Учитель

     Мои детские школьные рифмовки и стихами-то назвать нельзя было. Это я сейчас понимаю, а тогда…  Тогда у меня был девиз – ни дня без строчки! Любовь – кровь, цветочки – почки, птички – синички… И горда же была непомерно, потому что – подружки ахали, в школьной стенгазете красовались мои творения, и учительница литературы многозначительно кивала, улыбаясь – как сейчас понимаю, просто снисходительно.
     Сразу после школы я поехала поступать в Новосибирский университет на факультет языкознания. Юношеский максимализм и безоглядная уверенность в своих способностях – куда они могли меня завести! Первый же экзамен – сочинение, написанное, кстати, на пяти листах полностью стихами – провалила. На апелляционной комиссии мне так и заявили: «А что вы хотели? Что можно сказать стихами!? Да ничего!»
     Что можно сказать стихами! Прекрасно понимая, что зарубили не поэзию, а меня, я моментально сникла до полнейшего самоуничижения. Нет, стихи писались, но они стали такими унылыми и трагичными, будто их автор ждёт приговора в камере смертников.
    Накопив изрядное их количество, я отнесла тетрадку в редакцию местной газеты. Очень надеялась на одобрительные и утешительные отзывы. Так как поступить в вуз в первый год после школы не удалось, я работала лаборантом во ВТУЗе, ныне Металлургическом институте. И вот в один погожий весенний день звонят мне из редакции на работу, говорят, что сейчас подъедет для разговора со мной руководитель литературного объединения, и что мне нужно выйти к нему. Я быстренько собираюсь, выхожу из здания. Машина стоит напротив главного входа, дверца приоткрыта. Я сбегаю по ступенькам, подхожу, заглядываю и спрашиваю: «Григорий Фемистоклович?».  Мужчина за рулём немного изумлённо оглядывает меня: «Татьяна?.. хм… Нормальная цветущая, улыбающаяся девушка … Хоть разворачивайся и уезжай…».
- Простите?
- Садитесь, садитесь!
     Мы немного проехали в неловком для меня молчании, затем мне пришлось отвечать на странные вопросы – сирота ли я, как здоровье родителей, как моё здоровье, не гложут ли меня тайные болезни и пристрастия, нет ли отягощающих обстоятельств и долговых зависимостей в моей, еще такой короткой, трудовой деятельности. Естественно, я всё отрицала, всё было мирно-спокойно и со мной, и с моей семьёй. Тогда мужчина, резко повернувшись ко мне, вдруг бросает:
- Так что же ты дурью маешься! Я как прочитал твою тетрадку, тут же сорвался. Думал, чуть ли не из петли вытаскивать нужно человека. Гляжу – руки-ноги целые, улыбается, вся жизнь перед ней на блюдечке. Что ж ты пишешь-то!?
     Я опешила. И сказать-то в оправдание ничего не нашла. Так и улыбалась глупо и растерянно.
     Мы остановились в небольшом парке. Григорий Фемистоклович предложил поговорить на свежем воздухе. Дышал он трудно, видимо, болезненно. Я вышла из машины. И он, немного замешкавшись, тоже стал подниматься с сиденья. И тут у меня упало сердце. Передо мной стоял мужчина на костылях, без одной ноги, тяжело, хрипло дыша, обливаясь потом. А он тут, сейчас – о моём здоровье…
     Мы сели под деревьями. Я всё молчала, теперь-то я совсем язык проглотила. Но Григория Фемистокловича, видно, это не смущало. Он тут же начал разбор моих «шедевров», прошёлся по каждому слову с большим пристрастием, с изумляющей откровенностью и, что удивительно, одновременно – тонко и бережно.  Я до сих пор поражаюсь такому умению критики. Больше в жизни мне не посчастливилось встретить подобного таланта наставничества. Он говорил и говорил – мои строчки цитировались вперемежку с его, со строчками классиков. Он сравнивал, казалось бы, несравнимое ни под каким предлогом. Но он умудрялся сравнивать, сопоставлять, вытягивать меня за уши, встряхивать, приводить в чувство, открывать глаза и сердце. И вот я, уже успокоенная и вдохновлённая, отвечала ему без смущения и опаски.
     Сколько длилась наша беседа, я уже не помню. Помню лишь великую благодарность, светлую радость и его наставление под занавес: « Живи каждую свою минуту, лови её и говори ей – вот я! Не тяни жизнь за хвост, просто живи. И пиши точно так же – просто!»
     Потом я несколько раз приходила к нему домой с новыми стихами, получала порцию «пинков» и тут же – вразумляющие подсказки, помощь. И всегда удивлялась, как он так ловко, разнеся в пух и прах мои стишата, мог тут же собрать из этих же моих слов ладно и быстро – совершенно новое изумительное поэтическое явление.
     Отобрав из огромного вороха пару более-менее приличных моих стихов, он предложил их для публикации в газете. Стихи напечатали. И радости моей не было конца! А он сдержанно усмехался: «Я жизнь прожил, и вот он – результат, на ладони умещается!»  В руке он держал маленькую тонкую книжицу своих стихов «Зарубки в памяти». 
     Григорий Фемистоклович приглашал меня и на заседания литературного объединения, которое вёл при редакции газеты. Но я была там только пару раз, как-то не сложилось сразу, не появилось желания у меня продолжать эти посещения.
     Да и мысли мои в ту пору работали в другом направлении. Вскоре я вышла замуж. Стихотворная деятельность моя немного приутихла. Писалось очень редко. И я всё мечтала – вот соберу приличное количество стихотворений, отшлифую их основательно – тогда и отнесу на суд Григория Фемистокловича.
     Время, время, как ты неумолимо безвозвратно убегаешь! Разве в счастливой молодости задумываешься над этим…
     Однажды я с болью и горечью узнала, что мне просто некуда нести мои почти уже готовые стихи. Григория Фемистокловича Григориади не стало.
     Ветеран Великой Отечественной войны, инвалид, очень больной, страдающий человек, он ушёл из жизни в пятьдесят девять лет. В расцвете творческой деятельности, полный вдохновенных идей и потребности принести нам, его ученикам, окружающим друзьям, родным и любимым людям – свою посильную помощь, подарить частичку своей души. Я, тогда еще очень молодая и, в общем-то, ничего не знающая о нём, почувствовала, что не только физически больно и тяжело ему жилось, что не только бывшие фронтовые раны сократили его дни... Но что я могла - только сокрушённо сочувствовать и переживать.
     До сих пор вглядываюсь в каждое новоиспечённое своё стихотворение с мыслью – а что бы сказал мой Учитель. И будто слышу незримые подсказки. Стараюсь писать так, как он завещал.
     И чувствую себя счастливой и благодарной судьбе за то, что в самом начале творческого пути встретился мне такой Наставник, замечательный Поэт и просто светлый Человек – Григорий Григориади.