Кеведо

                Кеведо

Как он любил эти хмельные слова, что давала любовь. Любовь, которая окрыляла жизнь… Давала ощущение полета. Пако* упивался этим полетом, он по-настоящему полно жил, когда муза наполняла душу чувствами и водила его рукой. Но с годами саркастический ум, которым как  было в те годы  у испанской знати, овладевало тщеславие, все более оттесняя сердце и душу.
Поэту трудно обуздать сердце, а сердце влекло Франциско в небо, ум же… Ум бродил по самому краю воздушных замков, над самой вселенской бездной, пока у него не раскрылись глаза на истинные причины упадка родной отчизны, солнце над которой никогда не заходило.
Сколько раз он говорил себе, что надо отречься, отказаться от политических пристрастий, придворных интриг и заняться искусством, поэзией. Жизнью настоящей с ее детскими воспоминаниями, душевными влечениями и сердечными ранами.
О, Лиси, ты не стала смыслом жизни сердца; благополучие и величие Испании вот чему посвятил жизнь  разума секретарь и придворный поэт Фелиппа Четвертого.
Поэт и придворный политик в молодые годы еще уживались, но после размолвки и ссоры с лицейским приятелем и патроном Педро Телесом Хироном, графом Осунским, бывшим вице-королем Сицилийским и Неаполитанским, и покровителем поэта, после долгих месяцев тюремного заключения в Уклесе, политик стал преобладать над пиитом. Все больше любовная лирика уступала дорогу жгучей сатире и душевной боли за судьбу великого отечества.
  Ему бы остеречься и не лезть в интриги, но он умудряется вызвать вражду  всемогущего гранда Оливареса. В одном из сатирических памфлетов он высмеял монитарную политику королевского фаворита, который ждал лишь удачного момента, чтобы расправиться и близоруким хромым пиитом.

* * *
После короткой молитвы, в течение которой король Фелипп Четвертый стоял сложив руки на животе, поправил манишку на груди, вздохнул облегченно-задумчиво и сел на высокий обитый синим бархатом с позументом стул. Жестом пригласил последовать его примеру остальных грандов. Засуетилась прислуга, его величеству был налит бокал  красного вина.
Непринужденным жестом король потянулся к салфетке, лежавшей на привычном месте. Он поднял ее, чтобы пристегнуть к вороту. Все было как обычно чинно, но что это? Какая-то тишина и сосредоточенное внимание на его руке, держащей салфетку. Король повертел ее,  осмотрел с обеих сторон и нашел  исписанной ровными строками букв.
Кеведо, наблюдавший за каждым жестом короля через потайное отверстие, затаил дыхание – настал решающий момент в его судьбе, и хотелось верить, в судьбе Испании.
«Сейчас это произойдет, - думал поэт. Король прочтет послание, прозреет, как несколько лет тому... Он узнает, что происходит в империи, которой по сути правит не он, а бездарный Оливарес. С чего  начнет он действовать? Я бы начал непременно с казни этого государственного вора и мошенника».
Но что это, король передает салфетку для прочтения самому прохвосту Ольваресу.
Вероятно, король Филипп решил, что это очередная ода, восхваляющая его добродетели. Монарх настаивает и Оливаресу ничего другого не остается, как читать стихотворный памфлет «Трибунал справедливой мести».
Граф Оливарес громко читает  первые две строки, и переходит на невнятную скороговорку. Временами он морщит лоб и делает вид, что не может разобрать написанное. Когда он доходит до описания своего «вездесущего носа, нависшего над Пиринейским полуостровом», король останавливает его. Наступает томительная пауза.
Франциско представил себя, сидящим на почетном месте рядом с монархом и сообщающим ему правду о причинах бед и несчастий страны, сваливших на нее в годы правления Оливареса. Король будет слушать и удивляться тому, что так много было сокрыто от его глаз и ушей. Он, конечно, оценит ум, преданность, сделает его своим главным советником.
Оливарес с испариной на потном лице стоял возле короля, щупая нос. Именно о нем шла речь, но кто мог так дерзко исписать королевскую салфетку гневной клеветой. Король едва заметно усмехнулся и, не поворачивая головы, сказал.
- Достаточно, меня сей опус утомил. Нос Оливареса не достает даже до моей тарелки, а не то что висит над полуостровом… Пора обедать, а вы, сеньор Оливарес, прикажите сразу после обеда подготовить собак и все необходимое для охоты. Говорят, слишком много развелось зайцев этой осенью.
Король Филипп с аппетитом съел отбивную, запил ее вином, откушал диссерт и отправился в свои покои, чтобы вздремнуть перед охотой и поразмыслить над услышанным.
Граф Оливарес багровый от гнева, едва сдерживал себя в рамках приличия,  глазами искал и не мог обнаружить автора кляузы. Он, несомненно, должен быть здесь либо где-то поблизости, этот уродливый хромец.   
Гранду  пришлось выждать еще некоторое время, чтобы забылось это происшествие с салфеткой. Наконец, декабрьским вечером Кеведо был арестован в доме Мединачели и брошен без теплой одежды в одну из холодных келий монастыря Сан Маркос де Леон.
Четыре с половиной года заключения стоили слова правды поэту.  И лишь летом 1643 года, спустя четыре месяца после смерти впавшего в немилость короля бывшего фаворита гранда Оливареса, заведшего Испанию в глубокий кризис, Кеведо был выпущен на свободу.
Он еще напишет «Восстание Барселоны и Провидение Господне», подготовит к изданию сборник стихов, который уже не увидит. Подорванное в заключении здоровье, нервное истощение стали причиной его преждевременной смерти в сентябре 1645 года в Вильянуэве де лос Инфантес.


Пако – уменьшительное имя от Франциско.