Борис Лаврентьев - Белая ночь в Санкт-Петербурге

"Белая ночь в Санкт-Петербурге" - вступление к одной из глав 1840г романа "ТРЕТЬЕ СОЛНЦЕ"


 
          Сейчас, в  начале 21 века, когда я записываю те события почти двухвековой давности, некоторые сцены я вижу ясно, как на хорошей  и чёткой фотографии, пусть коричневой  и старой, но большой, достоверной, выполненной на серебряной бумаге и хорошим мастером. Другие  события   видны не так ясно – или гроза  и туман  были в какой-то день тогда, или недостаточная моя внимательность и восприимчивость сейчас, но многое   не  столь чётко, как будто при проявке плёнки или  печати фотографии не крепок  уже был проявитель, или смазался на изображении фиксаж.  Сознание человека, его внутренне зрение удивительно – мы можем с открытыми глазами, стоя  в  автомобильной пробке, например, увидеть своё детство, себя маленьким, идущим по дорожке на даче, и свой дом, комнаты, кошку. Можем мысленно, по памяти, обойти вокруг дома, увидеть  деда  и  молодую ещё маму, её улыбку и свою радость. Мы можем вспомнить детских друзей, увидеть свои игры, в точности описать крыльцо дома или свитер своего друга, или какую-то игрушку, например. И всё это – с открытыми глазами, рассматривая людей в кафе или   машины вокруг. Но это то, что реально было, было с  нами.
       Труднее, труднее несоизмеримо, увидеть то, чего ещё не было, или то, что исчезло навсегда – пятьдесят или пятьсот лет назад.  Длительные упражнения в медитации дают всё же некоторые результаты  - позволяют  сделать это. Внутренний – молекулярный или биохимический механизм процесса мне не известен, да и не важен. Но это возможно - увидеть   то, что кажется   теперь, через два  или три века  уже  несуществующим, увидеть – и   записать это. Так   в этом сочинении - "Третье солнце" - утро в её белой спальне, развод караула на Дворцовой, покос, грозу в усадьбе   Томилиных, Алексея с разбитой головой на диване под взлетающим монгольфьером, да и раньше - разговор падишаха Селима с художником или битву галер при Лепанто – всё это  видел я целиком и записал   сразу, на одном дыхании. Так же было     с  Алексеем и Андреем  на корриде, которая ещё бывала 1572 в Венеции, и их жизнь на цепи  гребцами на османской  галере, и ночь в церкви   в сожжённой маленькой нашей Москве.  Совсем другое  - возвращение   Алексея из Рима в Петербург в 1841   - складывалось это из   отдельных сцен, фрагментарно. Я видел ясно чёрный блеск и пар локомотивов, блики на зелёном лаке вагонов, даже лицо адмирала-кондуктора – но  не удавалось простейшее - увидеть Алексея в купе  сидящим у окна, или ужинающего в  Ristorante.  Ни двадцать километров на велосипеде под солнцем а потом ледяной душ – и попытка в тишине увидеть всё заново, ни пробуждение в 4 утра от неумолчных птиц  и  концентрация в уединении утреннего ещё сырого сада - все мои тренировки и опыты медитации оказывались бесполезны.  Только потом причина -  по сути курьёзная -стала ясна: железную дорогу построили в Риме в 1856 году, в 1841 Термини ещё не было. Конечно, сейчас это и не особенно важно. Дата взятия Рима варварами, то есть падения Римской империи не достоверна сейчас – мощнейшее событие, свидетелями которого были миллионы, в том же веке трактовалось  уже  с разницей в несколько лет. Важно ли после этого, пятью годами раньше или позже  построили вокзал в Варшаве, например? Приходится   всматриваться,   закрыв глаза всматриваться подолгу в те дни, в их визуальное выражение – и удаётся иногда  разглядеть   улицы, дома,  людей  на мостовой, а приблизившись – увидеть даже их лица,  улыбки. Возникает постепенно звук, двигаться начинают экипажи, мерцают кроны деревьев  – я как будто смотрю сон наяву. Но, создавая всё-таки не сухой протокол, который никому и  не нужен,  а  произведение, надеюсь, художественное, потерянные части мозаики жизни приходится всё же восстанавливать и в воображении – в соответствии с реалиями того дня, разумеется.
          Так, например, я никак не мог  увидеть   ту ночь Алексея, белую ночь в Петербурге, когда после маскарада, сняв парик и камзол, он закрыл на ключ синюю восьмигранную комнату с доспехом самурая и белым пеоном в витраже, по винтовой лестнице спустился вниз, через ворота вышел на Васильевскую, повернул на Литейный.  Взял ли он извозчика или долго   шёл пешком – не замечая дома и улицы, иногда сталкиваясь с кем-то? Я не знаю, сколько длился  тот самнимбулический сон,    когда в ослеплении минуты казалось ему потерянным   всё – и цель, и смысл и будущее. Вижу только как уже заполночь вышел он на   набережную, под тусклым небом сидел на гранитных ступенях, смотрел на Неву. Потом прошёл мимо Зимнего - часовые стояли у чёрно-белых будок – повернул к Адмиралтейству, вышел на Невский… Изображение здесь теряется. Пришёл ли среди ночи к другу своему Ясакову, в опрятную маленькую квартиру его с английскими гантелями и золотыми персидскими туфлями, застал ли его дома, или отправился к  Саше Новицкому в апартаменты безалаберные, роскошные, заваленные книгами  и засыпанные сигарным пеплом? Вернулся ли  в гостиницу на Невском, в  выцветший и пустой свой   нумер, двумя руками опершись в подоконник смотрел  в  окно на белую галюциногенную ночь– только пёс одиноко оглядываясь перебегал Невский  -или запросил   ужин в нумер, курицу с тёртым чесноком и запечённой картошкой, и бордо, например? Ел ли с   горечью, не ел, поедал даже, не чувствуя вкуса и радости трапезы, наливая вино до краёв, выпивая его торопливо, разламывая птицу руками и  салфеткой вытирая уста и, наполнив желудок,  в отупении сытости упал в сон, сон отчаяния  – я не знаю. А может быть рядом с  Невским  зашёл он в заведение, выпив коньяку смотрел раздумчиво и с болью на девиц, думая о другой, а потом удалился с какой-то  - чтобы  лаской животной, молчаливой, жестокой и безрадостной, не зная ни имени, ни скудного мира,  ни души той особи, лёжа на лоне её и извергаясь, обрести животную радость, а потом покой человеческий, недолгий, только заменяющий истинный  -  краткое забвение меж континентами одиночества. Вероятность такая есть, но вероятность небольшая – наблюдаю я этого человека уже два года, и вероятность такого  в ту ночь ничтожна.  Тогда где   был он белой петербургской ночью?

Далее - http://lauren.ru


Рецензии
Понравилось!
Отрывок из моего
«Выезд нашей группы иммигрантов начинался с посадки в автобусы у Агентства Сохнут. Помню, что всё было шумно, на нервах, даже, когда автобусы уже отъехали. И вдруг - наступила всеобщая тишина - как по команде! Это автобусы проезжали через центр Санкт-Петербурга! Люди прижались к окнам, смотрели, как вдоль гранитной набережной величаво несёт свои воды красавица Нева, как любуются своим отражением чугунные кружева мостов, застывшей симфонией замерли дворцы. Люди смотрели на всё это, и у них текли слёзы!"

Александр Леплер   08.06.2010 12:49     Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.