Почему Россия не Европа?

               
В статье «Два Евросоюза – одна Европа» (см. журнал «Политический класс» или www.politklass.ru), политолог Виталий Третьяков откровенно говорит о проблемах во взаимоотношениях Россия - ЕС. «Жанр тезисов», в котором она написана, позволил автору поднять «историю вопроса» и предложить собственную концепцию Европы, разделенной на Россию и ЕС, собственно «Европу». Однако вопрос об истории и причинах ее раздела, иначе говоря, почему Россия не «Европа»? – остался без ответа.  Попробуем что-то сказать по этому поводу в том же жанре тезисов.

1.Если говорить откровенно, наша «совместная история» с «Европой»  не просто «во многом конфронтационна» - здесь автор все-таки смягчает историю. Никуда не уйти от того факта, что исторически Россия -  единственное в мире государство, которое с XIII века -  со времен   Александра Невского, его победы над объединенными крестоносными силами на льду Чудского озера, - и до сего дня  успешно противостоит геополитической экспансии объединенной в той или иной степени «Европы» и возглавившей ее с некоторых пор США. И является все еще неодолимым военным препятствием  для «Европы» и США на пути от мирового лидерства к безусловному мировому господству.  Если говорить откровенно, то наша «совместная история» - это история войн и подготовки к войнам, и эта традиция все еще сохраняется, о чем говорит само по себе существование НАТО. Отсюда наше странное вековое «взаимонепонимание с Европой», ведь публично рассуждать о таких вещах считается до сих пор неполиткорректным.

 2.Как России удается на протяжении веков сохранять свою независимость от «Европы»?  С момента зарождения в Х веке русская государственность опиралась на Русскую православную церковь, православие стало как бы ее идейным фундаментом. Некоторые историки (Л.Н. Гумилев) утверждают, что именно православию обязана своим появлением на свет  Россия. Необходимым условием всякой политической независимости является также достаточная  ресурсная база. Основы ее заложил тот же Александр Невский, когда оперся на кочевников, на Великую Степь, и, дорогой ценой, получил от них военную силу против крестоносцев и отразил первый крестовый натиск на Русь в XIII веке, отстоял православную веру, за что удостоился от церкви титула Благоверного и был причислен к лику святых. В дальнейшем Россия прирастала Востоком,  что давало необходимые ресурсы для отражения давления католической Европы.(Л.Н. Гумилев)   

3. Православие было официально признано идейной основой Российской империи, что зафиксировано в известной формулировке национальной идеи графом Уваровым: православие, самодержавие, народность. Православная вера и государственные успехи, военные победы (особенно в Отечественной войне 1812 года) обеспечивали легитимность царского самодержавия в глазах народа. После революции 1917 года православную христианскую идею в России на государственном уровне сменила идея коммунистическая. Некоторые исследователи не без оснований называют ее атеистической религией. На коммунистической идее и экономических достижениях Советской России (за счет технической модернизации страны) держалась лояльность к ней большинства населения страны. Победа СССР  в Великой Отечественной войне с фашизмом повысила  легитимность советской  власти, стала как бы ее историческим оправданием. Однако в конце ХХ века очевидное для всех экономическое отставание СССР от «Европы», дискредитация  коммунистических идеалов в широких слоях советского общества привели к распаду страны-победителя, и закончились демократическими (антикоммунистическим) революциям во всех  странах бывшего советского блока.      
  Итак, некая идейность, верность идее – будь то православной или коммунистической –  всегда была отличительной чертой России, важнейшей составляющей ее политической независимости, поскольку необходимыми ресурсами Россия обладает по факту.
 
         4. Нужна ли современной России национальная идея? Народы Западной Европы сохраняют свою национальную физиономию без всякой такой идеи, на что правильно указывают либералы. Действительно, «Европа» в идейных вопросах стала склоняться к прагматизму после раскола христианства в 1054 году. Демократические революции XVII – XVIII веков в «Европе» привели к тому, что национальные религиозные идеи там сменила идея свободы от религии  в пользу прагматического решения внутренних вопросов, то есть  «ценности демократии». Для внешнего мира, на экспорт, была выдвинута так называемая идея «бремени белого человека» (западного европейца) по распространению в мире культуры и вообще цивилизованности, в том числе и в православной России, в сочетании с «политикой канонерок». Собственно, эта европейская идея, видоизменяясь, докатилась до нашего времени в виде политики «Европы» по распространению в мире «ценностей демократии и прав человека». Сегодня - под зонтиком НАТО. 

          Историческая память говорит нам, что верность России православной идее обусловливалась отнюдь не желанием сохранить в неприкосновенности национальную физиономию – православие мог принять человек любой национальности. Она была идеологическим основанием ее  политической независимости от «Европы», как бы противостояла  «европейской» идее некоего «бремени», за которым всегда угадывались весьма прагматичные внешнеполитические интересы.   Мы интуитивно понимаем эту историческую особенность России, осознаем необходимость противодействия идеологическому давлению «Европы» и сегодня, поэтому периодически поднимается вопрос о необходимости новой национальной идеи для России. В 90-е годы предпринимались попытки ее сформулировать, но они закончились провалом.
          Ключ к решению этого вопроса, наверное, в анализе важнейшего события нашей истории - смены национальной идеи в России на рубеже XIX-XX веков:  как это стало возможно,  при каких обстоятельствах произошло. 

          5. Общеизвестно, что православие стало дискредитироваться как религиозное заблуждение задолго до его ниспровергателей - Ленина и партии большевиков. Это было делом рук российского либерализма, вдохновляемого идеями европейского просвещения и атеизма. Делалось это от чистого сердца. Идеалы просвещения подкреплялись объективными достижениями науки. Это был естественный и поэтому неумолимый процесс - идейная религиозная основа царской России была обречена. 

           Однако всякая идея имеет светскую историю своего развития, поскольку она как бы «освящает» текущую жизнь страны, которая, в свою очередь, придает ей дополнительную публичную легитимность. В этом смысле  православная идея опиралась на историю Карамзина. Собственно, история Карамзина и православие составляли идеологический каркас Российской империи. Показательно, что «История государства российского» Карамзина была восторженно встречена только пушкинской Россией,  наши прозападные либералы - «якобинцы» (по словам Пушкина) встретили ее в штыки сразу же по выходу в свет, на что обращает внимание Пушкин. В дальнейшем карамзинская концепция истории России становится мишенью для российских историков-либералов.
 
      6. К концу XIX века наша профессиональная (и либеральная) историческая наука вооружается тезисом о  европоцентричности мирового исторического процесса и неизбежности распространения его на Россию, для ее же блага. На этом основании карамзинская история России объявляется безвозвратно устаревшей, ее сменяют прогрессивные (объективные) и  европоцентричные  модели русской истории, за которыми стоят такие имена как Соловьев, Ключевский, Милюков и другие. Разрушение карамзинской концепции истории в общественном сознании России завершает ее подготовку к революции по европейским образцам. Открытым остается вопрос: какой из них будет выбран в России? Однако «Европа» не обращает на это внимание, считая не существенным.

          7. Февральскую революцию 1917 года в России горячо приветствует вся европейская    общественность, Временное демократическое правительство России соглашается со всеми пожеланиями «Европы» (Антанты),  фактически Россия становится ее политическим сателлитом. Но I мировая война продолжается и путает карты Великих держав «Европы»: Февральский переворот сменяет Октябрьский и к власти приходит самая радикальная прозападная российская партия с идеей мировой коммунистической революции. В «Европе» эту  идею быстро подавляют, коммунистическая Россия оказывается в одиночестве, но в ее распоряжении все же достаточно ресурсов, чтобы противостоять буржуазной «Европе». Большевики во главе с Лениным, вопреки всем пророчествам, сумели воспользоваться этими ресурсами, и создали государство «нового типа»,  в фундамент которого опять заложили  идею, причем западную идею.

         8. В результате этого политического кульбита происходит «диалектическое отрицание» Российской империи: на ее месте со временем, после преодоления революционного хаоса, возникает Советская империя. Идейный фундамент СССР делает его в государственном смысле преемником Российской империи. Коммунистическая идея (партия)  ищет пути выразить себя через историю, обосновывать себя собственной версией мировой истории  - и открывает миру научный «Исторический и диалектический материализм». Российская история переосмысляется  в свете коммунистической идеи как история борьбы классов, но благодаря  западному ее происхождению остается в неприкосновенности  европоцентричная модель нашей истории, сложившаяся в конце XIX века. К концу ХХ века коммунистическая идея исчерпывает себя, Россия погружается в экономический кризис, влияние «западных ценностей свободы» усиливается  -  налицо повторение революционной ситуации конца XIX века, которая и разрешается аналогичным образом - демократической революцией.

           9. В 90-е годы  Россия  добровольно выполняет требования «Европы» по своей «демократизации». Вопрос о необходимости собственной идеологической системы и, соответственно, новой национальной идеи России возникает как реакция на практику «демократических» отношений с «Европой», которая  показывает, что равноправные и взаимовыгодные отношения с ней возможны только при поддержании на достаточно высоком уровне политической независимости и самодостаточности. Решающим оказался, видимо, «югославский урок», который показал, чем могут обернуться «демократические отношения» и для России, когда она станет достаточно слабой.

После бомбардировок Белграда Б. Ельцин передает бразды правления В. Путину, что позже американский политолог и историк Р. Пайпс назовет «государственным переворотом», совершенным Ельциным. Дебаты по национальной идее заканчиваются ничем, «мозговым штурмом»  сформулировать ее невозможно, но позже возникает концепция «суверенной демократии» в России. Эта концепция, по сути дела, представляет собой попытку национализировать «ценности демократии» и как-то использовать их в интересах России. Происходит также осознание, что единственной системообразующей идеей в России является все то же православие. Кстати, с этим согласны и американские политологи, например, З.Бжезинский, который ранее недвусмысленно высказывался, что единственной опорой России остается православие. Однако понятно, что религиозная идея в XXI веке не сможет выполнить в полной мере роль национальной, послужить в качестве идеологического основания, к тому же религиозные чувства в российском народе ослабевают, религия становится традицией, как и в «Европе».   
 
        10. В 2000-е годы президент Путин переходит к политике защиты национальных интересов России (сформулированной им в Мюнхенской речи). Но идеологическое положение России продолжает оставаться весьма сложным. Концепция «суверенной демократии» уязвима для критики, она не может стать основанием для политической, идейной независимости России, особенно от «Европы». То есть мы сегодня, откровенно говоря, остались без идеологии (или национальной идеи), и с европоцентричной историей, открывающей путь для экспорта в Россию любых революционных идей из «Европы». Поэтому вопрос о политическом будущем России в обозримом будущем остается принципиально открытым. 
Пока остается шанс, что Россия сможет обрести новую национальную идею, и естественно предположить, что это может произойти только в процессе осмысления российской истории, если таковой когда-нибудь начнется, причем с позиций, отличных от европоцентричных.

Если  этого не произойдет, Россия неизбежно нисходит на траекторию развития «Европы». Новый стимул получат усилия «Европы» и США  по «демократизации» России с тем, чтобы превратить ее в «большую Украину», но для этого им необходимо сделать в России еще одну цветную революцию. Более вероятным представляется то, что Россия, в силу своей величины и ресурсов, все же национализирует «демократические ценности» и станет «Новой Европой» или «Евророссией», особенно если сама «Европа» начнет терять свое европейское лицо.
Новоявленная  «Евророссия» наследует все грехи и проблемы «Европы», и повторит, видимо, ее судьбу. Которая, как прогнозирует В. Третьяков, незавидна,  поскольку через 20 лет тон в «Европе» будут задавать мусульманские партии. С появлением «Евророссии» навсегда прервется наша связь с Россией – идеей, неким идеалом, не имеющим денежного эквивалента, которая началась  с Киевской Руси и Александра Невского. Падение «Евророссии» в будущем, если оно случится,  будет выглядеть как расплата за это историческое отступничество.