Призванный в вечность

  Читатель, я тебя очень прошу, дай мне знать о ЛЮБЫХ несуразностях, которые ты подметишь. Прошу тебя - не поленись. 
--------------------------------------------

ПРИЗВАННЫЙ В ВЕЧНОСТЬ

                Памяти... Трудной, горькой и неизбывной памяти
                жизнь за мир отдавших солдат русских, моего Отца включая...

                *


           Я буду звать его лейтенантом. Я хочу, чтобы для вас он был просто лейтенант. Потому что я никогда не узнал его настоящего имени. Не знал своего имени и он сам.
           Я называю его лейтенантом, потому что он — любил это.
           Вечный покой душе твоей светлой, Лейтенант.

                ***

           Стылый день белорусского лета. Одного из тех, послевоенных, — блёклых и нерадостных.
           Я стоял в длиннющей очереди на заправку сифонов на заднем дворе гастронома. Я — четырёхклассник, худющий,  нездоровый, всегда голодный.  Мне было скучно, обидно, и я озлобленно оглядывал скользкие серые стены, серых людей, серое небо и весь серый этот неприветливый мир.
           Очередь к окошку-прилавку была тягучей, тягучей той унылой бесконечностью в безразличное никуда, и двигалась медленно, шаркая ногами по хлюпающей земле.
           Угрюмы были люди — недоброй была и погода. Измождённые дожди обрызгивали землю раздражающе часто, не давая воздуху согреться и вонючим лужам просохнуть. Я был раздражён — мне было себя жалко. Скудная одежонка моя отсырела, а голые ноги чесались от холода.

                *

Мать вытащила меня из войны, в которую мы играли между горбатых рядов кренившихся в разные стороны сараев. Просьба эта её была наказанием, и незаслуженным.

                *

          Очередь оживилась, зашептала, когда во двор вошёл очередной покупатель со сделанным на заказ металлическим сифоном на плече.  Грациозность походки этого человека уже не оставит моей памяти. На нём была с иголочки офицерская форма без знаков различия. Несмотря на вездесущую грязь, хромовые сапоги мужчины были безукоризненно блестящи. Красивое лицо его, моложавое, но неопределённого возраста, было чисто выбрито виски и щегольские усы и были аккуратно пострижены. Светло-чистые глаза его голубые смотрели тепло, но напряжённо, собирая маленькие у глаз морщинками. Это был он — мой лейтенант. Едва мужчина ступил к концу очереди, голоса от окошка позвали его,
          — Коля, Петь, Ванюха, Володенька... — услышал я (непонятно было  это мне и занятно), иди-ка сюда, дружище.
          Женщины вокруг меня заговорили , конечно же, об  этом военном. Из подхваченных обрывков этих пересудов — обрывков разрозненных, отделённых и путанных, я узнал о солдате, который в последний день войны был выбит из боя разорвавшимся неподалёку артиллерийским снарядом. Однополчане, работавшие атаку, оставили мёртвое тело, заляпанное землёй и кровью, похоронной команде.
          Понурые мужики те, вытягивая покойника, услышали стон. Живой. Отнесли на носилки. Ни оружия с ним было рядом, вообще ничего — был он голый. Взрывная волна раздела его донага, не оставив и царапины. Одежды, иного какого предмета опознать имя не нашли. Да и вряд ли искали.

                *

          Днями позже, в полевом госпитале, где контуженный пришёл в себя, обнаружили, что взрыв опустошил его память — дочиста. Вымел и тряпой протёр. Забыл солдат друзей, семью, имя своё забыл. Только войны неизбывная память потом вернулась. Как поселилась в мозгу его, так и навсегда.

                *

          После месяцев лечения в одном, другом госпитале безымянный солдат был оставлен в психиатрическом отделении при военном госпитале в нашем городе. Слабые попытки докторов вернуть солдату память результата не дали. Несмотря на настойчивые утверждения солдата, что он офицер — лейтенант, его демобилизовали как рядового с соответствующей крошкой-пенсией. В паспорт записали Иваном Ивановым. Город выделил ему комнатушку в коммунальной квартире.

*

          Оживление у окна вытолкнуло меня из моих фантазий. Я подошёл.
          Люди окружили военного, уговаривая его о чём-то, а тот отрицательно покачивал головой.
          — Это нехорошо с войной играться. Война плохо. Война проститутка.
          Подвыпивший парниша подзудил Лейтенанта, изображая пулемётную трескотню. Лейтенат улыбнулся кротко, кивнул в ответ головой и мастерски произвёл короткую очередь. Тот же парень обошёл сзади и изобразил звук падающей бомбы, покручивая пальцем у виска. Лейтенат резко обернулся.  Лицо его неожиданно исказилось мукой, покоробившей красивый его рот. Был ли то причиной вот этот воющий звук, или оскорбительный жест, или нечто иное ссаднило его чувство? Он уронил голову на грудь, погрузившись в своё прошлое, закрыл голубые глаза. Молчание опустилось во двор. Лейтенант тяжело поднял лицо к небу и сверлящий вой разгоняющейся смерти разодрал сталый воздух сверху донизу, будто тяжёлый занавес мрачного театра. Взрыв потряс толпу. Лейтенант снова закрыл глаза и звуки его голоса унесли нас в мир его памяти. Я увидел солдат стреляющих и в которых стреляли. Рвотный запах пулемётной гари заложил мои ноздри. От вони крови тошнило. Крики офицерских команд и ругань автоматов, рыкающий гром отдалённых гаубиц и скрежетание наползающих танков, стоны умирающих и крики их о помощи — пуль жалящий свист сшивал все эти лоскуты в адскую картину войны.
          — Война – проститутка, — закончил Лейтенант, откашлялся и закурил беломорину.
Обудившись от кошмара, очередь начала двигаться снова. Женщины плакали. Многие пожилые торопливо крестились.

                *

          Позже я узнал, что Лейтенант был в городе знаком многим. Несмотря на отсутствие погон и знаков различия, военные козыряли ему. Это делало Лейтенанта счастливым донельзя.

                *

          Ещё годы... Я пробирался меж ними из класса в класс, поспешая во взрослую жизнь. Временами я встречал Лейтенанта в городе. Всякий раз он был безукоризненно опрятен, свеже выбрит, и усики щегольские предельно точно пострижены. Военная форма была выглажена тщательно и сидела на нём как влитая. Годы не делали Лейтенанта старше, разве что сбрызгивали  серебром виски.
          Время от времени городские чины пытались запретить ему, как формально рядовому, ношение офицерской военной формы. Тот не повиновался. Не повиновался упрямо по-детски и с открытым презрением: ношение одежды, помимо военной, не имело для него смысла. Неподчинение политической власти было чревато... но его не тронули.
          В нескольких случаях я спрашивал возможно знающих о его источниках дохода, но ответа не получил.
          Но я знал, что любой мог остановить Лейтенанта на улице или окликнуть из окна и попросить об услуге. Это могла быть просьба посидеть с ребёнком, поколоть дрова, помочь с ремонтом, сходить в магазин. (Тот сифон, который он принёс для заправки, был также не его.) От денег он отказывался, но любил, когда его приглашали к столу, благодарно принимал курево и продукты, не отказывался от чарки. Для него было нормально зайти в столовую и начать убирать со столов, мыть посуду,  подметать в парикмахерской. Закончив дело, он уходил. Если его благодарили — принимал с достоинством, если нет – ничего не требовал, зла не хранил и приходил снова.
          Любопытные часто просили его показать свой талант имитатора.  Понаблюдав несколько таких «представлений»,  я отметил, что они крепко выматывали его душу. Тем не менее, отказывал он нечасто. В зависимости от настроения, это могла быть полная демонстрация в одном месте, но краткая версия в другом.

                *

          Охлаждаясь в предбаннике, я , тогда уже студент университета, сидел на скамейке у стола в компании таких же любителей париться, потягивая пиво из толстой стеклянной кружки.  Бывшие фронтовики,  поглаживая успокаивающе уродовавшие их тела раны, говорили о войне. Лейтенант вошёл в комнату дымясь паром и с веником в руке. На скамейке моментально раздвинулись и перед ним поставили кружку.
          — Слышь, Володя, — обратился к нему детина с изуродованным лицом, разглядывая вокруг тело Лейтенанта, — а ты удачливый мужик. Вы смотрите на него, ребя, ни те шрама, ни царапинки. Фрицы, наверное, пулю для тебя не отлили. 
          — Нет, отлили. Они её даже выстрелили. Я это точно знаю.
          — Ну тогда они зря свинец стратили. Твоя за молоком пошла.
          — Нет, не пошла. Не пошла она.
          На него смотрели с удивлением. Лейтенант облизал пену с губ и не отвечал. Его красивые губы нервно подрагивали и... безрассудный визг пули пролетел через сердца.
          — Война пули зря не стратит. Пуля — она те дура. Другой нужно много времени своего отыскать. Будет она летать и летать, кружить среди людей, пока не найдёт своего. Пуля, которая пробивает солдатское сердце, никогда не остановится, пока не пробьёт сердце его матери, жены, детей. Война — курва. Она убивает каждого, кто её касается: одного — сразу, другого — потом. Моя  всё меня ищет. От неё не спрячешься. Война — сс-сука.
          Лейтенат поднял кружку и стал пить быстро, жадно, словно заливая огонь, сжигающий его изнутри.

                *

          Мне нравился Лейтенант. Его преданность солдатскому прошлому делала мои чувства чище. Его спокойное бесстрашие учило меня силе и вере.

                *

          Глеб, записной заводила нашей компании, придумал всё это.
          Его недавно приняли на работу водителем и помощником звукоинженера на Республиканском радиовещании. Рассказы его нас завораживали. Там был другой мир, мир техники и искусства, куда только немногим доверенным был доступ. Из этого мира написанные в звуке люди и события приходили к нам.
          Глеб сказал нам о бригаде с киностудии, временно работавшей в их звуковой библиотеке. Они монтировали звуковую дорожку для снимающегося фильма о войне. Работа была почти готова. Аппаратура киностудии была уже погружена в автобус, чтобы опробовать запись на природе. Глебу предложили в выходной день переспать ночь в машине на месте пробы для охраны.
          Он задумал загнать машину с вечера за глухую стену нашего дома, протянуть провода и спрятать динамики у тропки, протоптанной жителями через заброшенный сквер.
          Тропинка эта была кратчайшим путём к дому от трамвайной остановки. Но с наступлением темноты люди избегали ходить здесь и шли в обход, по освещённой улице. Только Лейтенант, который жил много дальше, да немногие другие смельчаки ходили по ней в любое время.

                *

          Толик с дальнего угла свистнул нам, что Лейтенант идёт. Все спрятались. Глеб включил аппаратуру: звук приближаюшейся военной колонны пополз вдоль тропки.  Но случилась промашка. Оказалось, то был не Лейтенант, а женщина с ребёнком.
          А звук катил и катил неумолимо и зловеще. Клацанье металла, задышка танков, и лающие команды тревожно коробили ночную тишину.
          Женщина стала испуганная. Девочка обхватила её ноги и заплакала,
          — Мама, я боюсь.
          Сзади подошёл Лейтенант,
          — Что такое? Случилось что? Ты чего, кроха, землю мочишь?
          Испуганная мать, поглаживая по голове девочку, показала трясущейся рукой в сторону звуков. Лейтенант приложил руку к уху. Понимающему немецкий было уже возможно различить лаящие звуки команд, приказывающие невидимым солдатам идти вперёд. Лейтенад резко бросил руку к ремню за пистолетом. Рука ухватила пустой ремень. Лейтенант снял шинель, протянул её женщине,
          — Ты иди отсюда, милая, иди. Найди место спокойное. Девчонку укрой. Ишь колотиться вся. Я сейчас, я скоро...
          Он согнулся и крадучись пошёл навстречу угрозе. Пулемётная очередь прошила воздух над его головой, он бросился на землю.
          — А гадюка фашистская. Я покажу тебе русского солдата. Он поднялся и шагнул вперёд. И выстрел... настоящий выстрел раздался из-за моей спины. Краем глаза я ухватил вспышку безумного огня вылетевшего из ствола пистолета. Лейтенант резко согнулся, принимая в себя пулю,
          — Сука, нашла ты меня вконец... — выдохнул он и упал... и упал солдат на землю, которую защищал. Звук сломался. Сломался крик. Сломалась земля.
          Я знал, что Лейтенат убит.
          — Что ты сделал, козёл! Ты Лейтенанта зачем застрелил, гнида? — я задыхался. Глеб стоял потрясённый. В темноте отчаяния я всё равно мог видеть белизну его лица. Из руки Глеба выпал пистолет.
          — Я его не убил. Я не стрелял в него. Это ненастоящий пистолет. Это киношный. Я только хотел пошутить.

                ***

          На похороны Лейтенанта пришёл город. Плакали вдовы, плакали замужние женщины, глядя на них, плакали их дети. Не утирая слёз, шли фронтовики.
          В гробу лицо умершего было красивым. Красивым и ясным. Кто-то положил на его грудь лейтенантские погоны. Вздор...
          В этот день земля приняла главного генерала Второй Мировой – Русского Солдата.

                ***
          Б-оже, мы молим Тебя о любви, которой нам не достаёт, и не бережём любовь, которую Ты нам дал.