Глаза цвета подсолнуха

  Если бы она могла заглянуть в его глаза…Глаза цвета подсолнуха. Со зрачками в виде песочных часов, сквозь которые утекало время.
Она не видела, с какой нежностью он смотрел на нее. По утрам, еще не проснувшись, он чувствовал – кожей, позвоночником, в скрипе кровати и шорохе простыней улавливал спросонья,  как она встает, осторожно, стараясь не разбудить его. Он знал, что ее путь из спальни на кухню занимает ровно шесть минут. Он слушал, как она медленно и осторожно идет, держась правой рукой за стену, и в конце коридора беспомощно ищет кнопку выключателя, чтобы включить свет теперь уже, скорее всего, просто по привычке.
  Когда утром он уходил на работу, она сразу начинала его ждать. Она подходила к окну и махала ему рукой до тех пор, пока он, прыгая через лужи, догонял отъезжающую от остановки «92-ю». Она знала, что он все равно не успеет запрыгнуть в закрывающуюся на ходу дверь маршрутки, и побежит через парк к метро, взъерошенный, с промокшими ногами и виновато-смущенной улыбкой на лице.
  Он боялся оставлять ее одну. Он звонил ей с работы несколько раз в день и ждал, слушая гудки, пока она отыщет завалившийся за кресло Сименс. Он радовался ее голосу, тому, что она говорила ему, и понимал, насколько он счастлив. Он покупал ей конфеты, потому что она обожала сладкое. Он приносил ей цветы, потому что она любила прикасаться к лепесткам роз. Он доставал для нее настоящий самотканый холст, и она пыталась рисовать. Он жил ею и любил ее вовсе не потому, что она была единственной женщиной, которая никогда не видела его лица…
  Он набрал номер и терпеливо ждал, когда она снимет трубку. Он почему-то не испугался, когда ему никто не ответил. Он подумал, что она устала, и, конечно, спит. Он знал, что по-другому быть просто не может. Позже, когда ему позвонили, он не поверил в то, что произошло.
  Она отправилась его встречать. Вышла на улицу и, считая шаги, пошла в сторону остановки. Она так хотела сделать ему сюрприз. И представляла, как удивится и обрадуется он, и не поверит своим глазам, когда увидит ее из окна автобуса.
Светофор на пешеходном переходе был сломан, но специальный звуковой сигнал, разрешающий движение слепым пешеходам, почему-то работал. Она шагнула на «зебру», обмирая от собственной смелости, а звук продолжал оставаться таким же непрекращающимся и привычно-монотонным даже в тот момент, когда, сливаясь с визгом тормозов, решил превратиться вдруг в невыносимую для слуха какофонию…
  Он похоронил ее и разучился жить. Часами сидел у окна и невидяще смотрел, как по переходу бежали на зеленый свет торопливые пешеходы. Потом он как-то незаметно исчез, и никто не мог сказать, куда он делся, уехал куда-то, наверное.
Хоть бы квартиру кому сдал, судачили возле подъезда практичные соседки, что же ей простаивать просто так. Вон тем же Мальцевым бы сдал, они давно уже ищут, пусть и за одну квартплату, но все же деньги.
  Вскоре в квартире прорвало трубу, приехала аварийка, вскрыли дверь, трубу заварили, да так все и бросили. Постепенно из квартиры перетаскали всю мебель, диван, правда, оставили, и несколько раз в неделю на нем обязательно кто-то ночевал.
Странной была эта, казалось бы, ничейная квартира. Приходи и живи, кто хочешь. Но продавленное кресло у окна, картина с изображением чьего-то бесполого лица по ту сторону разбитого зеркала, и странная бурая полоса на обоях в коридоре, будто указывающая путь из спальни на кухню, придавали этому пустому и пыльному жилью ощущение полузаброшенности, недооставленности и междужизния. В общем, никто почему-то не решался.
  Через полгода в квартиру въехал новый молодой участковый с женой и ризеншнауцером, поставил двойную железную дверь, отсечку от лифта, словом, быстро навел суровый милицейский порядок. Соседи вздохнули с облегчением, и все встало на свои места. Конечно, милицию никто не любит, понятное дело, и квартира ему досталась тоже всем известно как. Но лучше участковый, чем ничего.
  С этой новостройкой и без того было полно проблем. Госкомиссия приняла дом только нынешней весной, а до этого он стоял два года с лишним, вот и верь после этого строителям, обещающим рекордные сроки массовой застройки. Черновая отделка, измученные новоселы, кругом ремонты и денег на все катастрофически не хватает. А тут еще эта квартира на втором этаже, на одной площадке с остальными, в ряду бюджетных «студий», как бельмо на глазу, хрущевский вариант с выцветшими обоями, мебелью 70-х годов и кем-то, кто оставил ее, когда все четыре подъезда были уже заселены.
...В семь утра под окнами Мальцевых привычно загрохотали работающие отбойники. Аккурат напротив подъездной двери КАМАЗ вываливал очередную гору щебенки. Это бригада таджикских рабочих вот уже третью неделю неспешно строила одну автобусную остановку. Мальцев - старший вздохнул, натянул на голову одеяло и из-под него покосился на жену. Той хоть бы что, даже не проснулась. «Блин, е-мое, -  почему-то подумал Мальцев, - когда же это кончится, а?? Хотя, - тут же осекся он, - чего уж там, после семейной общаги на Беговой можно и с отбойником за ухом поспать, мы привычные. Хорошо хоть асфальт наконец-то уложили. Теперь от метро до дома можно ездить на маршрутке. Остановка эта, конечно, здесь нахрен не нужна. Зато скоро будем жить, как все нормальные люди».