На окраине вечности - 21

К осени нашёлся и напарник в бригаду Пеньтюхова – сокращенный из армии военный топограф Слава. Для Петра, знавшего, кто в былое время создавал карту России, такое звание много значило. Ещё его обрадовало то, что Слава питерский, а, значит, материалы и наряды можно будет отправлять в конце месяца, когда он поедет на отгулы.

На живца и рыбец, говоря рыбацким языком. Снова хороший объект подвернулся – переход газопровода в Архангельск через реку Северная Двина. От бровки речной долины до другой - семь километров. Топографической съёмкой надо охватить часть берега. А также всю пойму с протоками и основным руслом, на которых необходимо выполнить измерения глубин реки.
Как обычно, объект «горел». В основном русле уже экскаватор стоял на трёх опорах, упирающихся в дно реки, и сорокаметровой стрелой с ковшом на конце был готов черпать со дна песок, только прикажи, будто злой собаке: «Ф-фас!».

Васька летом опять проштрафился и угодил в слесаря. К Пеньтюхову в бригаду дали другого шофёра вместе с ГАЗ-66 – Фёдора. Машине ещё и трёх лет, но при этом она выглядела, как только что с конвейера. Следил за ней хозяин. Всё складывалось удачно для Пеньтюхова. И техника есть, а к ней руки, «растущие из нужного места». И с остальным проблем особых не виделось: кадры добрые, объект денежный. Но всё ж что-то давило Петра. Верно то, что привык он к тем старым «испытанным бойцам»: Матвеичу, Николаичу и Ваське. Пусть и шалопутные мужики, но согласны были выполнять любую работу и за любую зарплату – лишь бы не сидеть. А с новыми то как сложится?

Толян, понятно, сродни «утраченным товарищам», а вот другая половина бригады, судя по первым разговорам со Славой и Фёдором, на первое место ставит в работе денежный вопрос. Это не упрёк и не «минус» им. У обоих семьи. А у Федора, выросшего в детдоме, отношение к своей на грани святого – она для него всё. Ещё он строил дом. «Удовольствие» это не из дешёвых, денег надо много и Федор поэтому, перед выездом на трассу основательно разузнал, что ему светит в плане заработка. У Славы двое детей в школу ходят, а это тоже требует немалых затрат.

Понимая своих новых сотоварищей по изыскательскому делу, Пеньтюхов всё же с жалостью и грустью вспоминал умерших бедолаг своих. И ещё думалось ему, что когда пойдет по трубопроводам газ, на изысканиях трасс которых «сложила голову» половина его бригады, в «енту самую Запдную Европу», расчеркав траншеей заброшенные российские отчины миллионов мужиков (таких, как Николаич – внук сельского кузнеца), кто вспомнит об этих бичарах? Никто. Только в памяти Пеньтюхова да какое-то время в бухгалтерских ведомостях на выдачу зарплаты, рукавиц да мыла будут значиться ещё их фамилии…

Устроились изыскатели в «Беломорской» - чуть не в самой козырной гостинице Архангельска, сняв для проживания два двухместных номера. «Гипроспецгаз» одна из многих контор, в которых рабатывал Пеньтюхов, не экономила на жизненных условиях своих специалистов.
В одной комнате расположились Пеньтюхов со Славой, в другой – Толян с Фёдором.
Участок работы находился далеко за городом в пятидесяти километрах. Сначала сделали топосъёмку подхода к реке, где должны были располагаться будущие краны резервной и основной ниток трубопровода. Затем нужно и с самой рекой разбираться. Правый берег Северной Двины в месте пресечения трассы будущего газопровода высокий. С нивелировкой спускаться к воде – дело хлопотное и канительное. Перепад высот берега и реки полсотни метров. С одной стоянки нивелиром можно «отстрельнуть не более трёх метров и снова переставляй прибор ниже по откосу, который откосом назвать можно лишь весьма условно – скорее обрывистый берег со ступеньками и скосами. Раз двадцать пришлось на всевозможных выступах устанавливать Пеньтюхову нивелир, прежде чем перенёс он высотную отметку на урез Северной Двины. По низу берег отсняли. Дальше протока шириной более километра. Надо промеры глубин делать. Надюшку вызвали для этого. Приехала

Если б речушка была шириной до сотни метров, то без труда бы измерили все глубины и плёсов, и омутов. Но тут река серьёзная. Кроме ширины великой, ещё и течение сильное, глубины более десяти метров да ещё и невиданное дело до того – отливы-приливы.
Как тут гидрологические измерения сделать? На резиновой лодке с верёвочным лотом не поплаваешь. И лодку на течении не удержишь по створу, и грузик лота снесёт потоком так, что измеренная глубина в полтора раза и более будет отличаться от истинной.
Нашелся выход. Экскаватор по реке таскает небольшое судно-катамаран. Мотозавозня называется. У неё и эхолот есть. Только вот как привязать измерения по эхолоту к участку реки? И тут смикитили. По берегу и на острове за протокой через пятдесят метров створы выставили из бревен. По выставленным направлениям мотозавозня будет ходить от берега до берега. Целый день на это потратили, за то на следующий день рассчитывали с гидрологией в широкой протоке разделаться.

На моторке приехали на пристань в деревню Боброво. Там уже Фёдор поджидает. Целый день с машиной возился. Шофёрское дело не простое. Рулить мало, надо ещё и «голубушку» свою «нежить и холить». Тогда и машина послужит честью, и человек, которого она возит, не в накладе будет.

По дороге в Архангелсьск Фёдор увлеченно рассказывал Пеньтюхову, как около этой деревни Боброво летом фильм снимали. Сюжет фильма непростой, но очень жизненый. Поймали в Двине мужики бочку со спиртом, а после с ней «разбирались». Сам юморист Мишка Евдокимов приезжал, чтоб главную роль в том фильме сладить. Всё село в съемках участвовало.

- Ну это всегда в массовках то…. – знанием дела «блеснул» Пеньтюхов.

- Ну да…. Если нанимают. А тут без всякого наёму утром вся деревня собиралась на съёмки. И всяк норовит режиссеру указать, как надо «правильно» снимать. Особенно бухие в том усердствуют.

- Да уж…. – усмехнулся Петр и представил, если б ещё в это время его «ухари» Матвеич, Николаич и Васька оказались в столь «нужном» для «важнейшего из исскуств» месте.

Помолчали, думая каждый о своём, а потом Фёдор продолжил.

- Пришлось участковому разгонять особо грамотных.

Через год увидал этот фильм Пеньтюхов, который назывался «Не валяй дурака, Америка….». Узнал и берег, и реку. И очень развеселился, когда прочитал в конце титров, что создатели фильма благодарят жителей деревни Боброво за помощь в создании фильма.
На следующий день Толян с Фёдором и Славой отправились на остров – делать его топографическую съёмку и бурить скважинки, а Пеньтюхов с Надюшкой занялись измерением глубин реки. Первым делом высадили Пеньтюхова на небольшом песчаном островке в полукилометре от нижнего створа с теодолитом. Он должен делать засечки начала измерений. Мотозавозня подойдёт к берегу, сколько ей глубина позолит и даст сигнал. В этот момент Пеньтюхов должен подсечь горизонтальный угол. Мотозавозня же от берега по выставленному створу движется к острову. Как только ткнётся носом в отмель, снова сигналит. Пеньтюхов другой угол снимает по теодолиту. И так по всем разбитым шести створам. В среднем по времени понадобилось по часу на створ. Итого шесть часов простоял Пеньтюхов на острове-косе, где ни кустика, ни деревца, ни травинки. А октябрь уж был. Ветер не очень сильный, но за четверть суток просоколило бедолагу до самых костей.
Надюшке же, наоборот, лафа. Целый день на завозне туда-сюда каталась в тепле и уюте. И даже вопреки примете, что женщина не к добру на корабле, всё ж умудрилась «добро доброе» сотворить – борщ сварила.

По достоинству оценил это варево Пеньтюхов, когда сняли его с острова проколевшего насквозь. Сперва хватил он стакан водки, не поморщился ничуть. Потом две больших миски борща навернул. От выпитого да съеденного раздобрел, масляная улыбка расплылась по всему лицу, а сам он в дрёму стал погружаться, но Надюшка его одёрнула, мол, надо и с острова мужиков забирать – тоже, наверное, замёрзли. Пришлось выходить на палубу, где ветер хлестал нещадно, и садиться в моторку.

К новому Году разобрались с объектом. Врде и отдохнуть можно. Ан нет. Всё, но не совсем всё. Не в том месте, оказалось изыскали переход для газопровода. И широка река, и берег высок.

Решили пересекать Северную Двину трубой газопровода в другом месте – выше по течению около деревни Ценовец. И долина реки здесь уже на два километра, и глубины меньше, и берег правый чуть не в половину ниже. Основным же доводом в пользу нового варианта было то, что река в этом месте сужалась и основное русло метров на триста меньше, нежели в первом случае.

В деревне Ценовец познакомились с местным жителем дядей Колей. К нему и обогреться заходили да почаёвничать, когда работали поблизости; и договорились машину оставлять на время отгулов у него под окном – в деревне то кто будет технику бомбить, если пригляд за ней есть.

Бывало и разговеются изыскатели у дяди Коли после работы. Хозяин непротив если с устатку да с мороза выпьют мужики по маленькой. И сам непрочь стопку водки принять. После за чаем бывальщиной тешит своих гостей.

Против их деревни в Гражданскую войну, поведал однажды, баржу с белогвардейцами затопили.

- До сих пор кажду весну на косе у острова черепа с золотыми зубами находят….

Сам дядя Коля всю жизнь в леспромхозе проработал. Не директором, а вальщиком. Поэтому топографам очень сочувствовал – знал каково в зимнюю пору по лесу с топором ползать да визиры рубить. Пока к ёлке подберёшься, чтоб нижние ветки обрубить, на тебя «центнер» снегу свалится. И это «канадско-лесорубское» «в лесу о бабах, с бабами о лесе» было основной темой разговоров.

Однажды Пеньтюхов дяде Коле вопрос «на засыпку», поселившися в его голове за много лет до того, подкинул:

- Вот скажи, дядь Коль….. Я уж сколько годов по северным лесам ползаю…. Везде вырубки одни, а новый лес, посаженный молодняком, только в одном месте видал – возле Сусоловки на Вологодчине. Чё ж так с лесом то?

- Так ведь тут как…. – Замялся дядя Коля. – Наше дело то было лес валить да план давать.
- Но ведь и восстанавливать леса кто-то должен?

- Должен…. Но тут ведь такое дело…. – снова смутился чуть хозяин и, помявшись, рассказал, как он однажды выезжал лес восстанавливать – семенами засевать вырубку.

Загрузили они с напарником на трелёвочник два мешка семян. И «для настроеньица» прихватили ящик водки. Посадка семян считалась в леспромхозе «лёгким трудом», куда ставили людей после такой записи в «больничном листке работника» при выписке на работу. Лёгкий же труд, как и тяжёлый, предполагает «дополнительный паёк. Одним тушенка, молоко за вредность либо яйца, другим для «восстановления» здоровья необходим саамый действенный «целебный» продукт – водка. Приехали «легкотрудники» на делянку, где предстояло им заняться «лесовосстановлением» и первым делом выпили «за прибытие». Потом ещё, ещё….

И так, покуда ящик не приговорили.

- Утром встали, бошки болят, а похмелиться нечем. Какое тут восстановление леса? Семена под ёлку высыпали, мешки пустые для отчётности взяли, чтоб в бухгалтерю предъявить…. И всё.

Деревья, конечно, после такого «лесосеяния» не выросли, но тут «мильён» объяснений найти можно: семена всхожесть потеряли, птицы склевали посеянное без боронования и прочая нелепица - лишь бы с языка стекала елейно….

Трассу газопровода изыскивают мужики, а их уж контора тормошит – давайте материалы съёмок и бурения. Объект, как всегда «горящий». А как тут за всем успеть? С трассы мокрые приходят изыскатели, а тут, вместо того, чтоб отдохнуть, сиди да с материалами маракуй. Пеньтюховцы в гостинице вроде прокажённых. Все люди, как люди. Одеты культурно. Если даже перепьют да подебоширят слегка – так это естественно для командировошных да прочего разъезжающего люда. А эти вечером заявятся – валенки мокрые. По линолиуму и дорожкам в коридорах гостиницы не следы, а следищи от них, будто от лешаков. А дух какой? И горелым от них воняет, и бензином, и еще непонятно чем. Но терпят их: ведь сразу приезжают на двадцать дней и проживание на этот срок оплачивают. Но бывает, что и раньше времени съедут, а денег обратно не просят – мол, какая разница. Всё равно бухгалтерии платить, а не им.

Пеньтюхову после топора или прибора, приходится «тонкую» работу выполнять – план трассы вычерчивать на ватмане. Всё бы ладно. Приехал с работы. Умылся-не умылся – неважно. Лишь бы руки чистые были, и чтоб на белой бумаге ладони вычурным рисунков «следами преступлений» из детективных фильмов не сильно пропечатывались. Одно неудобство: ватман твёрдый и скручен в рулон. Надо разгладить его, а для этого утюжок – самый удобный инструмент. Изыскатели его не возят. Пётр к горничной по этажу за гладильным инструментом направился - та чай в своей коморке попивает. Услыхала просьбу Пеньтюхова, чуть чашку из рук не выпустила. «Перепугалась девка….» - отметил про себя Пеньтюхов, глянув на себя глазами работницы гостиничного сервиса. А тут ещё и в зеркало глянул за спиной женщины: волосы дыбом, борода клочьями, лицо до черноты проослело.

- Вы ещё и гладитесь? – промолвила, будто на допросе, горничная, чуть придя в себя.

- Да нет, валенки сушить….

- Не дам…. – твёрдость в голосе работницы гостиницы.

- Пошутил…. Чертить надо, а ватман в рулон скручен….

- Сейчас принесу…. Идите к себе…. – не поверила, но и отказать не смогла. Лишь когда пришла в номер к Пеньтюхову и увидела процедуру глаженья ватмана, успокоилась, что не разыгрывают её и валенки сушить утюгом не собирабтся….

Перед отъездом на очередные отгулы, Фёдор заправил полные баки бензином и отгнал машину к дяде Коле в Ценовец. Там же отлил себе в канистры тридцать литров горючего – чтоб до заправки после выходных доехать было на чём. Остальное дяде Коле. Хоть до суха вылизывай баки – всё его, что и сделал хозяйственный мужичок.

К распутице и этот вариант перехода изыскала бригада Пеньтюхова. сам «отец-командёр», сдав материалы и наряды, рванул до июня в Ерши. Однако побыл в своей деревне Петр с неделю всего. Вызвали на работу. По трассе проектируемого газопровода в Архангелськ нужно изыскать несколько площадок для радиорелейных станций. 

Пришлось связываться с Толяном и договариваться с Фёдором, чтобы встретиться в Плесецке, где была первая площадка, и где можно было обосноваться в гостинице – всё-таки районный центр и ночлежка для приезжих в ней должна быть – так рассудил Пеньтюхов, договариваясь о встрече с коллегами.

Про космодром плесецкий только глухой не слышал. Думал Пеньтюхов, добираясь, что это небольшой уютный городок, как и всякое поселение военых, в каких он уже побывал к тому времени. Оказалось всё, как в столовой – мухи отдельно. Космодром за шлагбаумом и дома военных с их магазинами да козырным обеспечением тоже. Сам же Плесецк расхристанный городишко, как и его Реченск. Улицы «полунезасфальтированы», дома «всяки-разны». Народ перебивается уже не от зарплаты до зарплаты, как в предыдущие годы, облизываясь от воинского изобилия близкого, как локоть, а вовсе не получает ничего. Организации города не работают. Люди кормятся «чем придётся», чего заработают на колымной работе или привезут с заработков из «хлебных» стольных городов.

В известный всем Плесецк не попасть. Да и нужды нет. Одна забота – машину определить на ночь, ибо оставленная возле гостиницы на площадке, утром она похожа была на распоясавшегося забулдыгу, у коего открыты все «ширинки».

Договрились в гараже одной ещё живой конторы, в которой кроме директора и бухгалтерии были ещё и сторожа – знать не всё ещё растащено со складов и «кассы» предприятия. Конечно, за стоянку пришлось платить механику «по договоренности» и сторожу «по совести» - последний намекнул, что за «цельность чужих вещей он отетственности не несёт». Понятно, если не заплатить, за ночь унесёт столько, сколько «аппетит позволит».
Пеньтюхов работал с Толяном, а Фёдор обычно оставался у машины. Газопровод то приближался к дороге, то удалялся от неё. Машину на шоссейке не оставишь на целый день. За время отсутствия, если не угонят, то колёса открутят – а резина то новая.
Доедут Петр с Толяном на машине до участка дороги, наиближайшего к площадке, погрузят, каждый своё барахло, и в путь. Один топографические причандалы тащит, другой ручной бур. Ещё и «тормозок с едой на день в рюкзаке у Толяна – он своё «добро» несёт в свёртке на плече, рюкзак пустой. «Тормозок» небольшой – чай-сахар, хлеб, тушёнка и печенье. И, соответственно, чифирбак - жестяная банка из-под зелёного горошка да посуда: прокопченная кружка эмалированная для Толяна и фарфорофый бокал для Пеньтюхова. Петру к тому времени уж запах костра в «печёнку засел» и он предпочитал чай без всяких ароматов, кроме чайного.

Почти все площадки сделали, а их с десяток. Одна осталась, но самая дальняя от дороги. Идти до неё двенадцать километров. Также доехали до квартального столба на кресте лесоустроительных профилей, стоящего у дороги. Выгрузились и потопали по визире сперва, а после и вовсе решили угол срезать - по компасу пару километров пройти. И ладно бы дошли. Всё же немало побродяжничали по таёжным лесам – «прямо шесть вёрст, вокруг – четыре» им поэтому не грозило.

Почти дощли уже. Небольшой овражек перейти и за ним в полукилометре место для площадки, по карте намеченное. Вышли на бровку, а лог водой заполнен. Всего то метров десять шириной по зеркалу. И неглубоко. Водя чистая и прозрачная, дно видно. Попробовали, раскатав бродни, пересечь преграду. Но не тут было.
Пришлось вылезти на берег и раздеться – сапоги снять и штаны, а энцефалитки и рубахи просто задрали. Вступили в воду, держа над головой свёртки с одеждой, сапогами, а также инструмент каждый из ходоков свой.

В воду вступили, холодная. Смех разбирает от вида друг друга. Гуськом бы идти, а они распотешились да строем шагают, друг друга подначивая. Мол, в траве то сейчас щука икру мечет, осердится и в трусы заскочит. Щуки в овраге не было, но узенькое русло по середине лога промытое оказалось и не мелким. Разом, как шли «шеренгой», так и ухнули с головой в канавку придонную. Выскочили на другую сторону канавы, но уже поздно. Вымокли по самые уши и выше.

На противоположный бережок вышли. Солнце припекает. Отжали мокроую одежду. Можно идти дальше – ходьба да работа высушат не хуже печки. Но тут другая беда – весь подотчёт Пеньтюхова (двадцать стотысячных купюр) намок.

Одёжке то ничего не сделается от воды. А вдруг деньги то дешёвой краской нарисованы и от воды с неё рисунок сползёт? Кому такие деньги после втюхаешь. Надо сушить.
На лужайке все деньги разложили, чтоб солнце их сушило, а сами сидят и «пасут» их, чтобы ветром не удуло. Целый час на солнце крутили туда-сюда купюры. Еще и дули на них и размахивали. Полусухие собрали и в целлофановый пакет упаковали, дескать, еще и на месте пока работаем на куст подвесим на солнышке – досохнут…

Отчитавшись по материалам и подотчётным деньгам по приезду из Плесецка, написал Пеньтюхов заявление на отпуск и последующее увольнение. Уж очень замотало его катание по «треугольнику»: дом-работа-контора-дом. А следующий объект, на котором предстояло работать – газопровод «Голубой поток». Ездить пришлось бы аж в Краснодарский край.
«Нет уж… Хватит….» - Решил для себя Пеньтюхов и, получив расчёт, встал на учёт в центре занятости. «Биржа труда» ему ничего предложить не могла. Средний заработок, указанный в справке о зарплате, значился такой, что и половины его ни в одной организации предложить не могли безработному Пеньтюхову. Сам же он не очень желал получать за работу, если за безделье шло ему в карман вдвое больше. Так целый год и прохлаждался то у телевизора, то за префкрансом у Коти, а надоест безделье – уедет на пару недель в Ерши.

Что-то будто остановилось в душе – ничего не хочется делать, ни к какому делу тяги нет. Тогда то и решил переехать в «Область» - так звали областной центр, где и Реченск находится.

«Может, и на своей земле что-нибудь ещё доброе сделаю….» - рассудил. И дальше мысль эту продолжил, вспомнив городских гостей, приезжающих летом в отпуск в Ерши. Все разговоры у них о том, как дела у них на производстве ладно складываются да какие у них квартиры разэдакие с обстановкой да газом-ваннами. Гостинцы привозили всякие. Вроде и пряники, как в сельпо, по виду, но жуются и вкусом побащще. Потом уж пенсионерами наведываются в родную деревню – почётные граждане да заслуженные и все разговоры ведут о том, чтоб насовсем вернуться на родину.

Не упрёком эта мысль Пеньтюхова кому-то, а, скорее, себе. Вот, дескать, и меня сорвало да унесло. «Но ведь не одного меня подхватило по молодости да унесло в дали далёкие. Миллионы таких….» - оправдание вроде находится.

«И раньше уезжали на заработки люди, когда страдная пора отойдёт, когда к Покрову снегами занесёт поля-луга. Но тогда ведь и в семьях то чуть не по десятку ребятни нарождалось. На всё хватало: и чтоб хозяйство вести и расширять, когда дети вырастут и отделятся от родителей; и на то, чтоб кто-то уехал в город на заводы-фабрики работать; и на службу военную; и на всякое иное дело - по искусственной части или ещё какой. Да ещё и по округе немало сестёр (замуж то и в соседние деревни выходил) да братьев, примаками да как проживающих, не счесть…..»

Времена поменялись. Даже в деревенских семьях ребятни редко у кого трое или больше. Уезжает в города столько же. Что деревне остаётся? Ничего, крохи. Из кожи лезет мужик, оставшись без помощи каждодневной в труде. Ему бы «обороты» сбавить к преклонным то годам, но не получается – детки то в городах на «анжинерских жалованьях» голодают. Вот и урабатывается мужик уже и раньше ухайдаканный – тылом, когда батько на фронте был, а он с маткой всю работу колхозную тащил; армией, когда его лет на семь отправили на казённый харч….

Остаются, конечно, и в деревне. Но сколько? Один, реже двое из семьи. А девки? У тех таже потреба – из деревни упорхнуть. На ком оставшимся парням жениться? На той, что рожей на артистку не тянет или умом на «анжинершу»? Вот и мельчает народ – что количественно, что качественно. Впору снова, как во времена Петра Первого, пленных шведов-«кнехтов» по деревням рассылать, чтоб свои «Ланцы» создавали да на девках наших женились.
Настропалил себя так Пеньтюхов да и переехал. И вроде от дома недалеко, но всё же не в Ершах…..

В Ерши он перебрался, когда уж на пенсию вышел, а до того чуть не десяток лет топографом поработал в проектном институте. Но это уже не тот уровень, как магистральные газопроводы со звучными названьми. Поэтому - что о том и говорить. Всё равно что о лягушках рассуждать, глядя на полёт гусей в северные дали, где оставлено…. где найдено…. где потеряно…. Где жизнь.