27-е отделение

    Есть вещи, о которых не принято распространяться. Не престижно это, вот МГИМО или ВГИК, то да, а ГПБ – как-то не звучит. Мне как-то довелось провести месяц в учреждении со звучным названием «Кодры - 2». На территории государственного заповедника раскинулся живописный комплекс, состоящий из тридцати пяти отделений. Старый лес, сплошь гигантские деревья, среди размашистых крон снуют огненно-рыжие белки. В окружении райской природы мрачные здания из красного кирпича, а вот что внутри этих зданий…
    Однажды осенью, убоявшись бесславной смерти от передоза, я вызвал скорую, которая, по умолчанию, помощь. Добрые люди в белых халатах привели меня в относительную норму, но их очень заинтересовала причина расстройства моего здоровья, вот и повезли они меня в вышеупомянутый комплекс, для того чтобы удовлетворить свой интерес. Вмазали лошадиную дозу реланиума, и я стал смиренен, как Моисей. После нехитрых бумажных процедур меня определили в 27-е отделение. Еще один небольшой переход, шлюз, не оставляющий никаких надежд, и вот уже меня понесли под локотки два дюжих санитара в белоснежных халатах и десантных шнурованных ботинках. «Попал, однако»- подумал я, получая увесистым толчком в спину направление в первую палату.
    Я окинул взглядом большое помещение, наполненное гражданами отталкивающей внешности. Большинство из них подстрижено налысо ножницами: «Блин, это ж и меня обкорнают?!» Кровати с голыми матрацами стоят вплотную, потому что пиплов больше, чем кроватей, ночью народ ложится на бочок впритык друг к другу. «Вот тебе, бабушка и Юрьев день!» - подумал я, оседая вдоль стены на линолеумный пол: «Это ж полная жопа!»
    К счастью, жопа оказалась не полной, в просветах меж снующих пижам с логотипом "СО" (спокойное отделение), я замечаю чудака с волосами до плеч, сидящего на отдельной кровати, укомплектованной подушкой и покрывалом. «Наверное, шнырь»- думаю я и направляюсь к нему. Тот замечает меня и весело машет рукой: «Новенький?», «Есс!»- отвечаю я, облегченно бухаясь на кровать рядом. Так я познакомился с Левой Гинзбургом, клавишником популярной в те годы рок-группы «Круиз». Его жена упрятала сюда за то, что он сломал ей руку. (Когда впоследствии я познакомился с его женой лично, я очень удивился тому, что Лева не сломал ей обе руки, а также ноги.)
    Вобщем, спустя час я уже был в курсе местных раскладок. Палат в отделении было всего шесть. Первая была для самых конченых, здесь никогда не гасили свет, в проеме (дверей не было) вечно тусовались санитары, всех новеньких автоматом кидали сюда, до решения врача. Лева за определенные льготы помогал здесь строить больных, когда приходила пора раздавать обязательные колеса. Помогал он конкретно длинноногой медсестричке Вале, когда я позже ее увидел, я все понял, ради такой можно было и унитазы зубной щеткой чистить. Остальные же палаты представляли собой обычные гостиничные номера на три-четыре человека, с письменными столами, занавесками на окнах и фикусом посреди комнаты. Там блатной народ прятался, кто от армии, кто от тюряги, короче, больные были только в первой. Да, шестая палата была палатой люкс, там жил один чудак, у него был телик, спортивный костюм, по утрам он бегал за окном по лесу, несмотря на то, что это закрытое отделение. А когда Лева вынул из-под кровати гитару, и наиграл фрагмент из своей рок-оперы на слова Маяковского, я понял: «Здесь можно жить!»
    После нехилого обеда, состоящего из рисового супа и творога, произошла правильная беседа с завотделением, после чего я благополучно вселился во вторую палату. Там уже проживали два очень толстых чела с фамилиями Герман и Маринянский, их замели за спекуляцию книгами, которые они возили из Москвы и перепродавали на юге втридорога. Они кому надо приплатили и теперь расслаблялись здесь, вместо того чтобы махать киркой на зоне. Мало того, им предки стабильно подвозили плотный хавчик, отчего их так и разнесло. Хранить жрачку было никак нельзя, по утрам санитары учиняли шмон, переворачивали матрацы. Я предложил пацанам свои услуги в плане поедания лишних продуктов и был тут же принят в коллектив. На следующий день к нам переселился Лева и наступила еще та веселуха.
    Жизнь налаживалась, я подрядился рисовать стенгазеты, соцобязательства и прочую наглядную поибень, за что получал в обед сметану, котлеты и освобождался от глотания подозрительных колес. Днем народ прогуливался по длинному П-образному коридору, я стал присматриваться к обитателям, среди них встречались такие экземпляры, что впору каждому посвящать книгу. Ветераном считался дедок, который не расставался с балалайкой и пел один и тот же куплет: «Эх яблочко, куда ты котися…» Он мог часами заебывать всех своим «яблочком». Говорили, он здесь уже 25 лет, типа, он услышал голоса и по их наущению зарубал топором своих детей. Я в душе понадеялся, что здесь он ничего такого не услышит, дверей-то в палатах нет.
    Как не рассказать о Панкрате, которого все били при каждом удобном случае. На меня стали коситься, когда выяснилось, что я ни разу его не бил. «А за что его бить-то?»- задал я закономерный вопрос. «Не знаем, спроси у старожилов» - услышал я в ответ и упал на пол, корчась от смеха. Тогда я задался целью узнать: За что же бьют Панкрата? Это оказалось непросто. Но я докопался до правды. Оказывается, когда-то в отделении была шахматная доска с фигурами, одна единственная, и Панкрат у всех выигрывал на раз. Но пришел однажды более крутой геймер и поставил Панкрату мат. Панкрат замкнулся в себе, весь день пролежал молча, уставившись в потолок, а когда наступила ночь и все уснули, он тихонько вынес шахматную доску в туалет и выкинул через решетку на улицу! Но видно, кто-то не спал и засек это антиобщественное действо, утром Панкрату вломили ****ы коллективной и в дальнейшем это стало доброй традицией, передаваемой по эстафете.
    Как не рассказать о высоком нескладном молдаванине по фамилии Нягу, по-русски он не говорил вовсе, но молдаване его тоже не понимали, настолько он был косноязычен. У него был такой длинный загнутый нос, что доставал до подбородка и мешал говорить. Однажды во время обеда, который проходил в просторном холле с телевизором под потолком, вкушающие услышали нечеловеческий крик поварихи: «Еб твою ма-ать!!!» Через пару секунд, все увидели бегущего по коридору абсолютно голого Нягу, у которого из жопы развевалась, подобно вымпелу, огромная фекалия! За ним гналась повариха с половником.
    Оказывается, Нягу проник на кухню, зачем-то разделся догола и сел сратиньки за баком с компотом. Там же и был уличен. Дураки, кто порезвее, сорвались из-за стола и погнались за ним, звонко шлепая поджопниками по голым булкам, но осторожно, дабы не испачкать тапки говном.
    Справедливости ради, надо учесть, что у Нягу таки были смягчающие обстоятельства,- в эту смену дежурила паскудная санитарка, которая открывала уборную на пять минут каждый час. Мало того, запустив страждущих, она садилась на небольшой стульчик прямо напротив какающих мужчин и пристально смотрела им в глаза. Может у нее и были благие намерения поддержать морально и помочь быстрее давить пасту, но я лично при этом испытывал глубокий дискомфорт и начисто терял способность расслаблять очко. Я думаю, Нягу просто приспичило вне расписания