Пузыри

О той, что будет принимать у нас экзамен, мы узнали только перед самим экзаменом. Возрастная психология. Все вопросы – по психологии детей дошкольного и младшего школьного возраста. Сарафанное радио донесло, что экзаменатор – обладатель какой-то научной степени в области псих.наук… Она принципиальна. Когда экзамен сдавала предыдущая группа, она попросила (нет, не попросила – «велела»!) убрать цветы: «Цветы дарят мужчины – женщине, дети – маме, есть случаи, когда всё – наоборот. Для меня подарком и знаком внимания будет, если вы все сдадите этот экзамен. Высшей наградой – если на хорошие оценки.» Но это еще ничего… Самое главное – она супермама: у неё, как в сказочке Сутеева, четыре сыночка и лапочка дочка. Все – мал мала меньше.

Я проспала. До утра пила кофе и глупо смотрела в учебник, перелистывая страницы. А голова работала в автономном режиме, переключаясь на то, что проще давалось. Я голове: «Особенностью детей трёхлетнего возраста…», а голова мне: «Надо бы сандалики Никитке… после экзамена заскочу…ножку замерить бы не забыть». Я ей: «Утомляемость младших школьников…», а она мне: «надо позвонить домой ближе к обеду – попросить Алёшку, чтобы прилёг спать… Ох, обед: надо вынуть курочку из морозилки. Да – а что приготовить из курочки?». Ближе к утру поймала себя на мысли, что просто созерцаю орнамент на кофейной чашке – при полном отсутствии мыслей. По крыше забарабанил дождь, на болоте за околицей смолкла горластая пичуга-полуночница. «Я полежу с открытыми глазами – так, без мыслей…» - и всё же это была Мысль, а потом был сон…
Суббота. Алёшке не в школу. Никитке не в садик. Счастливые, они по обыкновению – так, как в любой субботний и воскресный дни, - поутру перебрались в мою кровать, по обыкновению оплели меня руками и ногами и засопели в оба уха. Мой сон стал тревожен, смутные сомнения в обыкновенности субботнего дня терзали меня все больше и больше. Экзамен!!! Я подскочила, как ошпаренная. Экзамен!!! Чпок-чпок-чпок: и на сковороде запузырилась яичница. Нарезан хлеб и огурцы: «Детки, завтракайте без меня» - у Алёшки в сонных глазах вопрос. «Алешик, у меня экзамен. Ты – ответственный». «Нич-чего себе – экзамен! Ты проспала? Ты успеваешь? Беги – папа придёт, я пожарю ему яичницу». Как хорошо – девятый год человеку, а на него можно положиться. Он бы точно не проспал на экзамен…

У дверей университета, у кромки роскошной, самодостаточной лужи, не замедлившей образоваться в перерытом за время ремонта дворе, под шляпками грибов-зонтов стояли сокурсницы – разумеется, уже «оттуда», с экзамена:
- Молодчага! Мы уже тебе звонить собрались – вдруг чего там…
- Она по десять человек приглашает, десятка зайдет – принимает до последнего. Потом закроется минут на пять – мы в замочную скважину глядели: сидит, ладонями лицо обхватит и в стол смотрит. Зайди, будто в рекреации стояла, у расписания – не слышала приглашения.
- Да ну, девчонки, - она мокрая, сразу видно, с улицы.
- Ладно, чего оправдываться, - говорю я, - опоздала так опоздала. Вы мне лучше скажите – каково там?
- Ох… Странная она. Не поймешь чего хочет. Дает время на подготовку – десять минут, всей группе. Потом «методом научного тыка» вызывает.  В билете два вопроса и одна задача.
- Задача?! – О задаче речи не было на собеседовании… Какая задача?!
- А вот такая – отфонарная. В билете написано слово: «Задача», а она, то есть преподша, на ходу сочиняет какую-нибудь ситуацию. А ты сидишь и придумываешь ее решение.
- К примеру: «Ребенок упал в магазине на пол и начал биться в истерике. Твои действия…».
- Валит она, валит… По вопросам в билете, получается, и вовсе не спрашивает… Просит сначала поговорить по задаче. А потом понимаешь, что по ходу гоняет по всему учебнику. Не улыбнется, не шелохнется. Голос такой ровный-ровный.
- Может, она – биоробот? – громко высказываю предположение… И задача имеет только одно верное решение. И знает его только ОНА?
- Нельзя ли потише, девочки – у ваших друзей экзамен, они готовятся.
У девчонок под зонтами глаза сделались круглыми-прекруглыми: я, не признающая зонтов, стояла аккурат под окошком того кабинета, в котором предстояло сдавать – вся как на ладони. Темноволосая женщина в окне безучастно смотрела на нас, на меня… и сквозь меня. Ничего умнее, чем:
- Я опоздала, проспала. Вы примете у меня экзамен?  - ничего умнее я сказать в эту минуту не могла.
- Я рада, что ты вспомнила, что сегодня экзамен, и пришла. Это уже уважение. Конечно, проходи – если есть чем поделиться…

Дождь за окошком забарабанил весело, даже как-то счастливо. «Не бывает субботы без солнышка» - говорят в народе. А на луже, той роскошной и самодостаточной луже, вздуваются и лопаются пузыри – к затяжному дождичку. Пузырь, еще пузырь… Что толку сидеть и писать ответы на вопросы, если в итоге будут гонять по всему учебнику? Я сосредоточенно разглядываю пузыри в луже. Со второго этажа хорошо видно круги, разбегающиеся далеко-далеко и сталкивающиеся с такими же кругами. Как грампластинки. Много-много грампластинок. Это музыка.

- Ёлочка, ты готова ответить? – до меня не сразу доходит, что этот вопрос обращен ко мне. Привыкшая оставлять все дела «на потом» да «на утро, которое вечера, как известно, мудренее», я обнаружила свой парадно-выходной костюм в непотребном виде, и схватила из одежды первое, что подвернулось под руку – джинсы с нашитой на коленях заплатой в виде ёлочки и, совершенно не задумываясь о соответствии, футболку с такой же «аппликацией». 
- Ёлочка, ты не пишешь – будем говорить?
Я вытащила из стопки зачеток свою, и преподаватель, не глядя в нее, положила зачетку на край стола. Молчание затянулось: она долго и грустно смотрела в окно. По луже весело шлепал упитанный мальчуган. Он время от времени останавливался, и, набравшись духа, по-лягушачьи, отрывая от жижи обе ноги, прыгал. «Ничего себе лягушонок» - подумала я. Нет, не лягушонок – пузырёк. Дошколята так похожи на пузыри – надутые и важные. Сдуваются, лопаются, а потом набираются сил – и снова – пузырьки.
- У тебя есть дети? – вдруг спросила она.
- Да, мальчики. Девять лет и четыре года.
- Задача, Ёлочка, у тебя такая – ты ведёшь четырехлетнего ребенка в детский сад. На вашем пути сухой асфальт и лужи. Тебе надо убедить ребенка не лезть в лужу. Он в сандаликах. Тебе надо привести его в садик чистым. 
- Но лужи – это так здОрово! – вырвалось у меня, - он залезет в лужу на площадке в детском саду, когда только представится случай!
- Согласна. Лужи – это здОрово. И, как представится случай, он залезет… Ты, Ёлочка, в дебри полезла. Сама расширяешь область поиска ответа на поставленный мною вопрос. Теперь убеди его так, чтобы он не полез в лужу тогда, когда рядом нет тебя…
- Стопроцентную точность не гарантируют даже часовые мастера. Прежде всего я скажу ребенку, что, когда я была маленькой, я сама бродила по лужам. Только в том случае, если это моя знакомая лужа – незнакомые лужи могут быть очень коварными и глубокими, как океан. У нас со знакомыми лужами были разные игры: я играла в исследователя глубин, в морехода (это когда с корабликами), и в глинодобытчика. Потому как любая грязь в детстве гордо именовалась поделочной глиной. А в любой игре есть свои правила. Если мы играем в летчиков, у нас есть «шлемы» (ну и пусть из кастрюли…) и штурвал. Если во врачей – есть халат и шапочка из подручных «тряпочек»… То есть «спецодежда». Вот и к луже надо относиться с должным уважением: для того, чтобы исследовать глубины, пускать корабли или добывать глину. Необходима спецодежда. В данном случае – резиновые сапоги. Предложу потерпеть до вечера. Приготовлю спецодежду – для себя и сына, и пойдем исследовать…
- А «глина», «глина», Ёлочка… какая она – в детстве, а? Набираешь ее в ладони и ждешь, когда стечет лишняя вода, сжимая ладошки.
- Сжимаешь крепче и смотришь, как полезет между пальцами грязь! – мне стало весело: я только что побывала в детстве.
Когда-то задумалась, что, когда беседа «не клеится», начинаешь анализировать, как смотришь на собеседника – в переносицу, либо блуждаешь взглядом по лицу и перескакиваешь на окружающие предметы. Когда «клеится», об этом не думаешь. А тут на какое-то мгновение наши взгляды встретились… Нет, не встретились: мы обоюдно утонули друг у друга в глазах.
- Башни из грязи…- с полуулыбкой продолжала она. – Приносишь в ладошках и складываешь сверху: ещё, ещё и ещё. Нижние слои растекаются, но башня растёт. И вот кажется, так далеко в своих сандаликах от края лужи. А приходишь домой – белые носочки уже совсем не белые. И мама стирает, стирает. Никогда не ругала. Знаешь, Ёлочка, когда-то я убегала со спичками на задворки и разводила «настоящие» костры. Чудом беды не случилось. Когда появились дети, я уже знала по личному опыту, чего от них ждать. Вспоминаю себя – а страшно за них. Что бы сделала ты, когда узнала, что дети играют со спичками?..

Не бывает субботы без солнышка. Солнышко, словно наконец-то прорвавшись сквозь тучи кисельной густоты, рассыпалось лучами из образовавшейся прорехи. В этих лучах я шла домой по своей неасфальтированной улице, прижимая к груди зачетку. Цифра в зачетке – да что мне цифра?! В этой зачетке память о беседе с человеком «из детства». Лужи на дороге тянули к себе магнитом: хотелось встать на край лужи, и, как тот «лягушонок», взмахнув руками для толчка, прыгнуть в центр. Но – без спецодежды – нельзя!

- Миленькая, миленькая…- в голосе соседки – моей маленькой подруги и няньки по совместительству – Анютки, звучала тревога, - Миленькая, только не ругай ЕГО, ладно? Обещай, что не будешь его ругать.
- Мамочка, мамочка, только не ругай, только не ругай ЕГО, - вторил ей как попугай Алёшка, - обещай…
ОН опять что-то натворил. «Не ругать» следовало младшенького… Так, с НИМ всё в порядке. Скорее, нанесен урон – материальный или моральный – в первом случае имуществу, хорошо, если своему, во втором – общественности…
- Что случилось?
- В общем, так: мы отпросились гулять у вашего папы на улицу, - выпалила Анечка, - Никитка по обыкновению, - далось же это слово в субботний день! – Зашел к мужикам в гараж, помогать чинить машины. Помогал, как всегда. А потом они его за стол позвали. Мы его еще забрать с Алешкой хотели. А дядя Саша говорит: «Ну ты чё как не мужик – машины чинил? Чинил. Ключи подносил? Подносил. Провода распутывал… Теперь машина на ходу и это отметить надо. Давай к столу». Ну он и пошел к ним во двор. А мы с Алёшкой отказались. Легли на брёвна и стали в щелочку в заборе глядеть. А они болтали – вот так:
«Мужик, тебе пива налить»?
«Да ты что – ребёнку – пива»?!
«А оно безалкогольное. Нулёвка».
А Никитка важный такой сидит, головой кивает.
Мы лежим и молчим. А потом дядь Вася говорит:
«Никит, закурить не хочешь»?
А Никитка важный еще больше сидит, головой кивает. Мы с Алёшкой подумали, что все – шутка, а они ему сигарету дали и зажигалкой чиркнули. Он набрал в рот дым и выпустил. Они смеялись. А он еще набрал и еще выпустил. Тут Алешка как вскочил на забор да как закричал: «Ты чего – с ума сошел»? Никитка вскочил с лавочки и давай сигарету то дядь Саше в руки совать, то дядь Васе. «Я не буду больше, Алёшка, - кричит, - ты только маме не рассказывай». Тут тётя Галя дяди Сашина вышла, надавала затрещин дяде Саше, а дядю Васю за ухо взяла. А Никитка к ним в дом убежал и не выходит. Тётя Галя сказала, что он резко мультики захотел смотреть.
Ой, что будет-то! Рассказывать вроде как Никитку подвести, а не рассказать я не могу – а вдруг он теперь курить будет?
Еще немного – и Анечка заплачет. А Алёшка уже ревет… только очень тихо: он обнял руками мою руку с зачеткой и у меня с предплечья на зачетку капает какая-то вода. А дождя уже нет. И пузыри на лужах врали про затяжной…

«Вот тебе и возрастная психология, Ёлочка», - подумала я, в душе что-то поднималось и обрушивалось вниз – точь-в-точь как когда на качелях разгон набираешь. Что делать? Как разговаривать? Всё предстоит сейчас – с каждым шагом разгон «качелей» все сильнее и сильнее…

На крыльцо соседи высыпали полным составом вместе с гостями, все наперебой увещевали «не торопиться, не горячиться…», да я их не слышала: во дворе Сидоровых отцветала вишня, а под сенью этой сакуры сидел мой самурай – хмурый и гордый, он складывал на столике узор из лепестков.
- Ты…это…- начал было дядя Саша, но тёть Галина затрещина прервала подготовленную речь.
- Мы виноваты, - продолжил Васька, - не ругай пацана, а? Классный пацан – свой человек.
- Так, детский сад, - это я им, - с вами разговор будет отдельный и потом. – Выдавайте того, кто нашёл у вас политическое убежище.
Никитка прекратил занятие и молча встал мне навстречу. И пошел. Видели бы вы, как он шёл. Так идут воины на смерть. Суровый и гордый, он прошел по сквозному крыльцу, по живому коридору из хозяев усадьбы и их гостей – вскинув подбородок и сощурив зеленющие глаза, с поджатыми губами. С таким выражением на лице его уши топорщились еще больше. В левом ухе лежал лепесток «сакуры», а на щеке чернела мазутная полоса. Он старался казаться спокойным.
Я не знаю, о чем он думал, чего он от меня ждал. Но его взгляд… В нём не было раскаяния. Я смутилась – ненадолго. «А в чём ему, собственно, раскаиваться»? – мелькнула мысль. Мелькнула – и… прорвала, словно сноп солнечных лучей, кисельные тучи сомнений: задача была решена!!!

- Пошли, сынок, домой, - ровным голосом сказала я, - у нас есть большие дела. Глаза Ника округлились, он замедлил шаг и с сомнением оглядел Анютку и Алёшку, которые стояли за моей спиной.
- Ребята, и вы пойдемте со мной, поможете, - это я уже им.
Мы прошли в детскую комнату.
- Анечка, неси из сарая коробки, - попросила я. Аня вопрошающе глянула мне в глаза, и, словно нашла в них ответ, молча ушла за коробками.
- Алёшка, собирай игрушки.
- Зачем?! – с неподдельным изумлением спросил Лёша.
- Всё очень просто, - говорю я(в это время Аня вернулась с коробками), - Всё элементарно. Просто ты – мальчишка, Алёшка, хоть старше Никитки, а ещё ребенок. Ты уже не играешь в игрушки, только разве для того, чтобы с Никиткой игру поддержать. А так в основном книжки читаешь. А он – мужик… Уф, хорошо-то как! Теперь в детской, когда в ней не будет этих паровозиков да пистолетиков, будет такой порядок! Мы игрушки отдадим тем, кто себя еще ребёнком считает. А Никитка – молодец. Рано повзрослел…
Алёшка и Анютка уловили суть моего «концерта», и, ни разу не улыбнувшись, начали собирать игрушки. У «самурая» был какой-то потерянный, как потом сказал Лёшка, «недобитый» вид. Он стоял с опущенными руками и недоумевающее переводил взгляд – с меня на брата, потом на няню Аню.
- Вот Анютка, - продолжаю я, собирая игрушки, - взрослый уже человек, целых четырнадцать лет. Но ей – тоже не понять: она девочка. А Никитка… А Никитка – мужик! Теперь он будет на работу ходить. Ведь на пиво и сигареты зарабатывать надо. Эти игрушки уже позади. Игрушки-то взрослые покупают детям своим. А когда дети вырастают, они своим детям игрушки покупают… А на пиво и сигареты зарабатывают сами… Ну, конечно, если они решили деньги тратить именно на это. Некоторые взрослые в кино ходят, в тир пострелять, в спортзалы… А некоторым этого и не надо…Зачем тратить деньги на глупый шоколад и мороженое, когда есть вкусные пиво и сигареты?
Ох, как хорошо – теперь всё по-настоящему. Папа вон не курит – прям как маленький. 
- Видеокассеты и диски с мультиками складываю в коробку? – спросил Алёшка, основательно «въехав» в сценарий, - мне уже они не нужны. Я уже все пересмотрел. Да и вообще больше люблю книги.
И тут наш мужичок возопил:
- Можно я её маленьким побуду, а?! Я попробовал только. Это ужасно невкусно! Я бросил сразу же. Я бросил курить. Вы поняли?! Мне всего четыре года!
А потом как заревёт, да как бросится ко мне на шею: «Я же твой сыночек, маленький совсем, мамочка. Мне до мужика еще расти и расти».
- Ну, это ты зря, - обстоятельно добавил мудрый Алёшка. – Ты ведь вон как и папе, и мне помогаешь. Маме цветы носишь. Ты с соседями машину ремонтировал. И, как настоящий мужчина, должен был найти в себе силы отказаться… Мне вон, девять лет уже, а я не курю – хотя пацаны предлагали попробовать»
- Не крут, - хмыкнула Анечка, - Никитке всего четыре, а он УЖЕ БРОСИЛ…