплую погоду, на женщине надет старомодный болоньевый плащ блеклого бордового цвета. На тонких ногах - тёмные туфли на невысоком толстом каблуке.

Ирка, Люся и Аллочка замолчали и все трое посмотрели на вошедшую женщину с внимательно-сочувствующим выражением лица. Первой опомнилась Аллочка:

-- Я Вас слушаю. Присаживайтесь, пожалуйста.

Женщина заговорила хорошо поставленным голосом. Дикторы центрального телевидения со своей отработанной дикцией просто бледнели на её фоне.

-- Добрый день. Благодарю за предложение присесть. Я, пожалуй, постою. Могу я видеть начальника.

-- К сожалению, его сегодня уже не будет.

-- Очень жаль.

-- Если у Вас что-то очень срочное, Вы можете переговорить со мной. На время отсутствия начальника, я его замещаю.

-- Очень хорошо! А то на Ваш седьмой этаж я вынуждена была подниматься пешком, так как лифты не работают.

Чувствовалась сильная энергетика, исходящая от женщины. Хотелось ей угодить, подчиниться, помочь, сделать для неё всё возможное и невозможное. Аллочка непроизвольно поднялась со стула, на котором до сих пор сидела. Люся с Иркой соскочили с подоконника и заворожено уставились на женщину. Женщина тем временем продолжала:

-- Моя фамилия Родригес. Я главный технолог сталелитейного цеха. На днях мы получили новый станок из Югославии. Я перевела на русский язык технический паспорт и подготовила строительное задание для разработки проекта на фундамент под этот станок. Мне бы хотелось, чтобы Вы изучили строительное задание, и сказали, какие данные Вам ещё необходимы от нас. Запишите, пожалуйста, мой телефон. Буду очень признательна, если Вы мне завтра позвоните по этому телефону. Рада была познакомиться. До свидания.

Родригес на прощание вежливо улыбнулась и вышла заваливающейся походкой, подёргивая головой из комнаты. На спине из-за горба некрасиво выпирал плащ. Подруги несколько минут молчали, продолжая стоять в оцепенении. Первой опомнилась Ирка:

-- Когда она заговорила, я сразу почувствовала себя дура-дурой.
Люся продолжила:

-- Девочки, вы заметили, что у неё на счёт себя, ну никаких комплексов? Она так говорила и вела себя, как будто перед нами стояла, по меньшей мере, королева красоты.

-- А мне и вовсе показалось, что передо мной стояла королева Англии. Я даже не смогла сидеть в присутствии монаршей особы,- сказала Аллочка и вздохнула.

-- Мы тоже соскочили с подоконника.

Подруги бурно начали обсуждать женщину, её достоинства. О её физических  недостатках они не говорили, потому что эти недостатки растворились, исчезли сами собой по мере общения с ней. Они понимали, что общались не просто с женщиной, а с личностью, сильной и неординарной.

Дверь в кабинет проектного бюро снова открылась, и на пороге появилась долговязая фигура чумазого пожилого мужчины в кепке.

--Девочки, здравствуйте.

-- Здравствуйте. Начальника нет, приходите завтра.

-- Пожалуйста, примите у меня задание на перепланировку красного уголка. Я по такой жаре целых полчаса шёл с противоположного конца завода в ваш корпус. Да ещё лифты не работают. Ну, примите сегодня, пожалуйста.

Аллочка сжалилась над пожилым мужчиной:

-- Давайте Ваше задание.

Она раскрыла документы, пробежала глазами и обратилась к мужчине:

-- Здесь указано, что Вы из сталелитейного цеха.

-- Да, так точно.

-- Значит, Вы знаете некую Родригес?

-- Конечно. Она работает в нашем цехе главным технологом. Башковитая баба. Не баба, а Дом правительства.

-- У неё такая необычная фамилия.

-- Так эта фамилия у неё по мужу.

-- Она ещё и замужем?

-- Да. За кубинцем.

-- Ничего себе! Вы знаете, как ей удалось выйти замуж за иностранца?

-- Конечно.

-- Расскажите, пожалуйста!

-- Её родители состоят в дальнем родстве. Кажется, они троюродные брат и сестра. По молодости так крепко полюбили друг друга, что плодом их любви было рождение девочки. Девочка родилась с физическими недостатками, но с головой у неё всегда был полный порядок. На протяжении жизни, родители испытывали свою вину перед дочкой, поэтому с детства внушали ей, что она самая умная, самая красивая, самая любимая. Окружили её такой родительской нежностью и заботой, что она выросла без малейшего комплекса на свой счёт. Родители преподают в каком-то институте. Кстати, оба профессора. Дочь выросла. Окончила институт. Устроилась работать на завод. За пять лет из технолога стала главным технологом цеха. Мы не удивимся, если через несколько лет её назначат директором завода. С её то мозгами всё может быть. К её родителям часто приходили студенты. И наши, и иностранцы. Ходили слухи, что кубинец положил глаз на профессорскую дочку из-за своих меркантильных интересов. Но как там было на самом деле, никто не знает. Вот и вся история.

В конце рабочего дня подруги медленно шли к троллейбусной остановке в общем потоке людей, работающих на заводе.

-- Смотрите, вон стоит наша Родригес! – сказала Ира, показывая рукой в сторону остановки, на которой уже толпилась тьма народа.

-- Где? Не вижу, - спросила Люся, всматриваясь в толпу.


-- Она стоит не в толпе, а чуть справа, у дороги.

Подруги остановились недалеко от женщины и стали за ней наблюдать. Через некоторое время к ней подъехал старенький автомобиль. Передняя дверца машины открылась, и из неё вышел красивый молодой мужчина. Он был так хорош собой, что невозможно было оторвать глаз. Смуглый брюнет, с карими глазами и белоснежной улыбкой. Он подошёл к жене, наклонился к ней, нежно обнял и поцеловал в щёку. Глядя на неё взглядом, полным любви и обожания, спросил:

--Как ты себя чувствуешь, дорогая?

-- Спасибо, милый, – и она посмотрела на него тем же взглядом, полным любви и обожания.

В эту минуту во всём мире были только эти двое. Если бы подруги два часа назад не познакомились с самой Родригос и не услышали рассказ о её  жизни, они бы ни за что не поверили в реальность происходящего. Открылась задняя дверца машины, и из салона показался мальчуган, который был полной копией своего отца-кубинца. На вид ему было лет семь. Он со всех ног бросился к маме. Мама наклонилась к сыну, который обхватил её за шею и начал без перерыва целовать в губы, приговаривая:

-- Мамочка, я тебя люблю. Ты самая красивая в мире. Ты самая лучшая мама на свете.

Автомобиль уже скрылся из вида, оставив после себя облако отработанного газа из выхлопной трубы, а подруги, как завороженные продолжали стоять и смотреть вслед.