Это правда

Вчера Он поздно вернулса домой, сегодня Его рано разбудили, теперь Он сидит в вертящемса кресле, прислонившысь к нему не всей спиной, а только лопат-ками и свесив голаву на спинку. Он не спит. Нельзя спать на работе! Он дремлет.

"Ой! Извините!!!" – кто-то быстро дёрнул дверь, крик-нул, с треском её захлопнул и ўбежал.

Он встрепенулса. Всё произошло мгновенно. Из какого-то неизвестнаго положэния руки оказались на подло-котниках и вместе с новым положэнием ног как-бы намеревались оттолкнутьса, штобы прыгнуть вперёд и повалить нарушытеля спокойствия, либо прыгнуть назад и скрытьса под креслом от этаго нарушытеля.

Его состояние стало вдвойне ошэломляющим от того, што ни того, ни другого не представлялось возможности сделать, ведь нарушытель исчез.

В левой стороне лба засвербело, в ушах засвистело, в висках закололо, тело болезненно затвердело.

Он немного посидел в таком состоянии, потом решы-тельно поджал ноги и поднял их на кресло, встал, прыгнул на стоящий рядом стол, постоял на нём, бросилса всем телом на пол. Боли не чювствовалось. Лизнул пол. Пол показалса Ему непромытым. Сплюнул. Медленно пополз в сторону двери. Дополз. Закрыл глаза и ощюпывая мельчайшые подробности поднялса по ней. Открыл глаза. Дажэ не открыл, а распахнул, ибо теперь они были шыре, чем обычьно.

Стоял, водил по двери руками, трепетно постукивал её то одной то другой ногой, прижымалса к ней пузом, зажмуриваясь покрывал её страстными поцэлуями, ласкалса к ней щекой.

Бормотал.

"Давно мы с тобой знакомы, но я раньшэ не решалса, стеснялса я… Я… понимаеш,.. У меня ведь рука не просто так дрожыт всегда когда беру тебя за ручьку… Для меня это всё равно как если-бы вход загоражывала любимая жэнщина и штобы пройти, надо было толкнуть её вместительной ладонью в полную млека сиську… Я всеегда тебя трогаю нежно. Люблю я тебя! Никого другого не люблю, а тебя люблю! Дорогая! Милая!.. Милая… Будем теперь вместе. Никто нас не разлучит.

Наверное, тебе странно, што я тебя избрал, а не чело-века? Странно-то оно странно, но верь мне: я-ж это не спроста, я всё обдумал.

Люди што-то скрывают, они ведут не ту жызнь, которую показывают мне! А почему мне? Почему они обманы-вают именно меня? Чем я такой особенный?

Давно приметил: в разговоре стараютса высказывать исключительно одни глупости; когда смотрю на них – совершать только глупые поступки. А ведут себя так, што непременно хочетса им подражать. Особенно хоро-шо это отработано ў них с вечерними действиями. В определённое время ложатса спать и я должэн делать так-жэ, иначе на меня будут ругатьса, дескать я им спать не даю. Однажды я  притворилса спящим и наблюдал. Так я ўзнал: по ночам они собираютса на ўлицэ под моим окном и делятса друг с другом рассказами о том, кто и как прошэдшим днём обманул меня!

Помню, кто-то рассказывал: "Подхожу к нему и спра-шываю сколько время. Да, да! Вот так подхожу и спра-шываю! Ну! Точьно! Хе-хе! А он… Ха-а-а!!! Ой, не мо-гу! Ўмора!.. А он, значит, это… Хи-хи-хи! А-а!.. Он возьми да и ответь мне! Да! Прямо таки взял и сказал сколько время! Ну! Точьно говорю! Вот придурок! Сдалось мне его время! Осёл!" Все хохотали.

Я заметил – они никогда не спят. Они делают вид, што ложатса спать, а сами не спят. Делают вид, штобы я ўс-нул, а сами никогда не спят! Так-жэ они никогда не едят, никогда не испражняютса и дажэ никогда не моютса! Всего лиш делают вид! То есть зайдут, например, в нужник, посидят там какое-то время, звонко оторвут кусок бумаги, звонко его помнут, звонко бросят и звонко сольют, потом выйдут и ходят поглажывая жывот и отдуваясь – такие-жэ подделки со всеми остальными действиями. Они сами ничего того не делают, што делаю я, они только создают видимость, штобы я это делал, а они-бы надо мной смеялись!

Все, все люди так поступают! Мой папа, моя мама, мой дедушка, моя бабушка, мои дальние родственники, друзья, знакомые – все, все! Понял: у меня нет родных, не знаю кто они, знаю только себя, а все прочие – иные, они все смеютса надо мной, извеваютса надо мной! За што?! За што они так со мной поступают?! Можэт быть, они ўбили моих настоящих родичей, а сами притворяют-са ими? Можэт быть, я не от сюда родом, они меня похи-тили и стёрли память? Ведь не можэт-жэ такое быть по правде-то! Не можэт! А оно есть!!!

Сильнее всех навязываетса мысъль «быть с жэнщиной».

Можэт быть, я придурок, а они все мудрецы, но я не понимаю, чем таким особенным жэнщина заслужыла моё общество? Никто иной, а только ум недоразвитаго мужчины делает жэнщин соблазнительными. Так чем-жэ она лучьшэ меня? Две руки, две ноги, одна голава, одно туловище – ў неё это есть. Но то-жэ самое есть и ў других жывотных! Хотя-б у обезьян! Почему-жэ не навязываетса мысъль «быть с обезьяной»? Я пока этаго не понимаю, но чюю, чюю тут какой-то подвох! Не надо мне его понимать, просто буду обходить стороной, а то вдруг пойму, а там што-то такое окажэтса, што мне напрочь «крышу снесёт»? Нет-уж! Fигушки! Лучьшэ дурак, но здоровый дурак!

Жэнщин у меня никогда не было. Стеснительный я… Но не жалею, потомушто это всё равно обман: и жэнщина – обман, и любовь её – обман. Я слышал как жэнщины меж собой отзываютса о мужчинах – лучьшэ-бы я этаго не слышал! Не понимаю, как можно искренне считать мужчину, извиняюсь за выражэние, ни на што не спо-собным куском дерьма и, тем не менее, не только спать с этим куском дерьма, но и проводить с этим навозом свою жызнь и признаватьса этой какашке в любви так, штоб какашка всегда верила? Хотя-бы дажэ просто поцэ-луй: как можно цэловать и знать, што цэлуеш испраж-нения? Зачем это нужно?
Я сначала думал, што не все жэнщины такие, потом меня озарило: все, все такие, все поголовно! Ведь што-то хорошэе нахваливать нет надобности, все и так убедятса в его хорошэсти, нахваливают только всякую дрянь, а жэнщина сейчас везде – в слышэзоре, в приёмнике, в ведомостях, на уличьном рекламном щите, на обёртке всего съедобнаго! Куда ни глянь, к чему ни прислонись – отовсюду висят сиськи, выпирает задница и большэ чем наполовину виден чисто выбритый загорелый лобок! Нет мужчинам спасения! Никуда от бабы не денешса! Жэнщина так распредложэна, так нахвалена, што её ўжэ не хочетса! Хочетса от неё спрятатьса!

Удивляюсь, как людские мужчины терпят своих жэнщин. Кажэтса, можно было-бы очень просто разгонять собрания умных мужчин – крикнул: "Баба идёт!" и все с ужасом в лицах разбегаютса, давя друг друга. Пару раз я пробовал так делать, но мужыки почему-то чешут муде, переглядываютса и отвечают: "Баба, говориш? Это хорошо! Ну-ка, где она, сердешная?" и ўбегает нещястная баба с ужасом в лицэ… Печально.

А ещё бывает, што подарит мужык бабе, скажэм, цветы, а она его потом отблагодарить за это хочет! И надо-бы отбрыкиватьса: "Изыди!", но мужык с удовольствием ломает кровать (пожалей мебель, расточитель!) вместе с этой бесовкой. И он (я не понимаю!) доволен! Ну, чем? Скатись с горки, подожгись и покатайса по земле – не всё-ли равно? То-ж ведь кувыркания. А ещё бывает, што после вручения подарка, мужык лихо выпивает и ду-шэвно беседует со своими собратьями по нещятью, и говорит: "Цветы ей подарил! Ой, дура, дура! – Они ей понравились!". Дикость…

Если-бы ко мне подошла красивенькая бабёнка с не-скрываемым намерением отдатьса мне – я-бы, наверно, блеванул прямо на все её прелести!.. "Отдатьса мне" - чего ўдумала! Мне себя-то много, а тут ещё ты, кобы-лятина ты эдакая, ко мне на шэю безплатно кататьса лезеш! А я хлипкий – вдруг придавиш? Я молад! Я жыть хочю!.. А с другой стороны, неизвестное манит… Но всё это обман, обман, обман!!! Не нужно любить обман.

А што воспроизведение населения прекратитса – пускай прекращяетса! Пусть все перемрут! Подохнут пусть! Сволочи! Пусть их не будет! Пусть не будет тех, кто меня обижает!.. Будем только мы с тобой, ты да я, а остальные не нужны! Нам и без них хорошо… будет.

Ещё я заметил другое: вещи не враждебны мне! Они надо мной не смеютса! Они не жэлают мне зла! Хотя, конешно, вещи произведены людьми и произведены тожэ как обман для меня, ведь по-правде вообще ничего не существует, а тут какие-то вещи! Но обманывают вещями люди, сами-жэ вещи не обманывают и поэтому они мне дружэственны.

Ты – вещ. Я люблю тебя за это! О, вещичька моя! От ныне мы будем вместе! Навсегда! Большэ не могу быть один, все меня осмеивают, никто не поддержывает, ты-жэ будеш мне отрадой! А я буду о тебе заботитса, куплю тебе новые петли, вставлю новый замок, а ко дню рож-дения – эх, так и быть! – покрашу лучьшэй заграничьной краской! Пойдём со мной!"

Он бережно снял дверь с петель и твёрдыми шагами на-правилса вниз по лестницэ к выходу из здания.

На первом ярусе, почьти ў самаго выхода Его догнала худощявая жэнщина в облегающей синей одежде.

- Остановись, пожалуйста. – сказала она проникно-венным голасом с придыханием. – Остановись, слышыш?
- Чего тебе? – недовольно буркнул Он, сбавляя шаг.
- Давай, ты передумаеш. Пойдёш щяс обратно, повесиш эту… ну вот её. – замешкавшысь ткнула пальцэм с длинным разукрашэнным ногтём в сторону двери, несомой Им под мышкой – Дождёшса конца рабочего дня, потом зайдёш в соседнее помещение, где я работаю, пригласиш меня куда-нибудь и очень дажэ можэт быть всё ў нас будет хорошо. – она с надеждой заўлыбалась и нежно блеснула бледно-синими глазками со слипшы-миса от тушы ресницами – Ну-жэ, решайса.
- Ну-ў… Не знаю… - Он остановилса и попробовал задуматьса.
Она приблизилась, завела свои руки себе за спину, тем самым выпятив небольшую, но весьма привлекательную грудь, покусала свои ненакрашэнные губки, еле заметно обвела их узким язычьком и сказала:
- Чем тебе плохо? Я тебя люблю. Готовить умею, стирать. Ещё деток рожать умею. Правда, на счёт деток, это я ещё не пробовала, но думаю – должно получитьса. Я хотела-бы родить мальчика, штобы наш с тобой род продолжалса.
- Ну если стирать умееш…
- Да! Да! Ўмею! Ўмею! – запрыгала на месте, потрясая своими крашэными в каштановый не длинными воласами – А ещё деток умею рожать, деток!
- Стирать-то я не люблю… Вот если ты стирать…

Дверь не дала Ему договорить.

Дверь толкнула Его, Он упал. При падении сам собой высунулса язык и лизнул пол. Пол показалса Ему непромытым. Сплюнул. Где-то в дали слышалса жэнский визг и какой-то странный треск, будто кто-то стучал, а ему не только не открывали, но и то-жэ стучали – стучащий стучал в стучаемое, а стучаемое в стучащего. Пропал свист в ушах, колкость в висках, свербёж в левой стороне лба, болезненная твёрдость тела. Падение ощютилось – заломило в левом боку и во всей грудной клетке. Захотелось вздремнуть. Вспомнил: вчера ездил куда-то с другом, возвращялись поздно; ехали в людовозе; рассказывали друг другу, кто за што перестал уважать жэнский пол, ещё шутили почему пол, а не потолок; из остальных едущих большэ половины были жэнщинами и они все смущённо молчали, вроде как сознавали свою вину или злобу копили. Спать, спать, ах как хочетса спать!.. На работе не спят. Можно только слехка подремать. Ужэ и сны начались: вот Он запрыгивает на стол, бросаетса на пол, лижэт невкусный пол…

Дверь не дала Ему добредить.

Дверь подошла к Нему, подняла с пола, отряхнула, взва-лила себе на плечё и, согнувшысь, понесла на улицу.

День был туманный. Зима, а снега нет. Темнеет рано, рассветает не на долго и то не полностью… Дверь чавкала углами по грязной дороге и приговаривала: "Што мы делали – знать сего тебе не нужно. Битва жэнщин слишком страшна и жэстока.

Да будет известно тебе, што все жэнщины созданы для войны. Все жэнщины безмерно жэстоки и сильны, но притворяютса добрыми и слабыми, а все мужчины безмерно добры и слабы, но притворяютса жэстокими и сильными. Протворство сохраняетса только когда мужчины и жэнщины заигрывают друг с другом. Когда начинаетса любовь или когда любовь подтверждаетса какой-нибудь важной бумагой, тогда вскрываетса искренность – мужчина обретает себя и становитса великодушной добродетелью, жэнщина сбрасывает личину (не говорю «обретает себя» - заметь!) и становитса безпощядной кровожадной воительницэй. Можно притворятса всю жызнь, но правда именно такова. Я люблю правду. И тебя люблю.

…Да, жэнщины очень кровожадны! Кровожадность присущя им, потомушто ў них происходят месячьные, а ещё из-за того, што рожают они в муках (о! самое время возненавидеть мужа, а за одно с ним и весь белый свет!), а это сопровождаетса потерей крови. Все кровавые обряды вроде отрезания голавы младенцу и деланию из неё говорящей пророческой голавы или оскопления мужчины для принятия на духовную службу – все эти мерзости придуманы жэнщинами. Самую первую войну начали жэнщины. Дажэ самая благоверная жэна иногда отдаётса невидимым бесам, а когда она после этаго болеет, муж-дурак жалеет «бедняжку». Им нельзя верить, ни одна из них никогда не скажэт правды… Но не бойса, я не такая.

Я люблю только хорошую смазку для моих петель и длинный не ржавый ключь, который закроет мой замочек на все три оборота!.. М-м-м… Мы с тобой поладим…

Всё тобой мне говоримое суть истинно. Ты-жэ творение слабое, хотя и умное. Многое ты понял, а испытания не понял. Но это ничего. Я тебе помогу. Я буду тебя защищять от нападок людей. Иш, влюбилса! Как такого бросать на произвол судьбы? Никому тебя не отдам!.. Мы будем жыть по правде… Кстати, што ты там говорил про заграничьную краску?"


  Если кого-то раздражает моё правописание, то на http://svabun.narod.ru/index2.html
  скачайте "Отчёт..." и из первых двух статей поймёте почему я так пишу. Ибо сие    
  не падонкаффский слэнг, а ўточьнённый средне-московский говор!