Сказка про то, как Гриня в страну Миламань за кайф

СКАЗКА ПРО ТО,
КАК ГРИНЯ В СТРАНУ МИЛАМАНЬ ЗА КАЙФОМ ХОДИЛ,
И ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫШЛО.
Прошлым летом Гриня решил свой отпуск в деревне провести, у бабки своей, Прасковьи Ипполитовны Дрючкиной. Ну, там охота-рыбалка, речка-грибочки, то да сё…да и бабке помочь по хозяйству надо. Вообще-то говоря, он эту свою бабку и не видел ни разу, но тут что-то захотелось ему на природу, в глухомань, вот и поехал.
Бабкина деревенька Хренатуровка живописно раскинулась на высоком берегу речушки Переплюйки. На автобусной остановке Гриню никто не встретил, зато первый же пацанёнок, у которого он спросил, где живёт Прасковья Ипполитовна Дрючкина, сразу же сообразил что к чему, и радостно проорал:
- Это ведьма-то? Вона её дом, на горушке стоит!
И удрал, сверкая голыми пятками.
Дом у бабки был ещё крепкий, да и сама Прасковья Ипполитовна не выглядела такой уж бедной-несчастной старушонкой, какой она представлялась в письмах. Сухонькая, с лихо торчащим изо рта единственным зубом, она была бойка на язык, и сразу завалила Гриню жалобами на нездоровье, вопросами о родных, не забывая при этом тщательно рассматривать своего внучка. Судя по всему, осмотром бабка осталась не очень-то довольна, а потому резко ткнула его худеньким кулачком в живот, и, когда Гриня жалобно ойкнул и согнулся, констатировала:
- Слабачок ты, унучек, слабачок.… Ну, ничо, за месяц-то окрепнешь, откормишьси…
- А чего мне откармливаться-то? – попробовал отшутиться Гриня, - чай, не поросёнок, резать меня никто не собирается…
Бабка как-то нехорошо усмехнулась и пробурчала:
- И то, и то, пока тебя никто резать не собирается…
Этим своим «пока» она почему-то сразу Грине не понравилась. Но бабок, как и родителей, тоже выбирать не приходится, поэтому Гриня промолчал, и пошёл за бабкой в хату.
Изнутри бабкина изба выглядела далеко не так привлекательно, как снаружи. По стенам и под потолком висели пучки каких-то незнакомых, чересчур душистых трав, а у печки и вовсе сушилась связка то ли жаб, то ли лягушек. Довершал картину здоровенный филин, сидевший на печке возле трубы, и лениво хлопающий огромными ярко-жёлтыми глазами. «Хм, подумал Гриня, видать бабка-то у меня и вправду ведьма, я такую избушку только в кино и видел, только та на курьих ножках была. Такая бабуся на самом деле запросто в печке зажарит». Впрочем, внешне бабка выглядела вполне приветливой, ужин подала вкусный, а постель на сеновале хотя и была для Грини непривычна, но достаточно удобна.
…Наутро Гриня первым делом решил прошвырнуться по деревне, проверить обстановочку. Народу на улице было на удивление много, и был тот народ вполне свой, городской, хотя, если честно сказать, не совсем привычный, всё больше какие-то неформалы. Полно было волосатых хиппарей в рваных джинсах, и металлюг в цепях и ошейниках. Попадались и панки, с ирокезами и без, и рокеры в коже, короче, полон рот всякой твари, всех видов и мастей. Всё это Грине совершенно не понравилось, не такую компанию он ожидал здесь встретить. Одно дело – мужички в кирзачах и ватниках для совместного принятия внутрь, деды с георгиевскими крестами на груди, сидящие на завалинках в фуражках и валенках, молодые ядрёные доярки с дойками.… А вся эта городская шантрапа вовсе Гриню не устраивала. О Кришне, «MOTORHEADе», и всём причем он уже наговорился вдоволь. К тому же изредка попадавшиеся особы женскаго полу не были похожи на тех, что будут долго терпеть, ежели Гриня надумает им вешать лапшу на уши. Раздосадованный, Гриня вернулся домой к завтраку, с намерением прояснить ситуацию.
- Нагулялси, унучек? – Радостно заулыбалась бабка. – Что-то ты быстро обернулси?
- А чего, бабк, народ-то здесь у вас такой странный? Дачники, что ль? – Хмуро поинтересовался Гриня.
- Энти-то шизики? – Смекнула бабка, - Да не, то странники перехожие, они недолго уж у нас пробудут, на Иванов день в Миламань все уйдут.
Весть эта немного утешила Гриню. До Иванова дня, насколько он помнил, оставалось всего дня два или три.
- А что за Миламань-то такая, - поинтересовался Гриня, уже повеселев. – Что они там делать-то будут?
- Миламань-то? – Переспросила бабка. – Энто, унучек, страна такая, а делать они там ничо и не собираются, оне туды за кайфом каким-то идуть.
- Чего-чего? – ошарашился Гриня. – Какая ещё, к ляду, страна, ты чо, бабуся, совсем штоль трёкнулась на старости лет? Тут до ближайшей границы за год не доберёшься.… А за кайф их так прихватят менты, что мало не покажется…
- Кайф, унучек, то не всегда наркота, - обиделась бабка, - А страна как страна, до ейной границы и за час дойдёшь, вона лес-то Миламаньский на другом берегу стоит. А ён и есть – страна Миламань. Токо она не как там Англия аль Франция какая, енто страна волшебная.
«Понятно, подумал Гриня, завернулась бабуля. Отвалю-ка я, пока она чего похуже не учудила». Взял Гриня удочки, да и пошёл на речку.
А червяков не взял. Забыл в горячке-то. Пришёл на речку, значится, удочку распутал, - тут только про наживку и вспомнил. «Ну, ладно, думает, авось под камушками чего-нибудь найду». И правда – первый же камушек перевернул, и сразу же на червяков и наткнулся.
Взял Гриня самого красивого, жирного да загорелого червя и только собрался его на крючок насадить, вдруг слышит – пищит кто-то. Прислушался Гриня, а это червяки под камушком промеж собой разговаривают. Самый маленький пищит:
- Мама, мамочка, а куда это наш папочка делся?
- Молчи, - отвечает червяк побольше, - он вот с этим мужиком на рыбалку пошёл.
Послушал их Гриня, послушал, и прошла у него охота рыбу ловить. Сунул он червяка обратно под камушек, а сам сел на бережке и стал в воду плевать. Посидит-посидит, и плюнет. Ещё посидит – и опять плюнет. Долго сидел, вдруг вылезает из воды лягушка. Подпрыгала она к Грине, посмотрела на него искоса своими жёлтыми лупатыми глазами, а потом взяла, да и на ботинок ему плюнула. Опять на Гриню посмотрела и говорит:
- У-у-у, козёл поганый!
И обратно в реку нырнула, не успел Гриня её придавить. Ну и дальше сидит, только плеваться ему почему-то расхотелось. А так – лафа, стрекозы летают, цветы цветут, природа дышит. А ближе к вечеру подсел к Грине невысокого роста мужичок с большим носом, одетый в старенькую шинельку. Посидел тихонько, да и говорит:
- Тебя как зовут-то? Я – Махрин.
- А я – Гриня, - представился и Гриня. – Ты из местных или как?
- Нет, я или как. А ты за реку один идёшь? Я тут как раз напарника ищу, - предложил мужичок.
- Слушай, - заинтересовался Гриня, - А что там, за рекой-то? Куда вы все собрались?
- А… ты из этих…из валенков…- сразу погрустнел мужичок и встал. – Коли не знаешь, так и нечего тебе знать. И делать тебе там нечего.
И ушёл.
Обиделся Гриня, да и настроение у него как-то сразу понизилось. Смотал он удочки и пошёл домой, твёрдо решив выяснить, что же всё-таки это за страна такая – Миламань. А как выяснишь? У бабки чеканутой ничего не спросишь, другие тоже молчат, как партизаны. Вот и решил Гриня сам за реку сходить, разузнать, что да как. А пока поужинал, залез на сеновал, да и спать лёг.
И вот лежит Гриня на сеновале, и вроде бы спать пора, а не спится ему, мысли одолевают, шевелятся в башке, скрипят, как жуки в спичечной коробке. «Что ж, думает Гриня, все они в этом Миламаньском лесу делать-то собираются, что ж там за секреты такие? … За кайфом, говорят, идут… Может, наркоманы какие? Да у нас, вроде, никакие наркотики не растут… Мак если только, да и то – какой же в лесу мак…а может, они как ведьмы, на шабаш какой собираются? Прирежут ещё чего доброго, недаром ведь от посторонних таятся…». Вот лежал-лежал так Гриня, думал-думал, вдруг слышит – дверь на сеновал скрипнула. Насторожился Гриня, прислушался – нет, тихо вроде бы. А потом зашуршало что-то. Испугался Гриня – темно же, ничего не видать, и крадётся к тебе кто-то. А под руками тяжелее штанов и нету ничего. А шорох всё ближе и ближе, и уже слышно стало, что кто-то шагает по сену, осторожно так. Гриня на бок тихохонько перевернулся, чтобы, значит, опасность лицом к лицу встретить, да как заорёт дурным голосом, потому как увидал он, что прямо перед ним светятся потусторонним светом чьи-то огромные, нечеловеческие глаза.
Вот орёт Гриня, а в голове у него только одна мысль и бьётся. «Нечистая ила…Нечистая сила… Нечистая сила…». И вдруг слышит – говорит ему кто-то ровным, чистым басом:
- Вы, молодой человек, потише бы кричали, неровён час Прасковью Ипполитовну разбудите, а это нам с вами совершенно ни к чему.
Гриня аж криком своим поперхнулся от неожиданности, но потом успокоился вроде – уж больно голос уверенный, представительный такой, кажется, сам собой покой навевает.
- А вы кто? – спросил он темноту.
- Я-то? – Переспросил Голос. – Ну, как вам сказать… Может быть, пока не будем называть имён? Нет-нет, не подумайте дурного, но, мне кажется, пока.… Впрочем, если вам угодно – меня зовут Филипп Филиппович.… Хотя вам, я думаю, это ни о чём не говорит. Да, собственно говоря, не в этом дело. Как я понял, вы хотите пойти в Миламаньский лес?
- Да, но какое отношение…
- Погодите, молодой человек, позвольте я продолжу.… Так вот – путешествие в Миламаньский лес таит в себе большие и разнообразные опасности, преодолеть которые незнающему человеку в одиночку не представляется возможным. Однако, если у вас будет опытный напарник, то это путешествие может иметь весьма приятные для вас последствия. Так вот… если вы человек без излишних комплексов, то я предлагаю вам совершить это путешествие вместе со мной.
Голос замолчал. Гриня тоже помалкивал, переваривая услышанное. Впервые кто-то откровенно говорил с ним об этом загадочном месте. Однако таинственная личность собеседника настораживала. Что это ещё за Филипп Филиппович? Никаких таких Филипповичей Гриня никогда не знал, тем более в этой Хренатуровке… Молчание затянулось.
- Ну-с, молодой человек, - Не выдержал Голос. – Что надумали? В конце концов, без меня вам никогда не дойти до цели.… Тем более что вы её и не знаете.
- Да кто вы такой-то, в самом деле, - обозлился Гриня. – Что за секреты такие? То вы хотите идти вместе со мной, то таитесь.… Если уж мы компаньоны, то какие между нами могут быть тайны?
- А мы уже компаньоны? Вы не оговорились, молодой человек? Мне не хотелось бы раскрывать свою личность при неблагоприятном исходе нашего разговора. Это чревато лично для меня большими неприятностями.
Гриня задумался. Ситуация становилась всё более и более запутанной и тревожной. Опасности, казалось, так и кружат повсюду. Гриня уже проклинал потихоньку ту минуту, когда он решился идти в этот проклятущий Миламаньский лес, но любопытство не давало ему возможности пойти на попятную. Гриня понимал, что если он откажется от этой, чего греха таить, весьма неразумной идеи, то потом будет всю жизнь грызть себя за это, за упущенный шанс на ПРИКЛЮЧЕНИЕ.
- Простите, Филипп Филиппович, но не связано ли это предполагаемое путешествие с риском для жизни? – полюбопытствовал Гриня. – Не то, чтоб я боялся, но, поймите меня правильно…
- Нет-нет, молодой человек, - торопливо ответил Голос, - несмотря на серьёзные опасности, жизни вашей это путешествие никак угрожать не может. Хотя определённые сдвиги в психике оно вполне может вызвать. Но и они никак не будут влиять на состояние вашего здоровья.
- Да что же это за лес-то?! – завопил Гриня и проснулся…
Сквозь щелястые стенки сенного сарая били тонкие прозрачные солнечные лучи, в которых искрились, кружась, пылинки. Глядя на их игру, Гриня помаленьку успокоился. Собственно говоря, в этом сне не было ничего странного или, тем более, страшного, но вся атмосфера этого сна действовала на Гриню угнетающе. С другой стороны – новое место, новые впечатления… Может быть, всё это вместе и подействовало? Гриня раскинулся на душистом сене, вдыхая его удивительный, непривычный аромат, он наслаждался звенящей тишиной деревенского утра и неестественной для него свежестью воздуха. Воздуха, которого он никогда не замечал за гарью выхлопных газов и испарений родного города.
Неожиданно тишину нарушил петушиный крик, плавно перешедший в какой-то хриплый старческий кашель.
- Ой, господи боже…с утра-то пораньше…- продолжал, приближаясь, старческий голос, - свят-свят.…Эй, унучек, вставай, завтрак проспишь!
Дверь в сарай открылась, и на пороге нарисовалась бабка. «Во ё, подумал Гриня, она что же, ещё и петухом тут поёт по совместительству?». Но вслух ответил вежливо:
- Встаю, встаю, бабуль!
- Ну, вот и ладненько, - заулыбалась бабка, - а я уж тебе парного молочка с оладушками приготовила, подкрепляйся, унучек.
За стол бабка почему-то не села, всё крутилась рядом, то со стола чего сметёт, то молока подольёт. Смотрел-смотрел Гриня на бабку, чует – что-то старой надо, а спросить не решается. И решил Гриня пойти навстречу пожилому человеку.
- Чего, - спрашивает, - бабуль, суетишься-то? Али случилось что?
- Ой, унучек, - сразу заныла бабка, - Да как жа не случилось-та? Ты жа, горемычный, в Миламаньский лес собралси! Ой, чую, ой, чую, бяда будет… Али сам головку сложишь, али коня потеряешь…
- Эй-эй, бабуся, тормози лаптём! Какой у меня, к чёрту, конь? Ты, правда, что ли, с ума сходишь?
- Ой-ё-ё, - бабка села на скамеечку и горестно замотала головой из стороны в сторону, делая вид, что плачет. – Ой-ё-ё, дожилась, старая, внук родненький бабушку идиёткой обзываить! Во дожила, так дожила.. Ой-ё-ё.… Всё Филиппыч подлый тебе головушку засрал! Не слушай ты его, Гришенька, он, аспид старый, до смерти тебя доведёт.… Ишь што удумал, злодей, дитё родное спользовать…Вот пусть только появится, так я его живьём съем! Ох, не ходи, не ходи ты, Гришенька, загубишь ты себя…
Но бабкино нытьё возымело на Гриню совершенно неожиданное влияние. До этой минуты он всё ещё терзался сомнениями – идти ли ему в этот странный, пугающий и манящий одновременно Миламаньский лес, или нет. Но, представив себе целые дни, наполненные подобным бабкиным занудством, Гриня решился. Он встал, и, не обращая внимания на бабкины вопли, стал собирать рюкзак. Собравшись, Гриня вежливо попрощался с бабкой, которая почему-то замолчала и только хитренько улыбалась в платок, и ушёл, не оглядываясь.
А когда Гриня, подвернув до колен брюки, переплыл речушку Переплюйку, вышел он на чудесный луг, на котором росли удивительные цветы. И были на лугу этом и лютики, и лаванда горная, и жёлтые тюльпаны, и ландыши, и ещё великое множество роз, чуть ли не миллион – белых, синих, алых, розовых, и огромное количество других цветов – все вперемежку. Закружилась у Грини буйная головушка, и упал он в цветы мордой вниз. И привиделись ему разные чудеса – полуголые красотки со стандартными мордашками пели ему одинаковые песенки и вторили им странные мальчики, подпевали тонкими дегенеративными голосками. И видел Гриня какого-то юродивого, дёргавшегося в судорогах, и кричавшего с заиканием:
- Эй, пр-пр-прия-тель! Па-па-пасматри на ме-ме-меня! Де-де-де-лай как я!
Брякнулся юродивый на спину, забился в припадке, и превратился в огромного чёрного котяру с тремя, почему-то, хвостами. Вскочил этот кот на все четыре лапы и проорал диким голосом что-то неприличное. А потом снова завертелось всё в одурманенной Грининой голове, и даже видения, и те растворились во тьме. Только где-то далеко-далеко кричал чей-то знакомый голос:
- Очнитесь, молодой человек, очнитесь! Вам нельзя спать! Вы погибнете!...
Понял Гриня, что это его зовут и открыл глаза. И открылось ему нечто невообразимое – рядом с Гриней сидел на траве огромный чёрный филин и махал своими большими крыльями, овевая прохладным воздухом разгорячённое Гринино лицо. Заметив, что Гриня очнулся, филин обрадовался:
- Боже мой, молодой человек! Как же можно так безрассудно вести себя! Мы же договорились ночью, что идём в Миламаньский лес вместе…И что же? Вы уходите один, переходите реку в самом опасном месте… Вам ужасно повезло, что я успел вас оттуда вытащить.
- О-о-о…- простонал Гриня, морщась от нестерпимой головной боли. – Что за бред? Мне это опять чудится, или как?
- Нет, молодой человек, - ответил филин. – Вы видите меня воочию. И, я думаю, нам пора познакомиться – я и есть Филипп Филиппович.
Ошарашенный Гриня попробовал сесть и тут же снова потерял сознание, впрочем, не окончательно, а больше для виду – полежать, отдохнуть, подумать. Но последующие события заставили его отказаться от этой мысли. Сильные, острые пальцы перевернули Гриню вниз лицом, крепко вцепились в его джинсовую куртку и подняли его ввысь. Гриня глянул сквозь чуть приоткрытые ресницы и ужаснулся: земля качалась где-то очень далеко внизу. Филин Филипп Филиппович уносил его куда-то вдаль от удивительного волшебного лужка.
- Филипп Филиппович, - окликнул его Гриня. – Вам не тяжело?
- Да нет, ничего, - с трудом переводя дыхание ответил филин. – Уже недалече…
- А куда, простите, мы летим? – поинтересовался Гриня.
- Трудно так определённо ответить… Пожалуй, куда подальше – самое чёткое определение в данной ситуации.
- А вы меня не уроните? – не удержался от любопытства Гриня.
- Думаю, что нет… - ответил филин. – Впрочем, посмотрим… Годы у меня уже не те…
- Так, может быть, опустимся? Я чувствую себя вполне здоровым…Овеяло, знаете, свежим ветерком, освежило…
- И то – пора… - задыхаясь, ответил филин.
Земля стала стремительно приближаться и вскоре воздухоплаватели приземлились на опушке леса возле какого-то болотца. Филин вперевалку подошёл к воде и напился, как животное – прямо ртом.
- Уф-ф! – вздохнул он облегчённо и расправил крылья. – А вы, юноша, весите больше, чем я мог предполагать… выглядите-то вы, прямо скажем, не очень…
- Это ещё почему? – Обиделся Гриня. – Я вполне ещё даже ничего, на здоровьишко не жалуюсь…
-Угу… - раздался за спиной чей-то противный голос, - это мы щас и проверим…
Из болотца вылезла небольшая лупатая лягушка, в короне из жёлтого металла на голове.
- Щас – продолжила лягушка, - мы тебя на крепость и проверим…силач ты наш неутомимый… Щас ты узнаешь, гад, как в воду плевать…
Гриня даже оторопел от такой наглости. Уж что-что, но когда маленькая лягушонка тебя чуть не матюгом покрывает…тут даже самый остроумный человек не найдёт, что ответить. Филипп Филиппович тоже молчал и только головой недоумённо крутил.
- Ну, чево? – не успокаивалась лягушка. – Будешь вызов принимать, али тебе просто так морду побить?
- Э-э…это вы мне? – по-прежнему ничего не понимая, спросил Гриня.
- Да тебе, тебе, чурка ты ё… - разозлилась лягушка и встала, уперев лапки в бока. – Ты дурачком-то не прикидывайся! Будешь ты драться, или нет? За свои поступки отвечать надо!
- Что вы ко мне пристали-то? – взвизгнул Гриня. – Не буду я с вами драться! Мне это как-то даже и не к лицу…
- Брезгуешь, что ли? – обиженно заорала лягушка. – Да я об тебя и не обиралась лапы марать. У нас на тебя ква…квалифицированный боец найдётся…Эй! – Лягушка сунула два пальца в рот и пронзительно свистнула. – Вылазь, Егорыч, хватит с ним тут попусту базарить…
Поверхность болотца заволновалась, и из-под воды показалась покрытая тиной морда какого-то ископаемого ящера. Гриня с разинутым ртом смотрел, как это существо медленно поднимая шею вылезало наружу.
- Господи, да что же это? – прошептал Гриня.
- Это? – злорадно ответила лягушка. – Это и есть твой спарринг-партнёр. Щас он тебе, козлу поганому, бздянок наваляет! Давай шибчей, Егорыч, чево ты там всё копаешься?
Ящер всё так же медленно, но уверенно, выбирался на берег. Он уже твёрдо опёрся о землю всеми четырьмя лапами, и теперь внимательно смотрел, как из воды выползает его невообразимо длинный хвост. Росточком ящер был примерно с четырёхэтажный дом, то есть около двенадцати метров в холке. В его полураскрытой пасти поблёскивали удивительно большие белые зубы. При одном взгляде на них у Грини задрожали колени.
- Филипп Филиппович, родненький, - взмолился Гриня, - да что ж это вы сидите и молчите? Хоть подскажите, что же мне делать-то? Ведь они же меня сейчас сожрут!
- Как – что делать? – встрепенулся филин. – Бежать, естественно, и как можно быстрее.
Гриня не заставил себя долго уговаривать и тут же припустился к лесу. Филипп Филиппович шумел крыльями где-то неподалёку. Сзади свистела им в след ехидная лягушонка и словно простуженный паровоз рычал ящер.
Достаточно далеко углубившись в лес, беглецы присели у старой ёлки отдохнуть.
- Не догонят? – Задыхаясь, поинтересовался Гриняю
- Не думаю, - хрипя, ответил филин. – Они по лесу не очень-то…Хотя, кто их знает…А не скажете ли, молодой человек, когда это вы с Царевной успели поссориться?
- С какой царевной? – удивился Гриня. – Вы, Филипп Филиппович, в своём уме? Какие царевны в наше время?
- Как  посмотрю, - обиделся филин, - у вас, молодой человек, все не в своём уме…всё вы никак не поймёте, где находитесь. Вроде бы относительно молоды, а заскорузли вы у себя в городе, как дед старый. А у нас тут места непростые, заповедные, волшебные. У нас тут совсем другие мерки…
- Да какие мерки, Филипп Филиппович, что вы в самом деле…Какое волшебство?
- Опомнитесь же, молодой человек, оглянитесь по сторонам… Да вы с кем сейчас разговариваете-то? Ведь я же филин, птица я. Разве ж это не волшебство?
- Ну….- Гриня растерялся. – Вообще-то да…но…ведь и попугаи, бывает…
- Осмысленно и связно? – Зловредно осведомился филин. – Ну, а лягушка? С ней как быть?
- Сдаюсь, - признался Гриня, - но как же это, Филипп Филиппович… Где мы?
- Ну, единственное, что я могу сказать – мы с вами находимся сейчас в волшебной сказке. Отсюда всё и проистекает.
Удовлетворённый и немного успокоившийся, Гриня прилёг отдохнуть. Но едва лишь он закрыл глаза, как закрутились в его голове новые, ещё более удивительные, чем прежде, видения. Снился ему ужасный ящер Егорыч, трусящий по лесу в обнимку с огромным, заросшим щетиной, вонючим боровом, опирающимся на железный костыль. А на голове ящера сидел гнуснейшего вида паук с бледным, раздувшимся пузом, орущий что-то совершенно нечленораздельное. Единственное, что, пожалуй, можно было разобрать в его бессвязном бормотании – часто повторявшееся слово «в общем-то». А что «в общем-то» - абсолютно непонятно. И почудилось Грине, что весь лес стал совершенно другим – стволы деревьев стали сверкать на солнце словно полированные, шорох листьев превратился в звон, подобный звону металлических тарелок. И заскакали по лесу дикие, косматые существа, громыхающие цепями. Крича что-то душераздирающее скрипучими, нервными голосами, они подходили к Грине, лежащему под деревьями, всё ближе и ближе, окружая его. Удивлённый и немного испуганный, Гриня проснулся и видения тотчас же пропали. Осталась ото сна только одна странность – Филипп Филиппович сменил своё роскошное чёрное оперение на какое-то подобие брони. Впрочем, хуже выглядеть он не стал, более того, он живо напомнил Грине какого-то странствующего рыцаря, может быть даже и целого магистра рыцарского ордена. Высокомерно посмотрев на удивлённого Гриню, Филипп Филиппович сказал:
- Уж не знаю, как вы, молодой человек, а я так просто обожаю металл!
Поднявшись и расправив широкие крылья, блеснувшие на солнце нестерпимым светом, он задрал повыше голову и проорал своим густым басом на весь лес:
- Я люблю мета-а-а-алл!!!!!!!!!!!!!!
И одобрительно зашумел лес, замахал ветвями, захлопал листьями, и эхо этого крика ещё неестественно долго металось в чаще, то уходя, то возвращаясь снова. Горделиво подбоченившись, Филипп Филиппович с наслаждением вслушивался в разукрашенные волшебным лесом раскаты собственного голоса. Так прошло с полчаса.
- Ну, может быть хватит? – устало поинтересовался Гриня. – Наслушались?
- А что? – обиженно встрепенулся филин. – Неужели вам не в кайф? Я, например, тащусь…
- А я бы потащился отсюда куда-нибудь подальше…Не очень-то мне здесь нравится…
На этих словах лес как бы поперхнулся и сплюнул. Зашумела обычным шепотом листва, потускнели яркие краски, и поднялся сильный ветер, нарастающий с каждой секундой. Всё ощутимее и сильнее давил он на путешественников, и вот уже, превратившись в настоящий ураган, подхватил их с насиженных мест, сорвал и погнал по лесу, толкая и сбивая с ног.
Долго ли, коротко ли гнал ветер Гриню и Филиппом Филипповичем по лесу – то неведомо, но когда наконец он оставил их, выгнав из леса и бросив на обочине дороги, вымощенной жёлтым кирпичом, синяков и шишек у них набралось на двоих достаточно.
- Эхе-хе… - закряхтел, распрямляясь, Гриня.
Филипп Филиппович лежал у его ног бесформенной кучей перьев и не подавал никаких признаков жизни. Перепуганный Гриня опустился на колени и перевернул несчастную птицу. Глаза филина закатились, а голова мотнулась так бессильно, что у Грини от тяжёлого предчувствия защемило сердце. В кювете близ дороги он набрал в ладони немного воды и брызнул в лицо филину. Филипп Филиппович медленно, даже как-то торжественно, дрогнул веками и открыл глаза. Несмотря на очевидную слабость, в глубине его глаз блеснули весёлые искорки.
- Ну что, молодой человек, разве ж это не кайф? – Слабым голосом прошептал он.
- Что – «кайф»? – Ничего не понимая, переспросил Гриня. – Вы бредите, Филипп Филиппович? Вам очень плохо? Чем я могу помочь?
- Да нет, ничего… - продолжал филин. – Но неужели вы не чувствуете, какой это кайф – побывать в такой переделке и вдруг остаться живым, видеть это голубое небо? Это же просто чудо!
- Да уж, чудо… - пробормотал Гриня. – У меня все части тела болят, а ж…, простите – спина, так вообще отваливается.
- А могли бы и головы лишиться…чтоб в следующий раз язык не распускали… Металл-то, он, знаете ли, не любит, когда супротив него чего прут…Это ему не по нутру…
- Ой, Филипп Филиппович, ну никак я не привыкну к этой Миламани. Тут у вас и лес, что ли, живой?
- У нас тут всё живое – радостно сказал Филипп Филиппович и сел. – Даже мы с вами….Э-эх! Слава тебе…И опять обошлось! Вот кайф-то, вот кайф…
- Я вот слушаю вас, Филипп Филиппович, и прямо удивляюсь, - сказал Гриня, - Ну где ж здесь кайф? Я-то думал – тут что-то интересненькое, весёленькое, ну там девочки, винцо – обычный, нормальный кайф. Всё по-людски. А это? Это ж мазохистом нужно быть, чтоб во всём ЭТОМ кайф видеть! А тот, кто всё это придумал – вообще шизоид натуральный!
- А если я мазохист, то вы, молодой человек, просто-напросто алкоголический эротоман. – Обиделся филин. – Впрочем, я не хотел бы ругаться – не время и не место, да и до конца нашего путешествия ещё далеко. Мало ли, что нас ещё ждёт?
- О, господи, - простонал Гриня, - Вы думаете, что это ещё не конец? Я больше уже не выдержу…Я-то думал, что раз уж из лесу нас вышвырнуло, так уже всё…
- Легко хотите отделаться, - захихикал филин. – Смотрите направо – приключения продолжаются! Причём, похоже, именно в вашем, извращённом, вкусе!
Осторожно повернув голову, Гриня увидел, что по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом, освещённая лучами заходящего солнца, идёт прекрасная девушка с чёрными волосами, одетая в короткое красное платьице. Правда, компанию ей составляло огромное стадо баранов, громко блеющее и звенящее колокольчиками, бредущее за ней по пятам.
Расплывшись в улыбке, Гриня вышел ей навстречу.
- Э-э-э….здравствуйте… - радостно поздоровался он.
- Привет! – ответила очаровательная незнакомка.
Голос у неё был нежен, словно запах жасмина. Но, к великому удивлению и сожалению Грини, она не остановилась, чтобы поболтать с ним, даже шаг не замедлила. Остановились почему-то бараны, с которыми Гриня и не заговаривал. Плотной стеной встали они на дороге, вымощенной жёлтым кирпичом, и уставились на Гриню бестолковыми бараньими глазами. Но не до них было Грине – прекрасная незнакомка уходила всё дальше и дальше, цокая по кирпичам высокими каблучками.
- Девушка, а девушка, - окликнул её Гриня, - Подождите, пожалуйста!
- Да? – Обернувшись на ходу и улыбнувшись, ответила незнакомка. – Я вас слушаю. Что вы хотите?
- Э-э-э… - Замялся Гриня. –Познакомиться, наверное…Меня Гриней зовут!
- А меня – Алиса, - Просто ответила девушка и наконец-то остановилась.
Гриня торопливо подбежал к ней и, задыхаясь, выпалил:
- Очень, очень приятно…А это с вами, простите, кто? – показав на баранов, спросил Гриня.
- И мне приятно. – Опять улыбнулась Алиса. – А это…Это – моё поколение…
Бараны задрали головы и дружно проблеяли:
- Мы вме-ме-е-сте!
- Скажите, Гриня, - обратилась к ошеломлённому Грине Алиса. – А вы меня любите?
Гриня густо покраснел и замялся. Видя его смущение Филипп Филиппович, доселе безучастно наблюдавший за происходящим с обочины дороги, внезапно взлетел на ближайшее дерево и закричал оттуда:
- Да! Скорее отвечайте «да», молодой человек! Вопрос жизни и смерти!
Тон его показался Грине насмешливым.
- Ну….как же вот так…сразу… - пробормотал он. – Нельзя же…
При этих его словах лицо девушки посуровело, брови насупились, и, обращаясь к бараньему стаду, она крикнула жутким, демоническим голосом:
- Ко мне-е-е!!!!!!!!!!!!!!
И крик её был подобен грому.
Бараны рванулись к ней, набирая всё большую и большую скорость. Они надвигались на выпучившего от удивления и страха глаза Гриню плотным солдатским строем. Что-то кричал с дерева Филипп Филиппович, но что – разобрать было невозможно, настолько громко гремели копыта баранов по жёлтым кирпичам. Видя, что столкновение неизбежно, Гриня обернулся к Алисе, но она бесследно исчезла, будто растаяла в полумраке. И в эту секунду бараны налетели на него всем стадом и смяли. Сознание покинуло Гриню, как изображение исчезает с экрана выключенного телевизора – одним щелчком.


«Наверное, я умер, - подумал Гриня, - Так глупо умер… Ведь я такой молодой, мне бы жить да жить…Впрочем – а почему я думаю? Может быть, я всё-таки живой?»
И Гриня открыл глаза. Где-то высоко-высоко синело бездонное небо, по которому плыли белые, пушистые, нежные облака. Слева склонился над ним встревоженный Филипп Филиппович.
- Кайф… - Прошептал Гриня и вырубился.
И только уже почти ночью он смог найти в себе силы, чтобы доползти до обочины – напиться воды. Филипп Филиппович задремал, сидя прямо посреди дороги.
Не успел Гриня сделать нескольких глотков, как раздался сильный гром и что-то сверкнуло. Гриня перекувырнулся через голову и превратился в молодого, глупого барана. Разбуженный грохотом Филипп Филиппович с ужасом посмотрел на несчастного помятого барана, в котором он с трудом узнал своего попутчика.
- Господи, молодой человек, что же вы с собой сделали? Зачем вы из копытца напились?
Но баран только жалобно мекнул в ответ, а потом затрусил по дороге, вымощенной жёлтым кирпичом, вслед за ушедшим стадом. Лишь на повороте он обернулся и проблеял:
- Я ме-е…ме-еломан! – и исчез.
Поражённый Филипп Филиппович так и остался сидеть посреди дороги, вымощенной жёлтым кирпичом. На Миламаньский лес опустилась ночь.


02. 05. 1993.