Набег

Кандаловы уже ждали в гости детей. Новоселы жили в рубленом доме, просторном, светлом и уютном. У них был большой двор, и в нем уже водилась разная живность. Нина ловко управлялась с хозяйством и очень походила на казачку, хотя к этому не стремилась.
Наконец дети приехали на Яблоню и вместо респектабельной мамы, от которой всегда пахло французскими духами, увидели резвую и пышущую здоровьем крестьянку. Не стало больше Нины Ивановны – теперь все звали ее Ниной или Ниночкой.
Во дворе Таня дернула Мишу за рукав и вполголоса спросила:
– Миша, а ты заметил, как теперь мама разговаривает? Ну и словечки у нее: да вить, не след, штой-то. Это хохлы так разговаривают?
– Нет, это казачий говор, и он мне очень нравится, – спокойно отреагировал Миша. Затем он начал восторгаться тайгой и сказал, что уже успел побывать в лесу и видел, как растет дикий виноград…
– Я даже попробовал ягоды, но они еще не очень сладкие, – похвалился Миша.
– А я уже пила сок из ягод китайского лимонника, и он мне очень понравился, – сказала Таня, зато она нелестно отозвалась о киш-мише.
– А сама в первый же день уплела полную чашку! – заметил Миша.
Но Миша понял сестру, потому что вспомнил, как после вяленых ягод актинидии у него появился зуд в одном не совсем подходящем месте.
– Таня, мы переели. Дядя Вася сказал, что киш-миш нужно есть в меру, и все будет в порядке, – поделился Миша тем, что узнал, и затем размечтался: – Знаешь, когда я закончу гимназию, то приеду сюда жить и куплю себе ружье.
– Ага, и будешь воевать с хунхузами, – подначила его Таня.
– Но говорят, что на Яблоне еще нет хунхузов!
– Нет, так зато будут.
В это время послышался голос матери:
– Дети, вы пошто там застряли? Быстрее мойте руки и садитесь за стол, дневать будем!
– Ну вот, ты слышал? – спросила Таня и улыбнулась. – Пойдем-ка, братец ты мой, «дневать».
…Василий Кандалов сначала работал на трелевке леса, где тягловой силой служил конь, но не так давно он получил «повышение» и теперь содержал всю конюшню лесной концессии. Он был здесь и начальник, и конюх, и еще кое-кто. Ему положили твердое жалованье, и его не только хватало, но и что-то оставалось на черный день.
В поселке Кандаловы прижились сразу. Вскоре после того, как они отпраздновали новоселье, Нина прославилась своим кулинарным искусством, и женщины зачастили к ней по разным делам. Яблонцы оказались прекрасными людьми, и им не приходилось скучать.
Кандалов сошелся с детьми без особых проблем, а с Мишей даже подружился. Заметив, что юноша проявляет интерес к лошадям, Василий начал обучать его верховой езде. В этом деле казак знал толк, и довольно скоро Миша стал неплохо держаться в седле…
– Дядя Вася, как вы думаете, из меня получится казак? – в шутку спросил однажды Миша, гарцуя перед Кандаловым на серой лошади.
– Получится, осталось только отрастить чуб и купить фуражку, – тоже пошутил Василий.
Мише дано хотелось поговорить с Кандаловым о гражданской войне, и он, выбрав подходящее время, спросил:
– Дядя Вася, а на гражданской было страшно?
Кандалов ответил не сразу – поразмышлял:
– Знаешь Миша, мне нелегко вспоминать об этом, но ты должен знать, что я думаю об этой войне. Мне не так было страшно, сколько обидно и отвратно из-за того, что русский хлестал русского!
– И вам приходилось убивать русских людей? – широко округлив глаза, спросил Миша, но Кандалов не вильнул, сказал чистую правду:
– Приходилось убивать, и слава Богу, что только в сражениях на бранном поле. Паскудное это было дело, ой, паскудное, скажу тебе… И тот, кто затеял эту войну, не избежит божьей кары…
Миша читал о том, что войну затеяли белые и сказал об этом Кандалову, но тот горячо возразил:
– А кто, по-твоему, совершил государственный переворот? Миша, белые хотели вернуть России законную власть!
– А почему казаки не пошли за большевиками?
– Потому что они присягали царю-батюшке. Казак спокон веку стоял за веру, царя и отечество!
– Дядя Вася, но раз большевики победили, значит, больше людей было за них? – спросил Миша, заранее уверенный в том, что он припер своего отчима к стене.
– Миша, правда – это не только красивые лозунги! Народ заманили посулами, и только будущее покажет, что мы получили от революции, – с горестными нотками в голосе ответил Кандалов и помрачнел, как туча…

                *  *  *

Наконец поспел виноград, и они начали ходить в тайгу. Василий уже хорошо знал места, но доступ к неухоженным диким виноградникам был труден, и они уставали. Зато наградой за труд всегда были полные корзины иссиня-черного винограда, не очень крупного, но вкусного и сладкого.
Дети сразу же оказались пленниками щедрого леса… Его таинственная сень дышала неизвестностью и неудержимо манила к себе. Они открывали для себя много нового, и прежде всего были удивлены тем, что ягоды киш-миша и китайского лимонника тоже растут на лианах.
Но этот уголок дикой природы, примкнувший к уссурийской тайге с юга, таил в себе и опасности. Однажды, когда они присели отдохнуть с полными корзинами, на них неожиданно выскочила и мгновенно остановилась целая семейка диких свиней. Огромный и свирепый вожак секунды две-три сверлил их злыми глазами, затем приподнял клыкастое рыло, медленно поводил им вправо – влево, нюхая воздух шевелящимся пятаком, и вдруг визганул – коротко, басовито. Стая мгновенно сорвалась с места и, как одно целое, ушла правее, сокрушая на своем пути все и вся…
В этот день Василий Михайлович рассказал им кое-что из того, что слышал сам:
– Кабан – не хищник, но очень опасен, и если разъярен, то спастись от него можно только на дереве; иначе собьет с ног и раздерет свою жертву клыками. В прошлом году один раненый медведь снял скальп с приезжего охотника и задрал двоих китайцев с лесной концессии. Этот зверь доставил еще много хлопот, пока его обезвредили.
– Дядя Вася, а вы не встречались с тигром? – увлеченный его рассказом спросил Миша.
– Слава Богу, нет. Но бывает, что он подходит к самому поселку. Рассказывают, что три года назад тигр унес лошадь прямо с лесозаготовительной деляны.
– Ужас! Он может унести лошадь? – страшно удивилась Нина.
– Да, это очень крупный и сильный хищник…
– А еще каких зверей вы видели? – продолжал интересоваться Миша.
– Очень часто встречаются медведи, изюбри и кабаны…
Однажды, когда они увлеченно собирали ягоды актинидии, Кандалов подозвал всех к себе, и они увидели за ветровальным кедром полоза. Это пресмыкающееся из семейства ужей поразило их своими размерами; его длина достигала трех метров, и он, потревоженный людьми, уже уползал в лесную чащу…
В этот же день на Мишу напал большой паук, потому что он, спрыгнув с валежины, попал в его паутину. Брюшко этого членистоногого было не менее дюйма, а вместе с мохнатыми лапками, вцепившимися в Мишин нос, он являл собой подлинное чудовище. Но, к счастью, паук оказался не кусучим, и его скоро отправили восвояси.
Дом уже ломился от лесных даров. Огромная макитра* на двести литров была доверху наполнена виноградом. Ягода китайского лимонника, набитая в бутыли и керамические сосуды, уже давала сок. На специальных стеллажах провяливали киш-миш…

                *  *  *

Раннее утро… Тихо спал поселок на станции Яблоня…
Василий Петрович Авилов от чего-то проснулся, и тут же услышал, как брякнули ставни.
«Ветер, что ли?» – подумал он, но как ни прислушивался, понял, что ветра на улице нет. Почему-то в душу закралась тревога. Это было в какой-то степени связано с тем, что в последнее время на КВЖД стало неспокойно: участились нападения хунхузов на семьи железнодорожников; грабили и убивали… Из Харбина постоянно шли депеши – предупреждали.
Вдруг во дворе взахлеб залаяла собака, затем жалобно взвыла и поперхнулась. Василий Петрович уже встревожился не на шутку, быстро покинул постель и начал одеваться.
– Вася, ты куда так рано? – сонным голосом спросила жена.
– Да ничего особенного, на кого-то Полкашка залаял. Ты спи, Оксана, я схожу только посмотреть.
Сняв со стены новенькую бельгийку, из которой ему еще не довелось пострелять, Авилов неторопливо зарядил ружье и направился к выходу.
– Вася, будь осторожен! – услышал он вслед.
– Не волнуйся, Оксана, со мною ружье, – на ходу ответил Василий.
Но Оксана встала – беспокойство передалось и ей. Накинув на ночную сорочку теплую кофту, она подошла к кроватке. Их сын, двухлетний Коленька, спокойно спал. Оксана поправила на нем одеяльце и залюбовалась своим первенцем. Он был очень мил, их малыш, и уже многое понимал. В это время мальчик причмокнул губами и повернулся на бочок, сложив обе ладошки под правой щекой – это была его любимая поза. Оксана нежно поцеловала сына и снова поправила одеяльце.
В это время в сенях вдруг загремело ведро, и упало что-то тяжелое…
– Вася, что там случилось? – встревожилась она. Муж ничего не ответил, но уже кто-то шел через кухню, и Оксана зябко поежилась – это были чужие шаги. Она только подумала о том, что нужно одеться, но в это время в их спальню ввалился китаец. Облик, маузер на боку и короткая пика в правой руке – все это не оставляло сомнений…
Оксана, запахнув на груди кофту и стараясь не глядеть на бандита, крикнула:
– Вася, ну где же ты? Тут кто-то пришел… – Но ответом снова была тишина. Оксане показалось, что с мужем случилось непоправимое, и она уже хотела побежать в сени, но хунхуз, тяжело ступая, подошел к детской кроватке.
«Господи, что ему нужно от ребенка?» – с испугом подумала Оксана и накинулась на хунхуза; она схватила его за рукав и, пытаясь оттащить его от кроватки, закричала:
– Ты куда, фазан*? Вот только дотронься до него, и я не знаю, что сделаю!
Но бандит осклабился и свободной рукой отшвырнул ее в сторону.
– Ой! – вскрикнула от неожиданности Оксана и отлетела к двери; при этом больно ударилась плечом о дверной косяк. Но, тревожась за свое дитя, она снова вскочила на ноги.
В это время хунхуз занес над кроваткой свою окровавленную пику, и Оксана дико закричала – в это мгновение она поняла, что случилось с ее мужем и что вот-вот случится у нее на глазах. Что-то подкатило к ее горлу; откуда-то пришла к ней невесомость; и почему-то все поплыло, а потом перевернулось вместе с хунхузом вверх тормашками…
Дэн полагал, что перепуганная русская женщина упадет перед ним на колени и будет просить о пощаде, но она вдруг закатила глаза и как подкошенная повалилась на пол. Дэн не хотел убивать ребенка; он помнил о предостережениях их главаря и занес над ним пику для того, чтобы перепуганная женщина сама отдала ему свои драгоценности. Но ее карапуз теперь громко орал, и его могли услышать. Дэн постоял в раздумье и по-своему «утихомирил» кроху…
После этого хунхуз присел на корточки возле беспамятной Оксаны; торопливо снял с нее нательный крестик; стянул с ее пальца обручальное кольцо, и вдруг его глаза маслянично заблестели, – он не мог отвести их от голых ног Оксаны, белевших за скомканной комбинацией. Дэн сразу же вспомнил о том, что у него давно уже не было женщины, и у него дернулся кадык. Не сводя вожделенного взгляда с женского тела, он опустился с корточек на колени и дрожащими руками развязал на своих штанах кушак…

*  *  *

Безоружный русский сражался как лев, но Чен проткнул его пикой, а Ли Фу два раза пырнул ножом. Они уже добежали до крыльца, когда главарь вдруг заметил, что русский великан снова поднялся на ноги. Ли Фу быстро вернулся и, свалив его ударом ноги, перерезал ему горло до позвонков.
Наконец главарь тоже ворвался в дом, но увидел там совсем не то, что ожидал увидеть. Его напарник вместо того, чтобы чистить шкатулки и сундуки, боролся на широкой кровати с молодой женщиной. Она отбивалась от него руками и ногами, при этом громко мычала, и Ли Фу заметил, что из ее рта торчат бретельки лифчика. «Почему русские мадамы спят без одежды? Этим они провоцируют моих воинов!» – подумал Ли Фу. Он всегда был против насилия над женщинами, за это русские жестоко мстили, но его взгляд невольно ловил ее за колышущиеся груди и другие части беленького тела. Неодолимое желание пришло почти мгновенно…
– Подожди, Чен, сначала я! – закричал Ли Фу и тоже заскочил на кровать. Теперь они боролись вдвоем, и он командовал: – Чен, держи ее за руки! Да не так, встань за спинкой кровати и вытяни ее руки на себя!
Теперь, когда она уже не молотила кулаками по его лицу, он навалился на нее всей тяжестью. Она дважды выскальзывала из-под него, как ящерица. Но Ли Фу имел достаточный опыт, и его новая попытка достигла цели. Побежденная русская мадама перестала бороться, но продолжала лить слезы, пока он насыщал свою похоть… Потом Ли Фу помог молодому напарнику.

                *  *  *

Обнаруженное утром побоище потрясло всех от мала до велика. Хунхузы полностью вырезали семью советского служащего Авилова. На подворье валялся издохший дворняга Полкан, а в сенях упокоился в луже крови и посреди разбросанного на полу киш-миша сам Авилов. У тех, кто в числе первых вошел в дом, вздыбились на голове волосы. На полу в задранной до подбородка сорочке лежала, безобразно раскинув голые ноги, поруганная Оксана; вокруг нее – кровь; ее левая грудь обезображена колотой раной; в ее правой руке намертво зажат клок черных волос…
Сосед Иван Глазырин быстро накрыл простыней труп молодой женщины, а его жена Ксения подошла к детской кроватке. Но едва она заглянула в нее, как тут же громко взвыла и, закатив глаза, осела на пол.
Сельчане переходили из дома в дом; смотрели, ужасались, и их души переполняло отчаяние: «Что делать? Как жить дальше? Эдак-то всех нас перекокошат…»
Было похоже, что не сразу дался в руки и долго боролся за свою жизнь эмигрант Сазонов, служащий лесной концессии: весь исколотый пиками и с перерезанным горлом, принял он смерть во дворе своего дома. Погиб с топором в руках прямо на глазах жены и детей железнодорожник Семиренко.
Хунхузы ограбили еще один дом, но никого там не тронули, а только связали одной веревкой хозяина и хозяйку, да насмерть перепугали детей.
Бандиты забирали драгоценности, деньги и оружие…

*  *  *

На третий день за полдень образовалась длинная похоронная процессия, и пять гробов поплыли к погосту. Все больше растет вереница людей, провожающих в последний путь убиенных. Идут медленно, но почему-то все равно семенят старики и старушки, смахивая с высохших лиц скупые слезы.
Вот и кладбище – пристанище покинувших сей бренный мир. Зияют глубокими провалами пять могил, уже готовых поглотить дорогих кому-то людей. Вдоль неторопливо выстраиваются один за другим деревянные гробы. В каждом из них – остановившаяся жизнь, несостоявшаяся судьба…
Глаза многих людей обращены к крошечному мальчику, Коленьке Авилову. Богохульная мысль закрадывается в иную душу: «За что караешь, Господи? Ладно, мы… А он-то и согрешить не успел…».
На похороны Авиловых приехали родственники из Харбина. Заливается слезами Ольга – младшая сестра Оксаны, играют желваки на скулах ее отца, еле держится на ногах мать.
У гроба Сазонова – молодая вдова, яблонская красавица Лена. Они поженились перед Троицей и были великолепной парой на радость людям и родителям.
Но теперь уже нет весельчака Кости и не узнать жизнерадостную Елену – ее глаза провалились и погасли.
Вдова Семиренко почернела от слез, а рядом с ней и у гроба – пятеро сиротинок. Как-то теперь сложится их судьба?..
Отец Александр взмахнул кадилом и приступил к отпеванию. Тоска и скорбь вокруг… Безмерная печаль в лицах…
«Со святыми упокой, Христе, души раб твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная», – исполняет хор из пяти старческих голосов заупокойный канон…
Зашевелились, завсхлипывали и потянулись за платками женщины: дико взвыла вдова Семиренко: поехала вниз Леночка Сазонова, но ее тут же подхватили под руки братья.
И дальше не выдержали… завыли бабы, по-другому не скажешь, потому что синонимов к этому слову нет.
Оказывается, еще не выплаканы все слезы. Совсем нахмурились мужики, дальше некуда, и опустили головы, чтобы скрыть то, что закипает в глазах и носу соленой горечью…
Народу на кладбище тьма, встать негде. Наверное, собралась вся Яблоня. Плачут Нина и ее девочки, горестно взирающие на детский гробик.
Лицо Кандалова сурово застыло – в глазах решимость. Сегодня утром приходили сельчане, и они долго обсуждали детали похода на хунхузов. В конце беседы все высказались за то, чтобы ему возглавить отряд ополченцев.
В окрестностях погоста уже разносится тропарь о вечной памяти тем, кого уже не будет рядом с ними.
Господи, сколько опять слез! Платки промокли насквозь, покрасневшие глаза почти ничего не видят, совсем распухли.
Вот уж сыплется, стучит, колотится в крышки гробов земля чужбины, комкастая, недобрая; тревожит души убиенных…

*Макитра - так называли большую керамическую лохань на сто литров и более.
*Фазан - неофициальное название маньчжуров за их косы, которые заплетались
  как у женщин.

                Продолжение следует…