Легенда о Пуме

Хуан Санчес Родригес бежал по боливийской сельве. Время от времени он останавливался, чтобы зализать лапу, из которой капала кровь. В эти моменты ему отчетливо вспоминались кошмары далекого детства, когда чужаки-гринго, охотившиеся за древними золотыми сокровищами инков, застрелили его мать. Мать-пума пыталась увести белых людей с ружьями в сторону от логова, где прятались два маленьких пятнистых котенка. Хуан Санчес с братом услышали далекие звуки выстрелов, потом жуткий предсмертный крик, и поняли, что их дорогой мамочки больше нет. Вся природа, la naturaleza viva, казалось, замерла в этот момент. Все звуки буйного южноамериканского леса стихли, и на несколько минут наступило жуткое молчание. Тогда они с братом были еще слишком малы, чтобы отомстить.

Мать рассказывала Хуану Санчесу, что их род очень древний, ведет свое происхождение от знаменитой Крылатой пумы Коати, которая вылетела из вулкана Атоха. Их предки любили отдыхать на острове посередине священного озера. Индейцы называли этот остров Островом Большой Кошки, и говорили, что время от времени среди священных скал этого острова, на котором даже растительность была какой-то не такой, как на берегах озера, можно увидеть огромную пуму. На острове было намного теплее, и его покрывали не какие-то чахлые серые кустики, а мощные цветущие кактусы. С острова можно было увидеть большую пещеру в скале, уходящую под воду. Шаманы считали, что из этой пещеры можно осуществить переход в другое измерение. В древние времена на скалах рядом с островом находился храм, где шаманы приносили жертвы древним могущественным богам, в том числе и Крылатой пуме. Позднее храм затопило, и теперь он полностью находился под водой.

Мать приводила Хуана Санчеса с братом посмотреть на этот древний храм, но они были тогда слишком малы, чтобы что-то понять, хотя увиденное надолго врезалось им в память.
У индейцев из деревни, расположенной рядом с озером существовало табу на посещение священного острова. Туда имели право ходить только шаманы, нажевавшиеся листьев коки, и только в строго определенные дни. Предков Хуана Санчеса это вполне устраивало. Они гордились древностью своего рода, и поклонение людей им льстило, но они очень не любили, когда кто-то вторгался на их территорию и мешал им отдыхать. Вообще, Хуану Санчесу, так же как и его матери, существование в облике пумы нравилось больше, чем существование в облике человека.
Ему нравилось ощущать себя стремительным, мощным и гибким зверем, грозой джунглей, которого индейцы издревле почитали как символ силы и скорости. До того как в сельве появились гринго со своими ружьями и машинами, их существования ничто не омрачало, и многочисленный род Крылатой пумы Коати процветал. 

Пумы вообще отличались независимым характером, родственные связи практически не поддерживали, каждый жил на своей территории, и даже пары создавались только на время брачного периода. И поэтому слишком поздно пумы-оборотни узнали о том, что их осталось уже очень мало. А сейчас вышло так, что Хуан Санчес Родригес оказался последним из древнего и могущественного рода…

Когда они с братом подросли, и их пятнистая шкурка приобрела песочно-бежевый окрас, свойственный взрослым пумам, они начали вдвоем нападать на отряды золотоискателей, как в человеческом, так и в зверином облике. Им удалось отомстить за свою мать. Индейцев они не трогали, даже иногда защищали, а те относились к ним с почтением и страхом, и все время оставляли им какие-нибудь жертвы из своих немногочисленных стад. В одной из схваток брат Хуана Санчеса погиб, после чего, сам Хуан Санчес потерял всякую осторожность, вообще-то свойственную пумам, и совершенно не думал об опасности. В городе Хуан Санчес получил кое-какое образование, закончил колледж и пользовался уважением среди неграмотных индейцев, которые плохо знали испанский язык. Ввязавшись в очередную революцию, которые были столь многочисленны в здешних краях, Хуан Санчес Родригес оказался в очень сложном положении. Конечно, у его отряда было преимущество в знании местности и климата, но бойцам Хуана Санчеса не хватало оружия, умения обращаться с ним, и настоящей военной дисциплины.

Регулярным правительственным войскам после долгих усилий удалось разбить маленький отряд повстанцев. Хуану Санчесу помогли бежать из тюрьмы, где его держали в ожидании суда. Не было никаких сомнений, в том, каким будет приговор, но правительство решило соблюдать формальности, потому что Хуан Санчес Родригес сделался слишком известен, чтобы расстрелять его без суда и следствия. Действительно, даже среди охранников тюрьмы нашлись сочувствующие, которые помогли ему вырваться на волю. Но сейчас даже в зверином облике Хуан Санчес не мог передвигаться по сельве достаточно быстро, потому что ему мешала рана, которая сильно воспалилась. Спрятаться ему было негде — ни в человеческом, ни в зверином обличье. Правительственные войска заняли все немногочисленные индейские деревни, а охотники с собаками регулярно прочесывали сельву. Хуан Санчес бежал из последних сил. Но он думал о том, что даже если его конец близок, просто так он не сдастся и порвет горло хотя бы нескольким своим врагам. Он уже плохо сознавал, в какую сторону бежит. Хуану Санчесу начало казаться, что он  попал в какую-то незнакомую местность. Неожиданно он почуял запах человеческого жилья.
Трудно было рассчитывать на какую-то помощь, но Хуан Санчес все равно побрел в сторону деревни — ему хотелось, чтобы так или иначе все поскорее закончилось.

Когда он вышел из сельвы, вид деревни его поразил — кругом стояли большие дома, частью деревянные, частью каменные. Они были совершенно не похожи на простые индейские хижины.
Люди тоже нисколько не походили на индейцев — ни внешностью, ни одеждой. Эти люди были высокими, светлокожими, с русыми волосами. Мужчины носили бороды и плотную одежду, состоящую из брюк и каких-то длинных подпоясанных курток.
Женщины ходили в длинных платьях, а волосы у них были заплетены в косы. На голове у некоторых женщин были странные головные уборы, напомнившие Хуану Санчесу об украшениях древних индейских жрецов, изображения которых он видел в заброшенных храмах. Ничего не говорило о присутствии здесь правительственных войск, и Хуан Санчес решил выйти из тени деревьев. Тут же к нему подбежал светловолосый мальчишка, и начал что-то говорить на неизвестном языке. Женщины тоже останавливались и смотрели на пуму, неподвижно лежащую на земле, но не похоже было, чтобы кто-то испугался огромной кошки — уж больно жалкий вид был сейчас у Хуана Санчеса.

Кирша с любопытством таращился на Хуана Санчеса.
— Смотри,  — сказал он подошедшей мамке, — какая большая кошка. Дедушка рассказывал, что у нас под Сысертью были такие, только бурые и с огненными ушами.
— Да что ты можешь знать про Сысерть? — с неудовольствием ответила ему мать, — кроме сельвы этой никогда ничего не видел, а туда же — «у нас под Сысертью». Лучше отойди подальше, а то вдруг укусит.
— Неа… не укусит, — сказал Кирша, — подходя еще ближе и намереваясь дернуть Хуана Санчеса за хвост. Мать и другие женщины принялись оттаскивать Киршу за кафтан.

Хуану Санчесу было уже совершенно все равно, что там говорят и делают эти непонятные люди. Ему казалось, что он сейчас умрет.
— А ну-ка, расступитесь, — с этими словами, отодвинув детей и женщин, к большой пуме подошел высокий длиннобородый старик с густыми темными бровями. Это был Анемподист Маркелович Васильев, старейшина деревни Думной.
—Да, — сказал Анемподист Маркелович, — припоминаю я, были здесь такие звери. Еще лет полста назад, когда мы с единоверцами здесь только обосновывались. Помню, начала всех косить жестокая лихоманка. Непривычно, уральскому человеку-то в этаких лесах. Господь нас испытывал, крепость нашей веры. Думали, так все и сгинем на чужой сторонушке. И как-то однажды заметили охотники, что вот такая же большая кошка, как эта, дерево какое-то грызет. То есть корни подкопала, и начала грызть корешки. И грызет, а сама на нас оглядывается, значит, видим ли мы. А как поняла, что видим — сразу перестала грызть и в лес обратно убегла. Говорили мне старые люди, что от кошек нам никакого вреда нет, а только польза бывает. И в Сысерти наши кошки земляные нас от бар, да приказчиков лютых, да от гонителей веры укрывали, путь среди болот показывали. И оказалося, что и здесь кошка эта нам хинное дерево показала, которое от лихорадочной дрожи спасение дает. Степанида наша в ту пору молодая была совсем, так она много хинной коры тогда запасла. Так и спаслися мы от лихоманки лютой, и началось для нашей веры процветание и достатка нашего умножение.
Анемподист Маркелыч выдержал торжественную паузу.
— Так что, — продолжил он, — благодарными надо быть ко всякой твари, которая к тебе с добром идет, для Господа это только в радость.

И Анемподист Маркелыч приказал перенести раненого кошака в свободный сарай, чтобы бабушка Степанида могла полечить его травами.
Хуан Санчес постепенно пошел на поправку. Вообще, в деревне Думной ему понравилось. Правительственные отряды обходили деревню стороной, так как знали, что уральские староверы — люди мирные и в политику никогда не вмешиваются, но, в случае чего, способны дать отпор даже крупному вооруженному отряду, так как в деревне есть ружья, приличный запас боеприпасов, и достаточное количество людей, способных со всем этим обращаться. Так, по крайней мере, думал Анемподист Маркелыч. На самом же деле, скорее всего, про русскую деревню, затерянную в сельве, просто-напросто все забыли, тем более что жители Думной почти не общались с местным населением.

 Деревенские детишки все время забегали в сарай посмотреть на Хуана Санчеса и притаскивали ему всякие вкусные вещи. Ребятишки все время пытались разговаривать с ним, мешая испанские слова со словами своего языка, так что Хуан Санчес постепенно стал понимать, о чем они говорят. Он понял, что жители деревни были выходцами из какой-то загадочной земли под названием Урал, где, как рассказывали ребятишкам старики, снег лежит не только высоко в горах, но и просто в лесу. Хуану Санчесу очень нравилось слушать истории об этой загадочной земле. Правда Кирша так и норовил дернуть огромную кошку за хвост, но бабушка Степанида все время на него ворчала, говоря, что не надо тревожить больного зверя. Хуан Санчес не стал превращаться в человека, подумав, что  может напугать этих добрых людей, и они изменят свое отношение к нему.

Однажды, когда бабушка Степанида ушла собирать травы, в сарай к Хуану Санчесу зашел Анемподист Маркелыч. Он долго вздыхал, смотрел на него и. в конце концов, заговорил. По-испански старейшина говорил медленно, с какими-то странными оборотами речи, но, в общем-то, все было понятно.
— Ну что, мил человек, — сказал старейшина деревни, пристально глядя на Хуана Санчеса, — надо тебе уходить от нас. Ищут тебя.
Хуан Санчес не знал, что ему делать: то ли сделать вид, что он, как совершенно обычная пума, не понимает человеческую речь, то ли ответить старику, который, похоже, что-то знает про него.
— Ты бы превратился хоть в человека, так говорить сподручнее, — продолжал Анемподист Маркелыч.
Хуан Санчес подумал и превратился.
— Да, — вздохнул старик, — посмотрев на смуглую физиономию Хуана Санчеса Родригеса с яркими золотисто-карими глазами, — здесь, среди наших, тебя не спрячешь. Надо уезжать тебе как можно быстрее… Степанида говорит, что раны твои зажили. Или, может, дела какие здесь остались у тебя или с родней надо попрощаться?
— Нет, — вздохнул Хуан Санчес, — никакой родни у меня нет. И ничего меня здесь не держит.
— Да, — покивал Анемподист Маркелыч, — помню, уезжали мы с Родины от притеснений. И власти предержащие нас утесняли и свои же староверы против нас пошли, говорили, что, дескать, терпимы мы слишком, а ревнители древлего благочестия ни в чем от обряда отступать не должны. Отправились мы с Урала, из Сысерти, страну Беловодье искать… Сначала на Алтай подались, потом на Амуре-реке осели, а потом, через Китай уже сюда перебрались. Живем, ничего, построились здесь на свободе, забогатели, никто нашу веру не утесняет… Но думаю я, мил человек, — тут Анемподист Маркелыч, с грустью посмотрел на Хуана Санчеса,  — что Сысерть-то наша и была страной Беловодье, только мы тогда не знали того.
— А где эта Сысерть? — заинтересовался Хуан Санчес.
— Далеко отсюда, — вздохнул старейшина, — за морями, за горами, за реками. Там, где леса сосновые дремучие, в которых дичи немеряно, там, где горы с зелеными склонами, там, где каменные скалы, где быстрые реки с зеркальными прудами, в которых множество рыбы. Там, где озеро глубокое, дна не достать, со скалистыми берегами, на солнце блестящими, и зеленой водой…

Неожиданно Хуану Санчесу Родригесу очень захотелось в неведомую Сысерть.
— А что, — спросил он Анемподиста Маркелыча, — как мне туда можно попасть?
— Что же, можно попасть туда, ежели хочешь, — задумчиво ответил тот, — свои люди найдутся у нас, помогут тебя переправить, и документ тебе сделают, как полагается. А ты, как доберешься, там, на родине нашей, всем привет передавай… И старик смахнул рукавом непрошеную слезу.

Через несколько месяцев странствий, наполненных различными приключениями, Хуан Санчес Родригес с документами на имя Ивана Александровича Родионова очутился в  Сысерти. Там он нашел знакомых Анемподиста Маркелыча, которые были очень рады  любым новостям о старике. Знакомые Анемподиста Маркелыча помогли Хуану Санчесу получить место лесника в окрестностях Сысерти. Хуан Санчес потихоньку начал обживаться. Ему очень нравилось бродить по сосновому лесу, пугать браконьеров и просто крестьян из ближайших деревень, которые ходили в лес за дровами.

Вообще, места было много, и никто его не беспокоил в уединенной сторожке. Всяческой дичи тоже было достаточно. Хуан Санчес посетил то самое глубокое озеро с зеленой водой и скалистыми берегами, которое называлось Тальков камень, наловил рыбы в знаменитых Сысертских прудах, и стал готовиться к зиме, которая в этих краях обещала быть суровой. Первая зима в окрестностях Сысерти просто поразила его. Все было покрыто мягким белым ковром, на котором так четко выделялись звериные следы. У Хуана Санчеса отросла густая пушистая шерсть, и холод не доставлял ему ни малейшего беспокойства. Он любил забираться на высокие сосны и с шумом спрыгивать оттуда прямо в снег, от чего вороны взлетали с верхушек деревьев с возмущенным карканьем.

Однажды весной, когда снег уже растаял, на деревьях набухли почки, а лес наполнился пением птиц, Хуан Санчес начал замечать около избушки человеческие следы. Как будто бы кто-то ходит вокруг избушки лесника во время его отсутствия. Если зимой Хуана Санчеса нисколько не тяготило одиночество, то с приходом весны он начал ощущать какую-то тоску, хотя переселяться поближе к людям ему не хотелось, тем более, что жители деревни считали нового лесника немного странным, но задевать его не решались.

На следующий день Хуан Санчес увидел, что во дворе его дома стоит светловолосая девушка в лаптях и в голубом сарафане. Девушка застенчиво поздоровалась с Хуаном Санчесом, крутя в руке в руке кончик пушистой косы, перевязанной атласной лентой.

— Иван Александрович, — спросила его девушка, — а почему вы не приходите к нам в деревню на вечерки?

Хуан Санчес задумался. В деревню идти ему не хотелось. Честно говоря, было просто лень. Но просто погулять по лесу с этой симпатичной сеньоритой он был бы очень рад. Хуан Санчес пригласил девушку в гости и налил ей чаю с душистыми травами. Через какое-то время он понял, что его новая знакомая, как и он, не является просто человеком. Оказалось, что девушка, которую звали Аленой, принадлежит к роду земляных кошек, которые издавна жили на Урале рядом с людьми, помогали им, и показывали, где нужно искать золото и медную руду. Разумеется, помогали они не всем, а только тем, кто был им симпатичен и кого они считали достойным. Хуан Санчес и Алена провели вместе много незабываемых дней. Вместе они бегали на озеро Тальков камень, носились по лесам в лунном свете, вместе ловили рыбу в ручьях и охотились на уток. Алена хотела показать Хуану Санчесу подземные ходы и пещеры, но он вежливо отказался. Под землю его как-то не тянуло.

… Светила полная луна. Марина выглянула в окно. Ей неожиданно вспомнилось, как в детстве она с родителями ездила в окрестности Сысерти, смотреть на избушку, где когда-то жил ее прадедушка, который был лесником. Как ни странно, избушка хорошо сохранилась и была еще вполне пригодна, для того, чтобы в ней жить. Но Марина совершенно не понимала, как люди раньше могли жить в каких то избушках без центрального отопления, водопровода и канализации. Хотя лес вокруг избушки ей сразу понравился — там было очень красиво. Но это, конечно, не искупало бытовых неудобств.

Прадедушка куда-то пропал во время гражданской войны и Марина уже совершенно не помнила, за красных или за белых он воевал. Кажется, все-таки за красных. А прабабушка вместе с тремя детьми перебралась в Екатеринбург. По крайней мере, так Марине рассказывали родители. Марина неожиданно подумала, что она очень давно вообще не вспоминала о своих родственниках… А сейчас вдруг как-то пришло в голову. Она зевнула и снова отправилась спать.