Искупление

Странное место. Очень странное. Как будто ненастоящее все кругом, какое-то нарисованное. Застывшее. Никакого движения. И откуда свет идет – непонятно…
Огромное помещение, как будто без стен вовсе. Хотя нет, где-то вдали, на самом краю пространства угадываются вроде бы… стены. Или нечто вроде. Над головой – серая плоскость. Потолок? Впрочем, все кругом здесь серое, только оттенки разные. А он стоит в центре этого помещения… пространства. Кажется, думать о том, как он сюда попал, не имеет особого смысла. По крайней мере сейчас. Об этом можно будет подумать позже. А сейчас нужно понять, для чего он здесь. И как отсюда выбраться.
Последнее, что он помнил – свет рекламной вывески за окном, назойливый, яркий, бьющий сквозь плотно сжатые веки прямо в мозг. Долгие безуспешные попытки заснуть. Потом – тишина. И вот, он здесь. Наверное, следовало бы удивляться, быть растерянным. Но мысли были на удивление четкими и упорядоченными. Это не сон, он слишком хорошо чувствует собственное тело; вчерашний ожог болит абсолютно по-настоящему. Вечером, размышляя, он забыл о сигарете, зажатой в пальцах.
По чьему бы умыслу он сюда ни попал, причина этому должна быть весьма и весьма веской. Ну что ж, придется ждать. Чтобы ждать было не скучно, можно и пройтись немного. Он двинулся в сторону одной из теней, которые он считал стенами. Никакого движения воздуха. Ни одного звука кругом, даже его собственных шагов почти не слышно, словно он шагает по толстому, плотно сбитому одеялу. Десять, двадцать, сто шагов – ничего не изменилось: все то же беззвучие, та же абсолютная статичность. Тень – его цель – не приблизилась.
Хорошо, подождем так. Он остановился, присел на пол, который на ощупь оказался теплым и слегка шершавым. Твердостью он не уступал камню. Закурить бы… Он похлопал себя по карманам в поисках пачки сигарет. Не нашлось. Видимо, тот, кто принес его сюда, не одобрял вредных привычек. Зато обладал странным вкусом в одежде – она состояла из белой свободной рубахи из тонкой ткани, с кружевами на воротнике и рукавах, непривычного покроя бархатных брюк и замшевых ботинок. Средневековье какое-то.
От нечего делать он принялся насвистывать. Звук тонул в окружающем пространстве как в тумане. Потом стал негромко напевать. То же самое. Ощущение было такое, что звук распространяется здесь не больше, чем на десяток шагов. Он лег на спину и уставился в серый массив потолка. Или неба. Или чего-то еще. Сознание напоминало здешнее окружение – та же пустота и недвижность, ни одной мысли извне, только те, что были вызваны окружающей реальностью. Те же, которые были ею вызваны, крутились по кругу – все что мог, он уже увидел и почувствовал, новых же ощущений пока не было.
Он попробовал вспомнить последние дни – может, всплывет хоть какой-то намек на причину происходящего? Напряг память. Удивленно приподнял бровь: сплошная пустота, никаких воспоминаний. Хорошо, пойдем от обратного. Он вызвал в памяти яркую вывеску, окно, свою кровать. Что было до? Какие-то образы заворочались в памяти. И почти сразу исчезли. Не получалось вспомнить ни вчерашний день, ни позавчерашний. Неделю назад – ничего. Год назад – то же самое. Только сжатую в пальцах сигарету.
- Получается, я не помню даже, кто я… - его голос прозвучал резко и глухо в окружающей серости. Почему-то это открытие его не удивило. Он пожал плечами и оглянулся по сторонам. Стена по правую руку стала немного темнее и вроде бы приблизилась. На ее фоне, едва различимые, метались тени. Он приподнялся на локте и стал смотреть. Темно-серые блики на сером фоне. И ничего не меняется.
- Ну что ж, посмотрим ближе, – звук собственного голоса немного успокаивал.
Он встал на ноги, расправил складки на одежде и направился в сторону теней. Десять, двадцать шагов… Тени становятся заметно ближе. Уже можно различить какие-то фигуры. Теперь они уже не мечутся, это какое-то упорядоченное движение, замедляющееся с каждым шагом. Еще немного вперед. Не просто фигуры – люди. Знакомые лица. Тени сплетались в странный узор, из которого можно было выхватить то глаза и нос, то губы и брови, то почти целиком лицо… Пару раз показалось, что он увидел самого себя. Потом все изменилось.
Издалека это смотрелось как картинка на большом экране. Когда он подошел почти вплотную, картинка обступила его со всех сторон, он стал ее участником. Невидимым впрочем. Небольшая полутемная уютная комната: узкая кровать, старые напольные часы, ковры по стенам, окно, занавешенное старой разноцветной шторой. Умиротворяющая тишина. Только четкое тиканье часов, и тихо бубнит радио где-то в другом конце дома. Запах старой мебели, уютный и навевающий дремоту. В комнату входит мальчик, нерешительно оглядывается по сторонам. Подходит к комоду у стены, открывает одну дверцу, потом другую. Вдруг он застывает на несколько секунд. Вороватым движением запускает руку вглубь открытого отделения, что-то вытаскивает…
Ослепительная вспышка. Скорее в мозгу, чем в окружающем пространстве. Воспоминание. Этот мальчик – он сам, много лет назад. Ему всего семь или восемь. Он остался в квартире один и искал, чем бы развлечься. В комнате бабушки, в старом комоде, он наткнулся на пачку купюр – ее сбережения почти за всю жизнь. Вытащил из пачки сначала одну, потом другую. В тот день он несколько раз возвращался к комоду. Деньги спрятал под своим матрасом. Потом он неоднократно спрашивал себя – зачем? Он даже толком не мог сосчитать эти деньги. Но все равно украл. Когда мать случайно нашла спрятанное, большого скандала не вышло – только очень серьезный разговор; ему же было очень стыдно.
Значит, прошлое у него все же есть. Есть воспоминания…
- Да, Тезей, - голос был оглушительным и звучал то ли со всех сторон, то ли только в его голове. – У тебя есть прошлое. И у тебя есть шанс взглянуть на него заново.
- Тезей?.. – он крутился на месте в поисках источника голоса. Ничего не увидел. Тезей… он точно знал, что это не его имя. – Ну что ж, Тезей, так Тезей. Думаю, выбора у меня все равно нет.
- Выбор есть всегда. Я попытаюсь тебе это объяснить.
- Для этого я здесь? – теперь он смотрел в потолок прямо над собой. Надо же куда-то смотреть.
Но голос молчал. Принявший имя Тезея посмотрел по сторонам. Видение комнаты рассеялось, теперь на расстоянии нескольких десятков шагов он видел еще одну миниатюру. Двинулся туда. И снова картинка окружила его и стала реальностью. Теперь Тезей стоял под раскидистым деревом в темном парке. Теплая летняя ночь. Он сразу же вспомнил ее – в нормальной жизни такое не забывается. Единственный фонарь светит в другом конце парка, звезды и луна дают призрачный желтоватый свет, кругом ни единой души. Какая-то сила толкала его вперед. Тем же путем, каким он шел, когда ему было девятнадцать. Попытался сопротивляться. Бесполезно. Он идет вперед. Аллея; на перекрестке с узкой дорожкой – садовая скамья с покатой закругленной спинкой. Какое-то движение там, впереди. Звуки. Он приостанавливается и прислушивается: рычание, стоны и сдавленный шепот. Опасность. Но возвращаться нельзя, нужно побороть желание развернуться; осторожно прокрасться мимо. Он нагибается и подбирает толстую ветку, прячет ее за спину. Тихо ступает по асфальту аллеи. Подходит ближе. Теперь он увидел: на скамейке двое парней насилуют девушку. На ней легкое короткое платье, задранное к животу, открывающее красивые бедра, стройные ноги. Два видения накладываются друг на друга: это лицо, нежная кожа, восхитительное молодое тело – эта девушка в его постели; и скамья в ночном парке, следы от пальцев на нежной коже, плотно сжатые губы… Во всем теле противная мелкая дрожь.
Девушка – его давняя знакомая, хороший друг, и даже несколько больше… Один из парней вдруг поворачивается к нему, смотрит, щерит темные неровные зубы. Тезей отступает в сторону, на мгновение ловит его безумный пустой взгляд, потом отводит глаза… Она тоже смотрит на него. С мольбой, со страданием, с надеждой. Силится что-то сказать ему, попросить о помощи. Но Тезей уже ничего не слышит, он зажмуривает глаза и со всех ног бросается вперед. Где-то на краю сознания звучит глумливый смех. Какое-то время он бежит, потом вдруг спотыкается и падает лицом вниз, на асфальт, точно так же, как и тогда, крепко сжимая в руках ненужную ветку… Позже, уже дома, он увидит, что щека и нос свезены, кровь запеклась на лице и шее, только тогда он почувствует физическую боль. А сейчас боли нет, только желание умереть, больше не существовать, никого не видеть и не слышать. Стыд, страх, отвращение к себе и к миру.
Снова вспышка. Ее звали Леона. Они были хорошими друзьями, наверное, даже слишком хорошими. Эпизодический секс не портил их дружбы; они доверяли друг другу едва ли не самые сокровенные переживания. Правда, потом у нее появился постоянный парень, Тезей стал гораздо реже ее видеть. Постепенно, прежние доверительные отношения стали исчезать. В тот вечер он видел ее в последний раз. На следующее утро ему рассказали, что она покончила с собой – выпила все снотворное, которое нашла в доме. На теле обнаружили следы изнасилования, полиция провела расследование, но виновных так и не нашли.
Тезей медленно поднялся с земли. Став на колени, закрыл лицо руками. Он всеми силами пытался избавиться от этих воспоминаний. Тогда, через два или три года ему это даже удалось. Сейчас – снова, и не просто воспоминания, он пережил все это заново. Несколько глубоких вздохов. Отнял руки от лица – чистые, ни следа крови. А ведь он упал точно так же. Значит, все это нереально, не на самом деле. Но эмоции были самыми настоящими: стыд и страх, и отвращение. Все же стыда сейчас было значительно больше, а страха – меньше. С годами он изменился. А что если… стоило попробовать сейчас поступить по-другому? Он обернулся. Парк уже пропал, кругом снова была серая пустота. Поздно. От желания изменить что-то у него перехватило дыхание. Он все так же стоял на коленях, а воспоминания продолжали кружить в его голове. После этого случая он долго не мог прийти в себя. Неделю он просто провалялся на кровати в своей комнате. Еще месяц он почти не выходил из квартиры, избегал друзей. И пил, стараясь избавиться от стыда. На похороны Леоны не хотел идти, но все-таки пошел, пьяный, почти не понимая, что происходит вокруг. Когда гроб опускали в могилу, он вдруг завыл и бросился прочь, через все кладбище, перепрыгивая через надгробия, спотыкаясь и падая. Пришел в себя дома с бутылкой джина в руке, весь в земле и траве. О том, что видел в парке, он так никому и не рассказал; знакомые списали его странное поведение на то, что он любил Леону и тяжело переживал потерю. Немного оправившись, Тезей впал в уныние. Его перестал интересовать окружающий мир. В колледж он ходил как будто по привычке, все свободное время проводил дома, в комнате с наглухо закрытыми шторами, в кровати или в кресле. Уныние.
Внезапно Тезей почувствовал острую боль в предплечье. Он поднял руку. В неясном свете серого пространства стало видно, как на коже появляются следы – как от ожога. Боль была соответствующей. Тезей шипел сквозь сжатые зубы, не отрывая взгляда от руки. Ожог принимал четкую форму, теперь на коже ясно виднелись готические буквы – два слова. Чуть выше он разобрал «Avaritia», ниже – «Acedia». Когда-то он ходил в воскресную школу – еще одно озарение. Воспоминания от учебы там хватило на перевод: алчность и уныние. Резюме к двум эпизодам его жизни. Боль прошла так же внезапно, как и появилась, но следы на предплечье остались. Как клеймо.
- Что это значит?! – в крике Тезея ясно слышались истерические нотки. Он кружился на месте, пытаясь разглядеть в окружающей серости хоть намек на обладателя голоса. – Что все это значит? Зачем ты делаешь это? Кто ты?
Но пространство беспощадно глушило его крик. Ответа не последовало. Зато на границе видимости снова возникло какое-то движение. Тезей тяжело вздохнул и поднялся на ноги. По какой-то причине весь этот спектакль затеяли для него, и он должен играть свою роль. Медленно переставляя ноги, он направился к новой сцене. В десяти шагах остановился в нерешительности – он не узнавал окружения: снова парк, вечер, вроде бы весна. Но все расплывчато, как будто не в фокусе. Пришлось проделать остаток пути и снова оказаться в самом центре сцены. Он ощутил мягкий теплый ветерок и аромат распустившейся акации. Солнце наполовину скрылось за горизонтом. Тезей медленно двинулся по дорожке, посыпанной крупным песком. Через пару десятков шагов он услышал голоса и громкий смех, а еще через несколько метров увидел двух парней под деревом и странную фигуру в каких-то лохмотьях перед ними на земле. В одном из парней он узнал себя. Ему что-то около двадцати трех. Второй парень – его знакомый. Некоторое время они довольно близко дружили, ровно настолько, насколько в понятие дружбы можно уложить постоянные попойки и поиск приключений как их следствие. Дружба, впрочем, была недолгой.
В отличие от двух прошлых сцен, внезапной вспышки воспоминаний не случилось. Только что-то с трудом заворочалось в глубине сознания. Тезей подошел чуть ближе. Он и его друг отпускали глумливые шутки в адрес фигуры перед ними. На земле стоял, опираясь на колени и одну руку, попрошайка в грязной, местами порванной одежде. Вторую руку он прижимал к животу. Молодой Тезей с размаху пнул его ногой в бок, как собаку. Попрошайка, вздохнув с каким-то свистом, повалился на землю всем телом и так и остался лежать, держа руку на животе. Приятель Тезея сделал последний глоток из бутылки, которую держал в руке, и швырнул ее в кусты. Затем глумливо улыбаясь, он подмигнул другу, расстегнул молнию на джинсах и стал мочиться на человека у своих ног. Молодой Тезей громко засмеялся.
Картина была отвратительной. Тезей сделал шаг назад и попытался отвернуться. Но не смог. Что-то заставляло его смотреть. Он сделал еще шаг назад, под его ногой громко хрустнула ветка. Оба молодых человека резко повернулись в его сторону. В их глазах горели бессмысленная жестокость, презрение ко всему вокруг – Тезею показалось, что там было и презрение к самим себе, - многократно помноженные на действие алкоголя. Желание что-то изменить снова схватило его за горло.
- Отпустите его, - голос, несмотря на волнение, прозвучал ровно.
Молодые люди не отреагировали. Они продолжали смотреть прямо на него… Или сквозь него.
- Кого там носит, интересно? – теперь оба осматривались по сторонам.
- Никого не вижу. Может, еще один желающий?.. – молодой Тезей кивнул на попрошайку и парни опять громко засмеялись.
Тезей бросился к своему двойнику, попытался толкнуть его. Ничего не произошло. Не было удара. Рука не прошла сквозь тело, как это принято в фильмах про призраков. Просто он вдруг снова оказался в сером пространстве, в полной пустоте и тишине. После моментального всплеска адреналина полминуты назад, Тезей почувствовал слабость и опустошенность.
- Я думал, ты дашь мне возможность изменить что-то. Ты же говорил, что выбор есть всегда… - он говорил в пустоту, громко, но уже не срываясь на крик.
И тут же снова почувствовал боль в предплечье. На коже проступали буквы. Они складывались в новое слово - «Superbia». На этот раз было не так больно, как будто выработался иммунитет.
- Хороший ответ. Ты решил заклеймить меня семью смертными грехами? – Тезей горько усмехнулся. – Неужели я был настолько плохим человеком? Может быть, это ад? И почему «гордыня»? Почему не «жестокость» или «глупость»?
Резкая вспышка заставила его зажмуриться и закрыть глаза руками. Не помогло.
- От воспоминаний не так просто укрыться, - прозвучал все тот же бесплотный голос.
Воспоминания. Тезей вспомнил. По какой-то причине этот вечер почти стерся из его памяти: то ли он был слишком пьян тогда, то ли не придал эпизоду с попрошайкой большого значения. В тот вечер разговор зашел о разнице между людьми. Его приятель, Карл, мог бы стать лучшим учеником Плетца. Он и Тезей с каждым глотком алкоголя все больше убеждались в собственном превосходстве, в своей богоизбранности, каждый находил тому массу подтверждений в своей биографии. И в том, что те, кто не смог добиться ничего – inferior, недостойные видеть солнце. По иронии судьбы в самый разгар их самовосхвалений к ним подошел тот самый попрошайка. После нескольких жестоких шуток в его адрес, желание просить у него пропало. Он развернулся, чтобы уйти, но Карл развернул его, дернув за плечо, и ударил ногой в живот. Именно с этого момента Тезей и присутствовал на сцене. Он вспомнил и все, что следовало за этим эпизодом. Они оставили свою жертву лежать на земле, там же. Его почти не били, обошлось без ран и увечий. Разговор о собственном превосходстве продолжения не получил. Может быть, только поэтому все ограничилось только клеймом «Superbia».
Тезей все еще стоял с лицом, закрытым руками. Наконец он медленно опустил их.
- Ну что? Что еще меня ждет? – крикнул он, поворачиваясь из стороны в сторону. Голос его дрожал, и сам Тезей не смог бы сказать от чего – от страха или от гнева. Но неведомый режиссер – или марионеточник? – этого спектакля предпочитал молчать. А может быть, он лишь следовал своему неведомому сценарию.
И вновь вдалеке задвигались тени. Какой-то силой Тезея влекло туда, но он упрямо сел на землю.
- А что, если я скажу, что с меня хватит? Мне не нравится, когда меня клеймят, как скот. Что, если я не пойду дальше?
Он не ожидал ответа, никто ему и не ответил. Какое-то время он сидел почти неподвижно, прислушиваясь к своим чувствам и мыслям. Теперь его воспоминания походили на мечущиеся тени вдалеке – такие же расплывчатые, бесформенные. Что-то он начинал вспоминать, что-то вспомнил, а кое-что только подбиралось к краю сознания. Он испытывал странную смесь непонимания, ощущения нереальности происходящего, страха, злости, стыда и отвращения к себе. Последнее было связано исключительно с нахлынувшими воспоминаниями. Тезей попытался сфокусироваться на них, привести их в порядок. Безуспешно. Как будто кто-то разрезал многокилометровую кинопленку на кадры, перемешал их, а потом склеил наугад. Проблема была в том, что эти кадры не давали ключа к пониманию того, что он видел на них.
Лето, палящее солнце, проселочная дорога. Он на мотоцикле с девушкой. Сестра? Или подруга? Ощущение свободы и безграничной радости.  И сразу же поздняя осень. Холодный ветер бьет каплями дождя в лицо. Он идет по широкой дороге, никого кругом. Тоска. Зима – солнечный морозный день. Тезей, совсем еще малыш, катится на санях с высокой горки. Опять осень. Лето. Весна. Кадры и кадры. Разный возраст, разное окружение, разные чувства. Но очень редко кто-то рядом. И ни разу он не увидел родителей.
Прошло пять минут. А может быть десять или двадцать. В этом месте чувство времени практически отсутствовало. Тезей отвлекся от мыслей. Никаких изменений кругом: тени на пределе видимости и серая пустота. Сидение на одном месте ничего не даст. Терпения и времени у хозяина этого места – кем бы он ни был – явно больше, чем у него.
Чем ближе Тезей подходил к новой сцене, тем меньше желания у него оставалось в ней участвовать. Даже издалека он узнал ее, на этот раз без вспышки. Как будто и не забывал… Этот пасмурный весенний вечер, сполохи молний у самого горизонта и теплый ветер на щеках. С одной стороны – высотный дом с желтыми глазами окон, с другой – пустырь, покрытый свежей высокой травой. Синие и красные огни патрульных машин полиции и скорой помощи. Толпа людей широким кольцом. В центре кольца – тело его друга. Тезей помнил. Как и тогда, когда ему было двадцать семь, по его щекам потекли слезы. Как и тогда ему захотелось точно так же лежать на асфальте, ничего не чувствуя и не зная.
В памяти всплыли имена: Лисандр и Гермия. Настоящие ли? Впрочем, какая разница… С Лисандром они знали друг друга еще со школы. Близкими друзьями назвать их было нельзя, но все же они проводили довольно много времени вместе. Делить им было нечего, следовательно, не было и поводов для разногласий. Очень разные – спокойный, уравновешенный, прагматичный Лисандр и импульсивный, деятельный Тезей, - они как будто жили в разных плоскостях бытия, не пересекаясь ни симпатиями к женщинам, ни жизненными увлечениями. Скорее всего, именно поэтому они и могли быть долгое время рядом, не сближаясь настолько, чтобы у них могла возникнуть неприязнь друг к другу. Так было много лет. До тех пор, пока в их компании не появилась она, Гермия. Вспомнить, каким образом она появилась, Тезею не удавалось. Да это было неважно, и тогда, и сейчас. Важным оказалось то, что внезапно Тезей и Лисандр поняли, что по уши влюблены в нее. Она стала первой точкой пересечения их реальностей. Встречаясь, они хмуро шутили, что Тезею стоит сменить имя – стать Деметрием. Оба были одержимы своей страстью. Через много лет Тезей удивлялся, по какой злой иронии судьбы их так привлекла одна и та же женщина. Ее нельзя было назвать красивой, поклонники не выстраивались к ней в очередь: резкие черты лица, нос с едва заметной горбинкой, большие серые глаза, иссиня-черные волосы – ничего особенного. Все же в ней было что-то необъяснимо притягательное… Что-то, что в итоге сделало Тезея и Лисандра врагами. Они перестали разговаривать друг с другом. Все время и всю свою фантазию они расходовали на поиск новых средств завоевания сердца Гермии. Девушка же не отдавала предпочтения ни одному из них. Временами казалось, что они вообще для нее не существуют.
Однажды в их компании прошел слух, что Лисандр добился-таки благосклонности Гермии – ночь, которую они якобы провели вместе, описывалась во всех подробностях. На прямые вопросы Тезея Лисандр отвечать отказался, заставив этим своего соперника терзаться сомнениями – Тезей не мог поверить, что слухи правдивы. И не мог принять то, что Гермия выбрала не его; в глубине души он всегда считал Лисандра ниже себя. Тогда Тезей отправился к Гермии. Она нехотя открыла ему дверь и, морщась, выслушала все его странные претензии и сумбурные объяснения в любви. И продолжала все так же холодно смотреть на него. Гнев душил Тезея. Если ей не будет обладать он, значит, не будет и Лисандр. Он вложил всю свою страсть, ненависть и фантазию в рассказ о том, как Лисандр хвастался своими подвигами с Гермией перед друзьями. Когда, наконец, он замолчал, девушка произнесла только одно слово: «Вон!» - тихо, едва сдерживая гнев. Тезей в последний раз взглянул в ее ледяные серые глаза и вышел из ее дома. На следующий день она собрала вещи и, ни с кем не прощаясь, уехала из города. А еще через день толпа людей широким кольцом окружила тело Лисандра на асфальте. Полиция вынесла заключение: в состоянии сильного алкогольного опьянения молодой человек вышел на балкон и, потеряв равновесие, через перила выпал на улицу. Несчастный случай. Не было предсмертной записки или других вещей, которые могли указать на самоубийство. Но Тезей, как и многие их общие друзья, знал, что Лисандр не был подвержен внезапным головокружениям; знал, что даже будучи очень пьяным, он полностью контролировал свое тело. Это просто не могло быть несчастным случаем. Многие знакомые могли связать смерть Лисандра с внезапным отъездом Гермии, но никто из них не знал причины ее отъезда. Никто, кроме Тезея.
- Это я… я виноват, - шептал он, стоя перед телом на асфальте, и слезы текли по его щекам.
Сознание того, что его действия – пусть косвенно – стали причиной гибели его друга, надолго отравило его жизнь. Это было уже второе его убийство. Первой жертвой он считал Леону.
Сквозь терновые заросли боли и воспоминаний Тезей почти не почувствовал боли нового ожога. Лишь когда боль исчезла, он поднял руку и невидящим взглядом посмотрел на два новых слова: «Ira» и «Invidia». Потом опустил руку. Вокруг была серая пустота.
Тезей еле держался на ногах. Слишком много… Чего? Воспоминаний? Чувств? Слишком много всего. Его бил озноб, руки дрожали.
- Да, я виноват. Поэтому я здесь? Неужели это все-таки Преисподняя? – он внезапно рассмеялся, но слезы все так же текли из его глаз. – Гнев, уныние, гордыня, зависть, алчность… Осталось два? Что там… Похоть и обжорство? Боюсь, это не ко мне. Да, я не был равнодушен к женщинам, но если подумать, за всю мою жизнь их было не так много… К еде я с детства отношусь равнодушно… Здесь меня не в чем упрекнуть.
И опять ответом ему была тишина. Только где-то вдалеке пронеслись тени и, как показалось Тезею, на мгновение сложились в подобие смеющегося лица. Он посмотрел по сторонам. Ничего похожего на прежние игры теней не было видно.
- Это все? Спектаклей больше не будет? – он продолжал озираться. – Я могу уйти?
Серость. Тезей сел на землю. Он был измотан, морально в тысячу раз больше, чем физически. Ему требовался хоть какой-то отдых, иначе он сойдет с ума – он ощущал это очень ясно. Может, удастся немного вздремнуть? Он улегся, положив под голову согнутую руку. Заснуть оказалось не так просто – не то время и не то место. Сделав над собой усилие, закрыл глаза. И тотчас же открыл – под сомкнутыми веками за мгновение пронеслись все ужасы недавних воспоминаний, каждое врезалось стеклянным осколком в нервную систему, причиняя ощутимую физическую боль. Мучимый ею, он какое-то время лежал с открытыми глазами. Но потом резко, без перехода, провалился в забытье. Даже во сне его преследовали призраки его грехов. Он видел, как рыдающая Леона, в разорванном платье, с синяками на  теле и разбитыми губами, глотает таблетки. Видел, как жизнь медленно гаснет в ее широко открытых глазах. Он был рядом с Лисандром, когда тот звонил Гермии и видел его сжатые в кулаки руки с побелевшими костяшками; слышал ее голос, записанный на автоответчик: «Я устала от вашего преследования. Я никогда не любила и никогда не полюблю ни одного из вас. Я уезжаю и надеюсь, что никогда вас больше не увижу». Он был на месте попрошайки в парке, и Карл мочился на него, беспомощно лежавшего на песке дорожки. Картины крутились снова и снова; эти и другие, где он обижал, причинял боль, алкал или исходил злобой. Это было намного хуже… намного хуже всего, что ему довелось пережить с момента рождения.
А потом он открыл глаза. Серого пространства больше не было. Было ночное небо, закрытое тучами, над головой и земля где-то внизу. Тезей стоял на крыше своего дома. Больше тридцати метров до земли, а он балансирует на низком парапете, окружающем плоскую кровлю здания. «Как я  оказался здесь?» - мысль пронеслась и тут же исчезла. Резким порывом ветра его толкнуло вперед, он раскинул руки, пытаясь удержать равновесие. Не удалось. Земля рванулась навстречу как скоростной поезд. Сердце беспомощно трепыхалось где-то в районе горла. С губ рвался вопль ужаса, но почему-то получалось только мычать. Он стремительно летел навстречу асфальту, казавшемуся черным под приглушенным светом луны. Конец. Сейчас будет удар. Он изо всех сил зажмурил глаза и… Ничего не случилось. Сердце бешено стучало, но уже на своем законном месте, в груди. Секунда… другая… Он все еще жив? Тезей осторожно приоткрыл глаза. Жив. Он висит параллельно земле, на высоте полутора метров от асфальта. «Как это возможно?» - хотел крикнуть, но с губ снова слетело только мычание. Попытался перевернуться, чтобы встать на ноги, но лишь опустился чуть ниже к земле. Тело слушалось его, но как-то непередаваемо по-другому. Безумная мысль. Он попытался двинуться вперед… Двинулся. Все так же параллельно земле. Он летел. Повернулся влево, вправо, сохраняя горизонтальное положение. Пролетел еще немного вперед, поднялся вверх. Мысль о возможности полета с каждым движением казалась все менее безумной. Немного освоившись, он полетел вперед, к выходу из двора. Новая способность захватывала его. Хотелось больше высоты и больше скорости. Но сначала еще немного практики.
На дороге, несмотря на позднюю ночь, было довольно много автомобилей. Свет фар бил в глаза, но Тезею все это нравилось. Поднявшись метра на три над землей, он летел над ними, чувствуя себя сказочным существом, сверхчеловеком. Немного утомившись, он решил отдохнуть. Наметил невысокое здание – четыре этажа – какой-то кинотеатр на одном из перекрестков. Стал подниматься к его крыше. Сердце замирало от радости полета. Вдруг он понял, что лететь становится все тяжелее, каждый метр подъема давался все с большим напряжением. Его стала охватывать паника. Все же, из последних сил, он добрался до намеченного места. Опустился на край покатой крыши, покрытой крашеным металлом, в пятнах ржавчины, и схватился за опору рекламной вывески, которая вздымалась над зданием кинотеатра на несколько метров. Отдышался. Внизу плотным потоком шли машины, вправо и влево раскинулся город, светящийся огнями окон. С этой точки здание казалось самым высоким в округе, непонятно, почему Тезей выбрал именно его. Крыши остальных домов были заметно ниже. В освещенных окнах двигались люди – разных возрастов и рас, они разговаривали, спали, дрались, ели, занимались любовью, слушали радио… Большинство выглядело совершенно нормально, но несколько раз взгляду Тезея открывались картины, достойные горячечных кошмаров де Сада, Босха и Лавкрафта. Животное, с телом гориллы и щупальцами осьминога занимается любовью с древней тощей старухой… Отвратительного вида толстяк четырьмя руками запихивает в рот темные слизистые комки; только внимательно присмотревшись, Тезей понял, что это человеческие внутренности, и тут же отвернулся, с трудом сдерживая тошноту… Однорогий демон с собачьей головой, телом человека и козлиными ногами растягивает на дыбе полуголого мужчину… Человеческие конечности и головы, растущие прямо из кожистого пола огромной комнаты; руки хватали все, до чего могли дотянуться; одна из них после нескольких неудачных попыток выдавила у соседней головы глаз; другая голова до тех пор грызла палец упершейся в нее ноги, пока тот целиком не скрылся у нее во рту, по подбородку стекала ярко-красная кровь…
Не в силах больше выносить этих видений, Тезей поднялся, чтобы улететь отсюда. Взглянул вниз и испуганно отшатнулся назад: земля показалась ему очень далекой, а способность к полету – снова нереальной. Все же нужно было как-то выбираться. Тезей дал своему телу приказ подняться в воздух и, неожиданно для самого себя взлетел. Подлетел к краю крыши и круто сорвался вниз. Выровнялся над крышами несущихся автомобилей. Полетел вперед, но как-то слишком медленно; хотелось разогнаться, чтобы ветер свистел в ушах и развевал волосы. Он старался изо всех сил, но набрать скорость никак не удавалось. Словно кто-то накинул на него петлю и легонько тянул назад, не давая свободы полета.
Незаметно Тезей вылетел за пределы города. Теперь под ним была грунтовая дорога, а справа и слева до горизонта простирались пшеничные поля. Воздух вокруг становился все более холодным и влажным. Тезей получал удовольствие от его свежести, но потом начал мерзнуть – сырость пробирала до костей. Стал появляться туман. Он как будто жался в кустах вокруг дороги, но с каждым метром полета все больше смелел, выбираясь за изгородь, окружавшую поля. Пока полностью не окружил Тезея. Изгородь постепенно скрывалась в холодной липкой пелене Ни одного источника света кругом, только сам туман слабо фосфоресцировал, разгоняя мглу пасмурной ночи. И ни одного звука вокруг. От холода Тезея била крупная дрожь. Тишина и туман начали его угнетать, откуда-то из глубин сознания поднимался страх. Ему хотелось скорее убраться от них, но, казалось, он не двигается с места. Он напряг все силы, чтобы лететь быстрее, но не почувствовал ускорения. Попытался подняться выше, и не смог. Неведомая сила тянула его к земле. А туман становился все гуще. Теперь он с трудом различал пальцы на вытянутой руке. Тезей рвался вверх. Ему казалось, что он слышит, как трещат от напряжения его сухожилия и мышцы, но не мог сдвинуться и на миллиметр. Он падал, сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее… Из горла рвалось мычание. Все быстрее… Удар.
…Взрыв хохота. Детского хохота. Тезей открыл глаза и огляделся: классная комната, парты, дети. Он заснул и упал со стула, и теперь все смеются над ним. Ему самому стало смешно, и он тоже засмеялся – каким-то странным, ни на что не похожим глухим смехом. Он поднялся с пола и сел на свое место. Комната была похожа на ту, в которой он учился много лет подряд. И дети кругом были похожи на его одноклассников. Но все же, что-то было не так. Тезей понял что: лица детей были неестественными, с утрированными чертами, будто отраженные в кривом зеркале. У одного – слишком большие, сильно выступающие вперед зубы. У другого – огромные, почти ослиные, уши и крошечные глаза. Третий положил на стол руки с невероятно длинными и тонкими пальцами, имевшими не менее пяти фаланг. Огромные рты, ноздри, короткие толстые ноги, раздутые щеки, выпученные глаза – скорее цирк уродцев, чем школьный класс. Тезей перестал улыбаться, но все остальные продолжали хохотать. Смех становился все более истеричным и надсадным. Дети поднялись со своих мест и окружили его. Показывая на него пальцами, хохотали. Разевали в истерике огромные рты с гнилыми зубами и зубами, покрытыми странным коричнево-красным налетом. Обдавали его смрадным горячим дыханием. Все ближе подступали к нему. Тянули к нему руки. Ужас схватил Тезея за горло, дышать стало тяжело, воздух с хрипом вырывался из его легких. Резкий бросок вперед – он попытался вырваться из кольца этих маленьких уродов, но в него вцепилось три пары рук. Его развернули и усадили на место. И вдруг все закончилось. Все снова сидели на своих местах, тихо и спокойно. Словно ждали чего-то. Дети даже не казались такими уродливыми. Над головой раздался громкий протяжный скрип. Тезей поднял голову. В потолке открывалось прямоугольное отверстие, похожее на ход на чердак. Но только никакого чердака там не было – отверстие лучилось чернотой так же, как может лучиться светом узкий выход из глубокой темной пещеры. Из отверстия что-то вылетело и, неприятно шлепнув, упало на стол прямо перед Тезеем. Он медленно опустил взгляд и завыл от ужаса – на столе лежал кусок плоти, покрытый кожей. На коже шевелились длинные редкие волоски. Из отверстия в потолке упал еще один кусок, за ним следующий, еще и еще... Дети, улыбаясь, смотрели вверх, Тезей скулил от ужаса, по помещению растекался запах гниющего мяса. Волоски на куске, упавшем на стол Тезея, на глазах становились все длиннее. Сгибаясь вниз, они расползались по столу в стороны. Не переставая скулить, Тезей забрался было под стол, но, почувствовав прикосновение к голой коже шеи, поднял голову – сквозь столешницу пробивались тонкие волоски, образуя что-то похожее на грибницу. Больно ударившись плечом об угол тяжелого стула, он выскочил из-под стола и бросился к двери. Но двери не оказалось. Все стены были глухими – ни дверей, ни окон. Тезей вжался в угол и, опустившись на корточки, завопил. Или только попытался завопить – сначала он только мычал и хрипел… Потом его словно прорвало – крик мощной струей рвался из его горла, заполняя окружающее пространство…
Тезей открыл глаза. Ничего кругом, только серая бесконечность. Снова. Он сидел где-то посреди нее на земле и дико озирался по сторонам. Он не был уверен, что все, что он видел, было сном. Его до сих пор била дрожь, горло саднило от крика. В плече пульсировала боль. Перед глазами все еще стояли дети-уродцы, черный провал в потолке. И Тезей вспомнил. Все то, что он видел сейчас, он уже видел раньше – этот город, поля и туман, жуткие сцены в городских окнах. А самое главное – классная комната и куски мяса, летящие с потолка. То, что он видел, было квинтэссенцией его кошмаров, экстрактом его ночных страхов, с раннего детства. И все же это было слишком реально, чтобы быть сном. Об этом же говорила и боль в плече.
Еще один круг ада для него? Сначала воспоминания, а теперь сны? Овеществленные сны – Тезей потер ушибленное плечо. Сил больше не оставалось, он чувствовал, что близок к безумию. Разум, ранее пытавшийся воспринимать окружающее рационально, теперь словно забился от страха в самый темный угол. Информацию можно было только получать, но не интерпретировать. Тезей остатками сознания понимал, что это страшно: он становился растением, которое может испытывать ужас, но не в состоянии объяснить его. Из глаз покатились слезы. Он хотел просить, на коленях умолять постановщика этого спектакля пощадить его – не получалось выдавить из себя и слова.
Начало казаться, что окружающее пространство уплотняется, становится осязаемым. Тишина давила на барабанные перепонки. Его словно выталкивало отсюда… Куда? Вместо ответа в десятке шагов, прямо в воздухе, возникло небольшое белое пятно. Быстро расширяясь, через минуту оно уже достигло размеров гаражных ворот. Тезей понимал, что должен идти туда; пространство, словно сжимаясь, толкало его вперед. Остатками воли он пытался сопротивляться. Но ноги, не слушаясь его, мелкими нерешительными шагами двигались к пятну. Два шага, один, вот он протягивает руку к пятну, касается его. Рука свободно проходит куда-то за эту белизну. Никаких особенных ощущений. Только легкий теплый ветерок на лице. Еще шаг вперед.
…И нет больше серого пространства. Есть только ласковый солнечный мир, голубое небо, зеленые деревья. Неужели все кончилось? Тезей огляделся. Он стоял в тени огромного платана, на газоне вокруг огромного бассейна, заполненного пронзительно-голубой водой, соперничавшей яркостью с небом. Воздух дышал тишиной, но не той оглушительной, давящей, которая была в сером мире. В тихой неподвижности воздуха этого места слышались звуки; определить их происхождение не удавалось – они были сочетанием шороха листвы, пения цикад и щебетания птиц. И все же они не были ни одним из этих звуков.
За бассейном возвышалась каменная ограда, за ней же краснела черепичная крыша двухэтажного особняка. Тезей направился к нему. Выйдя из тени дерева, он вдруг почувствовал, что солнце здесь не такое ласковое, как показалось ему вначале: его лучи обжигали лицо, руки и плечи. Раскаленная плитка под ногами пекла ступни сквозь подошву его замшевых ботинок. Из последних сил пришлось ускорить шаг. Дверь, почти полностью из стекла, высотой в полтора человеческих роста, была открыта настежь. Тезей вступил в тень комнаты. Воздух здесь был тяжелым и почти таким же горячим, как и на улице. Пахло человеческими телами, пылью, едой, чем-то еще. Стены комнаты были скрыты яркими безвкусными гобеленами, из мебели – только огромный стол в центре комнаты и стулья кругом него. На столе грудой лежала немытая посуда, на некоторых тарелках были остатки еды, впрочем, судя по отсутствию неприятного запаха, достаточно свежей. Вокруг стола валялись пустые бутылки из-под всевозможного алкоголя. Тезею вдруг захотелось выпить. Желание было настолько сильным, что для того, чтобы тут же не броситься к столу в поисках остатков спиртного, ему пришлось резко и с силой сжать зубы. Во рту появился привкус крови от прикушенного языка.
Тезей прислушался к звукам внутри дома. Где-то, скорее всего на втором этаже, играла музыка; слышались голоса и смех – намного ближе. Медленно, прислушиваясь к каждому звуку, Тезей подошел к столу. Среди бутылок на полу он нашел одну с остатками черного рома. На горлышке были следы помады и какие-то белесые разводы. Желание выпить пересилило брезгливость, он поднес бутылку к губам и глотнул. Жидкость обожгла язык и горло, огнем разлилась в груди и животе. С ней же пришло и некоторое облегчение – дрожь пропала, напряжение стало уменьшаться, возникло ощущение легкого отупения. Тезей вторым глотком допил ром и глубоко вздохнул, выпуская с выдохом остатки страха. Он почти физически чувствовал, как проходит ужас последних часов, как сознание выбирается из своего темного чулана и мысли выстраиваются в более или менее логическую цепь. Все же для анализа всего происходящего не было ни желания, ни достаточной информации. Оставалось только следовать сценарию, сюжета которого он даже не мог представить.
Единственная дверь в первой комнате вела в длинный коридор с множеством дверей. Длина его явно превышала те размеры дома, которые были видны Тезею с улицы. Роскошь же его превосходила все, что ему доводилось видеть в жизни – несмотря на обрывочные воспоминания, Тезей был в этом уверен. При этом, роскошь была такой же безвкусной, как и в первой комнате – яркие гобелены, золотые канделябры с инкрустацией из самых разных камней, тумбы черного дерева и пуфы, обитые шелком с золотыми и серебряными нитями; на полу, у стен, стояли картины в тяжелых позолоченных рамах. Казалось, хозяин этого особняка собрал самые дорогие вещи мира и расставил их в абсолютном беспорядке. Пустые бутылки и остатки еды попадались и здесь. Кроме них, Тезей несколько раз видел женское белье, раз – атласное платье, разорванное в нескольких местах, раз – мужские брюки. Вещи лежали на пуфах, тумбах и на полу. Воображение стало рисовать Тезею мужчин и женщин, в порыве страсти бросающихся друг на друга, срывающих с себя одежду, предающихся любви прямо здесь, на роскошной и неудобной мебели. Тезей почувствовал возбуждение. Алкоголь достаточно успокоил его, чтобы после недавнего балансирования на грани безумия, вдруг захотеть женщину.
Голоса и смех раздавались из-за предпоследней двери. Тезей в нерешительности остановился перед ней, гадая, как его могут встретить обитатели особняка. Прислушался. Сквозь смех и крики, едва слышно, пробивались стоны и вздохи. Перепутать с чем-то их было просто невозможно, возбуждение нарастало. Не в силах сопротивляться, Тезей толкнул дверь и сделал шаг в комнату. В ноздри ударил тяжелый запах пота, винных паров и жирной еды. За длинным столом в центре комнаты сидели люди – двадцать мужчин и женщин, разных возрастов и цвета кожи. На некоторых были остатки одежды, некоторые были совершенно нагими. У окна, на широкой кровати, всего в паре метров от стола, увлеченно занимались любовью две пары. Несмотря на разнообразие типажей и возрастов, среди присутствующих не было ни старых, ни некрасивых. Если тела их и нельзя было назвать совершенными по классическим канонам, на вкус Тезея они были более чем привлекательны. Это относилось не только к женщинам, как он заметил с некоторым испугом, - тела мужчин притягивали взгляд и вызывали не меньшее желание.
На стоящего в открытой двери Тезея никто не обратил внимания и, подталкиваемый вожделением, он подходил все ближе к столу. От эмоций и духоты тело покрылось испариной. Возникло настойчивое желание сбросить с себя одежду. За жаждой секса Тезей с удивлением обнаружил обычную жажду и голод. Не решаясь подойти к женщинам, он решил пока удовлетворить эти два новых желания. Никто не обратил на него внимания, даже когда он тихо сел за стол. Мужчины и женщины продолжали есть с такой жадностью, как будто их держали на хлебе и воде по меньшей мере год. Тезей поискал глазами столовые приборы, не обнаружив, схватил кусок мяса с огромного золотого блюда руками и с неожиданной жадностью накинулся на него. При этом он не отрывал  взгляда от происходившего на кровати. На краю сознания мелькнула мысль, что все это – что касалось секса – слишком похоже на его юношеские мечты: как и любой пубертирующий парень, он был одержим буйными сексуальными фантазиями. Но сейчас голод и жажда не оставляли никакого пространства мыслям, и Тезей всецело отдался их удовлетворению.
Немного насытившись, он придвинул ближе кувшин с вином и, делая иногда жадные глотки, продолжил наблюдение. Мужчины на кровати, несколько раз поменявшись партнершами, наконец поднялись, сели за стол и набросились на еду. Оставшись одни, их женщины, с безумными ласками, набросились друг на друга. Немного удовлетворив жажду и голод, Тезей теперь боролся с желанием присоединиться к ним. Уступая дыханию спертого воздуха комнаты, он снял с себя рубаху. Его грудь, покрытая каплями пота, тяжело вздымалась при каждом вздохе. Женщины в постели творили что-то невообразимое, комната наполнилась стонами, вздохами и тяжелым дыханием в промежутках. Одна из женщин, невысокая азиатка с круглыми бедрами, высокой большой грудью и темными волосами, бросала на Тезея призывные взгляды. Еще два глотка вина, и противиться желанию не осталось сил. Он, словно в трансе, поднялся из-за стола, и, сбрасывая по пути остатки одежды, двинулся к кровати. В полуметре задержался на секунду, а потом почти рухнул в объятья женщин, как в молочно-теплую, нежную воду тропического моря. В голове легким облаком кружился вопрос: неужели его выпустили из ада в этот рай? Иначе это место нельзя назвать. Он плыл по своему морю, то погружаясь в него с головой, то поднимаясь на поверхность, полностью отдавшись сладкой страсти. В какой-то момент Тезей заметил, что к кровати подошел высокий мускулистый мужчина и они, теперь уже втроем, приняли его к себе. Только сейчас Тезей смог признаться себе, что всю свою жизнь он подсознательно боролся с латентным влечением к мужчинам. Этот же мир сметал все табу и ограничения, открывал возможность новых переживаний, здесь можно было следовать только чувствам, не отвлекаясь на мнение окружающих, каноны и общественные нормы. Этот мир был абсолютным воплощением Желания. Желания с большой буквы. А море продолжало купать его в своих водах, время перестало существовать, как и все окружающее… Осталась только огромная кровать со смятыми шелковыми простынями, только трое партнеров, знающих все его самые сокровенные мысли, самые безумные и стыдные фантазии. Это наслаждение могло продолжаться бесконечно, можно было бы с радостью умереть здесь. И все же какое-то беспокойство заставляло Тезея иногда возвращаться на поверхность из теплых пучин. Однажды возникнув, оно все усиливалось, пока, наконец, не уравновесило страсть. Тезей почувствовал усталость. Как пловец, одолевший большую дистанцию, он с каждым движением слабел. Нужно было остановиться, иначе он рискует утонуть, навсегда остаться скрытым волнами наслаждения. Сделав несколько безуспешных попыток, он на мгновение замер и, рывком, отнявшим последние силы, вырвался из объятий своих любовников.
Кое-как дошел до стола. Сел на чье-то пустое место, взял первый попавшийся кубок и залпом осушил его. Опустил голову на скрещенные на столе руки, отдышался. Понемногу силы возвращались к нему. Мясо, сыр и хлеб еще больше укрепили его. Тело ломило, хотелось тишины, лечь на пол или теплую землю, вытянуться и дать себе отдых. Здесь же стоны дразнили его воображение, заставляя взгляд снова и снова возвращаться к шелковому ложу, распаляя воображение.
Тезей, стараясь не оборачиваться, вышел из комнаты. Его беспокойство наконец оформилось: здесь слишком хорошо. И слишком уж все не соответствовало представлениям о рае: сладострастие, излишества – все не то.
Почти все двери в коридоре оказались заперты. Из тех, что были открыты, одна вела в комнату, откуда Тезей пришел; за другой была комната с беспорядочно нагроможденной мебелью; за третьей оказалось небольшое темное помещение с удобным на вид креслом и экраном на стене. На экране он увидел себя в объятиях своих недавних любовников. Остро захотелось вернуться в ту комнату. Все же Тезей попятился и осторожно прикрыл дверь.
В конце коридора оказалась деревянная лестница, ведшая во второй этаж. Сверху доносились шлепки и крики. Тезей, влекомый любопытством, взошел по ступеням. Комната, в которой он оказался, занимала по его ощущениям треть этажа. На стенах, отделанных темным грубым камнем, держались факелы. Воздух отдавал подвальной сыростью. Беглый осмотр показал Тезею обилие металла, блестящего, острого, составляющего конструкции разного размера и форм. Не зная их точного назначения, он смог предположить, что все это своеобразные орудия пыток.
Слева, у стены, он увидел двоих. Прекрасная женщина в короткой обтягивающей черной юбке, не скрывавшей кромки чулок, высоких сапогах и черном же блестящем корсаже держала в руках длинный стек. Ее короткие черные волосы окружали раскрасневшееся злое лицо. Перед ней, привязанный за руки и ноги к крюкам в потолке, животом вниз, висел мужчина. Всю его одежду составляла черная маска. Гениталии были туго перевязаны веревкой. Стек женщины с удивительной силой опускался на его тело. Спина, бока и, похоже, живот мужчины были покрыты следами ударов, из многих сочилась кровь. Возбуждение вновь охватило Тезея, но было оно другим, не таким, как раньше. Ему захотелось быть на месте этого мужчины, терпеть боль и унижение, быть вещью этой прекрасной женщины. Госпожи.
Он подошел почти вплотную к ним и тихо опустился на колени, поднял молящий взгляд на женщину. Она обернулась. Презрительно усмехнувшись, кивком указала Тезею его место – деревянную лавку и колодки. Без слов поняв, что от него требуется, Тезей положил в колодки руки и голову. Женщина, продолжая холодно улыбаться, опустила верхнюю часть и замкнула замок. Затем, повернувшись к своему новому рабу спиной, она направилась к мужчине в маске. Тезей, не понимая, смотрел ей вслед. Зачем она оставила его? Он пришел служить ей, а она оставила его здесь, одного. Некоторое время, показавшееся ему бесконечностью, он со слезами в глазах смотрел, как его Госпожа порет мужчину. Когда она повернулась и направилась к нему, пришло понимание: это самая сладкая мука, которую только можно вообразить – быть ничем, даже еще меньше, чем ничем, ждать, пока Госпожа обратит на тебя внимание. И испытать ни с чем не сравнимое наслаждение, когда ее глаза будут с величайшим презрением смотреть на тебя.
От удара ногой в живот у Тезея перехватило дыхание. От удара стека, обжегшего спину раз, потом еще и еще, он только закрыл глаза. Хотелось говорить о своей любви, о готовности быть чем угодно в руках Госпожи, но боль от каждого удара сбивала дыхание, не давая произнести ни слова.
Боль, казавшаяся наградой за все пережитые муки, через некоторое время стала непереносимой. К Тезею вернулся разум. Казалось, что каждый миллиметр тела, каждая клетка горит от боли. Отчаянно захотелось вырваться. Боль все нарастала и нарастала. А ведь это не рай, это продолжение ада, - подумал Тезей. Колодки плотно охватывали шею и руки, пошевелиться не удавалось. Не удавалось все так же и произнести хоть слово. Он мог только стонать.
Внезапно, в тот момент, когда Тезей начал терять сознание, все закончилось. Больше ни одного удара, не слышно свиста стека, рассекающего воздух, нет новой обжигающей боли. Он попытался пошевелиться и понял, что замок с колодок снят. Шипя и морщась от боли, он поднялся на ноги. Женщины нигде не было. В помещении остался только он и мужчина, подвешенный к потолку. Резкая боль в предплечье показалась далекой и почти нереальной. Механически, не задумываясь, Тезей поднял руку к глазам: два новых слова. С трудом преодолев пелену, застилавшую разум, он прочел: «Gula» и «Luxuria». Для того, чтобы перевести их, нужно было сосредоточиться. Невозможно. Опустив руку, Тезей поплелся к тяжелой деревянной двери в противоположной лестнице стене.
Следующая комната оказалась библиотекой. По стенам, высотой до потолка деревянные стеллажи с книгами; в центре помещения – огромный деревянный стол с массивной столешницей и резными толстыми ножками. Резьба имитировала лапы льва; сделано это было настолько искусно, что Тезею показалось, что иногда они подрагивают и переступают с места на место, словно от нетерпения. На столе, обитая алой кожей, без надписей и тиснения, лежала книга.
Шаг от порога к столу. Книга манила к себе. Еще шаг. Еще… Книга раскрылась сама собой, между страницами показалось пламя, почти сразу рванувшее столбом вверх. Тезей упал на колени – стоять перед этим огнем было нельзя, неприлично, кощунственно, грешно - он знал, ощущал это каким-то глубочайшим инстинктом. В стороны от столба летели искры, некоторые падали на тело Тезея, жгли раны, заставляли сжимать от боли зубы. Но все же он испытывал радость и умиление, и счастье, которые были в тысячи раз сильнее и выше всего того, что он переживал и в том мире, в котором прошла его жизнь, и в этом странном, безумном мире, в котором он мог эту жизнь закончить.
- Ты видел свою жизнь Тезей, - тот же Голос, он шел сразу отовсюду, и Тезей старался с благодарностью впитать каждый его звук. – Ты грешен. Как грешен человек, во гневе лгущий, и грешен похотливый чревоугодник; грешен алчущий, грешен гордец и грешен впавший в уныние. Но нет человека безгрешного, и не в этом бедствие первейшее. Ты узрел воспоминания свои и кошмары свои, и жажду свою. Ты слаб, и не смог воспротивиться греху. Но и не в этом еще беда. Грех в мире твоем стал естеством твоим, и движетелем твоим, и устремлением твоим. Грех же в этом мире почти разрушил твое сознание, твой разум. Осталось немного.
Голос замолчал, и вместе с наступлением тишины пламя погасло, книга захлопнулась. Тезей все стоял на коленях, из глаз текли слезы, оставляя за собой на бледных щеках красные дорожки ожогов. В стене напротив, вместо стеллажа с книгами, теперь зияла дыра с рваными краями. Яркий свет, бивший из нее, высушивал слезы на лице, грел избитое тело, наполнял его силой. Тезей поднялся на ноги и шагнул в этот свет…
…Пустота. Абсолютное ничто, описания которому не подобрать. Нет пространства, нет времени, нет ни одного измерения. Все пять чувств погасли как тлеющая зола под весенним ливнем. Пустота заполняет тело, забирая разум, высасывая чувства. Нет желаний, нет эмоций, нет эго. Ничего. Это вечность и мгновение…
…Тезей открыл глаза. Чувства вернулись к нему – он снова мог видеть, и слышать, и осязать, и чувствовать запахи. Наверное, мог чувствовать и вкус. После слепящей пустоты обилие информации оглушило его. Он сидел на песке, за его спиной простиралась необъятная пустыня с высокими барханами и редким сухим кустарником; над головой, на зелено-голубом небе ласково светило огромное оранжевое солнце; впереди, вдалеке, возвышались стройные стеклянные башни небоскребов с острыми шпилями – город. На границе между городом и пустыней – дорога, автомобили всевозможных размеров и форм несутся по ней, блестя на ярком солнце стеклом и металлом. Дальше, за городом, почти на границе видимости, вздымаются красные горы с мощными снеговыми шапками. Красивый странный мир, совершенно не похожий на тот, в котором родился и вырос Тезей. Но он уже не мог этого осознать – к нему вернулись чувства, но не разум. Нагой, покрытый ранами и ожогами в виде латинских готических букв, с бессмысленным взглядом, он побрел в сторону сияющих в свете солнца небоскребов.


апрель 2009