Лина Бендера Закрытая зона, продолжение

                Глава   2.
                Отношения за гранью фантастики.

                Х                Х                Х

  К концу смены Алёна совсем обессилела.  От жары кружилась голова, до судорог в желудке хотелось есть.  Её привели в цех, когда обед закончился, и никто не удосужился поинтересоваться, сыта она или голодна.

- Слышь, Власоглав, кончай работу!  Приросла к тачке, что ли?

  Выпустив до блеска отполированные ладонями рукоятки, Алёна растёрла замлевшие пальцы и нерешительно остановилась в проходе между заглохшими прессами.  Наступила пауза в работе, связанная с пересменком, когда у станков менялась обслуга, и ремонтники чистили воздуховоды.  Не верилось, что на сегодня ад завершился.  На мгновение ей сделалось дурно, показалось, потолок и пол поменялись местами, завертелись в беспорядочном хороводе, и сейчас она упадёт прямо здесь, растянувшись, как корова на льду на виду у веселящейся бригады, а все эти обрюзгшие, слившиеся в общей размытой ухмылке физиономии оскалятся на неё в едином злобном вопле.  Но, стиснув зубы и справившись с непрошенным приступом слабости, она выпрямилась и твёрдым шагом подошла к собравшейся у длинного стола кучке рабочих – бригаде, куда её назначил мастер.

- Ишь ты, тощая, а жилистая, - заметил краснощёкий губастый парень, без стеснения оглядывая новенькую с головы до ног. – Ты, Власоглав, мастеру не перечь, но и свои удовольствия не забывай.  После работы чем и заняться, как не… - он смачно выплюнул незнакомое ей, по-видимому неприличное жаргонное словечко. – А про приплод это он так сказал, к слову.  Все размножаются, почище, чем крысы на свалке, - и, закинув голову, парняга расхохотался весело и раскатисто.

  Алёна успела заметить, что румянец на его щеках нездорового цвета, с прожилками, какой бывает у закоренелых пропойцев.

- Тебе нужно, ты и множься, хоть на все ноли сразу, - раздражённо огрызнулась она, испытывая нестерпимое желание ткнуть непрошенному советчику кулаком в румяную физиономию.

  На подгибающихся ногах она добралась до сложенных стопкой листов железа и присела на край, делая вид, будто занята развязавшимся шнурком на ботинке.

- Ладно, ты не обижайся на нас, Власоглав, - примирительно сказал губастый. – Без прописки никак нельзя.  Пускай у нас не зона, но свои порядки тоже блюдём.  А ты сегодня хорошо отпахала, бригаде на шею не вскочишь.

  Сквозь полуприкрытые веки Алёна исподтишка с интересом наблюдала за ним.  Татарин – так называли его товарищи, - был ещё молод и по сравнению с другими казался полнокровным здоровяком.  Встречаются иногда такие, которых не валят ни тяжёлая работа, ни полуголодное существование.  Обычно эти добры молодцы благодушны и не настолько стервозны, как их более мелкие собратья.  Она замешкалась, не зная, отвечать на реплику или оставить без внимания.  Распространяться насчёт себя не хотелось, а подходящую легенду придумать не успела.

- Чего молчишь, Власоглав?  Игнорируешь?

- Нет, думаю.  И на химкомбинате тошно, и здесь тоже, - неопределённо протянула она.

- Ну не скажи, у нас лучше.  Отравы меньше, и кормят порядочно.  А химкомбинат, говорят, дотла сгорел!

  Последние слова Татарин проговорил почти шёпотом, опасливо оглядываясь по сторонам.

- Да ну!  Отчего же? – сделала вид, будто удивилась Алёна.

  С заговорщицким видом тот подсел на кипу железа и наклонился к её уху.

- Слухи гуляют, будто бастарги подожгли сначала отстойник, а потом уже от ветра на заводы перекинулось.  Теперь бродяжье племя вовсю шерстят, хотят узнать, не сектанты ли науськали.  Такие дела сами собой не делаются, понимай!  Наверняка народу уйму похватают
…
  Алёне стало не по себе, и она отвернулась, скрывая от собеседника замешательство.  Расспрашивать о загадочных сектантах время явно не пришло.  А Татарин увлёкся, вовсю ругая бастаргов, с которыми имел личные счёты.

- Пришлось однажды у них побывать, это когда в первый раз бежал…

- Что?  Бежал? – насторожилась Алёна. – Как же  тебе удалось?

- А так было.  Пробрался в цех готовой продукции – тогда там охраны не стояло.  Лёг под вагон и выехал через железнодорожные ворота.  Стыки почти не осматривают, знают, что на буферах не удержаться.  А я вот удержался! – горделиво приосанился Татарин.

- А дальше что? –перебила Алёна, пресекая его попытку удариться в сочное смакование собственной храбрости.

- Потом пристал я к бастаргам.  В одиночку и без документов, как ни крути, не проживёшь.  Так они, бастарги то есть, хуже крыс, и законы у них нечеловечьи.  Живут в лесах, на помойках, да в карьерах, кормятся на свалках, и что ни день, то между собой грызутся.  Любую мелочь делят, понимаешь ли!  Треснули мне по макушке раз, другой, назавтра по зубам дали и последний кусок отняли, ну и наплевал я на такую свободу, где жрать нечего и каждый день по сусалам лупят.

- А здесь не лупят? – усмехнулся с любопытством слушавший  разговор малорослый вертлявый хлыщ по имени Адик Пижон.

- Здесь бьют, да в меру, а там без меры, понял, болван?  Ну их в…  Короче ,куда следует, - Татарин неприлично выругался и сплюнул под ноги длинным виртуозным плевком.

  Сообразив, что наметилась удачная возможность узнать о существующих на воле порядках, Алёна призадумалась, как представить интерес понезаметней и поделикатней.  В противном случае, решившись бежать, она сразу заплутается и попадёт в лапы уличной полиции, а потом…  Ей совсем не хотелось думать, что будет потом…

- Зачем же ты к бастаргам пошёл, глупый?  Или нормальных людей в городе нет? – вслух удивилась она.

- Сама глупей новорожденного младенца!  Или недавно приехала? – расхохотался Татарин.

- Недавно, - неохотно согласилась Алёна.

- Тогда проглоти язык и сиди тихо.  На побеге тут же погоришь.  Не знаю, как там у вас, а здесь с документами строго.  Удостоверение личности – раз, пластиковая карта национальной принадлежности – два, свидетельство о социальном статусе – три.  Это основное, плюс ещё куча всяких справок о прохождении ежегодного медосмотра, правительственной комиссии, охранительного досмотра, политической благонадёжности, отпечатки пальцев, форма ушей, разрез глаз… - Татарин удивлённо вылупил глаза, вроде бы сам не веря своим словам и, махнув рукой, уныло заключил: - в общем, уйма бумажек, без которых человек – не человек, а вонючий бастарг.

  Татарин объяснял складно и доходчиво, а у его слушательницы тихо шевелились на голове волосы.

- Бастарги…  Где-то я слышала такое слово, или похожее, - пробормотала она задумчиво.

- Ты о чём это, а?

- Так, о своём.  Дальше-то что было?

- Ну – что?  Пришёл назад с повинной, за это наказание скостили, но до сих пор числюсь неблагонадёжным, никаких привилегий не имею.  Даже водку по выходным, и ту не получаю, - приуныл Татарин.

- Послушай, а…

  Наклонившись к его зардевшемуся свекольным цветом уху, Алёна хотела спросить о сектантах, но, бросив взгляд на настороженно прислушивающегося к разговору Адика, тотчас передумала и заговорила о другом.

- А для нас разве нет настоящих документов?

- Есть, конечно.  На благонадёжность везде проверяют – раз в год по весне как отдай.  Только наши бумаги хранятся в конторе, просто так их не возьмёшь.  За большой выкуп, всей жизни стоит!

- Как же так? – шёпотом спросила Алёна.

- Очень просто…  Некоторые, у кого терпения хватает, до старости копят, чтобы потом дали комнатушку на окраине с видом на жительство.  Но редко кто доживает.  Помирают больше, а сбережения – тю-тю, предприятию.  Ловко придумано, а? – на грани истерики захохотал Татарин.

- С голоду подохнешь от такой свободы, - грустно заключил он и повесил голову.

- Просветилась, Власоглав? – издевательски засмеялся Адик пижон и потёр руки от  удовольствия лицезреть позеленевшую от страха физиономию новенькой.

  Демонстративно не обрати внимания на агрессивный выпад Пижона и чувствуя, что татарин выговорился, израсходовав всего себя на тяжёлые воспоминания, Алёна благоразумно прекратила расспросы.

  Принесли сменные жетоны, и измождённая девица с жёлтым от нелеченной печёночной болезни лицом по имени Люська, а по кличке Выдра направилась к бригадирскому столу, куда кучками стали подтягиваться работяги.  За жетонами в цехе ходили по очереди, и хотя небольшой труд – принести пачку жестянок, - раздавать их считалось делом почётным.  В жетоне значилось имя, кличка и номер бригады, а также койко-место в общежитии.  Каждый обязательно имел официально зарегистрированное прозвище, зачастую метко отражавшее характерные детали внешности или особенности личности обладателя, либо дававшееся под влиянием запомнившегося события из его жизни.  Например, Нинка Вино, большая любительница выпить на дармовщинку и никогда не просыхавшая от хмельного угара.  Адик Пижон звался так из-за жадного, чисто женского пристрастия к яркой, кричащих тонов одежде, на которую не жалел денег,  и постоянно отирался около приходящих перекупщиков.  Был Васька Костоглот, однажды подавившийся рыбьей костью.  Или Танька Утопленница, тонувшая в чане для промывки крупных деталей.  А ещё Тонька Дурь, Ленка Акула, Гришка Кумар… мало ли их, таких, чья убогая внутренняя сущность вся выразилась в коротких, но ёмких и порой оскорбительных кличках.

   Алёна совсем приуныла, сообразив, что просто так отсюда не выбраться.  Закрытая зона, вроде рабочего концлагеря, где царят драконовские порядки и никем не контролируемый беспредел.  Но, судя по рассказам татарина, отнюдь не худшее в окрестностях города место.  Ведь есть ещё тюрьмы и колонии для бастаргов, где законы не укладываются в рамки, доступные человеческому воображению, и там мало надежды на выживание.  Однако и здесь долго не протянешь.  Алёна потянула носом, глубоко вдохнув едкий запах гари и железной окалины.  Широкая лента сизого дымка поднималась из ближайшего распахнутого для чистки воздуховода.  Нос и горло помаленьку привыкали к зловонию и, передумав кашлять, она огорчённо покачала головой.  Ну, Генка, ну экспериментатор! Устроил ей приключеньице накануне свадьбы.  Она хорошо знала Калиничева.  Конечно, тот будет искать её по всем уровням досягаемости машины и не успокоится, пока не убедится…  В чём?  Живая она или мёртвая?  Да и удастся ему ли вообще найти…

  Кто-то бесцеремонно толкнул её в спину, оторвав от грустных, не ко времени, размышлений.

- Уснула, Власоглав?  Бери свой жетон, да не потеряй, иначе на ужин не угадаешь.

- А что, нам и поесть дадут? – оживилась Алёна и стыдливо прикусила язык, поразившись силе открывшегося вдруг в ней зверского, иначе не назвать, голода.

  Разумеется, дадут – баланды вроде той, которую приносили в приюте-распределителе.  Но теперь она и этому обрадовалась.  А ведь когда-то брезговала отечественными крабовыми палочками, предпочитая импортные с нежнейшим вкусом и ароматом, а уж красную икру за еду не считала, коли существует паюсная.  Зато сегодня вечером с авторитетом знатока станет сравнивать баланду приютскую с заводской.  Алёна не удержалась и длинно, со всхлипом хохотнула.

- Уморилась, Власоглав? – сочувственно поинтересовалась Люська Выдра. – ты не реви, с непривычки всегда так.  Сейчас поешь, выпьешь и разом повеселеешь.

- Что – выпью? – изумилась Алёна.

- Водки, понятно.  Совсем ты как неживая.  Утром, в обед и вечером обязательно дают, иначе работу не потянем.

  Алёна беззвучно открыла и закрыла рот.

- А в выходной оттянемся по полной программе, хочешь – наркотой, хочешь – спиртным, - радостно добавила Нинка, и широкое лунообразное её лицо расплылось в блаженной ухмылке.
  При этих словах бригада заметно оживилась: до выходного оставалось всего две смены.  Пока шли до общежития, не прекращались приятные воспоминания со смакованием подробностей прошлых гулянок, и Алёна успела узнать немало интересного.  Навстречу попадались запоздавшие рабочие второй смены, время для которой отводилось с семи вечера до шести утра.  Соответственно, первая трудилась с семи утра до шести вечера.  Между сменами, как водится, оставался час передышки, когда шум в цехе замирал, и слышались лишь крикливые голоса работяг, занимавших места у станков.  Отработавшие не спешили расходиться, пересказывая друг другу заводские сплетни и содержание новых рекламных роликов – единственного доступного им бесплатного телеканала.  Переодевались в общежитии, там же мылись, ужинали и спали.  Те, кто хотел платить, смотрели по телевизору фильмы и развлекательные программы,  остальные занимались кто чем.

  Алёна шла вместе с бригадой, вернее, не шла, а еле плелась, голодная и обессиленная непривычно тяжёлой работой.

- Под ноги смотри, растяпа, голову свою волосатую свернёшь, - посоветовал ей вихлявый хлыщ Адик и незаметно игриво ущипнул за бок.

- Что, не в твоём вкусе? – ехидно осведомилась Алёна и вдруг в изумлении остановилась, когда миновали длинный сетчатый забор, на котором висела табличка с надписью большими буквами: «Берегись!  Объект охраняется голодными волками!»

- Ради шутки. Что ли, написано?

- Какие шутки!  Волки и есть.  Вылези ночью на периметр, в момент сожрут и клочков не оставят.  Иногда тут такие концерты разыгрываются, слабонервным лучше не смотреть.  Это если «дичь» травят, - нарочно нагнетал страсти Пижон. – Вон, смотри, штанина на заборе болтается.  Хороший был мужик Кривой, в соседнем цехе работал.  Жаль, решил в недобрый час полакомиться свежим мясцом…

- Это чьим же? – с содроганием поинтересовалась Алёна.

- Волчьим, понятное дело.   Сел на забор и давай зверя  петлёй ловить, да не удержался, упал внутрь.    Представь, что было, а?!  А ещё бывает наказанных бросают…

  Адик завёл длинное повествование о провинностях незнакомых ей работяг, которых  люто казнили на периметре, но Алёна  не слушала.  Уже не могла.  Замелькали панические мысли о недосягаемости воли, но, вспомнив Татарина, она слегка приободрилась.  Если сумел неуклюжий работяга, то сможет и она, нужно только выждать подходящий момент.  Собрать волю в кулак, как учили в умных книгах по психологии, и хорошенько подумать…  А впасть в истерику успеет всегда, на это мозгов не надо.  Выход ДОЛЖЕН найтись!  Без надежды не стоило продолжать жить.

                Х                Х                Х

  Общежитие представляло собой шестиэтажное здание, прямое и серое, как коробка от ширпотребовской обуви совдеповских времён, с крутыми лестницами внутри и узкими, похожими на амбразуры окошками.  Бригада Ленки Акулы занимала часть третьего этажа с окнами, выходящими на заводскую свалку.  Каждому досталось по маленькой комнатке, где с трудом умещались стол, стул и железная спальная койка.  Фанерные перегородки между «квартирами» не защищали от соседского шума и разборок, регулярно устраиваемых любовниками, соперниками и просто не поделившими бутылку или производственный заказ работягами.  Особенно шумно и гамно становилось в выходные, когда выдавалось вино и начиналась всеобщая узаконенная пьянка.  Интимные шорохи еженощно нарушали хрупкую тишину, грозившую без предупреждения взорваться очередной бурной ссорой с матерщиной и рукоприкладством.  Некоторые хитрые деятели умудрялись прорезать тайные ходы между комнатами, и тогда в импровизированных супружеских спальнях водворялись сладкие парочки.  Разумеется, официально прелюбодеяние запрещалось, поскольку негативно влияло на производственный план, и время от  времени коменданты этажей совершали налёты на общежитские малины, выявляли незаконные лежбища и со скандалом разгоняли любовников.  Но не проходило и недели, как партнёры снова сходились или облюбовывали себе новых.  Когда «развод» совершался по инициативе заинтересованных сторон, ходы забивали без участия начальства.

- Свободная комната у нас есть, вон та, угловая, но в ней не повернёшься.  Впрочем, - с ухмылкой добавила Ленка Акула, - Татарин у нас пока холостой, и к тебе с симпатией.  Можешь любить и жаловать.  И потом, койка у него широкая.

- Предпочитаю узкую, но свою собственную, - решительно заявила Алёна.

- Зря ты ломаешься.  Без дружка тяжело.  Так и будет мужичьё по-тихому клевать, а тебя-то особенно, - равнодушно сказала Ленка.

- Почему же меня особенно? – удивилась Алёна.

- А чудная ты, как половая щётка.  Хоть бы голову постригла, таскать ведь за волосы станут.  Давай я тебя за сто грамм наголо обкорнаю?

  Алёна хотела обидеться, но передумала.  Что взять с опустившихся до уровня цивилизованно регрессирующей скотины людишек?  И правда, будто в насмешку над природой, у женщин на головах волосы почти не росли, также и у мужчин.  Лысина являлась непременным атрибутом внешнего облика, разница была лишь в её величине.

- Это от  радиации, говорят, волосы пропали, а потом в моду вошло.  Оно и правда, удобно, расчёсываться не надо, - пояснила Ленка, и с претензией на юмор добавила: - За сто грамм всё найдём – и ножницы, и бритву, и ночной горшок.

- Так где моя комната? – поспешила перевести разговор Алёна.

  Квартирка оказалась вовсе крошечной, едва вмещавшей кровать и табурет в изголовье.  Для стола места не хватило, но левая сторона была глухой, торцовой.  Справа слышалась какая-то, похожая на крысиную, возня.

- Не обращай внимания, там парочка недавно поселилась, ещё накал страстей не сошёл, - пояснила Акула.

- А ужин? – напомнила Алёна, почувствовав новую волну спазмов в изнемогавшем без положенного подкрепления желудке.

- Погоди, скоро, - пообещала Акула и ушла.

  Алёна прислушалась к доносившемуся из коридора шуму. После смены жизнь на этаже кипела ключом.  Работяги скидывали грязные робы и переодевались в домашнее.  Кто соблюдал чистоту, тот мылся, а кому было всё равно, те натягивали замену прямо на грязное тело.  Некоторые, вконец опустившиеся, не мылись и не переодевались, благоухая смесью застарелого смазочного масла, железной окалины и человеческого пота.

- Эй, Власоглав, уснула там?  Больше всех жрать хотела…

  Широко улыбаясь красным губастым ртом, к ней бесцеремонно заглядывал татарин.  Его добродушная румяная физиономия лоснилась, глаза маслено блестели.  По-видимому, он ухитрялся добывать спиртное окольными путями и помимо положенного.

- Слышь, ты, Акулища, у неё же ни миски, ни ложки нет.  Опять зажала?

- А где я возьму?  Сами все лишние растащили, пьёте и жрёте на койках, а это, между прочим, порядком запрещено.  Пойди, поищи по каютам, - оправдывалась Ленка.

  На местном жаргоне каютами называли комнаты.  И ещё великое множество незнакомых слов с первого вечера Алёна запомнить была не в состоянии.

- Гляди, мадам. Какая хорошая посудина, глубокая и с эмалью, - вывернувшийся откуда-то Пижон с шутовским поклоном протягивал ей ночной горшок.

- Напяль его себе на голову, кретин! – окрысилась Алёна.

  День не успел закончиться, а она уже смертельно устала от общения с откровенными дебилами, почему-то нахально претендующими на почётное звание человека разумного и цивилизованного.

  Акула порыскала по углам и принесла помятую железную миску.

- Собаки, наверно, из неё ели, - сморщилась Алёна.

- Откуда здесь собаки?  Мы их сами едим, -засмеялась бригадирша и, помолчав, с досадой прибавила. – Говорили тебе, бери мужика, проблем будет меньше!

- Пусть берёт меня, эй, скажи ей, - подскочил Адик.

- Иди отсюда, проныра!  А Таньку свою куда денешь?  Или думаешь попользоваться новенькой, пока Утопленница после родов лежит?  На-кось, слопай, - Татарин выставил ему под нос увесистый, поросший рыжим волосом кулак. – Может, Власоглав меня возьмёт, понял?

- Никого не возьму.  Я мужчин не люблю, - отрезала Алёна.

- Вот это да!  Кого же ты любишь? – вытаращила глаза Акула, но новенькая оставила вопрос без ответа.

- Поду-умаешь,  какая гордая!  Погоди, ещё сама прискачешь, - обиженно проворчал Татарин.

  Алёне стало до омерзения тошно и скучно, захотелось бежать, куда глаза глядят – побыстрее и подальше, но… Закрытая зона была обнесена высоким забором и по периметру охранялась голодными волками.  Хочешь – не хочешь, а сиди.  Как в тюрьме, невесть за какие грехи наказанная.  И приходилось терпеливо ждать неизвестно чего.  Первого удобного случая, наверно.  Но подвернётся ли он когда-нибудь, этот счастливый случай?..

                Х              Х               Х