Разборки бандитов

Десятый день плена был для Смиркова последним. Процедур выкупа присходила в маленькой китайской
деревне за Фдзядяном и не потребовала много времени. Наконец Петр в сопровождении своих сослуживцев сел в машину, и они поехали в город…
Смирков радовался предстоящей встрече с близкими ему людьми и в то же время очень страдал из-за своего неряшливого вида и мерзких тварей, ползавших в голове и под одеждой.
Он вошел в свой дом и, как чужой, остановился возле порога – похудевший, оборванный и грязный.
Валентина, предупрежденная о его освобождении, стряпала пельмени и теперь, вытирая на ходу руки, поспешила к нему навстречу, но он отшатнулся от нее и с горечью сказал:
– Валюша, не подходи! Я грязный и вшивый. Если бы ты только знала, как я хочу побыстрее помыться…
Очень скоро затрещала печка, и она поставили на нее большой бак с водой. Прежде всего нужно было избавиться от паразитов, и Валентина быстро взялась за дело. Она соорудила тампон, потом обильно промочила керосином волосы на голове Петра Ильича и плотно обвязала ее платком.
Скоро нагрелась вода; Петр снял с себя, затем сжег в печи одежду, заселенную мелкими кровопийцами. Наконец он залез в широкую деревянную бадью, наполненную горячей водой, и, зажмурив глаза, простонал от наслаждения…
Потом Петр тщательно брился. Только он привел себя в порядок, нагрянули вместе с детьми Шепитковские. Девочки со слезами радости набросились на отца и повисли у него на шее. Миша стоял рядом и просил сестриц, чтобы они не задушили своего родителя. Наконец-то обнялись с недавним узником все остальные и порадовались его освобождению.
Женщины не заставили себя долго ждать и быстро накрыли стол. Петр разлил по рюмкам марочный французский коньяк, и Василий Петрович предложил тост:
– За ваше благополучное возвращение, Петр Ильич, и дай Бог, чтобы это не повторилось ни с вами, ни с кем-то другим…
При этих словах женщины немного всплакнули, а Петр, прокашлявшись от застрявшего в горле комка, сказал:
– Спасибо за добрые слова, Василий Петрович, но как говорится, на Бога надейся, да сам не плошай. Теперь я буду умней…*

***
Однажды, когда Лао Мын был в городе, к нему подошел китайчонок и протянул продолговатый конверт:
– Сказали, что это нужно передать Чжу Си…
Ли Фу ни от кого не ждал послания и очень удивился письму. Пока он читал, его лицо постепенно каменело. Писал Корявый, про которого ему прожужжали все уши.
«Откуда ты взялся, предводитель черепашьей банды? Или ты не знал о том, что здесь уже есть хозяин? Я давно контролирую Харбин и его окрестности, а ты посмел трогать моих лавочников! Разве у них две шкуры? Помимо всего, ты жаден и не знаешь меры. Если у ящерицы отрубить весь хвост, то он больше не отрастет. Из-за тебя мои лавочники стали нищими. Ты не Чжу Си, а проклятая вамба! Убирайся из Харбина, пока я не познакомил тебя с карликом Луном. Иди на восток, можешь забрать себе часть восточной ветки от Имямьпо до Муданьцзяна. Там еще нет хозяина. Корявый».
Письмо обсуждали на заседании штаба, и сразу же разгорелся горячий спор. Лао Мын настаивал на передислокации, но Ли Фу категорически возражал:
– Разве вы знаете точно, что Корявый сильнее нас? Может быть, этот выскочка имеет горсточку людей и берет нас на испуг? Я тут родился и имею полное право на здешний промысел.
– Но ты не был дома целых двадцать лет, и за это время здесь многое переменилось! – не сдавался Лао Мын.
Наконец они приняли решение не торопиться и посмотреть, что будет дальше.
Три дня спустя Лао Мын, выполнив в городе одно важное задание, решил немного развлечься. Он уже давно посещал одну и ту же молоденькую проститутку в Фудзядяне.
Юй, как обычно, радостно засуетилась, но на этот раз у нее не оказалось ханшина, и она сбегала в лавку. После небольшого пира нетерпеливый Лао Мын бросил китаянку на циновку, а несколько позднее в ее комнату постучали…
– Юй, немедленно открой! – раздался за дверью требовательный мужской голос.
Лао Мын вскочил и, быстро одеваясь, спросил:
– Кто это?
– Нужно скорей открыть, или они сломают дверь! – ответила ему перепуганная Юй.
– Откуда ты знаешь, что он не один? – подозрительно спросил Лао Мын, и когда она потупила взгляд, он пообещал ее крепко вздуть.
В это время уже ходившая ходуном дверь громко треснула и отлетела на середину комнаты.
– Айя майя*! – тонко взвизгнула Юй и упорхнула из комнаты в незатейливой одежде Евы.
Незнакомцы тут же ворвались, и завязалась неравная борьба…

***
На другой день чуть живой Лао Мын, поддерживая двумя руками живот, из которого вываливались внутренности, добрался до лагеря и рухнул без сознания перед самой фанзой.
Когда его подняли и перенесли на кан, он слабым голосом рассказал, что произошло.
…Через два часа после того, как его скрутили у проститутки Юй, он предстал перед Корявым. Это был высокий и крепкий мужчина с лицом, изрытым следами оспы, и он спросил:
«Твой Чжу Си получил послание?» – «Да, господин…» – покорно ответил Лао Мын, предчувствуя расправу. «Раз вамбы решили остаться в моей вотчине, ты станешь первым, кого я отправлю на суд бога Туди», – злобно сверкая глазами, сказал Корявый. Лао Мын понял, что он не шутит, и у него стала мокрой спина.
– Что побледнел? – продолжал хорошо известный Харбину хунхуз. – Нет, сегодня ты не умрешь, это произойдет несколько позже. Ты еще сможешь доползти до своих и рассказать им, как я наказываю непокорных!
– Подожди, господин, я все объясню! – взмолился Лао Мын и упал на колени. Он стал оправдываться, и он не лгал, когда взваливал всю вину на Ли Фу. Но Корявый был неумолим и высокомерно изрек:
– Любой на твоем месте сказал бы то же самое.
После того, как он подал сигнал рукой, Лао Мына тут же схватили под руки. Он отчаянно сопротивлялся, и его еле-еле заволокли в какой-то полутемный подвал. Там проворные палачи повалили его спиной на какое-то причудливое сооружение, и на его шее, запястьях рук и ногах тут же застегнулись хомуты. Лао Мын попробовал пошевелиться, но не смог. В это время вошел какой-то уродливый карлик; в руках он держал большой керамический сосуд, и было слышно, как в нем возились и грызлись между собой голодные крысы. Лао Мын все понял, и на его голове зашевелились волосы. Он стал умолять и просить пощады, давал какие-то фантастические обещания и сулил большие деньги…
Но кто-то уже деловито расстегнул на нем штаны и задрал рубаху. Один из китайцев принял у карлика плотно закрытый сосуд, перевернул его вверх дном и поставил на голый живот Лао Мына; другой закрепил этот горшок последним хомутом пыточного устройства.
– Давай, Лун, выпускай своих питомцев, пусть хорошо пообедают, – сказал один из палачей, и кривоногий карлик сначала распустил веревку на шейке сосуда и затем вытянул из-под него кусок плотной ткани.
Лао Мын все еще молил о пощаде и обещал золотые горы, и вдруг бедняга заверещал; еще чуть позже подвал огласил свинячий визг. Слышать это было невозможно, и хунхузы собрались уходить.
Но страшный карлик торжествовал! Он то прикладывался ухом к керамическому сосуду, и его большая грушевидная голова сотрясалась от смеха; то недоуменно смотрел на живот Лао Мына, который подергивался рябью, то подходил на кривых ногах к его лицу и с любопытством заглядывал ему в глаза.
– Ладно, проследи тут до конца, – сказали ему хунхузы и ушли, закрыв за собой толстую дверь подвала на замок.
…Они вернулись утром, и Лао Мын уже не кричал. Его голосовые связки давно размягчились от натуги и не работали, а слабые звуки, которые им послышались, издавал его пищевод.
Ни один из палачей не посмотрел на свою жертву; им уже не однажды снились эти почти вылезшие из орбит глаза, эти кровавые слезы и дикие гримасы на лице. Они посмотрели лишь на карлика, безмятежно спавшего на полу рядом с замученным человеком, и один из них с презрением сказал:
– Ишь, развалился, тебе бы так…
Лао Мына освободили от оков, затем отвезли на арбе в Шухай и оставили одного возле леса.
Теперь главарь задумался над письмом Корявого куда больше, чем серьезно. Он только что поставил свое дело на ноги, и Харбин с его окрестностями сулил ему огромные барыши. Ли Фу готов был идти на своего врага, чтобы биться с ним насмерть, но он не знал, где его искать.
Ослепленный алчными замыслами, он день и ночь размышлял о том, как напасть на след Корявого, а тот в эти дни уже готовился нанести его отряду сокрушительный удар.
…Через несколько дней Ли Фу снарядил и отправил с секретным заданием группу из семи человек – ей было поручено любой ценой разыскать логово враждебных хунхузов и привести в Шунхай проститутку Юй, которая коварно предала Лоа Мына.
Но отряд не вышел из леса. Засада, устроенная за речкой, встретила их шквальным огнем, когда они переходили ее вброд. Далекую перестрелку услышали в лагере, и Ли Фу поднял банду по тревоге…
Подавленные и угрюмые, они вернулись на базу и принесли на самодельных носилках семь трупов. В этой группе погиб один из ветеранов, самый удачливый налетчик Сянь Шен; к его груди была приколота бумажка с иероглифами:
«Предводитель черепах прячется за чужими спинами, но он все равно не уйдет от кары. Так сказал Корявый».
В этот вечер Лао Мына перенесли в землянку для пленных. Его багровый живот раздулся, и в нем уже не вмещались зловонные внутренности. Ночью он умер…
Похороны следовали за похоронами, и когда из банды сбежали шесть человек, Ли Фу понял, что «звезда» Чжу Си закатывается…
Его соратники по Гоминьдану уже больше не могли терпеть упрямства своего главаря, и прозвучали упреки:
– Ли Фу, в твоей голове совсем мало масла!
– Ли Фу, ты не «Чжу Си», а упрямый ишак!
Но Ли Фу не зря провел много бессонных ночей; он в конце концов нашел правильное решение. Конечно, ему попеняли на то, что он долго думал, и это дорого стоило отряду. Но лучше что-то сделать поздно, чем что-то не сделать совсем, и банда решила поменять дислокацию. В этот же день проститутке Юй отправили гонца с письмом для Корявого, в котором сообщалось о том, что они уходят на восточную ветку.
Теперь, не теряя времени зря, Ли Фу собрал оставшихся хунхузов возле фанзы и долго объяснял им, как они будут добираться к новому месту. Их путь лежал на восток – до разъезда Лундогоу.
Поредевшая банда теперь состояла из девяти человек. Но и ее Ли Фу разбивал на три группы, чтобы не вызвать подозрений в пути. Опасаясь, что напуганные «лесные братья» могут разбежаться дорогой, он включил в каждое звено по одному армейцу и назначил их старшинами.
Ли Фу подробно инструктировал:
– С собой забираем все пистолеты, в том числе обязательно маузеры. Винтовки законсервировать и надежно спрятать в ямах, они еще пригодятся. Каждый из вас должен обязательно взять с собой какой-нибудь инструмент: топор, пилу или лопату. Деньги на билеты и сухой паек будут находиться у старшинок. Из поезда выходим в Лундогоу; там соберемся возле железнодорожного моста…
На другой день, когда уже чуть занялся рассвет, банда отправилась в путь. Они шли в Харбин, рассредоточившись на дороге по три человека. Ли Фу шел с Ваном и Ченом.
…На вокзале главарь обратил внимание на то, что его «племянник» загрустил. Ван и в самом деле тосковал по дому, думал о матери и сестре, которые теперь оставались одни. Он, не находя себе места, долго слонялся на перроне, но в конце концов это ему надоело. Ван зашел в помещение вокзала и вдруг остановился, как вкопанный; его поразила необыкновенная и очень большая «картина», с которой смотрел на него строгим взглядом какой-то старик. Под этой «картиной» Ван увидел несколько горящих восковых свечей, но затем его снова заинтересовал «старик» – ему почудилось, что он уже видел это раньше. Ван напрягал память, и чем дольше он стоял, тем сильнее чувствовал, что он все это видел; только «старик» был маленький и рядом с ним была только одна свечка, или даже не свечка, а просто стеклянная баночка с маленьким огоньком внутри. В какой-то момент на него повеяло чем-то родным и близким, и в то же время ему померещились ласковые глаза какой-то женщины. «Может быть», этот старик приходил в нашу деревню?» – подумал Ван, но он не помнил, чтобы кто-то из русских побывал в их деревне – это было далеко от города.
Ван продолжал стоять в раздумье возле иконы Николая-Чудотворца, когда подошел Ли Фу и, остановившись рядом с ним, сказал:
– Это «старика-вокзала»* – русский Будда, он любит всех и китайцев – тоже. Я буду просить у него помощи, ты тоже проси, пока мы здесь.
Ли Фу подошел поближе к иконе и обратился к Николаю Чудотворцу на китайском языке. Хунхуз уговаривал всесильного «старика» помочь ему стать богатым и уехать в Америку.
Потом они вышли на перрон, и Ван убежденно сказал, что видел этого «старика» раньше, но только не может вспомнить, где…

*Через несколько лет Смирков снова побывает в плену у хунхузов.
*Айя майя! (кит.) - Ой, мама!
*"Старика-вокзала" - речь идёт об иконе Николая Чудотворца, в то время она была установлена
  в здании харбинского вокзала, и китайцы относились к ней уважительно, верили в её      чудодейственную силу.

                Продолжение следует…