Акбала

Татьяна Шмидт

Акбала

Рассказ

В погожие дни любит старая Акбала посидеть на лавочке под тополями у ворот  своего дома, построенного руками ее Таныспая. Соседки знают, что она любит сидеть одна, и не мешают разговорами. А перед ней длинной лентой, как Катунь-река, всплывают воспоминания ее большой жизни...

Многое помнит старая Акбала. Вот ей 16, и мать в первый раз вплела ей в косы шелковые ленточки, а потом стала готовить приданое: сшила ей красивую чамчу и чегедек из шелка. А вскоре и просватали Акбалу за Ерендея, только не люб он ей был. В сердце ее запал Таныспай веселый, ясноглазый охотник с соседнего урочища. Они не раз встречались на реке, куда вместе гоняли поить скот. А родилась и выросла она здесь, в горах Алтая, в Толгуеке, близ Катуни. Мать рассказывала ей, что, когда она родилась,  все  родственники удивлялись: в кого такая! Лицом белая, как снег в горах на перевале, а глаза зеленые, как в Катуни вода, и волосы не черные, а темно-русые. Даже отец засомневался: "А точно ли моя дочь?" А потом бабушка Алтынай вспомнила, что по материнской линии бабка у нее русской была. И назвал отец ее Акбала, что на их языке означало - "белая девочка". А теперь выросла Акбала, совсем взрослой стала: грудь округлилась, налилась, на щеках румянец яркий играет, и вся она сильная и ловкая, словно кабарга, и все по дому умела: и чегень сделать, и курут, и чай с талканом подать дорогому гостю, и даже стрелять из ружья в белку у отца научилась.

Недаром она Таныспаю-охотнику приглянулась. По его жарким взглядам девушка поняла, что нравится ему так же, как и он ей. На последней их встрече у ручья сговорились они бежать. На другой день приехали верховые к отцу Акбалы с тревожной вестью: "Волки в долине появились - овец режут".

На другое утро все мужчины их рода уехали охотиться на волков. Дома только Акбала с матерью да сестрами остались. Мать как будто чувствовала неладное и не спускала с дочери глаз. Да уж видно было тому случиться. Под вечер, взяв в руки ведро, Акбвла сказала матери, что пойдет доить коров, а сама побежала в условленное место, где Таныспай уже дожидался ее в логу на горячем коне. Когда мать хватилась, ее уж и след простыл: они направлялись в дальнее урочище на охотничью заимку, где раньше промышлял Таныспай. Долго отец не мог простить дочь и зятя и ничего не хотел о них знать.

Через год Акбала родила сына, а еще через год - дочь, и родители смирились с умыканием дочери, устроили той, и стали молодые жить в любви да согласии. В то время они в село перебрались, Эликманар, там только-только колхоз образовался. Таныспай и Акбала в колхозе стали работать, он конюхом, а она на ферме. А в 1935 году беда случилась. Табун лошадей в колхозе украли конокрады, а Таныспая обвинили во вредительстве. Пять лет дали и отправили в Магадан. Там он свой срок до конца и отбыл, а она с детьми горе мыкала все эти годы.

В 1940 году муж, наконец, вернулся: худой - кожа да кости, зато живой. Радости Акбалы конца не было. На радостях и опять понесла - еще дочь Таныспаю подарила. Вот тогда муж и дом построил, в котором и по сей день она живет. Да недолго суждено было им радоваться да счастьем наслаждаться - война началась.
В конце 41-го Таныспая на фронт забрали. Сначала письма писал часто, потом все реже и реже. Видно, не до писем ему было. Бои там жаркие шли, в Белоруссии, где он воевал. Наши войска все на восток отступали и отступали. А потом как отрезало - не стало писем...

То ли в плен попал, то ли в окружение. Но не теряла надежды Акбала - всю войну мужа ждала. Сколько слез пролила бессонными ночами, а он так и не вернулся...

После войны к ней сватались не однажды. Она хоть и с тремя детьми на руках осталась, да собой видная тогда была: статная, рослая, не в пример многим алтайским женщинам - низкорослым и коренастым. И лицом чистая, и в густых темно-русых волосах даже сейчас, несмотря на годы, сединки нет. Да и к работе любой привычная. Потому и женихи находились на зависть другим, только всем отказывала. На детей покажет своих, усмехнется, глаза опустят вниз: "Ну, какая я невеста!" А все оттого, что Таныспая своего забыть не могла, ласки его нежной, что так мало на ее долю досталось...

За работой не замечала Акбала, как годы летят, а дети между тем подрастали. Сын Аржан после семилетки в ремесленное училище пошел, на токаря выучился, на заводе в городе работать остался после армии. Дочь Алтынай фельдшером стала, в Чемале в больнице работает, а младшая Айсулу после школы замуж вышла в соседнее село Эликманар.
Разлетелись ее дети, опустело родительское гнездо... Теперь одна осталась старая Акбала. Шумят тополя, сон нагоняют, а в голове воспоминания опять плывут...
В войну волков много было. Раз как-то зимой в кошару к овцам пробрался один, да и давай овец резать: одну, вторую, третью... Услышала вой собаки Акбала, за дверь раздетая кинулась, ружье со стены успела только схватить - думала воры. А в кошаре овцы блеют, сбились в кучу, и волк среди них. Вот когда ей уменье стрелять пригодилось! И овцам, и себе жизнь спасла, одним выстрелом матерого зверя уложила.

А в первую послевоенную весну голодно было. Совсем детей нечем было кормить. Одни кандыки да саранки ели, да прошлогоднюю картошку копали, чудом, уцелевшую в гнездах, драники пекли. Заболела у неё младшая дочка, пухнуть с голоду стола, чуть-чуть в подземное царство к Эрлику не отправилась. Корова спасла, кормилица. Отелилась как раз и дочка ожила на молоке.

Или вот на покосе, припомнилось ей, как работали. Акбала на стогу, наравне с мужиками, да еще покрикивает на них: "Эй, Иван, быстрей подавай! Уснул там! А ты, Ерендей, с утра, не похмелился что ли! Давай шевелись!" Да, работали, себя не жалели, а что получали! Так, палочки вместо рублей. Вот и пенсия теперь такая что не разбежишься. Но жизнь все равно другая была, и народ другой. Веселее, что ли жили, песни пели. Да и то сказать - сейчас ведь народу и работать негде, размышляет старая Акбалв. Молодежь без работы сидит. А, как раньше-то мы в праздники гуляли! После уборочной у какой-нибудь соседки пива ставили лагушок. Потом барана резали, жарили, варили, пекли лепешки из свежей муки, чай с талканом пили. Мужиков тогда в деревне мало было, звали Васю-гармониста, он хоть был инвалид - с фронта без ноги пришел, зато лихо играл плясовые. Гармонь так и играла в руках Василия, и пол в избе начинал ходить ходуном - уж поплясать и попеть любили женщины: пели на алтайском и на русском, и горе куда-то уходило, отходила душа. А горя тогда хватало - у многих женщин мужья домой не вернулись, одним приходилось, как Акбале, детей поднимать…

Теперь вот одна радость осталась, когда внуки или дети приедут, да они теперь редко заглядывают: то ли денег нет, то ли времени. В выходные и праздники ждет, не дождется детей Акбала. Правду сказать, редко, но приезжают, не совсем мать забыли. То одна дочь заедет, то другая заглянет, выбелит, постирает - и домой.

А в позапрошлом году сын в отпуск приезжал: изгородь подправил, печь подладил, дрова переколол - то-то радовалась старая. Целого барана купил, сам зарезал, плов в большом казане варил во дворе, чай пили с лепешками. Соседи собрались, мужики-одногодки, те, кто его еще мальчонкой знали.
Младшая дочь Айсулу все забрать ее хотела. Да разве ее уговорить! Одно твердит: "Здесь всю жизнь прожила, здесь и умирать буду. Вот и соберетесь все тогда, хоть раз вместе".

Так и коротает свои дни она, живя воспоминаниями об ушедшей молодости, и кажется ей она далеким сном, вроде и не с ней это было. Иногда соседки забегут, или школьники изредка заходят, помогут, пол помоют, приберут все. Поговорит с ними старая, потешит душу. Посудачат соседки о том, о сем, новости деревенские расскажут и уйдут. И опять она одна.

Утром подойдет к портрету Таныспая - после войны заказала заезжему фотографу с одной-единственной фотокарточки, которая у нее до сих пор хранится, где Таныспай совсем молодой еще. Посмотрит на портрет и заговорит, как с живым: "Ну что же ты, Таныспай, молодой такой, совсем я тебе теперь не пара! Старая стала, беззубая. Эх, а дети-то, у нас какие, и внуков ты не видел совсем. Семеро их у нас, да уж и правнук появился Айас. Такой славный, словно жеребенок-однолеток. Все бы хорошо, да чего-то я совсем обезножела, видно, помирать скоро. Пора нам с тобой увидеться, Таныспай.

Поговорит так Акбала о том, о сем с портретом мужа и на душе легче становится, и домашние дела в ее руках быстрее спорятся. А с годами и вправду потяжелела она, и ноги налились свинцовой тяжестью. Даже легкая домашняя работа ей стала в тягость.
А за окном новый день начинается, новым день нового века, значит дальше надо жить.