Вижу нечто странное... Часть 5

22. Экзамен

Федечка,  ты такого профессора Моденова  знаешь?
Конечно, он у меня вступительные экзамены в Физтех принимал, очень хвалил меня! Даже уговаривал пойти на математику! И, понимаешь, Рамона, обращался ко мне, мальчишке, абитуриенту, по имени-отчеству! – «Мол, у Вас, Фёдор Иванович, просто талант математика! Идите на математический и можете смело рассчитывать на мою помощь и поддержку!»
А ты?
А я очень вежливо, конечно, покраснев от комплиментов, ему сказал, что  в математике пока у меня идей нет, а вот в физике, мне кажется, что-то уже задумано. Но, мол, я серьёзно подумаю над его предложением и, конечно, благодарен ему за такую поддержку! А почему ты о нём спрашиваешь?
А он меня тоже экзаменовал, но таких восторгов я у него не вызвала. Письменную математику я сдала на три, хотя все задачи решила правильно и была уверена, что получу пять. А вот на устном экзамене он решил, что сможет меня провалить, и попробовал...
Рамочка, что ты говоришь! Он ведь, наверно, сразу почувствовал и у тебя способности и знания... Как он мог хотеть тебя провалить?
Он меня спросил: «Вы, Рамона Вайскопф, русский знаете достаточно, чтобы отвечать на вопросы по математике?»
Я ему ответила с сильным акцентом: «Оу, да, конэчно! Я русский говорить могу и понимай!»
Рамочка, зачем ты его начала дурачить и раздражать? Ведь ты прекрасно говоришь, и без малейшего акцента ?
Я как-то сразу почувствовала его недоброжелательность, всё было вежливо, но с каким-то ядом...
Какой яд? Где?
Он произносил мою фамилию «Вайскопф», как-то подчёркивая её.
Начал задавать вопросы... я отвечаю. Чувствую, он ищет, где бы меня засыпать. А мне плевать, я не волновалась, так как решила для себя: провалят, уеду в Англию, или Америку, или Германию. На Москве свет клином не сошёлся. Вдруг он меня спрашивает:
«Вот, у Вас здесь написано, что Вы из Уругвая, а фамилия Ваша – не испанская?»
Тут я всё поняла, и отвечаю ему: «Да, мой отец бежал из Австрии от нацистов...
И мама моя тоже бежала от них» -  говорю эдак простодушно... Федя, он заурядный антисемит и принял меня за еврейку... Посему и провалить хотел.
Рамочка, но ты же могла ему сказать...  точнее, что...
Что, Федя, что? Мол, профессор Моденов, не проваливайте меня, я не еврейка!
А зачем? Пусть думает так! Мне было интересно посадить его в лужу. Я ему добавила ещё: «Этот Ваш вопрос, профессор, он по геометрии или по алгебре?»   
У него даже лицо перекосилось.
«Вы,  -  говорит,  -  абитуриентка Вайскопф, на вопросы по математике отвечаете слабо! А о вашей фамилии я спросил просто так.»
Я ему опять, эдак глуповато-наивно: «Значит про фамилию свою я Вам, профессор, ответила правильно, не так слабо?»
Он весь побагровел и явно хотел меня выгнать с двойкой и ты, Федечка, потерял бы возможность познакомиться с такой замечательной студенткой! Представляешь, как ужасно всё могло случиться???
В этот момент зашёл какой-то тип и стал ему что-то спеша нашёптывать.
По цвету его рожи я увидела, что нечто неприятное, но, касающееся меня, он всё время на меня посматривал и тот тип тоже. Услышала слова «их посольство». Моденов мне говорит уже другим тоном: «Ну, что ж, очень хорошо Вы мне отвечали, подождите, пожалуйста, за дверью, Вам объявят результаты.»..
А я зла была на него страшно и решила так просто его не отпускать и громко, на всю аудиторию, говорю ему:
«Но, профессор Моденов, Вы же почти ничего у меня не спросили, вот, по билету ещё темы из тригонометрии, полиномы, стереометрия, задача???»
Другая на моём месте, конечно, обрадовалась бы и пулей вылетела, а я сижу и жду вопросов!
Рамочка, зачем тебе это нужно было?!
А у меня, Федечка, эмоции разыгрались, понимаешь. Я же знала, что отвечала всё правильно и, главное, за «еврейку» хотелось ему отомстить.
Оба уставились на меня  как на ненормальную.
Моденов с кривой улыбкой мне и отвечает: «У меня, абитуриентка Вайскопф, многолетний опыт, и я вижу, знает экзаменующийся математику или нет. Вы – знаете и в дальнейших ответах нет надобности... И на листочках вот этих у Вас тоже все формулы правильно выписаны... Можете идти»..
Я ему на прощание, опять наивно: «Значит, и про происхождение моей фамилии  я тоже Вам правильно всё ответила?»
Ты бы, Федечка, видел его рожу!!! Но сдержался и вежливо: «Да, да, всё отлично, спасибо! Идите...»
Объявили результаты через 15 минут – у меня вдруг оказались две пятёрки: и по письменному (переделали на пять!) и по устному тоже пять. Тут я и решила, собрать свои вещички и «Вон из Москвы! Сюда я больше не ездок. Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету, где оскорблённому есть чувству уголок! Карету мне! Карету!»
Как поётся в одной вашей сиропно-сладкой песне для идиотов школьного возраста:
Во всей красе предстанет вашим взорам
Великий город спившейся мечты!
Точно подстать Венечке Ерофееву...
Всё! Не хочу я больше пребывать в этой спившейся мечте!      
Рамочка, я ничего не понимаю! У тебя был сильный блат? Но зачем он тебе? Ты способная и толковая девушка! И почему – уехать?
Отвечаю не по порядку: Уехать, потому что такая система приёма и оценок говорит о полной коррумпированности режима и государственном антисемитизме, а я его – государственный ли, частный ли,  как и любой другой вид шовинизма и национализма,  не переношу! Расизм, шовинизм и национализм – это прорывающийся рёв нашего рептильного мозга, который сознание нормального человеческого существа  должно полностью блокировать! Эти рептильные инстинкты -- вернейший признак глубокого духовного рабства, независимо от того, к какому общественному и иерархическому слою стада  данный раб принадлежит. Правительственная ли, интеллектуальная верхушка или низ.
О блате – мне ничего не известно, я в нём, ты прав, не нуждаюсь!

Но назавтра я зашла в посольство и спросила, звонили ли они в  институт?
Да,  -  отвечают,  -  звонили, говорили с ответственным секретарём приёмной комиссии, но просто интересовались, как Ваши, г-жа Вайскопф, успехи и ничего более.
Потом я поняла. Мой Папа очень дружен с одним бизнесменом, он вообще из Уругвая, но больше американец. Проводит импорт-экспорт в том числе с Союзом. Наверно советчики узнали об этом и решили, что я под его патронажем, хотя Папа мне сказал, что ни о чём его не просил, а как-то, между прочим, бросил ему, что, де,  дочка поступает на физмат в Москве и он, Папа, уверен, что для его «талантливой» дочери это больше игра, чем серьёзные экзамены. А тип тот, который зашёл,  был не секретарь комиссии, а работник Внешторга!
Так почему ты всё же осталась?
Сердцем, Федечка, почувствовала, что встречу тебя на лекции по теоретической физике!
Нет, Рамочка, серьёзно...
Я решила для себя, что посмотрю немного на уровень.  В Союзе, я слышала, математика и физика даются хорошо и, кроме того, я могла уйти в любой момент, перевестись куда хочу или поступать заново...  И, самое главное, узнать что-нибудь о судьбе моей бабушки и её сына, моего дяди... Найти их могилы... Вот и задержалась..

Тебе, Федя, имена Марии фон Ведемайер и Дитриха Бонхёффера наверняка неизвестны. Это не вопрос, это утверждение, так как ты и не мог бы прочитать о них, находясь здесь!
Дитрих Бонхёффер (Dietrich Bonhoeffer) –36-и-летний протестантский священик, антинацист.
Мария фон Ведемайер (Marie von Wedemeyer) – его восемнадцатилетняя невеста.
Их переписка недавно была опубликована на Западе. Их история – сильнее и трагичнее шекспировской «Ромео и Джульетты».
Дитрих был последовательным антинацистом  Ещё в 1937 году нацисты закрыли семинарию, в которой он преподавал и проповедовал. А он продолжал это делать в церквах. Его арестовало гестапо в 1943 году, но задолго до этого он произнёс пророческие слова:
«Когда они прошли за евреями, я молчал, ибо не был евреем!
Когда они пришли за членами профсоюзов, я молчал. Ведь я никогда не состоял в них.
Когда они пришли за мной – было уже поздно...»
Дитрих Бонхёффер  был повешен 9-го апреля 1945 г. в лагере Флоссенбург по личному приказу Гитлера, который сам был вынужден покончить с собой через три недели. Но не мог Гитлер умереть сам, не захватив с собой ещё тысячи и тысячи невинных людей, душонка его не могла это допустить.
Мария фон Ведемайер умерла от рака в 1977 году, 54-ёх лет отроду, всю свою жизнь посвятившая памяти Дитриха.
А рассказываю я тебе, Федя, об этом в связи с твоим замечанием, почему я не сказала «точнее» Моденову, что я – не еврейка, а полу-австриячка и полу-русская.
Рамона, прости, я сказал это не подумав, просто рефлекторно...
Это, Федя, и есть  -  самое плохое...

23. Пятнистое Солнце

Заметки разных лет.

Бездумное рабское преклонение перед гением унижают его не меньше, чем самая безоглядная хула.
(Не помню, кто сказал это.)

Выступление Рамоны Вайскопф на семинаре в Центральном Доме Литератора по случаю очередного юбилея  А.С. Пушкина.

Уважаемые Дамы и Господа!
Я приношу благодарность Организационному Комитету за любезно предоставленную мне возможность выступить на этом юбилейном заседании и перед столь избранной аудиторией. В настоящем предисловии к моему выступлению я хотела бы только отметить, что не будучи гражданкой Советского Союза, я ни с кем не «согласовывала» ни тему своего доклада, ни сам его текст. Одновременно, спешу заверить моих уважаемых слушателей, что, хоть я и являюсь Исполняющей обязанности  Атташе по культуре государства Уругвай, всё, мною высказываемое, не отражает официальную позицию Правительства Уругвая, а является моим сугубо частным мнением, опять же, ни с кем из сотрудников посольства Уругвая не согласованным. Посему все нарекания, буде появятся оные в процессе моего доклада, просьба относить ко мне и только ко мне, как к частному лицу!

Настоящий доклад я условно разбиваю на две неравные части.
В первой, вводной, я постулирую некоторое логическое понятие.
Во второй, значительно более пространной, я как раз разбираю творчество Александра Сергеевича Пушкина с позиций высказанного постулата, то есть попытаюсь в меру своих сил доказать своё утверждение, ссылаясь на примеры и проводя анализ отрывков творчества Пушкина.

Введение – постулат.
На мой взгляд, у людей в сознании сильно развита склонность к трафаретам, процесс мышления как бы подменяется очень похожим на него процессом объярлычивания. Сталкивается человек с каким-то явлением или событием, или понятием, и невольно начинает искать в своём сознании, на какую, уже заранее заготовленную полочку, уложить это явление или факт. Обычно, при этом руководствуются неким видимым подобием рассматриваемого явления и того набора готовых штампов и ярлыков, которые уже имеются.
Применительно к Пушкину, и не только к нему, эта невольная склонность проявляется в том невинном акте мышления, что на Пушкина навешивается ярлычок с надписью «Гений!». После чего происходит довольная забавная аберрация понятий, связанных с его именем. А именно --  всё, что им создано, сказано, сделано  немедленно и автоматически получает тоже бирочку «Гениально!». Причём критике такой способ «оценки» уже не подлежит.
Я же осмелюсь утверждать, что гений  -  это не пожизненный титул, не родовое имение, не нечто «вечное» и неизменное, чего уже нельзя отнять у данного индивида.
На мой взгляд, гениальность – это некое состояние души, кратковременное и мимолётное, то есть «вдохновение», которое если и посещает нас, то редко и на очень краткий период времени. Вот «гении» и отличаются от обычных людей тем, что у них такие состояния бывают чаще и длятся дольше! И тогда, когда «божественное» состояние души наступает, творец создаёт произведения -- в литературе, музыке, живописи или в науке и технике, -- которые мы награждаем титулом «гениальности»! Но такие состояния, подчёркиваю,  даже у гениев, бывают не так часто, как хотелось бы; по заказу они не приходят, и поэтому вне этого состояния вдохновения даже  «гений» действует и творит далеко не лучшим образом.
Пушкин, в моём понимании его творчества, является гениальным халтурщиком.
Нисколько не отрицая его талант, я замечаю в его произведениях явный разрыв между отрывками, написанными действительно гениально и -- рядом же -- довольно посредственными виршами, не соответствующими его таланту, то есть. халтурой.   
 
Основная часть.

Но шпор незапный звон раздался
И муж Татьянин показался

 Вот отошёл... вот боком стал
«Кто? Толстый этот генерал?» -

Но здесь с победою поздравим
Татьяну милую мою...

Итак, толстый и старый, по всем признакам, генерал стал мужем Татьяны, молоденькой девушки! Поздравлять её может Пушкин с победой, но победа эта уж очень Пиррова! Ведь, фактически, состоялась продажа юного тела Татьяны  в обмен на положение, богатство и знатность! Кстати, провинциалочка, а уже так хорошо разбиралась в воинских знаках отличия? Не путала генерала с майором или капитаном!
Но мы обсуждаем сейчас другую странность пушкинского описания. Генерал при шпорах ходил по дому-дворцу, ведь он богат и знатен, а значит и пол у него в доме паркетный! Посетителей в Эрмитаж вводят, одев на их обувь специальные тапочки, дабы не повредили паркет! А генерал, наверно давно уже в отставке, вдруг расхаживает по своему дому в сапогах со шпорами! Он что, иначе как на лошади никуда не выезжал? Карету не использовал! Старый, толстый генерал  -- и верхом на лошади? Маловероятно! И не снимал сапоги в прихожей, вернее, с него не снимали слуги? Звучит странно и неестественно!
Но можно предположить следующее. Он ходил по дому в шпорах по просьбе Татьяны! Так она всегда знала, дома ли её супруг, и даже где! И могла заранее предупредить нежеланную встречу её мужа с молодыми поклонниками, навещавшими её в отсутствие генерала...  А доводы, которые Таьяна использовала для того, чтобы заставить мужа ходить всегда при шпорах, элементарны. Это, де, молодит его, придаёт ему мужественность,  спортивный и даже стройный вид... Мало ли что может молодая женщина нарассказать старому мужу, чтобы обмануть его, сыграв на честолюбии, желании казаться молодым и привлекательным для дам,-- в первую очередь, конечно, для молодой жены...
Вот и бродил генерал, исправно звеня шпорами, по своему дому, как швейцарская корова по лугу с колокольчиком... 
...........................................
              ...Неосторожно,
Быть может поступила я,
Меня с слезами заклинаний
Просила мать; для бедной Тани
Все были жребии равны...
Я вышла замуж. Вы должны,
Я вас прошу, меня оставить;

Здесь Татьяна как бы оправдывается перед Онегиным. Забавно, какие деликатные слова она находит, чтобы описать своё поведение в этой сделке: «неосторожно» и к тому же «быть может», «просила мать» и  «для бедной Тани все были жребии равны»? Ложится в постель со старым, толстым и нелюбимым генералом или оставаться незамужней девицей, или, если уж так тяжело, уйти в монастырь. Жребии для «бедной Тани» были совсем не равны! Нет, это всё же не Средневековье и не Восток, где женщину не спрашивали, чего она хочет. Ведь даже её мать «с супругом чуть не развелась», значит положение женщины в описываемое Пушкиным время не было уж совсем бесправным! Так что это  -  ещё одно подтверждение предположения о том, что здесь состоялась обычная сделка, купля -продажа. Посему и сетовать на Татьяну, что она, очевидно, утешалась с молодыми поклонниками, не следует.

Перед этим – целая строфа XLVI:

А мне, Онегин, пышность эта
Постылой жизни мишура
Мои успехи в вихре света,
Мой модный дом и вечера
(Если бы Татьяна Дмитриевна и Онегин были бы физиками-теоретиками,
она, следуя афоризму великого математика Гиббса: «Математика – это язык!»,
могла бы выразить мысль «Мои успехи в вихре света» и так: rot F (hn) ; ;x F, причём в четырёхмерном пространстве с координатами Д, В, О, Р, это выражение всегда > 0, то есть принимает только положительные значения..
Поясняю: rot    -  это «вихрь»;  h;  -  это «свет».)          

Что в них? Сейчас отдать я рада 
 rot F (h;) = 0/0 ? При T=0  ротор- rot F (h;) заменяется  дивергенцией -divF(h;)
Всю эту ветошь маскарада....
Вновь пояснение: «Что в них» – это функция успехов в вихре света, приравненная к неопределённости вида ноль на ноль, то есть Татьяна приравнивает эти успехи к нулю, но не вполне уверена в производимой операции, поэтому неопределённость, неуверенность, вопросительный знак.
Дивергенция обычно описывает процесс истечение чего-то из данного объёма,  для Татьяны – это отказ от всего предыдущего.

Выкрик из зала: Вот, Вы сейчас формулы писали про «успехи в вихре света». А как в формулах, по-Вашему, выразить такие слова:

Но силой ветров от залива
Переграждённая Нева
Обратно шла, гневна, бурлива
И затопляла острова?

Рамона:  Я об этом не думала, хотя и математика «в вихре света» пришла мне в голову только что. Я в тезисах не готовилась говорить об этом.
По Вашему вопросу... Я бы записала выражение, из двух частей. В первой – выражение для потока воды, во второй – для потока газа (воздуха) взятое с минусом, что означает -- вектор скорости воздуха противоположен вектору скорости воды. Это в левой части уравнения, а в правой – результат. Считая значение потока воздуха преобладающим, результат сложения двух противоположных движений (учитывая коэффициент трения одной фазы (воздуха) о вторую фазу (воду)) был бы отрицательным, то есть поток воды изменил направление своего движения.
 «Гневна, бурлива» – гнев можно истолковать как «возмущение», и тут мы можем применить «теорию возмущений». Бурлива – описание процесса кипения с интенсивным выделением парогазовой компоненты.
«Затопляла острова»? Здесь надо взять трёхфазную систему: твёрдое тело (земля), жидкое (вода) и газовая фаза (воздух). Вся система находится в трёхмерной системе координат. В момент времени  T = 0  твёрдая фаза некоторыми своими областями соприкасается с газовой фазой, а другими с жидкой. В некоторый последующий момент времени T =T1, жидкая фаза поднимается вдоль вертикальной оси координат Y так, что указанные области твёрдой фазы покрываются жидкой фазой, поверхность раздела твёрдой и газообразной фаз исчезает. Хотите, чтобы я всё это расписала на бумаге? Это займёт некоторое время…?
Крики: Нет! Не надо! Всё ясно!
Рамона: В таком случае, я продолжаю.

Так за чем дело стало, Татьяна? Полный вперёд! Отдай эту ветошь маскарада! Отдай «мой модный дом и вечера»! Откажись от «постылой жизни мишуры»! Коль она так уж опостылела героине!
Да и что это за «успехи в вихре света»? Уж не на поклонников ли намёк? Какие у неё могут быть ещё «успехи в вихре света»? Испанский, что ли, быстрее всех в своей группе освоила и с послом бойко на его языке беседовала? Или, может, начала разбираться в делах военных: фортификации, армейской стратегии и тактике или в баллистике снарядов благодаря урокам военного дела, от мужа получаемых? Или изучила философию и всех «в вихре света» успешно поражала знанием тонкостей философии Канта и её отличием от философии Гегеля? 
Итак, всё же, почему  Тане не взять да отказаться от всей этой «ветоши маскарада»?
Нет! Не отказывается! Рада, якобы, да нет сил всё бросить! Ведь не нежно любимый и обожаемый старый супруг её удерживает? Значит это двойственное положение, как и многих до и после неё,  её устраивает. «Супружеская  служба» для мужа, а для души – «успехи в вихре света», не безвыгодные  и навряд ли сугубо платонические!
Теперь вопрос: А почему тогда Онегину  -  отставка?
А потому что глуп и лезет напролом, компрометируя её в глазах света и, главное, мужа! Уж дала она ему понять, что «отдать бы рада всю эту ветошь маскарада.» И что даже, якобы, любит его!
Я вас люблю (к чему лукавить?),
Но я другому отдана;
И буду век ему верна

Хорошо, что на месте Онегина не оказался Владимир Высоцкий! Он бы со сцены  («в сторону», к публике обращаясь, подмигнув) тут же бы глумливо пропел:

Сказала: «Любит! Всё! Замётано!»
Отвечу: «Рубь за сто, что врёт она!»

Итак, Евгений, пойми, действуй умнее, обходительней, не требуй разрыва с мужем, а лови счастливые мгновенья, когда мужа нет! Не может же Татьяна так прямо и заявить ему, что «она на всё готовая»! Ведь она  -  не простая деревенская девочка, а светская дама, княгиня! Её клятва верности на ближайшие сто лет не выдержит проверки и на ближайшую неделю!

Я вас люблю ( к чему лукавить?),
Но я другому продалась,
И буду верною...  (на час).

Но она просто обязана дать понять Онегину, что ситуация для неё,  замужней женщины,  непростая, и он должен это учесть!  Ан нет, Онегин, лезет как полный идиот со своими требованиями и признаниями! Открыто, при муже!  Только позорит её!
Ну, и не забыла Татьяна его давние слова:

Я, сколько ни любил бы вас,
Привыкнув, разлюблю тотчас;

Оказаться беглой женой, потерявшей честь, положение, знатность, деньги,  с равнодушным уже к ней любовником? Это явно не в планах Татьяны! Она-то как раз по-женски умна и практична!

.......................................................
 
И неотвязчивый лорнет
Он обращает поминутно
На ту, чей вид напомнил смутно,
Ему забытые черты...

Та, от которой он хранит
Письмо, где сердце говорит...

Итак, письмо Татьяны Онегин хранил, а вот черты её забыл за несколько лет разлуки, года три, максимум четыре! Непонятная странность памяти у героя Пушкина!
..............................................

Кто там, в малиновом берете
С послом испанским говорит?

О чём могла Татьяна говорить с послом испанским? О политике? Об испанском искусстве? А может договаривась с ним о встрече tete-a-tete?
«Рогоносец величавый»... – не генерал ли, муж Татьяны
...............................................

Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит...
И вдруг прыжок,  и вдруг летит...

На балетной сцене нимфы «толпой» не стоят! Группой, свитой, стайкой, кругом нимф, но никак не «толпой». И как Истомина «другою медленно кружит»? Что, перед прыжком балерина выкручивает свои ноги?

................................................

Но, боже мой, какая скука
С больным сидеть и день и ночь,
Не отходя ни шагу прочь!
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарства...

«Полуживого забавлять»  -  откуда молодой повеса знает, что ему придётся «забавлять» полуживого? Да и какая это забава? Человек умирает, страдает невыносимо, и единственное, чего жаждет – избавиться от страданий! Так что не до забав! Утешение, хоть какое-нибудь, и только!
И самое идиотическое: «Какое низкое коварство». Причём здесь «низкое коварство»? Пушкин использует термины  явно неуместные! Речь идёт о лицемерии, а это, определённо, не коварство!
Он (Пушкин) ввёл слово «коварство» по духовной лени – не подыскав другого, рифмующегося с «лекарством», вот и появилось «коварство». Тем более, что несколькими строфами позже он пишет об Онегине:

Как рано мог он лицемерить.

А в конце первой главы:

Прочтя печальное посланье
Онегин тотчас на свидание
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал
Приготовляясь денег ради
На вздохи, скуку и обман
(И тем я начал свой роман)
Но, прилетев в деревню дяди,
Нашёл его уж на столе
Как дань, готовую  земле.

Речь явно идёт именно о лицемерии -- ведь «денег ради», -- а никак не о коварстве. Но думать Пушкину что-то не хотелось в тот момент. А если бы потрудился немного -- ведь «гений» же, -- то мог бы написать:

Какое это лицемерие         (или  через «ье» –лицемерье)
Полуживого утешать,
Ему подушки поправлять
И, поднося печально зелье,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя.

Или:

И, лицемеря всей натурой,
Полуживого утешать,
Ему подушки поправлять,
Печально потчевать микстурой,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя.

Но Пушкин, халтурщик, решил: «А, сойдёт и так... Время поджимает, в  голове  - пустота, а договор надо выполнять, иначе аванс потребуют обратно... И если я буду тратить часы на каждую рифму, отрабатывать каждое слово, переписывать, как это в будущем будет делать Л.Н.Толстой,  шестнадцать раз, по слухам, переписывавший «Анну Каренину», то так я, А.С., ноги протяну, не дожив и до дуэли!»
Понять его (Пушкина) по-человечески, можно, но восхищаться такой халтурой могут только дураки...
Пушкин, не скрывая, признавался с горечью, что давно уже привык к тому, что пишет для продажи:
«Аристократические предубеждения пристали тебе, но не мне -  пишет он Вяземскому,  -  на конченную свою поэму я смотрю, как сапожник на пару своих сапог: продаю их с барышом.» (1823 г.)
«Единственное, чего я жажду, это – независимость (слово неважное, да сама вещь хороша); с помощью мужества и упорства я в конце концов добьюсь её. Я уже поборол в себе отвращение к тому, чтобы писать стихи и продавать их, дабы существовать на это,  -  самый трудный шаг сделан. Если я ещё пишу по вольной прихоти вдохновения, то, написав стихи, я уже смотрю на них только как на товар по столько-то за штуку. Не могу понять ужаса своих друзей (не очень-то знаю, кто они  -  эти мои друзья)» Из письма Казначееву, 1824г
Кстати, в этом же письме Пушкин пишет нечто странное -- о своём глубоком уважении к графу Воронцову. Это к тому самому, о котором он написал знаменитую эпиграмму:.
.. 
... К тому ж ещё полуподлец,
Но в том, однако, есть надежда,
Что будет полным наконец

За то досталось  графу Воронцову, что ему не очень понравилось волочение Пушкина за его женой, графиней Воронцовой, которая впоследствии, кажется, даже родила ребёнка от Пушкина.

Так что халтуре Пушкина удивляться не приходится и возмущаться этим, наверно, не следует! Я – не возмущаюсь, а просто констатирую факт, объяснение которому – денежная необходимость. Но вот восхищаться халтурой никак не могу!
................................................


Руссо (замечу мимоходом)
Не мог понять, как важный Грим
Смел чистить ногти перед ним,
Красноречивым сумасбродом.
Защитник вольности и прав,
В сём случае совсем неправ.

Быть можно дельным человеком
И думать о красе ногтей,  -
- замечает Пушкин.

Да, Пушкин прав, такое вполне может быть, но речь идёт совсем не об этом! И здесь Пушкин передёргивает -- что он делает довольно часто!  Одно дело -- следить за чистотой и красой ногтей, а совсем другое – заниматься их чисткой и полировкой при посетителе. И каком?!
Жане Жаке Руссо!
 
«Быть можно дельным человеком
И облегчать кишечник свой,
Что каждый делает порой,
В уединеньи с туалетом»,  -  можно сказать, следуя рифме Пушкина!
Но никак не при гостях!

Так что, прав был не Пушкин, а Руссо, увидевший в поведении Грима отсутствие элементарных навыков воспитанного человека. Речь, между прочим, идёт не об одном из братьев Гримм, сказочнике, а о бароне Фридрихе Мельхиоре фон Гримме, немецком критике и писателе, жившем тогда в Париже. Был этот барон дружен с энциклопедистами, особенно с Дени Дидро и с Руссо. Гримм не был только писателем и критиком. Он частенько выполнял тайные дипломатические миссии для ряда королевских дворов Европы, в том числе и для Екатерины Второй (Великой). Так что его мерзкое поведение никак нельзя объяснить плохим воспитанием или незнанием этикета! А чем же?

Врагов имеет в мире всяк,
Но от друзей спаси нас, боже!

Гримм как раз и относился к таким «друзьям» Руссо. Когда к последнему пришла известность и почёт, его «друзья», Дидро и Гримм, тривиально возревновали и начали ему завидовать! Слава и известность их «друга»? Такое никому не прощается! Вот и чистил барон фон Гримм ногти перед Руссо, попросту желая его оскорбить! Кстати, Ф.М. Достоевский, описывая в «Бесах» отвратительного отпрыска, Верховенского- младшего, тоже отмечает как нечто мерзкое, что тот, находясь в обществе, начинает чистить ногти при всех. Тем подчёркивая хамскую свою невоспитанность и пренебрежение к собеседникам.   

..............................................

Куда стремглав в ямской карете
Уж мой Онегин поскакал...

В карете не скачут, а едут! Разве только, если у неё колёса – прямоугольные? Думаю, однако, что тогдашние каретные мастера своё дело знали. Смотрите также  первую главу, где Онегин «скачет» по почте (едет в почтовой карете). И тоже «стремглав»!
Опять халтурный подбор слов, а, точнее, недобор, вставил первое, что рифмуется со словом «бал». И что это за «ямская карета»? А, вспомнила, ямская – связанная с перевозкой на лошадях  почты или пассажиров.

...............................................

Она, пророчествуя взгляду,
Неоценённую награду
Влечёт условною красой,
Желаний своевольный рой.

Это о женской ножке. Здесь Пушкин весьма фриволен, чтобы не сказать -- не вполне приличен. Но о чём последующие строки? «Неоценённую награду  влечёт условной красотой желаний своевольный рой» Может  кто-нибудь  объяснить, что к чему здесь относится? Кем неоценённую? Что  -  что влечёт? Неоценённая награда влечет за собой желаний своевольный рой? Пушкин тут явно сам запутался в словах и даже не потрудился как-то выбраться из этой мешанины.

...............................................

Так люди (первый, каюсь, я)
От делать нечего  друзья.

Но дружбы нет и той меж нами:
Все предрассудки истребя,
Мы почитаем всех  -  нулями,
А единицами – себя;
Мы все глядим в Наполеоны,
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно;
Нам чувство дико и смешно.

Подлые строки написал Пушкин. Он-то как раз нулём никак не был, так зачем надо было унижать себя, смешивая и себя с толпой чванливых и надутых ничтожеств?
Что он хотел этими строками сказать? Что он не такой? Так к чему всё время «мы»?
И ещё, о каких предрассудках он говорит? И причём здесь вообще «предрассудки»?  Речь идёт о чувствах, о понимании других людей, о сострадании, но всё это – не предрассудки! Это можно назвать «сентиментами», «все сентименты истребя» или «всё состраданье истребя». Опять, знакомая нам небрежность в подборе слов, опять халтура: авось пронесёт....

...................................................

Но Ленский, не имев, конечно
Охоты узы брака несть...

И уже несколькими строфами позже – непрерывные думы Ленского об Ольге, о своей любви к ней, о близкой женитьбе на ней? Пушкин мог бы всё же согласовать лучше события и поведение своих героев, ведь в «Пояснениях» к «Евгению Онегину» он с лёгкой иронией указывает критикам, что «Смеем уверить, что в нашем романе время расчислено по календарю». При такой аккуратности в «расчислении времени» Пушкин мог бы соблюдать то же и в логике своего романа и в поведении героев.

....................................................

«Неужто ты влюблён в меньшую?»  -
«А что?»  -  «Я выбрал бы другую,
Когда б я был как ты поэт.
В чертах у Ольги жизни нет,
Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне:
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне...

Тут нам Александр Сергеевич показывает плохое воспитание Онегина и явную желчность, не щадящую даже чувства «друга». Онегин мог бы воздержаться от такого рода замечаний, по сути, возможно, и справедливых. И тут же опять неувязка у Пушкина: несколькими строфами раньше он описывает Ольгу как раз очень живой и милой и никак не лишённой жизни и живости в чертах и поведении. Пушкин  словами Онегина хотел сказать другое: «В чертах у Ольги мысли нет!» В отличие от её сестры! Вот это было бы столь же бестактно по отношению к Ленскому, но по крайней мере точно соответствовало бы описанию Ольги самим автором!
................................................

Итак, мы видим: Пушкин явно противопоставляет игривой и недалёкой Ольге Татьяну: девушка читающая, думающая возникает перед нашим мысленным взором. И вдруг:

Татьяна верила преданьям
Простонародной старины,
И снам, и карточным гаданьям
И предсказаниям луны;

И дальше на протяжении нескольких строф Пушкин нам живописует, во что
Татьяна верила, как собиралась ворожить и т.п. Суеверная тёмная баба! Это ли Татьяна?  Можно рисовать характеры противоречивые, импульсивные, такие поминутно встречаются в обыденной жизни, но чтобы вроде начитанная и интеллигентная  девушка была настолько глупа и темна, как-то не согласуется со всем, что мы знаем о Татьяне от начала романа и до его конца.

Вообще, с Татьяной и с её эволюцией у Пушкина явно концы не сходятся с концами. Только что мы видели, как начитанная и достаточно интеллигентная девушка, хоть и из провинции, вдруг верит всяким преданиям и ворожбе. Но это ещё не всё, на что Пушкин бросает Татьяну.
Как из молоденькой девушки женитьба -- длительностью менее двух лет -- делает не просто княгиню по роду и знатности (всем этим снабдил её муж, князь и генерал), а по поведению, манерам, атмосфере, которую она создавала вокруг себя? Неужто сожительство со старым, толстым генералом так чудотворно повлияло на её характер, на умение себя вести? Это могло бы быть хоть отчасти, если бы её муж -- ну, ладно, старый, толстый -- но сам был бы незаурядной личностью, умным, тактичным, образованным, начитанным человеком. Он мог бы научить деревенскую девочку, если она достаточно способна и восприимчива, всему сказанному. Он мог бы развить и её характер, и дать знания, и умение анализировать окружающий мир, и тонкое искусство аристократического поведения, и умение вести светскую интригу. Но в том-то и дело, что Пушкин нам ничем на эти замечательные качества старого генерала и не намекает! Он его даже именем не называет: князь да генерал, и всё!
 
...........    И всех выше
И нос и плечи задирал
Вошедший с нею генерал

Пушкин из мужа Татьяны делает чванливого дурака, тщеславно гордящегося своей женой. Как проныра-купец – удачной сделкой, где он задёшево купил выгодный товар! Умный, деликатный, воспитанный и интеллигентный человек так глупо и неуклюже себя не вёл бы в свете. Тем более, если бы генерал был Пигмалионом, а Татьяна – его Галатеей. Вспомним Бернарда Шоу! Профессора Хиггинса и полковника Пиккеринга!
(Предлагаю, между прочим, присутствующим «задрать» вверх ... плечи. Получается? У меня –нет!)

* Повесть эта была написана одиннадцать лет тому назад.
Не так давно я обнаружил, что либретто оперы было написано в основном самим Петром Ильичом Чайковским в одну бессонную ночь! Помогал ему позже в написании также поэт Константин Шиловский. Следует отметить, что как либреттист Чайковский превзошёл Пушкина, изменив сюжет в сторону его большей убедительности и связности. Особенно это проявилось в образе Князя и Генерала Гремина. В «романе в стихах» Пушкина у мужа Татьяны нет даже имени! И выставлен он там самодовольным глупцом-купцом, задёшево купившим первоклассный товар – девичье тело Татьяны. Что делает абсолютно непонятным радикальную эволюцию самой Татьяны. Не могла проданная  провинциальная девочка так прогрессировать при дураке, старом и толстом муже! Чайковский же, в противовес халтуре  Пушкина, создаёт ЛИЧНОСТНЫЙ образ Гремина, как человека умного, циничного и весьма трезво и остро мыслящего (в его знаменитой арии, для которой Чайковский и Шиловский взяли текст из неопубликованных глав «Евгения Онегина»).  Это сразу делает связным и логичным дальнейшее поведение и аристократизм Татьяны.
17 VII 2016
 
Константин Шиловский был, наверно, неплохим либреттистом, он почувствовал то, что автор – Пушкин  как-то не заметил: та перемена, которая произошла с Татьяной за короткий срок, должна быть как-то объяснена, оправданна. И он вводит князя Гремина и вручает ему монолог (Используя строки из пропущенной Пушкиным главы.к «Евгению Онегину»), который создаёт у слушателей оперы впечатление о личности князя Гремина.  Как–то объясняет нам, кем был этот князь, судя по его достаточно циничным и некоторым образом проницательным суждениям!
Либреттист Шиловский -- правда, вынужденно -- изменил оригинальный текст Пушкина:

Любви все возрасты покорны,
Её порывы благотворны,    

 -- начинает свою арию князь Гремин. Надо же как-то согласовать  разницу в возрасте и прочее.
Если бы либреттист взял подлинный текст из поэмы, то получился бы конфуз:

Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Её порывы благотворны,
Как бури вешние полям:
В дожде страстей они свежеют,
И обновляются, и зреют –
И жизнь могущая даёт
И пышный цвет, и сладкий плод.
Но в возраст поздний и бесплодный,
На повороте наших лет,    
Печален страсти мёртвый след:
Так бури осени холодной
В болото обращают луг
И обнажают лес вокруг.

Грустно было бы князю Гремину петь вот такие сентенции!

..........................................
Пётр Ильич Чайковский явно не очень симпатизировал Ленскому. Скандал, который устроил на балу в доме Лариных  «оперный» Ленский, в оригинале отсутствует. Ленский и у Пушкина изображается экзальтированным и склонным к истерикам дураком, а Чайковский приятных черт ему не добавил. В арии: «В Вашем доме...» он не столько поёт, сколько блеет все глупости и оскорбительные слова, которые он бросает в адрес Ольги. Подумать только -- молоденькая девушка и пококетничать невинно с Онегиным не смела! Какое бесстыдство и лицемерие с её стороны!
Между тем как кокетство – есть естественное и запрограммированное в генах  проявление женственности! Кокетничая, любая молодая женщина бессознательно проверяет, насколько она привлекательна, а также и оттачивает этим своё умение привлекать. Трудно представить нормальную женщину, не умеющую кокетничать. Это врождённое свойство женского характера.
И уж совсем непонятно, почему такой знаток женщин, как Пушкин или другой, тоже не монах, герцог Франсуа де Ларошфуко, -- почему они так отрицательно отзываются о женском кокетстве. Если дурак Ленский в свои восемнадцать лет не понимал великого биологического смысла кокетства, то они-то просто обязаны были знать и понимать такую незамысловатую истину! Сам Пушкин тоже как будто это не понимал, ревнуя свою жену к каждому, с кем она даже вполне безобидно кокетничала. Но ещё более странное непонимание естественности женского кокетства обнаруживает итальянская исследовательница творчества и жизни Пушкина Серена Витали, сама женщина, назвавшая Наталью Николаевну «поджигательницей». Мол, из-за её кокетства с Дантесом и произошла трагедия! Мол, лучше уж было,  если бы она не просто кокетничала с ним, а уступила его страсти. Тогда бы Дантес быстро забыл её, как забывал других женщин, с коими имел интимные связи.
 ..............................................
Кстати, говоря о княгине Татьяне, Пушкин пишет:

Она была не тороплива,
Не холодна, не говорлива,
Без взора, наглого для всех,
Без притязаний на успех,
Без этих маленьких ужимок,
Без подражательных затей...
Всё тихо, просто было в ней

Если сопоставить эти слова с теми, которые следуют за ними в следующей строфе:

К ней дамы подвигались ближе,
Старушки улыбались ей,
Мужчины кланялися ниже,
Ловили взор её очей...

И, уже упоминавшиеся  «Мои успехи в вихре света», то тут  на ум невольно приходят слова Ремарка:
«Мощный хор мужских голосов исполнял «Лесное молчание».
Это было чертовски громкое молчание!»
Татьяна  же  демонстрирует здесь высшую школу кокетства, которого как будто и нет!   

.................................................

«Но куча будет там народу
И всякого такого сброду...»

Очень глубокомысленное замечание вкладывает Пушкин в уста Онегина!
На что Ленский откровенно врёт:

«И никого, уверен я
Кто будет там? Своя семья.
Поедем, сделай одолжениье!
Ну, что ж?»  - «Согласен»  -  «Как ты мил!»

Себе на погибель зазвал Ленский Онегина на именины Татьяны! А не ври!

Опять неясно: Если Онегин так не любил скопления людей  (агорафобия?), то уж подавно, ездить на балы избегал, по-видимости. Как же случидось, что:

Он возвратился и попал
Как Чацкий, с корабля на бал.

.............................................

Зарецкий бережно кладёт
На сани труп оледенелый;

Как, так быстро оледенел? Только что из раны кровь дымясь текла, и за несколько минут Ленский оледенел? Тут явно задача для физиков: приняв во внимание массу тела Ленского, площадь его поверхности и предположив его теплоёмкость равной теплоёмкости воды (хотя бы  85% его массы  -  вода), учесть теплоизоляцию его одежды, и тогда подсчитать, какова была температура окружающего воздуха и скорость ветра, обдувавшего тело Ленского.
Можно предположить, по скорости «оледенения», что вокруг царил космический холод, близкий к абсолютному нулю! Как только Онегин, Зарецкий, Гильо и лошади вообще выдержали такой холод? Чем дышали? Ведь кислород и азот должны были перейти в сжиженное состояние при такой температуре! И это Пушкин, который «расчислял время по календарю». А температуру, часы и минуты тоже по нему?

...............................................

Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.

Понимает ли кто-нибудь в этом зале первые две строчки? Онегин не имел какой-то высокой страсти, которую он мог не щадить для звуков жизни? Что это за «звуки жизни»? Набор слов! Не впервые, увы! 
(Незадолго до этой нашей встречи я спросила  у одной «пушкинистки», как следует понимать эти строки. Она указала мне на мою ошибку в расстановке акцентов:
«... для звуков – жизни не щадить!» -- вот, по её мнению, правильное прочтение этой строки. Но поэзия – это не «звуки». И не только «звуки»  Любой разговор, проза, брань, лекция, политическая агитация, музыка, шумы, сирены и прочее  -- всё это тоже «звуки». Если принять версию упомянутой специалистки, то и здесь получается бессмыслица!)
А во второй части, дальше, всё понятно, Пушкин пишет о том, что Онегин не обладал ни поэтическим даром, ни особой привязанностью к чтению стихов, ни пониманием поэзии. Но к чему эти запутанные словеса первых двух строк? Пушкин мог бы написать:

Высокой страсти не имея
Искусствам жизнь свою вручить   

И так далее. Тогда всё ясно!
Но вновь и вновь – Пушкину нет дела до читателя и нет терпения подыскать что-то, разумно согласующееся с последующими или предыдущими строками

............................................

Не гнушался Александр Сергеевич и непристойностей, и откровенного мата -- простите, ненормативной лексики.
Будучи ещё в Лицее, в 1814 году, написал порнографическую поэму «Монах», (обнаружена через сто лет после написания в архиве князя А.М. Горчакова). Там же, в Лицее, написал порнографическое стихотворение « От всенощной вечор, идя домой...» и прочёл его Пущину. И преподавателю Лицея Кайданову тоже его прочитал!
Кайданов тихо ему сказал: «Не советую Вам, Пушкин, заниматься такой поэзией, особенно кому-нибудь сообщать её...»
И эта страсть к непристойностям не была у Гения отдельным спорадическим выбросом протеста или баловства юности. В этом он был довольно последователен.

Большой Жено
Мильон бонмо
Без умыслу проворит,
А наш Француз
Свой хвалит вкус
И матерщину порет.

Так пелось в лицейском фольклоре, где Жено – Пущин, а Француз – прозвище Пушкина
«Телега жизни». – прекрасное стихотворение. Безусловно талантливое. И вдруг, в конце второй строфы  - - длинное многоточие. Понимающий – да поймёт!               
                А можно было и так:
С утра мы садимся в телегу;         С утра мы садимся в телегу;
Мы рады голову сломать               Нам мило голову сломать,
И, презирая лень и негу,                Кричим вознице: Сбрось сна негу!         
Кричим: Пошёл!...                Пошёл! Чтоб солнце обогнать!
Неужто у Пушкина вот в эту секунду вдохновение ушло? Пошлость в голову ударила? 
Мог бы написать и иначе:
Кричим: Пошёл! Чтоб солнце вспять!
- Ведь речь идёт именно об условном времени «дня»  -   нашей жизни. А в молодости («утром») нам всегда кажется, что вот такими молодыми, сильными, преуспевающими мы будем ВЕЧНО! Для молодых Солнце будет светить вот так, как сейчас, – всегда! В молодости  Солнце жизни стоит постоянно в зените!
Идея эта, между прочим, не новая – сравнивать время дня с периодами нашей жизни. Ещё Сфинкс в мифе об Эдипе, задаёт тому схожую загадку..
 
Нет, у гения вдруг пропало чувство художественного вкуса, меры и даже просто приличия. 
Выкрик из зала : А вы, наверно, считаете, что ваш вариант лучше, чем у Пушкина?
Рамона: Лучше или хуже, чем у Пушкина, я не знаю и никто не знает, так как там, по смыслу, фигурируют непристойности, заменённые многоточием! Поэтому сравнивать просто не с чем!
Мне представляется, что предложенные варианты, по крайней мере, приличней, чем матерщина Пушкина! Или вы считаете, по-Чехову, что у Пушкина «всё должно быть прекрасно»,  даже откровенная похабщина?  Если так, то почему в книгах Пушкина в некоторых местах проставлены многоточия? Прекрасное «ВСЁ» у Пушкина достойно открытой публикации и полностью! Печатайте весь его мат и порнографию во всех изданиях, учите такой красоте детей! Ведь это же ПУШКИН!!! Солнце! 
Впрочем, ваших детей ЭТОМУ учить не надо. Я на раз слышала «великий и могучий русский» мат из уст десятилетних детей на улицах Москвы. Это тот язык, который они слышат дома, от своих «родителей». Удивляться не приходится!
 
Интересно, однако, что в переводах этого стихотворения на немецкий, испанский и английский язык многоточия нет! Переводчики, не гении, как-то  обошлись без похабщины!
Я прочту вам эту строфу, как она переведена Бабеттой Дойч, из английского издания 1936 г.
The Coach of Life.
……………………
We board it lightly in the morning
And on our way at once proceed.
Repose and slothful comfort scorning,
We shout: “Hey there! Get on! Full speed!”

Как видите, никаких многоточий, всё вполне пристойно.
Выкрик из зала: А, может быть, в английском просто нет мата! Потому «всё пристойно»
Рамона: Уважаемый вопрошающий был бы прав, если бы... Но, увы! Английский, также как и многие другие языки, тоже оснащён непристойными ругательствами,  и в изобилии. Правда, называются они не «мат», а «four letters words», то есть «четырёхбуквенные слова», ибо все эти непристойности состоят действительно из слов, в четыре буквы каждое.

Его «Гавриилиада» и  «сказка» «Царь Никита и сорок его дочерей»  не блещут ни талантом, ни оригинальностью, ни звучной рифмой. Зато непристойностей – немало!  В «Евгении Онегине», в «главе осьмой», он упоминает своё отрочество и юность:
В те дни, когда в садах Лицея
Я безмятежно расцветал
Читал охотно Апулея,
А Цицерона не читал...
По всей видимости, бездарный порнографический опус Апулея «Метаморфозы» произвёл на юного Пушкина неизгладимое  впечатление, ибо в уже упомянутой «Гавриилиаде» он тоже заставляет свою героиню, между прочим, Пресвятую Деву Марию, Мать Христа, Богородицу вступать в интимные отношения с Богом в виде голубя, с ангелом и с чёртом подряд. Но Люций Апулей написал не только «Метаморфозы», а и другие, гораздо более интересные и серьёзные вещи -- «Апология в защиту самого себя», например, -- которые юный Пушкин не читал, за неимением времени, наверно?
Коль скоро мы занялись главой осьмой, продолжим разбор хотя бы её нескольких первых строф. Параллельно с текстом я попробую давать оценки тем или иным отрывкам в приблизительных терминах: бездарно, слабо, хорошо, талантливо, гениально. Мы будем как бы строить простенький график: вдоль одной его оси –идёт авторский текст. Вдоль другой оси, перпендикулярной к первой – оценка степени таланта в данном отрывке. Кстати, за этим параметром прячется другой –   творческий тонус автора.
Итак, первые четыре строки  -  Неплохо.
Зато дальше!
В те дни, в таинственных долинах,
Весной, при кликах лебединных,
Близ вод, сиявших в тишине,
Являться стала Муза мне.        -  Всё это четверостишие пошло и банально! Вроде настенных ковриков с обязательными озером, лебедями и целующимися голубками. Для примитивного мещанина – это нормальный атрибут его быта. Но для Пушкина?!
Моя студенческая келья
Вдруг озарилась: Муза в ней
Открыла пир младых затей,
Воспела детские веселья,
И славу нашей старины,
И сердца трепетные сны.           -  Одно слово – «Убого»

И свет её с улыбкой встретил;
Успех нас первый окрылил;
Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.  -  О сходе в гроб я  упомяну чуть позже. Оценка : удовлетворительно

И я, в закон себе вменяя
Страстей единый произвол,    --  Опять невразумительный  набор слов 
С толпою чувства разделяя,    --  Это Пушкин-то с толпою чувства разделял?
Я Музу резвую привёл
На шум пиров и буйных споров
Грозы полуночных дозоров;    -  Вновь что-то невнятное. Шум пиров – это гроза
                полуночных дозоров? Хотя, если принять во
                внимание замечание барона Дельвига, участника,
                как и Пушкин, общества «Зелёная Лампа» -- не       
                столь пишущей, сколь пьющей братии, не столь
                любомудрой, сколь сластолюбивой,  -- эта фраза               
                становится понятной. Дельвиг пишет Пушкину:
                «Нет ничего скучнее теперешнего Петербурга.
                Вообрази, даже простых шалунов нет!
                Квартальных некому бить. Мертво и холодно.»               
И к ним, в безумные пиры          --  А причём тут безумство?
Она несла свои дары.                – Опять заурядность!
И, как вакханочка резвилась,
За чашей пела для гостей,
И молодёжь минувших дней
За нею буйно волочилась,  -     А вот эти четыре строчки – прекрасны, гениальны! Он Музу не называет вакханкой, опытной развратной женщиной, принимающей участие в пьяном пиру с мужчинами во славу Вакха! Нет, Пушкин называет её, гениально точно,  --  вакханочкой, то есть ещё резвящейся, чуть легкомысленной, молоденькой  девушкой! И одобрение  друзей, сопутствовавшее его поэтическим пробам пера, он тоже,  персонифицируя, называет: Буйно волочилась (за его Музой,  -  Подругой ветренной моей) Здесь смело можно поставить оценку наивысшую, гениально, но сколько таких гениальных строчек в поэме?
Немного, к сожалению.
Ну, а потом его Муза действительно превращалась, и весьма часто и охотно,  в самую разнузданную вакханку (см. выше).


В.Г. Белинский назвал эту поэму «Энциклопедией русской жизни». Я бы не сказала, что это комплимент для художественного произведения. «Энциклопедия»  -  это, говоря простым детским языком,  «книга про всё». И это «всё» расположено в ней без всякой смысловой связи, обычно в алфавитном порядке. Я полагаю, никто в этом зале не станет утверждать, что любой справочник, или словарь, или энциклопедия являются выдающимися литературными произведениями?!
И, действительно, Белинский прав в какой-то степени. Поэма композиционно рыхла, мысли Пушкина непрерывно разбегаются как тараканы: то к вину, то к дорогам, то к балетам, то к трактирам придорожным, то к женским ножкам и к чему нет? Впечатление, что здесь Пушкин старался выполнить план по количеству исписанных станиц, не слишком заботясь о качестве. И недаром он называет «Евгений Онегин» романом в стихах.
В письме А.А. Бестужеву  (1825г.)  он пишет: « ...Да полно тебе писать быстрые повести с романтическими переходами – это хорошо для поэмы байронической. Роман требует болтовни; высказывай всё начисто.»
В письме к А.А. Дельвигу:
«Пишу теперь новую поэму, в которой забалтываюсь донельзя» (16 ноября 1823 г)

Вот и летает мысль Пушкина свободно по темам, и «болтает» он, что в голову придёт в момент написания той или иной главы.
.............................................

Даже в такой, лучшей своей поэме, компактной и лишённой лишней размазанности, -- «Медный Всадник», даже здесь наблюдаются, к сожалению, сбои – пропажа вдохновения, хотя в целом всю поэму можно назвать гениальной.

На берегу пустынных волн
Стоял Он, дум великих полн...

Писано в 1833 году
В 1827 году, в стихотворении «Поэт» в последней строфе:

«Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснётся... 

Пушкин пишет в конце:

Бежит он, дикий и суровый,
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн,
В широкошумные дубровы...»

В конце концов, можно сказать, поэт имеет право «заимствовать сам у себя»! Ладно, приемлю этот довод, не он первый, не он последний допускал такое.

                Так злодей
С свирепой шайкою своей
В село ворвавшись, ломит, режет,     Швед, русский, колет, рубит, режет
Крушит и грабит; вопли, скрежет      Бой барабанный, клики, скрежет,
Насилье, брань, тревога, вой...            Рёв пушек, топот, ржанье, стон

По-моему, нечто похожее имеется  уже в «Полтаве»  (справа  - описание полтавского боя) Снова – самозаимствование?
Между прочим, обратите, пожалуйста, внимание на рифму «суровый- дубровы». Дубравы, обычно, а не дубровы! Или, если уж менять «а» на «о», то можно было бы и «о» изменить на «а»  (Бежит он, дикий и суравый).
Со словом «дубравы» отлично рифмуются, к примеру: лукавый, управы, славы, здравый, кровавый, нравы, отравы, безглавый, бравый и десятки, если не сотни других слов.
Так что Пушкин мог бы легко избежать насилия над правописанием, сказав:

Бежит, презрев рассудок «здравый»,  или,  Бежит, толпы чуждаясь славы
И звуков и смятенья полн,
На берега пустынных волн
В широкошумные дубравы.

Выкрик из зала: Сама ты – дуброва! (Дружный смех! Одобрительные аплодисменты)

Рамона: Принимаю. Тогда я  буду широкоумной дубровой!

Замечание из зала: К Вашему сведению, г-жа Вайскопф, слово «дубровы» употреблялось в пушкинские времена наряду со словом «дубравы». Это Вы могли бы найти в словаре Даля или в любом другом толковом словаре той поры!

Рамона: Если это действительно так, а я думаю, что уважаемый комментатор не взял с потолка своё утверждение, приношу извинения! В отношении «дубров»  я была неправа! Но принципиально это не изменяет сути моего доклада. Могу продолжать? Итак:
 
Забавное предвосхищение слов Игоря Северянина «Громокипящий кубок» -- «Широкошумные». Кстати, а что это означает?
Что же до «Громокипящего кубка», то это лишь название сборника стихов Северянина, вышедшего в 1913 году. Название, позаимствованное из стиха Тютчева:

Ты скажешь: Ветреная Геба,
Кормя Зевесова орла,
Громокипящий кубок с неба,
Смеясь, на землю пролила.

.............................................

                ... Нева всю ночь
Рвалася к морю против бури,
Не одолев их буйной дури...
И спорить стало ей невмочь...

Чьей «ИХ»? Речь, как будто, идёт о буре в единственном числе,  не о бурях, ветрах, волнах и т.п.
Мог же Пушкин написать:
                ... Нева всю ночь
Рвалася к морю против бури,
Её не пересилив дури...
И спорить стало ей невмочь...

..........................................

Поутру над её брегами
Теснился кучами народ

Тесниться «кучами» народ,  то есть много людей, не может! А вот «толпами» тесниться может.

.........................................

Нева вздувалась и ревела
Котлом клокоча и клубясь

Котёл не может клокотать и ещё клубиться! Всё это может делать находящаяся в нём вода, если её нагревают до кипения.

...........................................
                -  воды вдруг
Втекли в подземные подвалы.

А что, есть подвалы надземные, на четвёртом этаже расположенные? По-моему, само слово «подвал» указывает на его местоположение относительно поверхности земли и конструкции здания.
Слова «ужасный» «ужасных» и «мрачный» и «мрачно» повторяются слишком близко одно от другого. Поэту, владеющему всем богатством русского языка, так обеднять себя в соседних строчках – не с руки!

Мрачный вал,
Плескал на пристань, ропща пени...

Как может быть вал, речная волна, «мрачным»?
Несколькими строчками ниже:

Бедняк проснулся. Мрачно было:

И дальше:

Вскочил Евгений; вспомнил живо
Он прошлый ужас; торопливо
Он встал: пошёл бродить, и вдруг
Остановился и вокруг
Тихонько стал водить очами.

Ну, здесь прямо нагромождение нелепостей: То он вскочил, то тут же, после того, как вскочил, торопливо встал? Он, что, вскочил, а потом поспешно лёг, а затем снова «встал торопливо»? Пушкин играет со своим бедным героем как самодур-сержант с провинившимся новобранцем, командуя: Лечь-Встать! Лечь-Встать! Тихонько... водить очами,  -  значит можно водить очами и громко?

............................................

И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой  -
Как будто грома грохотанье  -
Тяжёло-звонкое скаканье
По потрясённой мостовой   

Излишняя строчка, ясно, что скакать по воде или по облакам всадник с «грома грохотанием» не может! Только по твёрдой поверхности мостовой!  Строка  ненужная и вносящая диссонанс в ритм стихотворения.
Но, я ещё раз повторяю, эта поэма Пушкина, «Медный Всадник», несмотря на перечисленные мелкие сбои, гениальна! Почти безупречна!

Не только стилистическими диссонансами он грешил, а вообще, с грамматикой и ударениями «пурист» Пушкин обращался куда как вольно: Е и Ё в конце рифмы он использует как равнозвучащие фонемы, ударение смещает в словах,  как хочет, если это смещение помогает рифмовке и стопе стиха. Только что мы видели, как дубравы превратились в дубровы, а вот и библиотека, с ударением на «о»! Таких приёмов в стихах и поэмах Пушкина – сотни. Хоть Пушкин не раз пытается доказать своим критикам, какой он пурист в вопросах русской грамматики. Он порой назидательно указывает другим русским литераторам и критикам, как безграмотным школьникам-второгодникам, на правила правописания. Мол, татаре и цыганы я, Пушкин, пишу именно так, потому что ... и дальше следует одно из правил грамматики. Однако же его собственные сочинения никак в эти строгости не укладываются.

Итак, перманентную «гениальность» Александра Сергеевича, приписываемую ему многочисленными, и часто весьма «авторитетными», поклонниками, мы, кажется, обсудили.

А что за человек -- как личность, как «персона», -- был Пушкин? Ведь можно быть талантливым инженером и плохим человеком. Ведь не ждём мы от талантливого врача, чтобы он был непременно и прекрасным семьянином или баскетболистом! От способного архитектора, чтобы он был порядочнейшим человеком на Земле!
Кем, в человеческом аспекте, был «гениальный поэт», Солнце Русской Поэзии?
Ну, одно качество отнять у него никак нельзя – Пушкин был зоологическим антисемитом. Понятно, как очень многие полу-четверть-осьмикровки, он из кожи лез, чтобы казаться чистокровным русским. То есть был квасным русским патриотом и националистом. Презирал, как и полагается великорусскому шовинисту, поляков, немцев и прочих иностранцев. Из-за своей исконно росейской родословной затеял целую свару с Булгариным, доказывая чванливо своё дворянское происхождение. Мелко и унизительно для большого поэта! В своих комментариях к «Евгению Онегину» изображал пылкую любовь к простонародным именам: «Сладкозвучнейшие греческие имена, каковы, например, Агафон, Филат, Федора, Фёкла и проч., употребляются у нас только между простолюдинами»,  -  с огорчением отмечает Пушкин. (Что-то не слышала я таких сладкозвучнейших греческих имён, хоть и была в Греции несколько недель.) Наверно детей своих так же он и назвал? Агафоном? Фёклой? Кажется, нет!? Что же до «сладкозвучности» имён, то это весьма субьективно, вот назвал же он одну героиню Парашей. Какие  ассоциации это имя вызывает у современных читателей, я не спрашиваю.

Униженно просил  известного характером своей службы графа Бенкендорфа, чтобы тот выдал ему, Пушкину, «положительную характеристику». Пушкин тогда жениться на Н.Н. Гончаровой собрался и будущая тёща запросила у жениха вот такую характеристику! Получил, кстати, и благополучно женился на девушке, которая его нисколько не любила, иначе бы не внимала с таким интересом комплиментам Дантеса.

Но к евреям Пушкин был особенно злобен. Все герои – евреи у него – жиды или «презренные евреи». В 1822 году он пишет брату: «Читал стихи и прозу Кюхельбекера. Что за чудак! Только в его голову могла войти жидовская идея воспевать Грецию славянорусскими стихами. Целиком взятыми из Иеремия». Между тем, Пушкин любил Кюхельбекера и тот евреем вообще не был!
 
«А, приятель! Проклятый жид, почтенный Соломон!»   -  в «Скупом рыцаре» обращается прекрасный молодой герой-дворянин к ростовщику -- конечно же еврею. Этот молодой и препорядочнейший человек испытывает к скупому отцу своему вполне искреннюю ненависть и только мечтает о его смерти. Готов его сам убить, использовав как повод дуэль, которую он же и хотел спровоцировать.  Но когда Пушкин заставляет своего героя, отвратильного ростовщика Соломона, намекнуть Альберу о способе умертвить папочку, молодой рыцарь вдруг становится на дыбы и правдоподобно изображает возмущение! Дабы вытянуть под этот гнев ещё денежки из запуганного ростовщика!
Между прочим, интересно отношение Пушкина к некоторым своим героям. Одни герои изображаются им людьми, живыми существами с их достоинствами и пороками. В своей статье Table-Talk (Застольная беседа) он отмечает, совершенно справедливо, что у Шекспира герои – суть живые люди, а вот «У Мольера скупой скуп  -  и только; у Шекспира – Шейлок скуп, сметлив, мстителен, чадолюбив, остроумен. У Мольера лицемер волочится за женой своего добродетеля, лицемеря...» Пушкин здесь явно делает свой выбор в пользу Шекспира. Но других своих героев сам он всегда и последовательно изображает, используя только чёрную краску, и создаёт не живых людей, а некое средоточие всего самого отвратительного, что есть на свете. Кого? Евреев!  Это только показывает степень внутреннего духовного рабства Пушкина.
Этот псевдоинтернационалист евреев ненавидит, как и другой замечательный русский писатель, Н.В. Гоголь, лютой ненавистью!
Вот, например, что он пишет в «Набросках предисловия к «Борису Годунову»
Я не буду читать этот отрывок по-французски, как он  был написан в оригинале, поскольку здесь собралась литературная элита Москвы и французский все, конечно, знают получше меня. Посему даю его сразу в переводе:
«Посмотрите, как она, вкусив царской власти, опьянённая несбыточной мечтой, отдаётся одному проходимцу за другим, деля то отвратительное ложе жида,  то палатку казака, всегда готовая каждому, кто только может дать ей слабую надежду  на более уже несуществующий трон».
Это Пушкин пишет о Марине Мнишек.
Для восемнадцатилетней Натальи Гончаровой ложе Александра Сергеевича Пушкина, отличавшегося  африканской несдержанностью сексуальных порывов и к которой он испытывал чисто физическое влечение, конечно же, не было отвратительно! И его бесконечные измены на том же «ложе»!
При том, что её выдали замуж за него, нимало не считаясь с её чувствами! А ведь она не испытывала к Пушкину ни малейшей любви.

Известная французская писательница, Жорж Занд (Амандина  Аврора  Люсиль Дюдеван, девичья фамилия --Дюпен) со свойственной ей мужской откровенностью, описала Александру Дюма-сыну, все тяготы своего замужества и дала ему понять, сколь ужасно бывает для девушки первое «супружеское испытание», если её мужу недостаёт деликатности.
«Мы воспитываем их, как святых, -- говорила Жорж Занд, -- а случ;ем, как кобылиц!» 
Пушкин тоже излишней деликатности с женщинами вообще, а с Натальей Гончаровой  в частности, не проявлял и даже не думал о её чувствах,  о такой малости!!

И уж, конечно,  для  белой девушки, немецкой дворянки, Христины-Регины фон Шеберх не было отвратительным ложе его прадеда по материнской линии – африканца Ибрагима – Аврама Ганнибала. Которая, по словам Пушкина, родила тому множество чёрных детей обоего пола. То есть дед Пушкина был тоже, как и прадед, совершенно чёрным. Прабабушка Пушкина, так отзывалась о своём муже:
«Шорн шорт делат мне шорных репят и даёт им шертовск имя.»
В переводе это означает: «Чёрный чорт делает мне чёрных ребят и дает им чертовские имена.»
О поведении его прадеда по отношению к его первой жене, красавице-гречанке, которая родила ему белую дочь и которую он сослал в монастырь (достойный воспитаник Петра-Первого!) Пушкин говорит с мягкой грустью как о «несчастливой семейственной жизни его прадеда». И эту белую дочь свою от первого брака Ганнибал вообще не допускал под очи свои! Кстати, где-то на уровне дедов в семье Пушкиных произошло и некое кровосмешение, бабушка Пушкина по материнской линии была отдана замуж за сына Ганнибала, деда Пушкина. Так вот эта бабушка была тоже из рода Пушкиных и приходилась родственницей деду Пушкина по отцовской линии.
.
Что же касается женитьбы Пушкина, всё решилось при дворе императора Николая Первого. Наталья уже была введена в свет и царь присматривался к красавице никак не с отцовскими чувствами. Он-то  и пожелал одобрить брак Пушкина с Натальей, дабы держать последнюю при дворце и, под прикрытием её замужества за камер-юнкером, наслаждаться периодически обществом красавицы «без свидетелей», tete-a-tete. А мужа «за понимание и покладистость» постепенно повышать в должности.
Но не тут-то было!
Пушкин не понял правил, принятых при дворе. Одно из которых гласило: Императору  никто ни в чём не отказывает! И, «не отказав»,  умный муж получал за жену свою тоже немало от щедрот царских! Пушкин же считал Наталью Николаевну своей законной  собственностью, ни с кем не желая  делить её, даже с Императором!
За что и пострадал. А не за своё, якобы, вольнодумие. «Вольнодумцев», гораздо более опасных, и без него хватало в России! Да, вот, жён таких молодых и редкостно красивых, как Наталья Николаевна, у них не было!

Своим зоологическим антисемитизмом Пушкин только подчёркивает, насколько его психология великого поэта, гения Русской земли, не отличается от типичной рабской психологии любого его современника – ничтожества. Ведь мечта каждого раба – быть на месте его господина! Значит следует найти кого-то, по отношению к кому, любой, самый ничтожный раб и подонок, мог бы чувствовать себя Господином. Унижая, оплёвывая, притесняя  других, более бесправных существ, будь то люди или животные, раб хоть в эти минуты блаженства ощущает себя Хозяином.  Евреи на  роль повсеместно унижаемых и избиваемых всегда подходили, независимо от их истинных деяний и намерений.
А ведь это тот самый Пушкин, который осуждал рабство (в других!).
В письме П.А. Вяземскому в ноябре 1825 г. он писал:
«Зачем жалеешь  ты о потере записок Байрона? Чёрт с ними! Слава Богу, что потеряны!...Оставь любопытство толпе и будь заодно с гением. Мы знаем Байрона довольно. Видели его на троне славы....Охота тебе видеть его на судне.  (Имеется в виду не то судно, на котором плавают по морям и океанам! РВ) Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей  радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении.Он мал как мы, он мерзок как мы! Врёте подлецы; он и мал и мерзок – не так, как вы – иначе.»  Конец цитаты.
Итак, как будто ясно мнение Пушкина о стаде рабов, называемого им «толпой». (Он, вообще, очень любил слово «толпа» и использовал его к месту и не к месту. Толпою нимф окружена,  -  я уже упоминала это, Корабли, толпой со всех концов земли,  -  корабли «толпой» к богатым пристаням не стремятся!)
Но, увы, сам нередко вёл себя точно также.  И его антисемитизм – нагляднейшее этому подтверждение
Кстати, он неправ в этом письме, утверждая, что, де, гений «мал и мерзок иначе!»
Это он утверждает безапеляционно, напирая на эмоции, но не приводя ни одного логически приемлемого доказательства своей правоты. Ибо их нет! Да, гений, увы, как все люди, только смертный человек, часто такой же слабый, как и все. А потому  в малости и мерзости своей ничем от мерзостей и слабостей толпы не отличается!
И сам Пушкин здесь – не исключение!
Он, который писал Вяземскому письмо, выше цитированное,  в целом, вполне разумное, он сам нередко соединялся с этой толпой в мерзостях о «слабостях могущего».

В 1836 году Пушкин пишет критические замечания на статью Лобанова о русской и французской литературе  -  «Мнение М.Е. Лобанова о духе словесности, как иностранной, так и отечественной»:
«Спрашиваю: можно ли на целый народ изрекать такую страшную анафему? Народ, который произвёл Фенелона, Рассина, Боссюэта, Паскаля и Монтескье...
...Ужели весь сей народ должен ответствовать за произведения нескольких писателей...»
Это Пушкин говорит о нападках Лобанова, понятно из текста, на французскую литературу и весь народ Франции! До чего прав Пушкин в этом отрывке, до чего критичен и страстен! Да вот беда, для евреев, всех поголовно, тоже «кое-что» давших миру и цивилизации, сам Пушкин никогда никакого приветливого слова не находил! Для него, защитника французского народа, все евреи, весь народ,  -  это отвратительные, проклятые жиды! 

Это он, А.С. Пушкин достаточно гнусно поступил, написав о Екатерине Второй (Великой), к которой, несмотря на критику в её адрес, испытывал, как будто, уважение, -- что, де, умерла она на стульчаке!

«Старушка милая жила
Приятно и немного блудно,
Вольтеру первый друг была,
Наказ писала, флоты жгла
И умерла, садясь на судно...»

Любой медик знает, что у пожилых людей часты запоры и инсульты у них происходят именно в туалете. Но говорить об этом вслух, да ещё столь глумливо – недостойно просто порядочного человека, не говоря о «гении» художественного слова.
Своего любимого Державина Пушкин тоже не щадит, такт к его слабостям не проявляет, хоть, если он не причисляет себя, вот, к этой толпе, мог бы!
В «Онегине» он пишет:

Старик Державин нас заметил
И, в  гроб сходя, благословил.

Я не буду здесь разбирать очередные и очевидные нелепости пушкинского стиля:
в гроб не сходят, а ложатся. Сходят в могилу или гробницу! А сам гроб издавна на Руси ставили на стол, за которым позже пили-ели на поминках. Так что в гроб надо было не сходить, а восходить!
Но эдесь важно, что Державин его действительно заметил, отметил и даже хотел обнять талантливого мальчика!
И вот «талантливый мальчик» вспоминает эпизод приезда Державина в Лицей.
Что же он помнит? А то, что его друг Дельвиг спрятался у лестницы,  дабы в одиночестве, когда Державин приедет, поцеловать ему руку. Руку, создавшую «Водопад».
Державин  вошёл в Лицей, и первое,  с чем он обратился к швейцару, было:
«Где, братец, здесь нужник?»
Разочарованный такой прозой жизни Дельвиг, будучи в душе поэтом, тут же решил руку не целовать, и со смехом рассказал об этом эпизоде Пушкину, а тот, мы видим, – всему свету.
Державин был человеком старым, дело было зимой, и опять же, каждый врач знает, прошу прощение за натурализм, что у пожилых мужчин возникают проблемы с простатой, заставляющие их часто, особенно находясь на холоде, пользоваться услугами туалета. Что мальчики с такой проблемой незнакомы, что молодой Пушкин об этом не думал  -  это понятно. Понятно и то, что Дельвиг хотел поцеловать руку, написавшую «Водопад», но затем передумал,  какой уж может быть «водопад» у старого простатника?! Но вот, зачем понадобилось взрослому Пушкину вспоминать этот эпизод, выставляя своего кумира в таком непритязательном виде, вот это непонятно, если не предположить, что, как говорил В.И. Ленин, нельзя жить в обществе и быть свободным от него! Или, используя пушкинскую терминологию, нельзя жить в толпе и быть духовно свободным от неё! И Пушкин следовал за толпой, которую так беспощадно и верно охарактеризовал в письме к  Вяземскому!
А в том же «Онегине» он писал:

Несносно видеть пред собою
Одних обедов длинный ряд,
Глядеть на жизнь как на обряд,
И вслед за чинною толпою
Идти, не разделяя с ней
Ни общих мнений, ни страстей.

Так уж Пушкин не разделял с чинною толпою этих самых мнений и страстей? Ведь несколькими страницами раньше он же пишет нечто другое:

И я, в закон себе вменяя
Страстей единый произвол,
С толпою чувства разделяя,
Я Музу резвую привёл
На шум пиров и буйных споров....

Так как же --  вменял Пушкин себе в закон разделять с толпою страстей единый произвол или нет? Судя по некоторым, приведённым мной цитатам, вменял и следовал за толпой весьма охотно!
А случай с Державиным, обнародованный Пушкиным, как видно, запал в память благодарным потомкам.
В конце 19 го века в среде русских литераторов имел хождение не вполне прилично звучащий анекдот-каламбур:
Какая разница между молодым Чеховым и старым Державиным?
Чехову – «Спать хочется»
А Державину  – « .... хочется».
Я, конечно, не могу повторить дословно эту неумную шутку.

А как он тревожился, своей судьбой озабоченный, когда декабристы пошли под суд? И замечательный свой стих «Во глубине сибирских руд» он долго декабристам не отправлял, понимал, чем для него это может закончиться! Следует ли нам осуждать его за это? Не думаю. Естественный страх человека за свою жизнь и благополучие, в конце концов – не преступление! Да вот, если ты себе прощаешь чисто человеческие слабости, то прости и другим! Может простить Пушкин и жестокость Пугачёву, и многим другим злодеям, вот только евреям ничего не прощается!

Охотно, вслед за толпою, подхватывал Пушкин и откровенную клевету, и оговор, хотя в 1830 году, отвечая на критику «Полтавы», он писал:
«Обременять вымышленными ужасами исторические характеры и не мудрено и не великодушно. Клевета и в поэмах всегда казалась мне непохвальною...»
(Опровержение на критики, 1830г).
И тут же: либерального Бориса Годунова (после кровопийцы Ивана Грозного) он клеймит детоубийцей! И по сей день немало людей думают, что именно Годунов подослал убийц к царевичу Дмитрию! Ведь за этим утверждением стоит гигантский литературный авторитет самого Пушкина! Он-то зря  ведь не скажет,  -- думает читающий обыватель-невежда.
Сальери, жертва клеветы, благодаря Пушкину стал навечно злодеем – отравителем Моцарта! По крайней мере для читающей русскоязычной публики.  Так ли поступает достойный и благородный человек? Исторические же материалы говорят нечто другое: Моцарт умер от болезней и бедности! Его и похоронили-то в общей могиле для бедняков! А Сальери на смертном одре, исповедаясь, отрицал какую-либо причастность к смерти Моцарта. Тут кто-то меня в выкрике обвинил в клевете на Пушкина, а что делало Солнце Русской Поэзии, клевеща на ни в чём неповинных людей? Если уж задумал писать исторические драмы, то проверь сначала, что было на самом деле! Но ему это безразлично! Пушкина интересовала коллизия эмоций, характеров, судеб. И что не сделаешь ради эффектного словца или фразы, или многозначительного конца главы, всей книги? Пушкин – литератор явно торжествовал над Пушкиным – порядочным человеком и добросовестным исследователем! На вот такую развилку: выбор --  драматическая коллизия или скромная правда жизни -- указывает в своём рассказе «Пассажир» Владимир Набоков. Он там тоже описывает отличную завязку для рассказа: сосед рассказчика по купе бурно рыдает всю ночь и рассказчик-писатель придумывает всякие трагические истории, вызвавшие эту заинтриговавшую его сцену. Затем он ещё больше обостряет ситуацию, сообщая, что весь поезд был оцеплен полицией – искали человека, который убил накануне свою жену и её любовника и, возможно, находился в этом поезде. И оканчивает весьма разочаровывающе – его рыдавший ночью сосед убийцей не оказался! Драма с эффектным концом не состоялась. А вот Пушкин бы, наверно, уж не упустил возможности! Но это только мои спекуляции... 
При всём этом хочу отметить вновь, талантливо и очень верно описанный портрет творческой личности Моцарта. И то, как к этому относился Сальери. Вполне возможно, что Пушкин сам чувствовал нечто похожее и справедливо наделил Моцарта той же гениальной лёгкостью и какой-то детской беспечностью в отношении к самому себе, к своему труду.
Моцарт, сидя за фортепиано, играет Сальери тему, незадолго до их встречи родившуюся в его мозгу...

Сальери
                Так ты с этим шёл ко мне
И мог остановиться у трактира
И слушать скрыпача слепого! – Боже!
Ты, Моцарт, недостоин, сам себя.

Моцарт
Что ж, хорошо?

Сальери
                Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь;
Я знаю, я.

А до этого эпизода, Моцарт приводит к Сальери какого-то скрипача, игравшего в трактире мелодии из его опер. Моцарта очень позабавила манера его игры и он решил развеселить ею и Сальери!

Старик играет арию из Дон –Жуана.
Моцарт хохочет.

Сальери
И ты смеяться можешь?

Моцарт
Ах, Сальери!
Ужель и сам ты не смеёшься?

Сальери
Нет!
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
Пошёл, старик...

Следует признать, что, несмотря на гнусный оговор Сальери в этой пьесе, Пушкин напрямую указывает на какую-то божественную лёгкость отношения гения к собственному творчеству! И это замечание, на мой взгляд, удивительно точно!
Если есть вдохновение -- опять мы к нему возвращаемся, -- пишется легко, ясно, мысли парят, а не толкутся бесплодно в сознании. Эта лёгкость в творчестве проявляется и в оценке гением своего произведения: так набросал я пару тем, была бессоница, и мне пришли в голову несколько мелодий... 
Вот эта творческая воздушность  обычно сразу видна квалифицированному слушателю или читателю. И её не подделаешь натужным притягиванием рифм или мелодий, мучительным (хоть и профессиональным) прилаживанием их друг к другу, в часы и дни, когда божественное вдохновение на свидание не явилось, а писать надо!
В Моцарте Пушкин рисует самого себя именно в такие моменты гениального прояснения сознания!
Блестяще описанное состояние, блестяще описанный эпизод!
Небольшое замечание:
В последних строках «Моцарта и Сальери» Пушкин допускает некоторую неточность:     - - «и не был
Убийцею создатель Ватикана».
Ватикан – это не одно здание, не один Собор Святого Петра, это вообще не только и не столько архитектурный ансамбль, сколь общественный институт –  Мировой Центр Католической Религии!
Микеланджело Буонарроти «создателем» этого института, конечно, не был! Он был одним из многих художников, скульпторов, архитекторов, вложивших свой гений в художество, скультуру и архитектуру этого института. Он четыре года рисовал фрески «Секстинской Капеллы», он построил купол Собора Святого Петра, но и здесь, нисколько не преуменьшая его талант, он не был пионером, а позаимствовал технику возведения такого купола у флорентийского архитектора Брунеллески, который первый построил яйцеобразный  купол над собором Святой Марии в Цветах во Флоренции (Catedrale Santa Maria del Fiore)!  Микеланджело Буонарроти был не создателем, а «строителем» Ватикана, притом одним из многих. И история про знаменитое яйцо, «поставленное Колумбом на его круглую вершину» на гладком столе, на самом деле относится не к нему, а именно  к Брунеллески!

Другое верное замечание Пушкина о таланте можно встретить в его критических замечаниях о стихах Виктора Теплякова «Фракийские элегии», 1836 год.
«В наше время молодому человеку, который готовится посетить великолепный Восток, мудрено, садясь на корабль, не вспомнить лорда Байрона и невольным соучастием не сблизить судьбы своей с судьбою Чильд-Гарольда. Ежели, паче чаяния, молодой человек ещё и поэт и захочет выразить свои чувствования, то как избежать ему подражания? Можно ли за то его укорять? Талант неволен, и его подражание не есть постыдное похищение – признак умственной скудости, но благородная надежда на свои собственные силы, надежда открыть новые миры, стремясь по следам гения,  -  или чувство, в смирении своём ещё более возвышенное: желание изучить свой образец и дать ему вторичную жизнь.»
Ни прибавить, ни отнять! Прямо методическое руководство «Как стать гением».   

Вернёмся, однако ж, к теме о личности Пушкина.
Пушкин, несомненно,  был талантливым поэтом и не более! Он не обладал ни высокой и благородной душой, ни большим умом, ни добрым и честным характером.  И даже талант незаурядный свой далеко не всегда использовал в полной мере и по назначению.

В письме Бестужеву, (1825г.) Пушкин пишет о графе М.С. Воронцове:
«Мы не хотим быть покровительствуемы равными. Вот чего подлец Воронцов не понимает. Он воображает, что русский поэт явится  в его передней с посвящением или одою,  а тот является с требованием на уважение, как шестисотлетний дворянин,  -  вот дьявольская разница.»
Чуть позже, в письме К.Ф. Рылееву (1825 г.) Он поясняет: «Ты сердишься за то, что я чванюсь своим шестисотлетним дворянством (NB, моё дворянство старее). Как же ты (не) видишь,что дух нашей словесности отчасти зависит от состояния писателей? Мы не можем подносить наших сочинений вельможам, ибо по своему рождению почитаем себя равными им. Отселе гордость etc.»

Тут и чуть позже мы разберём несколько аспектов и оттенков пушкинской мысли.
Начнём с того, что таланту, гению не гоже чваниться тем, что досталось ему от предков, в чём никакой персональной его заслуги нет. Пушкин мог бы справедливо гордиться лучшими своими стихами и поэмами, это создания его, и только его гения! А гордиться тем, что ты  волей случая, без малейших усилий с твоей стороны, родился в семье дворянской – это уж очень отдаёт стадным рабством, той самой чернью и толпой, о коей Пушкин писал не раз в весьма неодобрительном духе, с презрением, и оправданным! Ведь так же любое ничтожество, имевшее счастье родиться в семье богатых или вельможных родителей, может гордиться и чваниться не менее Пушкина, и, по логике великого поэта, справедливо!
Тут Пушкин загоняет себя в порочный логический круг: «Я не буду подносить высокопоставленным дворянам свои сочинения, ибо я сам -- шестисотлетний дворянин!» То есть, он принимает как нечто нормальное и оправданное, чванство вельмож и сам мыслит их же категориями. Уважение к себе – требование справедливое, но уважение это он (Пушкин) требует не к своему признанному и блестящему таланту, не  к своему, вполне им залуженному, «титулу» гениального поэта, а лишь к тому, что он,  де, тоже дворянин. Да сколько на Руси было дворян многосотлетних и ничем --  ни учёностью, ни характером, ни мыслью не выделявшихся из общей «толпы»?! Если бы Пушкин написал Рылееву, что с вельможами иначе говорить нельзя, что он тоже должен «изображать» дворянскую спесь и чванство, то тогда ситуация прояснилась бы:  Пушкин просто вынужден играть так, как это понятно было бы «вельможам». Но Пушкин не играет! Он ещё и гордость  к чванству приспосабливает, хотя гордость и чванство весьма далеки друг от друга!  Между прочим, чванство и спесь вообще к качествам интеллигентного и незаурядного человека не относятся, зато толпе, черни – весьма свойствены! Если бы его прадеда, Ибрагима-Аврама Ганнибала, не продали бы Петру Великому за бутылку водки, то родился бы Пушкин в Африке и писал бы поэмы на языке Мумбу-Юмбу со словарным запасом в 300 слов.

О графе Воронцове.
В своём письме П.А. Вяземскому в июне 1824 г. Пушкин пишет: «То, что ты говоришь насчёт журнала, давно уже бродит у меня в голове. Дело в том, что на Воронцова нечего надеятся. Он холоден ко всему, что не он; а меценатство вышло из моды. Никто из нас не захочет великодушного покровительства просвещённого вельможи, это обветшало вместе с Ломоносовым.»
Практически в то же время, в письме Пушкина А.И. Казначееву, он отзывается о Воронцове совсем иначе, никак не о «подлеце» и «холодному ко всему, что не он».
«Вы говорите мне о покровительстве и дружбе. Это две вещи несовместимые. Я не могу, да и не хочу притязать на дружбу графа Воронцова, ещё менее на его покровительство; по-моему, ничто так не беспечит (я полагаю, здесь описка, не беспечит, а бесчестит, вот что имел в виду Пушкин, РВ), как покровительство, а я слишком уважаю этого человека, чтобы желать унизиться перед ним. На этот счёт  у меня свои демократические предрассудки, вполне стоящие предрассудков аристократической гордости. (Что это вдруг за «демократические предрассудки», когда Пушкин чванится неоднократно  своим дворянством шестисотлетним?! РВ)
Я устал быть в зависимости от хорошего или плохого пищеварения того или другого начальника...»   (Вот это Пушкин замечает более, чем справедливо!)
А.С. Пушкин,  работая в Одессе под началом у графа Воронцова, закрутил весьма успешный роман с его женой,  до того успешный, что она даже родила от него ребёнка. Навряд ли этот роман остался незамеченным графом. Посему его неодобрительное отношение к любовнику своей жены представляется весьма понятным и оправданным. Но именно Пушкин увековечил обманутого им мужа эпиграммой «Полу- подлец» и прочее...  Правда, о рогах он не упоминает. Когда же другой мужчина стал ухаживать за его, Пушкина, женой   -  Пушкину это до того не понравилось, что он вызвал Дантеса на  дуэль, точнее, спровоцировал дуэль, послав совершенно оскорбительное письмо Геккерну.
«Пушкин перед пустоголовым болваном в кавалергардском мундире всё время оказывался в самом смешном и жалком положении и не мог этого не сознавать. И кипел злобой. Однажды на вечере у Вяземских, когда Дантес с обычной неприкрытостью увивался вокруг Натальи Николаевны, графиня Наталья Викторовна Строганова говорила княгине Вяземской, что у Пушкина такой страшный вид, что, будь она его женой, она не решилась бы вернуться с ним домой.
Пушкин дошёл почти да сумасшествия. Постоянно получались новые анонимки. Пушкин целыми днями разъезжал по городу.... либо запершись в кабинете, бегал из угла в угол и кусал ногти...»
Ужасное описание! Читать тяжело! Но ведь сам Пушкин делал то же самое, по отношению к другим мужьям, увиваясь за их жёнами. Изменяя направо и налево своей жене, даже с её сестрой, Александрой Гончаровой, в их же доме!
Мужей, им же обманутых, не щадя называл «величавыми рогоносцами» или использовал другие язвительные «титулы».

У Клариссы денег мало,
Ты -- богат, иди к венцу!
И богатсво ей пристало
И рога тебе к лицу!
 
А когда сам стал получать анонимки с подобными титулами, пошёл на дуэль-самоубийство.   

Слушатель из зала: Я хотел бы задать вопрос  г-же Вайскопф:
Вы, я слышал, сами тоже пишете? Даже книжку опубликовали? Или две? Так вот, Вы к своему творчеству относитесь также непримиримо критически, как и к Пушкину? Так  же скрупулёзно разбираете каждую строку, Вами написанную? Хотелось бы, между прочим, ознакомиться с Вашими «творениями», и их тоже разобрать в полном соответствии с Вашими принципами!
И, кстати, в каком жанре Вы пишите?
(Одобрительный гул и смешки в зале)
Рамона: Перефразируя Вольтера – в любом, кроме скучного!
А насчёт критичности  -  конечно нет! Стараюсь изо всех сил быть строгой к себе и самокритичной, но навряд ли это полностью возможно! Одна из особенностей человеческой психики как раз в том и заключается, что к себе мы относимся неизмеримо снисходительнее, чем к другим!
Но я и на роль Солнца Русской Поэзии никак не посягаю. Да и вообще,  на статус звезды класса G -3, к которому принадлежит и наше Солнце, не претендую. И на любую другую звёздную величину тоже! Если продолжать говорить терминами астрономии, я, в лучшем случае, какой-нибудь захудалый астероид, случайно залетевший в Солнечную систему. Их, кажется, обнаружено больше 30 000? Может найдётся среди них астероид «Рамона Вайскопф», а если нет, то для меня будет весьма лестно узнать, что кто-то обнаружил ещё один и дал ему моё имя. Но это забота астрономов будущего.
Выкрик из зала: А Пушкин, между прочим, себя Солнцем Русской Поэзии никогда не называл!
Рамона: Совершенно верно! 29 января 1837 года в «Литературных прибавлениях» к «Русскому инвалиду», в некрологе было написано: «Солнце Русской Поэзии закатилось...»
Но и я тоже себя Солнцем не называла! Разве что в моём некрологе кто-нибудь помянет....? «Астероид Рамона Вайскопф навеки покинул нашу Солнечную систему». Грустно и красиво!.
Так что мы оба при жизни проявили похвальную скромность!
Выкрик из зала: И не назовут! Не надейтесь!
Рамона: «Не надеюсь, не зову, не плачу...» Что же касается «знакомства» с моими книжками, то  желающие могут с ними «ознакомиться», если владеют испанским, или португальским, или немецким, или английским, или французским, или итальянским.  На русский язык, к сожалению или к счастью для меня, они не переведены. Издательство «Иностранная Литература» не сочло их достойными перевода.
Благодарю за внимание! 
    
Выступление Рамоны Вайскопф неоднократно прерывалось бурными возгласами возмущения, переходящими в  свист, и грубыми выкриками. «Дура!», «Ложкой дёгтя Пушкина не испортишь!», «Сама – шлюха!»,  «А ты,  кто такая?!»,  «Клеветница!», «Очернительница Солнца нашего!», «Давай, выйдем, поговорим...!»

 
Рамочка, извини меня, но ты сумасшедшая! Зачем ты полезла в Дом Литераторов с этим дурацким  докладом? У тебя других забот нет, как бесить тупых ханжей, невежд и фанатиков? А эти твои глупые «математические выкладки»? Бред сивой кобылы!
Федечка, если бы я спросила у этой интеллектуальной элиты Москвы, какая дробь больше -- семь пятнадцатых или восемь семнадцатых,  -- не думаю, чтобы кто-нибудь из собравшихся смог бы ответить раньше, чем через полчаса, если вообще…

Зачем тебе это всё? И как они тебя поносили? Мне просто больно было слышать это, хоть я там не был. Ты опять от меня это скрыла!
Как говорит моя дорогая Мамочка: «Хоть калачом называй, да только в печь не сажай!» Ну, назвали шлюхой! Главное, чтобы не отправили в то учреждение, «научно-исследовательское», в котором ты сделал своё великое открытие!
И ещё, мне это было забавно, Федечка! Я знала, что мой доклад их шокирует, но разве я сказала в нём что-то неверное? Клеветническое? Зауряднейшие вещи: гений – это краткие моменты вдохновения, а не перманентное состояние и не пожизненный  Орден Ленина. Что? Разве это не так, не очевидно? Там были десятки пушкиноведов, которым всё, что я говорила, отлично известно, и ещё многое такое, о чём я, дилетант, понятия не имею.
Рамочка, не всё, что очевидно, можно говорить вслух! И не каждому дано право такое говорить! Если бы ты была заслуженным советским академиком-лингвистом, то это звучало бы для всех иначе! А тут какая-то девчонка из УРУГВАЯ, не филолог даже, берётся рассуждать о ПУШКИНЕ! О признанном гении! О Солнце Русской Поэзии!  И как рассуждать!? Тебя могли просто линчевать,--  если не в прямом смысле, то в переносном.
А они уже готовились меня распять! Атмосфера в зале была накалена до предела!
Так зачем тебе всё это???
Интересно! Забавно!
Вот, кончатся эти твои забавы тем, что тебя объявят «persona non grata», что тогда?
Ты обо мне хоть секунду подумала?
Подумала! Ну, объявят! Уеду!
А  я?
А ты, Федечка, отлично прожил 28 лет,  даже не подозревая о моём существовании...
Но, Рамочка, последние два года у меня были некоторые основания подозревать
«о твоём существовании»!
Спасибо, Федечка! Дай я тебя поцелую за это подозрение! Но не бойся! Не объявят! Овчинка выделки не стоит! Зачем им поднимать шум на Западе из-за какой-то девчонки, недостаточно почтительно высказавшейся о Пушкине? Всё будет «забыто» и заметено под ковёр!
Кстати, у меня там оказался сторонник! Знаешь кто? Боряра!
Боряра записался для участия в прениях. Он узнал о моём докладе и решил тоже пойти послушать его и выступить, если будет, что сказать.  Он единственный, кто выступил в мою защиту, причём сделал это необыкновенно умно! Он, казалось бы,  идиот, с твоей точки зрения, а тут прямо гениально угадал, что и как надо говорить.
Видишь, Боряре ты сказала, а мне –нет!? Эта дубина! Что он мог сказать? Только напортить тебе!
Федя, не бесись, а выслушай! Я ничего Боряре не говорила! Как он узнал об этом докладе – не знаю! Услышал на филфаке, возможно. Но поступил он великолепно!

Он поднялся на трибуну и сказал:
Добрый вечер.   Меня зовут Боряра.    Я – папуас!
Весь зал грохнул! Накал враждебности, которой только что кипела вся честн;я публика, сразу испарился! Все смеялись над таким диким (в их представлении) сочетанием: папуас будет говорить о Пушкине!
Когда, после нескольких минут хохота, в зале наступила относительная тишина,
Боряра добавил неуверенно, как бы сомневаясь:
Я полагаю, что в этом зале нет язычников-идолопоклонников ... кроме меня?
Зал опять грохнул! Председательствующий прикрыл лицо рукой и, весь вздрагивая от приступов смеха,  вытирал слёзы носовым платком.
Но ведь именно к этому и призывает доклад г-жи Вайскопф,  -  продолжал Боряра,  -  к отказу от язычества и идолопоклонства в искусстве!
Хоть я лично,  --  он положил руку на сердце,  -  положа руку на сердце,  -  пояснил он свой жест,  -  с ней в этом совершенно не согласен, по причине только что упомянутой.
В зале снова смех.
Г-жа Вайскопф представила нам Пушкина не как его статую, не «горделивого истукана», а живого человека со всеми всплесками его гениальности, её спадами, с его силой и его слабостью! Но ведь он действительно был живым человеком, а не памятником самому себе! Он не робот и не стихотворная машина, всегда работающая  в оптимальном режиме. Вот, что, по моему мнению, хотела донести до слушателей г-жа Вайскопф, и это ей вполне удалось!

С вашего позволения – небольшая, но объясняющая многое цитата:
Герберт Кийт Честертон, современник Шоу, поэт, писатель, журналист и одарённый литературный критик, писал о выступлениях Бернарда Шоу против идолопоклонства:
«Ему недостаточно было быть просто революционером: революционеров было так много. Ему хотелось выбрать какой-нибудь выдающийся институт, который бездумно и инстинктивно принимали бы даже самые неистовые и нечестивые...
... И он нашёл такой предмет; он нашёл великий и неприкосновенный английский институт – Шекспира.         ( Как в России – Пушкин, добавлю)
Однако выступление Шоу против Шекспира, какие бы преувеличения ни допускал он смеха ради, ни в коем случае не было, как часто полагали, простой причудой или фейерверком парадоксов. Он говорил всё  всерьёз; то, что называли его легкомыслием, было лишь усмешкой человека, которому нравится говорить то, что он думает, -- занятие, являющееся, без сомнения,  самой большой забавой в жизни.
Более того, можно со всей прямотой сказать, что Шоу сделал доброе дело, пошатнув  идолопоклонническое почтитание Божества с берегов Эйвона.
Это идолопоклонство было вредным для Англии; оно укрепляло нас в нашей опасной самонадеянности, побуждая думать, что у нас, и только у нас одних, был поэт не только великий, но и единственный поэт,  стоящий выше критики.
Это было вредным для литературы, это превращало в постылый образец для подражания то, что являлось созданием гения, но создано было наспех и не лишено недостатков. Вредным с точки зрения религии и морали был и тот факт, что существовал столь огромных размеров земной идол, что мы вкладывали столь полную и безрассудную веру в дитя человеческое. Справедливо, что именно Шоу замечал слабости Шекспира. Однако нужен был именно  человек, в такой степени прозаический, чтобы противостоять всему, что было столь опасного в обаянии поэзии, подобной этой; может, и не было бы ошибкой послать глухого для того, чтобы разрушить скалу, на которой гнездятся сирены.»

А что делает г-жа Вайскопф? – спросил Боряра, --то же, что и Бернард Шоу!
Я процитирую, весьма кратко, его собственное высказывание.
«Ни одно имя (кроме имени Шкспира) не стоит в Англии на такой высоте; и всё потому, что средний англичанин никогда не читает его произведений, а тот небольшой процент англичан, который читает, засыпает на второй странице, и при этом некоторые успевают обнаружить там не то, что они читают, а лишь некое призрачное величие, внушённое им высокой репутацией нашего Вильяма, между тем люди по-настоящему пытливые вскоре обнаруживают у Барда весьма серьёзные изъяны, и в результате этого ужасного открытия у них появляется ощущение, что они дошли до абсурда!»
Если вместо имени Шекспира подставить имя Пушкина, то мы получим то, о чём говорила г-жа Вайскопф.
И её иконоборчество не есть что-то вредное или обидное. Она не выступает против Пушкина, а против человеческой слабости  у нас всех – склонности и идолопоклонству.

Поскольку мы говорим здесь о Пушкине, а не о язычестве и идолопоклонстве, я не смею углубляться  в теологичесий спор о том, что более логично: монотеизм, атеизм или вот наше, принятое в течении столетий, язычество. По-моему, у нас взгляд на природу более верный, опирающийся на практику, а не на смутные голословные утверждения о том, есть ли ОДИН бог или его нет! Я, сын папуасского народа,  отвечаю на этот вопрос чётко и однозначно: единого бога нет!
Благодарю за внимание!
 
Выкрик из зала: Простите, Боряра, а откуда у Вас такой свободный русский?
Папуасы,  -  объяснил Боряра,  -  это понятие собирательное. У нас там в Папуа-Новой Гвинее живут 700 разных народов и племён. Языков, наречий и диалектов тоже 700, и даже чуть больше.  Поэтому мы, папуасы, и к языкам такие способные: забредёшь среди джунглей ненароком в чужое племя, не сможешь объяснить, что ты тоже «ex nostris» («из своих») и тебя живо – в котёл!
Поневоле станешь быстро языки схватывать!
Зал опять грохнул.
Выкрик из зала: Боряра, а как Вы сами... братьев по разуму... Потребляете...?
Нет, я ведь уже много-много лет вегетарианец.
Снова смех.
Тот же голос из зала: А Вас тогда почему не ... потребили?
Я же сказал – к языкам способный. И вовремя уехал.
Смех, аплодисменты
Поднялся ещё один слушатель, судя по всему, философ, и ещё содрогаясь от внутреннего смеха, спросил:
Уважаемый оратор, Боряра, сказал – «опирающееся на практику». Хоть мы сегодня собрались здесь на чествование Пушкина, но логика дискуссии требует некоторого отступления от этой основной темы. Я хочу спросить, какая это у вас практика подтверждает идолопоклонство, многобожие и т.п.?
Боряра: Если уважаемый председатель позволит мне нарушить регламент и отвечать на вопросы более пяти минут, которые я уже исчерпал, то я постараюсь лаконично ответить на Ваш вопрос.
Выкрики из зала: Дайте ему ещё несколько минут! Пусть скажет!
Председатель молча махнул Боряре рукой -- мол, продолжайте.
Благодарю Вас! В двух словах: единобожие – это то же самое, что пытаться всё многообразие явлений в природе свести к одному и только одному закону! Ну, скажем, всё объяснять законом всемирного тяготения! Полёт птицы – потому что закон тяготения. Волны в море – закон тяготения! Войны и революции – закон тяготения! Смена дня и ночи – опять – закон тяготения и НИЧЕГО больше! Любовь – закон тяготения. (Здесь, кстати, можно говорить о своего рода «тяготении»)
Смех в зале.
Боряра продолжал: Смена поколений людей, животных, растений, их эволюция, кризисы,  – всё объясняется законом всемирного тяготения! Других законов в природе не существует!
Да и на поверку-то, это так называемое единобожие, монотеизм, тоже оказывается закамуфлированным многобожием, политеизмом. Возьмите любую монотеистическую религию --  христианство, например. Есть Бог, есть Сатана (это уже не Один, Единый Бог, а два!), есть боги чуть более низкого ранга –Ангелы, Архангелы, есть Сын Божий, тоже богом являющийся – Иисус Христос. Итак, сколько в «монотеизме» мы уже насчитали богов?! А если прибавить и богов, вновь, ещё более низкого ранга, 12 Апостолов, святых и прочих, обладающих частью атрибутов Бога, то счёт пойдёт на сотни! Так какое это единобожие?!
Одобрительный смех в зале, аплодисменты.
А наше многобожие хорошо объясняет явления природы в их многообразии и динамике. Противоборство разных богов,  духов, полубогов-титанов, злых, добрых и прочее. Иногда побеждает один бог, в другой раз его противник оказался сильнее, ибо объединился с другими богами! Это же, в иносказательном виде, и физика, и химия, и биология, и философия, и социология, и психология, и теория экономики! Практика жизни подтверждает ежедневно и ежечасно такое противоборство разных сил и мотивов. А как называть их  -  боги, духи, титаны, идолы, зомби, законы Ньютона, Фарадея, Ампера, Маркса, Ленина ... – это лишь терминологические тонкости!
Я полагаю, что дал ответ? Ещё раз, благодарю за внимание!
 
Зал разразился аплодисментами!
Враждебности ко мне – не стало и в помине. Несколько зануд-начётчиков пытались повернуть дискуссию опять «к вопросу о клевете на Пушкина», но настроение в зале уже было снисходительно-прощальное. Тем всё и окончилось!

Жаль, что меня там не было!
Очень хорошо, Федечка, что тебя там не было! Я поэтому тебе ничего не сказала. Ты бы сразу полез в драку! Что ты мог бы там сделать? Выступить страстно в мою защиту, логически доказывая, что я права? Толпа к логике в такую минуту – глуха! Ты бы этим только ещё больше разъярил  всех, и тебя съели бы вместе со мной! Мол, поддался антисоветской пропаганде, по бардакам на Западе шатался, сам агентом уругвайско-сионистской разведки стал! Мало ли что могли тебе приписать!?

Тот же Боряра -- он мог сделать первое, только что упомянутое, и  эффект был бы тем же. Съели бы!
Он мог выступить в мою защиту, извиняясь за меня -- мол, дура, не знает, не понимает, не ценит, она же из какого-то Уругвая....
Эффект был бы один  --  злобное улюлюкание и презрение к кающимся.
Но, Рамочка, он мог выступить и против тебя, сказав, что они правы, а ты во всём неправа!
Боряра? Он, хоть и глуповат, может быть, но честный человек и порядочный. Разделял или не разделял он мои взгляды, но никогда бы не присоединился к враждебной публике!
Видишь, Федя, ситуация вроде бы безвыходная: куда не кинь, всюду клин!
И вот тут Боряра додумался  до гениального решения!
Он вышел за пределы того Понятийного пространства, в котором проблема положительного решения не имела! Он ушёл в третье измерение из плоскости, находясь на которой  защитить меня эффективно было невозможно!
Он рассмешил зал своими, вроде бы странно нелепыми замечаниями, и сразу перенёс дискуссию в другое Эмоциональное пространство! И сказал то, что хотел: что я права! Но когда? Когда вся аудитория уже последовала за ним в это другое измерение! На актёрском жаргоне это называется «взять публику».

Не понимаю, Рамочка, как он додумался до такого решения? И что, он действительно – язычник? Я где-то читал, что папуасы в большинстве – христиане?
Федя, да какой он язычник или вообще религиозный! Он – атеист чистой воды. А про многобожие просто ввернул, симпровизировал, дабы отвлечь и потянуть за собой публику и провести свою главную мысль, что я – права! Мол, если, вы, товарищи, не идолопоклонники, нечего и из Пушкина делать идола! Просто и логично! Ведь теперь, в «новом» понятийном пространстве, его логика уже подействовала!

А  насчёт  «как додумался», я у него потом, когда мы вышли вместе, спросила.
Да, странно, я в ту минуту ещё не поняла, что атмосфера в зале изменилась и сказала Боряре, чтобы не шёл со мной вместе, если не хочет быть битым! Я допускала, что мне предстоит встреча-сюрприз с какими-нибудь подонками. Я-то сама каратистка, быстро с ними разделаюсь, а вот Боряра – совсем не боец. Могут побить! Боряра весь вспыхнул, обозлился и с раздражением ответил, что я его оскорбляю таким гнусным предложением:
«Я всё же не мог представить себе, что Вы, Рамона, так мерзко думаете обо мне!»
Я искренне извинилась перед ним. Но всё обошлось, никто не вышел бить меня. Несколько минут он вообще не разговаривал со мной и на вопросы не отвечал. Молча шёл рядом. Я попыталась разрядить напряжённость и сказала ему:
Да, Боряра, я искренне благодарна Вам за выступление! Меня там могли просто  съесть заживо! И как раз Вы, «сын папуасского народа», спасли мою жизнь! Спасибо Вам за это!
Боряра процедил, почти не разжимая губ: Errare humanum est!  Я, знаете, Рамона, всегда честно признаю свои ошибки!
Я рассмеялась: «Боряра, ну, хватит дуться!  Я знаю, что поступила очень некрасиво, ляпнула глупость, не подумав. Честно в этом раскаиваюсь! Сколько раз я могу просить прощения? Вот приду в посольство Уругвая, лягу на диванчик и помру, как Червяков! И некролог по мне напишут: «Смерть чиновницы»!
Он улыбнулся,  немного отошёл от обиды и начал отвечать.
Так вот. Он мне сказал, что вовсе не до чего не додумывался, ни о каких пространствах не рассуждал, он эмоционально почувствовал накалённую злобой атмосферу, и сразу понял -- нет не понял, а опять, интуитивно сделал то, что в миг это напряжение сняло. Он действовал импульсивно, иррационально! Смех над кажущейся нелепостью -- а ведь по сути это была не нелепость, а чистая правда -- разрядил озлобление, накопившееся в зале. Причём, Федя, он не паясничал, не старался рассмешить зал – это у него вышло непроизвольно, естественно и попало в точку! Потому я и называю это гениальным решением!
Между прочим, ты, Федя, тоже, придумав сингулярности, вышел за пределы проблемы, которая, казалось бы, требовала решения в плоскости чисто оптической!