Странный хунхуз

В тот вечер, когда Петр Ильич не пришел со службы, Валентина очень встревожилась, а дети не находили себе места и не ложились спать. Они ждали отца до глубокой ночи и гадали, куда он мог уехать.
– Может быть, папа поехал к маме? – подумала вслух Катя.
– Ну, скажешь тоже, он предупредил бы нас! – опроверг ее предположение Миша и добавил: – Нет, наверное, с папой что-то случилось…
– А ты, Миша, тоже хорош, обязательно думаешь о плохом, – совсем растревожилась Таня.
В эту ночь дети плохо выспались, и утром не хотели идти в гимназию. Миша даже собирался сходить на Перевалку, чтобы узнать, куда подевался отец.
Снегиной стоило немалых трудов уговорить их не пропускать занятия, и при этом она твердо пообещала им побывать на железнодорожном тупике и все разузнать.
В начале девятого Валентина была уже на Перевалке, но там тоже все искали Смиркова, и никто не мог сказать, где он находится. Было заметно, что без него царит сумятица… До сих пор не были расфактурованы вагоны, и кули сидели без работы. Кроме этого, ночью привели три баржи с лесом, и они тоже простаивали в ожидании разгрузки.
Хуже всего было то, что печати и штампы находились в сейфе, а ключи от него Смирков всегда носил с собой.
Из товарной конторы железной дороги требовали немедленной разгрузки вагонов, и телефоны не смолкали.
В то же время в конторе Лютая не могли понять, куда исчез Смирков, аккуратный и пунктуальный службист, не вызывавший ни у кого сомнения в своей порядочности. Положение усугублялось еще и тем, что не было на месте и самого босса – он уже несколько дней находился в Шанхае.
Валентина, ничего не добившись, совсем расстроилась и, чтобы окончательно не раскиснуть, затеяла генеральную уборку в доме.
Во второй половине дня дети начали возвращаться с учебы, и на их вопросы она отвечала одно и то же:
– Вечером мы все узнаем, ждите! – Ей ничего не оставалось другого, но в то же время было и какое-то предчувствие, что в течение дня все прояснится.
…Шепитковский уже собирался домой, когда ему передали очень странное на вид письмо. Прочитав его, Василий Петрович тут же отправил телеграмму в Шанхай, в которой известил Лютая о случившемся, затем позвонил домой и рассказал жене о том, какая беда обрушилась на Смирковых.
Примерно через час Шепитковские уже были на Мостовой, и им открыла Валя. В доме царила горестная тишина, и когда все собрались в гостиной, Василий Петрович сказал:
– Детки, папу забрали хунхузы, но очень скоро за него заплатят выкуп, и самое большое через неделю он вернется домой. А пока вы поживете у нас.
Клавдия Петровна сказала, что им нужно взять с собой, и начались сборы. Валентина уложила в чемоданы одежду, белье, полотенца и другие вещи, а дети собрали учебники.
– Валечка, вы уж тут изредка присматривайте за домом. Это ненадолго – Петр Ильич скоро вернется, – наставляли ее Шепитковские.
Снегина была изрядно напугана случившимся, но внятно обещала бывать в доме Смирковых и протапливать у них печь.
…Василий Петрович нисколько не удивился тому, когда хунхузы предприняли попытку похитить Лютая; к нему давно уже подбирались, но босс был начеку и гангстерам крупно не повезло. Но кто мог подумать, что они украдут Смиркова – человека, не имевшего никаких других доходов, кроме жалованья. Но в ходе дальнейших размышлений Шепитковский понял, что хунхузы просто-напросто поменяли тактику. Сейчас они взяли в плен Смиркова, потом начнут увозить других служащих, и Перевалку будет лихорадить до тех пор, пока Лютай не станет выплачивать им положенную дань…

***
Новый охранник специально зашел в землянку, чтобы посмотреть на пленника, и едва они встретились глазами, сказал:
– Будь моя воля, я заколол бы тебя пикой!
– Разве я сделал тебе что-нибудь плохое? – спросил у него Петр.
– Ты русский, и этого достаточно, чтобы я тебя ненавидел!
– Но за что ты ненавидишь русских?
– За все… И за то, что вы потопили в Амуре китайцев, которые жили на вашей земле… – мрачно продолжал Дэн.
Смирков понял, что китаец патологически ненавидит русских, и окончательно упал духом.
Неприятности начались с того, что охранник не захотел вывести его по малой нужде. «Отливай в землянке!» – сказал Дэн, когда развязал ему руки. Смирков настоял на том, чтобы он вывел его на воздух, и за это поплатился. Они возвращались назад, когда хунхуз пнул его ногой ниже спины. От этого пинка Петр снарядом влетел в землянку и ударился головой об стенку. Вскочив на ноги, он повернулся к Дэну и сжал кулаки, но тот вынул из кобуры маузер…
– Запомни, если ты сделаешь это еще раз, я не посмотрю, что ты с оружием! – предупредил Смирков.
– Ты мой пленник, и я могу тебя даже застрелить, – осклабился хунхуз.
– Не застрелишь, это тебе дорого обойдется! – сказал Петр. Бандит ответил ему китайским ругательством, затем велел повернуться к нему спиной и снова связал ему руки.
Во второй половине дня хунхуз принес чашку пресного и ничем не приправленного гаоляна.
– Водись тут с тобой! – недовольно заметил он и вышел.
Смиркову хотелось пить, но ведро с водой стояло здесь невесть сколько дней, и она уже подернулась тиной. Жажда заставила снова обратиться к хунхузу.
– Разве в твоем ведре нет воды? – спросил Дэн и громко расхохотался.
На другой день Петра позвала большая нужда, но он терпел, не хотелось связываться с явным дегенератом… Однако настало время, когда естественная надобность неумолимо приближалась.
– Я развяжу тебе руки, но ты сядешь здесь! – с наглой ухмылкой сказал Дэн; он явно провоцировал русского на скандал.
– Я уже говорил тебе, что не могу гадить там, где ем и сплю, – как можно спокойнее возразил Смирков, но этого было достаточно, чтобы хунхуз вздурился:
– Проклятая вамба*! Ты не хочешь нюхать свое же гавно?
– А ты, значит, нюхаешь свое гавно? – не выдержал Петр.
Хунхуз округлил глаза – он не ожидал такой смелости от пленника, но зато он хорошо знал, как вывести из себя этого ламозу. Дэн хморгнул носом и, втянув в рот харкотину, запустил плевок Петру в лицо…
Теперь Смирков не выдержал, и так как его руки были связаны, он ударил хунхуза головой в челюсть.
Но Бешеный Дэн только этого и ждал. Он свалил пленника пинком в живот и, изрыгая проклятья, начал наносить ему удары ногами. На крик сбежались почти все хунхузы и еле-еле оттащили бесноватого бандита от Петра…
– Что случилось? – строго спросил Ли Фу.
– Он напал на меня, этот проклятый русский! – кричал Дэн, размахивая маузером, а Смирков корчился на полу; у него было разбито в кровь лицо, и на нем была разорвана рубаха.
– Ты почему так ведешь себя, ламоза? – снова строго спросил Ли Фу.
– Это он пинается ногами, плюет в лицо и заставляет гадить в землянке, – прохрипел Смирков.
– Вот что, ламоза, если ты еще раз нападешь на охранника, то я прикажу пристегнуть тебя к деревянной колоде, а пострадавший воин зальет тебе в ноздри полгуншэна* соленой воды, – предупредил главарь, но затем приказал Дэну выводить пленного на улицу, когда приспеет малая или большая нужда.
После этого случая бешеный хунхуз дал ему возможность нормально оправляться, но по-прежнему издевался и награждал пинками.
Петр не имел никакой возможности отбиваться от блох, и его тело, особенно открытые места, покрывалось заскорузлыми пупырышками. Жажда заставляла прикладываться к деревянному ведру с вонючей водой, и ко всем неприятностям добавилась еще одна, самая ужасная в его положении – расстроился желудок.
До сих пор молчал Лютай, и на пятый день Смиркова вызвал главарь.
– Напиши хозяину, что тебе отрежут одно ухо, если выкуп задержится еще на два дня, – сказал он.
– В этом случае ты останешься без выкупа, потому что я покончу с собой! – предупредил Смирков.
– Напиши еще одно письмо! – настаивал главарь.
– Лютай был в Шанхае, и ответ задерживается только по этой причине, – уверенно отвечал Петр, и Ли Фу отстал…
Еще через два дня Смирков проснулся среди ночи из-за крысы, которая забралась к нему на грудь. Он тут же вскочил, и мерзкая тварь плюхнулась на пол. Петр брезгливо передернул плечами и вдруг насторожился. Неподалеку от землянки разговаривали китайцы, и прозвучало слово «ламоза» – речь шла о нем…
Смирков прислушался получше, и когда до него донеслись слова «ламоза тасы*», он почувствовал противную дрожь в коленках и осел на земляной пол. Он решил, что босс по какой-то причине не сумел договориться с хунхузами, и те уже приговорили его к смерти.
Теперь Петр не прислушивался к тому, о чем беспечно болтали китайцы, и думал о себе, о детях и о том, как бежать из плена. Петр понимал, что шанс невелик, но терять было нечего, и он думал об этом всерьез…
В этих размышлениях он просидел до утра, и даже не слышал как разошлись китайцы. Уже рассветало, и где-то чирикали пичуги. Вдруг Смиркову невыносимо захотелось узнать, когда состоится его казнь, и он поднялся на ноги. Подойдя к двери, Петр сначала посмотрел на охранника через щель. Тот сидел на своем месте, но это был совсем другой хунхуз.
«Неужели сменили охрану?» – подумал он и тут же позвал:
– Лосян, мне нужно по нужде!
Хунхуз немедленно поднялся со своего места и, отодвинув дверной засов, выпустил его наружу.
– Почему ты связан? Я слышал, что теперь тебя можно не связывать? – удивился китаец.
– Неужели ты думаешь, что я связал сам себя? – мрачно пошутил Смирков.
Хунхуз ничего не ответил и быстро развязал ему руки; при этом он смотал веревку в пучок и закинул ее на то место, где только что сидел.
«Неужели больше не свяжет?» – не верилось Петру, но он тут же подумал о том, что это ни больше ни меньше, как поблажка для приговоренных к смерти, и ему стало тошно.
Перед возвращением в землянку Петр посмотрел в глаза охраннику и спросил:
– Скажи, когда это должно случиться?
– Что случиться? – тоже спросил охранник, потому что не понял его вопроса, и Петр вдруг заметил, что у этого китайца голубые глаза и что во всем его облике много некитайского.
– Я спрашиваю, когда меня убьют? – повторил свой вопрос Смирков.
– Но я не знаю этого, – ответил тот несколько растерянно и добавил: – Если хочешь, пойду спрошу.
– Да… спроси, если тебе не трудно, – попросил Петр.
Китаец вернулся довольно скоро и, открыв дверь в землянку, сказал:
– Ламоза, мне сказали, что тебя не убьют.
– Ты знаешь это точно? – тут же воспрянул духом Петр.
– Да, точно. Можешь не переживать!
Смирков вдруг снова подумал о том, что перед ним стоит не китаец, и прямо сказал хунхузу, что он похож на русского.
– Мне говорили об этом много раз, но я – чистый китаец и горжусь этим, – спокойно ответил охранник.
– Как тебя зовут?
– Меня зовут Ван.
Теперь Смирков приходил в себя и скоро снова почувствовал жажду. Но когда он подошел к ведру, то увидел, что в этой застоявшейся воде уже народился новый мир, и его жизнь, напоминавшая броуновское движение, била ключом. Ничего не оставалось другого, как снова побеспокоить охранника, и Петр робко попросил хунхуза принести ему свежей воды. К его немалому удивлению тот без лишних слов взял ведро и сходил на ручей. Петр пил долго и жадно, а Ван с любопытством разглядывал русского человека, у которого были такие же ясные голубые глаза, как у него.
Петр удивился и порадовался, когда Ван принес на обед большую чашку гаоляна, приправленного кусочками мяса и зеленью.
…Ночи еще стояли прохладные, и под утро Смирков раскашлялся. Не будучи в состоянии хоть как-то согреться, он решился еще на один «дерзкий» шаг и разбудил охранника:
– Ван, ты не можешь принести мне какое-нибудь старое одеяло?
Хунхуз ответил, что одеяла нет, но куда-то ушел. Вскоре он принес ему рваную куртку, но она была на вате, и Петр быстро согрелся. Он лежал на своем убогом ложе и думал о молодом охраннике. Ему не давали покоя голубые глаза и явно русское обличье. Продолжая размышлять далее, Смирков вспомнил о том, что однажды рассказал один хорошо знакомый ему охотник Афанасий Прибылов. Тот как-то повстречал в одной из глухих китайских деревень светлоголового мальчика и спросил у него, как выйти на «большак». Он был немало удивлен, когда этот мальчик не понял ни одного слова и, сказав «путундэ»*, быстро убежал. Похищения русских детей случались нечасто, но имели место, и об этом писали в газетах. «Конечно, этот Ван не китаец, но он, возможно, никогда не узнает об этом», – подумал Петр и не заметил, как заснул…
Постепенно Смирков и новый охранник нашли общий язык и разговорились.
– Ван, а как ты попал к хунхузам? – спросил он его, когда они пошли за водой.
– Меня привел сюда мой дядя, он здесь главный.
– А чем ты занимался в деревне?
– Я работал на своем поле, выращивал гаолян и сяомидцзу.
– А у тебя есть родители?
Ван ответил, что у него есть мать и сестра и что его отца убили русские. Петр поинтересовался, помнит ли он своего отца. Ван сказал, что не помнит и спросил у него, зачем русские убивают китайцев.
– А кем был твой отец? – тоже спросил Петр.
Диалог продолжался…
– Мать говорила мне, что он был хунхузом.
– Ну вот видишь! Он сам убивал людей, и однажды убили его…
– Все равно русские плохие, они наши враги!
– Ван, у хунхузов все враги! Неужели ты не видишь, что китайцы тоже страдают от хунхузов? Разве в этой землянке сидели только русские?
Ван не знал, что ему ответить и задумался. Петр тоже помолчал, а потом начал рассказывать о себе:
– Ван, я тоже русский, но никогда не делал ничего плохого китайцам. Мы вместе работаем, и среди них у меня много друзей. Однажды я задержался на службе до темноты, и, когда шел домой, хунхузы схватили меня и привезли сюда. Теперь мои дети остались совсем одни, и им без меня плохо.
Ван сказал, что ему не нравится, когда хунхузы пытают лавочников, и Петр посоветовал ему покинуть отряд.
– Ван, хунхузов рано или поздно убивают и затем их головы выставляют на шестах для всеобщего обозрения, – добавил Петр.
– А кто их убивает, русские?
– Нет, в основном это делает власть – полиция, а русские убивают, когда защищаются. Ван, тебе нужно уйти в город и там устроиться на работу. Если расстанешься с этим «ремеслом», то приходи ко мне, и я тебе помогу.
– А куда нужно приходить?
– На Сунгари есть Перевалка: там увидишь на рельсах вагоны, а на воде – пароходы. И еще ты увидишь там много китайцев, которые носят на своем горбу мешки. Это кули.
Ван некоторое время молчал, ковыряя землю обгоревшим березовым сучком, и затем задумчиво сказал:
– Я приду, если дядя отпустит…
– Зачем тебе спрашивать дядю? Ты уйди без его разрешения.
– Нет, я так не хочу! – твердо ответил Ван.
Смирков находился в плену уже шесть дней, но ничего не знал о том, что Лютай уже ведет переговоры с хунхузами.
Вечером Ван принес ему большую чашку риса вместе с каким-то цаем, и Петр с удовольствием поел. Он заметил, что молодой хунхуз старается накормить его посытней и что эта еда была намного вкуснее прежней.
Пока русский ел, Ван молчал, но потом сказал:
– Чжу Си говорил сейчас, что тебя скоро отпустят.
Услышав об этом, Петр побледнел от волнения, затем быстро поднялся на ноги и, размашисто перекрестившись, сказал:
– Слава тебе, Господи! Наконец ты услышал мои молитвы!
Ван ничего не понял и спросил:
– Ты кому говорил это?
– Я благодарил своего Будду за то, что он не забыл обо мне, – ответил Петр.
– Моя мать тоже часто разговаривает с Буддой, она его любит. Но местного бога Туди она любит меньше…
– Ван, ты хороший парень. И я дам тебе добрый совет. Если ты не сможешь сразу уйти от хунхузов, то постарайся никого не убивать, или тебе не будет дороги назад…
– Моя мать говорила мне то же самое, когда я уходил с дядей.
– Ну вот, видишь?..

*вамба (кит.) – ругательство.
*гуншен (кит.) – один литр.
*тасы (кит.) - убить.
*путундэ (кит.) – не понимаю.

                Продолжение следует…