День рождения

МАЛЕНЬКИЙ АЛКОГОЛЬНЫЙ СЮРР.

ПЕРВЫЙ РАССКАЗ ИЗ СЕРИИ РАССКАЗОВ О ПАВЛОВСКОМ.

Сантехник Павловский возвращался домой в приподнятом настроении. Его поход в винный магазин прошёл с триумфом. Сегодня работала Зульфия-апа, красивая статная женщина с очаровательной родинкой на внутренней стороне правого бедра. Она любила Павловского и всегда обслуживала его без очереди, через служебный вход. За это и Павловский любил Зульфию-апа в подсобке, но её вечно грязный халат и снующие туда-сюда грузчики мешали перерасти их любви в большое чувство.
Павловский шёл по летнему вечернему городу. Он был красив и силён, и легко нёс две огромные авоськи, битком набитые винными бутылками. Торчащие в разные стороны сквозь дыры авосек горлышки делали его ношу похожей на морские мины. Две бутылки талонной водки Павловский бережно засунул за брючный ремень, и они приятно холодили ему пупок. Водку он так нёс потому, что один талон ему подарил знакомый сосед электрик Майкл, когда собирался завязать. Собирался Майкл всерьёз и надолго, и талон подарил, чтоб лишний раз не соблазнял, О чём теперь горько сожалел, так как организм его не вынес воздержания, и на второй же день сорвался в запой. Павловский не любил лишний раз травмировать людей, тем более хороших, и водку спрятал дабы не напоминать Майклу о превратностях судьбы. Судьба и прежде не была благосклонна к этому человеку. Не так давно он с женой и её братом приехал к нам из Канады. Вернее, пришёл по льду Берингова пролива. Они организовали этот переход в целях экономии средств на транспортных расходах, но брат жены, Дормидонт, был застрелен доблестными советскими пограничниками. Эта трагедия до глубины души поразила Майкла, и он стал катастрофически быстро лысеть. Жена же его, Элизабет (Павловский звал её просто Лизкой), как ни странно, восприняла гибель брата совершенно спокойно, И единственное, о чём она беспокоилась, это то, что она никак не могла овладеть русским языком. Павловский как-то, по-соседски, хотел ей помочь, и заговорил с нею по-английски, но Лизка оказалась франкоязычной канадкой, и владела языком только по-французски, зато уж в этом она была просто мастер.
Майкл же наоборот, с русским языком проблем не имел. После того, как он прошёл проверку в КГБ, Майкл устроился на работу в ЖЭК, и все двадцать – тридцать обиходных слов (в основном матерных) усвоил буквально за два дня, и теперь ни один клиент не мог бы сказать – канадец ли Майкл, или наш, но сильно поддатый. Чаще всего его принимали за своего, и чаевые давали горючим. Но Майкл где-то в глубине души был ещё канадцем и стал спиваться.
Единственной страстью Майкла, страстью, которую он пронёс через всю свою жизнь в Канаде, Аляску, Берингов пролив, смерть брата жены, застенки КГБ, запои и лечение в наркологическом диспансере была игра на тамтаме, причём в Союзе Майкл не только играл сам, но и привлёк к музыке своего напарника Лёвку.
Лёвкино полное имя было не Лев, как можно было бы подумать, а Леонид Михайлович, и, по идее, его должны были звать Лёнькой, но почему-то повадились звать Лёвкой, к чему и привыкли все, в том числе и он. Лёвка был очень похож на Майкла, тоже в годах, сухощавый, невысокого роста, тоже рыжеватый и с лысинкой. И тоже был большим любителем музыки. Но у Лёвки почти начисто отсутствовал слух, и играть на тамтаме он мог только выпивши. Майкла это сильно огорчало. Он относился к музыке серьёзно.
Павловский зашёл в тёмный, родной, пропахший кошками любимый подъезд, поднялся на пару ступенек, достал ключи, открыл дверь и вошёл в квартиру. Разувшись и тщательно вытерев ноги, Павловский прошествовал на кухню и бережно выгрузил бутылки из авосек на стол. Водку же он поставил в холодильник. Водку Павловский любил пить ледяную. Закурив, Павловский сел на табурет, откупорил одну бутылку, налил стакан и, интеллигентно отставив мизинец с обгрызенным ногтем, выпил. Тут же и повторил. Когда заряд дошёл, Павловский понял, что вот теперь у него на самом деле начался день рождения. Павловский вытянул ноги, прислонился поясницей к батарее центрального отопления, а головой к стене и предался наслаждению. Смеркалось…
Однокомнатная квартира Павловского была обставлена изысканно, но непритязательно. Два дивана, шкаф, тоже двустворчатый шкаф, стереосистема «AKAI» и стеллаж из необструганных досок с грампластинками. На полу лежал грязный палас. Зато вот в санузле всё блистало чистотой и никелем. Павловский любил свою работу, и его фотография два года подряд висела на доске почёта родного ЖЭКа. Потом её сняли, но Павловский был уверен, что это сделала втайне влюблённая в него дворничиха Евпраксия.
Добавив ещё пару раз, Павловский поставил пластинку с классической музыкой, лёг на диван и впал в состояние, близкое к нирване. Музыка нежно баюкала и ласкала его душу, когда резким диссонансом громыхнула входная дверь. Пришли гости. Павловский вежливо открыл глаза и посмотрел, кто пришёл, после чего медленно закрыл глаза и перевернулся на живот. Гости были не очень приятные.
Следует заметить, что Павловский любил женщин, причём всех, и они отвечали ему тем же. Однако любовь с большой буквы всё не приходила к нему, потому что Павловский был уверен, что Большая Любовь может быть только к одной женщине. А их было две, и с этим Павловский ничего не мог поделать. Может быть когда-нибудь одна из них и смогла бы полностью завоевать его сердце, но эти две женщины были абсолютно неразлучными подругами, и Павловский постоянно метался, не зная, какую из них выбрать. Стоит ли говорить, что обе они были без ума от Павловского? Лучшим средством было бы сложить их вместе и поделить пополам – тогда бы и получилась Женщина Его мечты. Но жизнь – не арифметика, это Павловский знал точно. Присутствие в его жизни этих двух женщин, Светланы и Томки, доставляло Павловскому душевную боль и страстное наслаждение мазохиста. Но поскольку Павловский мазохистом не был, то первое ощущение для него напрочь убивало второе.
Странно было видеть рядом двух настолько непохожих женщин. Светлана была невысокого роста, полненькая, с тугими бёдрами и объёмистой грудью. Глаза за толстыми стёклами очков блистали весельем, небольшой рот открывал в улыбке ряд жемчужных зубов. В движениях она была порывиста и стремительна. Многие считали её красавицей. Павловский соглашался.
Томка же была полной противоположностью Светлане. Неторопливая и мечтательная, она была повыше, стройная, с маленькой грудью. У неё были большие карие глаза и густые тёмные волосы. Многие, правда, не считали её привлекательной, но Павловский с ними был категорически не согласен, хотя и сам поругался с Томкой недавно, но это были их личные дела. Томка наотрез отказалась даже целоваться с Павловским, считая это предательством по отношению к подруге. Томка предложила сначала расписаться, что Павловский, в свою очередь, счёл совершенным безумием. После этого они не разговаривали уже вторую неделю. Светлана тоже не разговаривала с Павловским из солидарности.
И вот они пришли, вспомнив, видимо, что у Павловского сегодня день рождения. Они встали у дивана, на котором лежал Павловский, словно почётный караул возле гроба, и смотрели на него. Павловский лежал вниз лицом, и левая рука его безвольно свесилась на пол. По комнате растекалось предчувствие скандала. Все молчали.
- Павловский, - вдруг решительно сказала Светлана, - Павловский, встань!
Павловский лежал неподвижно и даже перестал дышать.
- Павловский, ты мужчина, или как?
Павловский лежал молча. Ему нечего было ответить.
- Павловский!
Тишина стала густой и вязкой, как кисель. Дальше так продолжаться не могло. Павловский рывком сел на кровати, не открывая глаз. Томка заплакала и хотела было уйти, но Светлана поймала её за руку.
- Павловский, - проникновенным шёпотом сказала Светлана, - Ты оскорбил нашу дружбу, но мы прощаем тебя, Павловский. Пожми Томе руку и помиритесь. Мы даже не заставляем тебя просить прощения…Мы любим тебя, Павловский!
Павловский застонал и снова рухнул на диван. Томка зарыдала.
- Нет, нет, Светочка, я не могу простить ЭТОГО… ЭТО было так ужасно…так гадко…он подлец…гнусный подлец…и я ещё люблю его…это невыносимо…
Павловский быстро встал и почти бегом скрылся в туалете. Щёлкнул шпингалет. Томка рыдала безутешно.
- Открой, Павловский! – Вскричала Светлана, - Пришла пора посмотреть правде в глаза!
Через дверь было слышно, что Павловский пустил на полный напор воду в кранах, а когда Светлана стала настойчиво барабанить в дверь, в ответ ей раздалось недовольное бурчание унитаза. Томка сидела на полу, слёзы размыли тушь на её ресницах и текли по щекам уродливыми разводами. Она судорожно всхлипывала и была близка к обмороку. Решение пришло к Светлане внезапно. Выйдя на лестничную площадку, она позвонила в соседнюю дверь, которая тут же открылась. В дверном проёме стояла Элизабет в роскошном зелёном японском кимоно с жёлтыми драконами.
- Мадам Элизабет, - по-французски обратилась к ней Светлана, - Прошу вас, помогите, ради бога. У мадемуазель Тома истерика. Не могли бы вы успокоить её? У меня очень важное дело к месье Павловскому.
- О, конечно, об чём базар, - коротко ответила Элизабет.
Она взяла Томку за руки, и почти волоком протащила её в свою квартиру. Светлана облегчённо вздохнула, вернулась в квартиру и снова обратилась к сортирной двери.
- Павловский! – сказала она, - Томка ушла. Можем мы с тобой теперь поговорить как мужчина с мужчиной? Выпить, в конце концов, за твоё день рождение? Вылезай, Павловский. Теперь не отвертишься, гад.
Дверь открылась. Павловский, бледный как смерть, с невидящим взором, стоял на пороге.
- Сдаюсь…- выдавил он из себя.
И они пошли на кухню…
….Через шесть часов, в течение которых сначала Элизабет успокаивала Томку и поила её валерьянкой, а после, когда Томка уже пришла в себя, Элизабет обнаружила, что её муж Майкл снова не пришёл домой, и тоже забилась в истерике, и уже Томка утешала её и пичкала успокоительным. Через шесть часов, наполненных до отказа человеческими страданиями, Томка, наконец уложившая спать мадам Элизабет, снова вошла в квартиру Павловского. Она не сразу прикрыла дверь на площадку, не желая включать в коридоре свет и беспокоить своих друзей, и стала разуваться при мерцающем свете двадцатипятиваттной общественной лампадки. И вот, в этом неверном свете она вдруг увидела чьи-то голые ноги и зад, в панике мелькнувшие в конце коридора, и скрывшиеся в темноте.
Бессильно прислонившись к стене, Томка почувствовала, как рушится всё самое лучшее в мире – дружба, любовь, доверие к людям… Она поняла всё. Сбагрив её этой дуре Элизабет, её друзья (бывшие друзья!) гнусно воспользовались её отсутствием и бесчестно и бесстыдно любили друг друга! Все эти проклятые шесть часов! Всё смешалось в голове у Томки. Сейчас она была готова и на убийство. Схватив лежащий в коридоре огромный газовый ключ, она решительным шагом прошла в комнату и включила свет. Павловский и Светлана лежали на РАЗНЫХ диванах и нагло делали вид, будто они спят. Такого низкого лицемерия Томка не видала ни разу за всю свою жизнь. На РАЗНЫХ диванах! «Бог мой, какая гадость»,- подумала она. Слёзы заструились по её лицу, в горле встал ком, не дающий дышать. Томка выключила свет, двумя руками подняла над головой своё оружие и…
Вдруг тихая, чарующая мелодия скрипки разлилась в густом полумраке летней ночи, переплетаясь с каким-то нежным, но мощным рокотом. Мелодия пьянила, еле слышная, но одурманивающая. Газовый ключ выпал из Томкиных рук, громко брякнувшись об пол. Томка наощупь приоткрыла дверь на кухню, и глазам её представилась колдовская картина. В дрожащем свете двух свечей, под музыку стоящего на кухонном столе, среди бутылок и объедков, проигрывателя, Майкл и Лёвка, нагишом, в экстатическом самозабвении тихонько играли на тамтамах.…Как в сказке…Голые, поросшие густым волосом тела, блестящие от пота, всклокоченные головы со сверкающими лысинами, полузакрытые глаза…скрипки…тамтамы…неверные тени, пляшущие по стенам…
Томка прикрыла дверь и снова включила свет в комнате. Светлана и Павловский спали ОДЕТЫЕ. Голая задница принадлежала не им. Ничего не произошло. Друзья были просто мертвецки пьяны.
Только негромко рокотали тамтамы…

23. 05. 1991.