***

                Сам погубил, сам возродил…
   
   Каким-то образом вбивший в свою голову самые невероятные и фантастические мысли человек хотел покончить с собой, да   малодушничал,  одолевали  сомнения и страх: хорошо, плохо ли будет после. 
Мучался он недели (может  годы): по ночам   в его  голове зарождались странные мысли, сомнения.  Смотря  на потолок в комнате, иногда вставал, чтобы попить воды, чувствуя рядом с собой смерть, молил ее забрать его с собой.  Часами лежал, слово умер,  однако каждый раз наступало утро.  Человеку тонкой организации, весьма образованному и классическому не хотелось  видеть  рассвет,  и все таки был жив.  В полудреме брел по улице и не знал, как же быть... 
  Надоели ему люди, суета, шум,  вечные мелкие бытовые проблемы, разговоры и просто жизнь. Считая, что  уж больно в жизни все сломано, с надрывом и  глупостью, ему не хотелось жить.  Не хватало радости: настоящей  и неподдельной,  радости от случайного приветливого взгляда прохожего, от красоты природы и просто ощущения  непонятно от чего возникшего вдруг счастья, гармонии с  миром, когда ничто не   раздражает и не приводит к самым грустным мыслям…
  Злость на все происходящее заполняла всю его душу, которая чернела и была уже на грани полного умирания и истощения, но иногда  она еще была способна разглядеть проблески света.  Это  умягчение происходило покуда недовольство устройством этого мира, событиями и главным образом,  людьми с новой силой не поднималось в нем, подобно большой гневливой волне, способной  снести все на своем пути.
  Как примечательный факт неприметного в этом мире человека, можно отметить то, что зла  людям он никогда не делал,  даже не грубил.  Однако волну праведного гнева, переходящего в злость чувствовали все.   Люди пытались обойти его стороной, и это единственное от  чего он,  озлобленный  и изломанный приходил в восторг. «Вот оно!» – думал он про себя.
Вы никчемные и глупые чувствуете, подобно животным страх перед силой. 
Вокруг ничего живого, честного и прекрасного: небо и то, плачет, а солнце то ли не греет, то ли нещадно и специально доводит до безумия, грозит  и гневается на людей за нелепости, глупости, причиненные страдания.  Почему я вдруг вспомнил Его… Как странно, как нелепо… Действительно, Он то знал о злости человека все. Сколько ненависти и зависти испытал на себе. Словно бы все людское черное существо обрушилось на Него одного. Как грустно, как печально, как нестерпимо больно за наш мир…  Такое разочарование в людях жгло изнутри и не оставляло в душе ничего, кроме пустоты и горечи.
   Часами  исступленно бродил по улице и все думал, задавал вопросы, так и не найдя ни одного вразумительного ответа его начинала бить страшная дрожь:
 как морфиниста, у которого началась ломка.  Вот я чудак…
Наркотики не употребляю, а плохо так,  как буд - то умираю…
Пытаясь отогнать все мысли, в совершенном отчаянии он решил: 
жить бесполезно, ненужно и так тяжело, что лучше сделаться самоубийцей.
По крайней мере, в этой мысли есть хоть что-то мистическое и значимое…
Жизнь отныне он стал считать лишь испытанием на прочность,  а нечаянную радость – утешением перед очередным витком трагедий настоящих и не очень.
   В конце - концов рано или поздно все умирают, только не хочется ждать этого момента, а лучше решить самому. И смысла в своих душевных изысканиях он не видел.  Проводя в таких раздумьях, неизвестно сколько времени,  наконец дело дошло до способа свершеня своего как думалось очень правильного поступка.
Нож? Пистолет? Полет из окна? Может вены перерезать? Все не то. Слишком уж больно, всадить себе правильно нож – дело не из легких, вены слишком велик шанс остаться по чьей- нибудь милости живым, а прыгать из окна ему не хотелось – страшно. Конечно самым легким было бы просто застрелиться, но пистолет, где достать пистолет…   Да гори все огнем! Пойду домой,  лягу и буду смотреть в свой белый потолок: в белом есть все же доля оптимизма и чистоты.
Может так и придет какая-нибудь идея… Однако в голову приходили лишь мысли о том, хорошо или плохо – быть самоубийцей.
   Для несчастного этот по-детски поставленный вопрос сужал его поле различных философских мыслей по этому поводу.   Хотя дети, казались ему существами невероятно мудрыми, даже могущественными, буд-то они знали  о жизни что-то такое, о чем человеку взрослея полагалось забыть, снять некую защиту свыше.
И именно после смерти к нам возвращаются эти знания, толкая себя на самоубийство ему скорее было интересно осознанно заглянуть за черту, а неустроенность этого мира нестерпимо  тяготила душу.
Что-то мешало, останавливало помышлявшего о самоубийстве,  он сам себе толком не мог объяснить, почему он до сих пор жив.  Может, потому что даже на самоубийство не было ни физических, ни душевных сил?
Все равно: жить, не жить,  убьют или нет.
     Шел день за днем, а человек так и оставался где-то между небом и землей. Считая себя лишним в этом мире, он определил себя вне закона. Создал собственный Мир, который был похож на пустыню. Нет ничего кругом лишь песок… Жил, он забыл где жил,  не помнил себя, родных и близких. Бесконечные скитания по улице заканчивались в небольшой квартире – это единственное бытовое условие помещалось в голове почти уже сошедшего с ума человека.
Пистолет стал для него мечтой, манной, которую ему может быть подарят.  Можно было попробовать нарваться на какую – нибудь неприятность, но и бандиты избегали его, как прокаженного. Есть такая странность: убивают обычно тех, кто больше всего хотел жить долго, был счастлив, нужен обществу или никак не ожидал такого конца своей жизни.  Поморщившись от этой мысли, как от зубной боли, он осознал свое еще более безысходное и отчаянное положение.  Делать было нечего, просто оставалось чего-то ждать, пока еще ждать.
  Он ел, ходил на работу, приходил домой: все превратилось в затяжной очень серый и странно-мучительный сон,  но некоторые изменения произошли: в голове на первый плане появилась новая мысль: «Спасите! Помогите!».
У кого просить? Кто может помочь?  «Бред, помощи не будет, чудес не бывает и сказок нет!» – подумал он. Просто нужен пистолет.
Такой черненький, небольшой … Легче, просто так легче. Помогу себе сам.
     Русская рулетка – занимательная и уникальная игра. Мы умеем в нее играть:  крутанем барабан истории   –  война,  еще – революция,  еще – хаос.
 Пожалуй, можно и поиграть с отдельно взятой жизнью, стоит только покрутить барабан.  Что же выбрать?  Желтый дом, смерть или жизнь.
Выбор самоубийцы – смерть, как последний аргумент в споре с обществом и толпой.
   
      





















Живой… Он оказался живой. Самоубийства ведь так не случилось.   Беднягу сначала спасла скорая, когда он наглотался таблеток, из петли вытащил знакомый,  а вены зашили. Кто-то очень не хотел его смерти,  словно бы невидимое «табу» не отпускало, не разрешало раньше срока заглянуть за порог.
Протест был сломлен, теперь было точно все равно. Он думал об этом, снова и снова, на улице, дома по ночам.   Ему стали сниться сны, очень странные сны: в них появлялись всегда грустные плачущие образы, но грусть их была странно-светлой, жалеющей и облегчающей. В такие сны он никогда не верил, думал это все красивая, светлая легенда, сказка. Да только он видел эти сны…
Они переворачивали все его представления о жизни, самом главном и значимом для человека, но пока только во сне. Там исчезала злость на толпу,
объяснялось, многие из его мыслей теперь казались ему нелепыми и смешными.
 Он просыпался с одной и той же мыслью: люди, как люди… 
Очередные скитания по улице приводили его все меньше к раздражению, он перестал встречаться с теми, кого не хотел бы видеть.  Душа постепенно оживала и светлела, но от чего он пока так и не мог понять. «Может это сны?» - думал он про  себя, а может, просто я перестал злиться?  Хотя, он просто смирился…
Все таки это было что-то другое.  Поразил его случай, свидетелем которого он стал. Как обычно бродил по улице, бродил в полубреду, все расплывалось перед глазами и походило на еле мерцающий жидкий мир. Его остановила девочка, лет пяти, голубоглазая, с беленькими кудрявыми волосами. Она подняла глаза на него и спросила: ну от чего вы такой? « Какой?» –  спросил он? Хмурый и очень печальный. Да? Это так видно? Конечно, улыбнитесь.
И он поймал себя на мысли, что мышцы рта уже совсем отучились растягиваться в улыбке.  И попытавшись улыбнуться, он лишь немного скривил губы. Нет, дядя, вы не улыбнулись. Посмотрите,  как улыбаются. Вот. Он подумал, что она сейчас улыбнется или зальется детским счастливым смехом, но девочка достала икону. На ней была богоматерь.

Которую называли очень красиво и поучительно – Умиление злых сердец. Вот, дяденька, посмотрите, как надо улыбаться. В этот момент в ее глазах появился какой-то неведомый, грозный, но вместе с тем очень теплый и нежный взгляд, словно настоящий учитель пытался образумить своего нерадивого, но все же не пропащего ученика. Так…   Ведь она не улыбается – казал он… Нет, дяденька, она улыбается, и жалеет всех нас, и тебя жалеет. Улыбайтесь! Девочка теперь одарила его своей безмятежной детской улыбкой и побежала дальше. Он еще долго смотрел ей вслед и так и не мог осмыслить до конца сказанное этой загадочной девчушкой, которая так неожиданно повстречалась ему. 
Она возвратилась и со словами: « Это вам!», подарила ему ту икону. Он не мог оторваться с места: так хотелось просто взять и застыть здесь, не отрываясь больше от своих мыслей.