Привет, тётя Фёкла!
Оля усаживает рано состарившуюся Фёклу на диван возле письменного стола, за которым только что делала уроки, вырывает двойной лист из тетради по арифметике, и, макая перо вставочки в чернильницу-непроливайку, выводит в правом верхнем углу:
"Заведущему отделом учёта и распредиления жилой площади..." Сколько уж раз она слышала эти слова от мамы, которая уж не первое заявление писала, и запомнила их, как "в лесу родилась ёлочка". Мама имела обыкновение проговаривать вслух, всё, что писала в заявлении.
- Я, Фёкла Матвеевна Балуева 1905 года рождения, проживающая по адресу, - проговаривала медленно Оля, выводя текст заявления.
- Со мной ещё Колька мой прописан и жонку свою прописал, меня не спроси-и-ил, - принялась опять причитать Фёкла.
"Савместно со мною прописаны сын - Балуев Николай Васильевич 1938 года рождения и его жена Балуева..."
И Оля представляет себе квадратную комнату, поделенную на девять квадратиков, где задевая друг друга, и бранясь при этом, колбасятся трое разъяренных людей, девочка останавливается в нерешительности.
- Пиши, пиши, доча, мне ж на приём сёдни нада, - поторапливает, задумавшуюся Олю, Фёкла.
- А я не понимаю, что дальше писать.
- Доча, бьют они меня, выгоняют и запирают двери, не пущают, и я на кухне за столом всю ночь...
Мутные слезинки бегут по глубоким канавкам морщин, которыми изрезано лицо Фёклы.
- Что ж они за люди такие, - думает Оля, - это же их мама...
Постепенно заявление превращается в страшный рассказ и завершается просьбой выделить в этой самой квартире освободившуюся комнатушку, которую соседи не дают заселять, а хлопочут, чтоб им разрешили обустроить в ней кладовку. В каморке этой нет окна, а жил там водопроводчик дядя Сеня, который умер несколько месяцев назад, напившись в праздники, и замерзнув спящим во дворе за сараями.
Фёкла сразу как-то успокаивается, обнадёживается самим фактом создания этой нужной бумаги, и, поправив на голове платок, давно утративший цвет, семенит к двери. На пороге она протягивает Оле залежалую в кармане карамельку в грязном фантике, и Оля рада гостинцу, потому что давно ей хочется есть, а мама приедет с работы поздно. Оставленный обед разогрет и съеден, и проводив Фёклу, Оля промывает конфету под холодной струёй воды из крана и суёт в рот. А Фёкла надевает свой старый шушун с проплешинами и несёт бережно сложенное заявление, написанное детским неровным почерком с ошибками, в Исполком, но грамоты Фёкла не знает и верит в очередной раз, что ей помогут.
- Ну что, писарь, - подсмеивается над Олей сосед дядя Вася,- хозяйка моя котлет навертела, сейчас тебе положит, неси тарелку.
И Оле от этого становится жарко, и щёки, и уши горят огнём, хочется поскорее скрыться в комнате. Но сердобольная дяди Васина жена уже стучит в дверь и протягивает своё блюдце с большой горячей котлетой.
- Хлеб-то есть у тебя?
- Есть, - отвечает Оля, хотя уже давно приговорила последний кусочек от четвертушки тёмного кирпичика с солью и чесночком.
Котлета такая вкусная, пышная...
- Спасибо,- произносит одеревеневшим языком Оля и усаживается на подоконник, поедая котлету и рассматривая в окно вереницы прохожих, грохочущие по брусчатке грузовики, лязгающие дверьми на остановке автобусы, шуршащие шинами "Москвичи" и "Победы".
- Пойдём гулять! - зовет её соседский Серёга.
И вот они идут через проходные дворы в закуток - отгороженный с двух сторон высоким забором от соседней типографии. Сюда выходит непонятная дверь, над которой надпись: "УБЕЖИЩЕ". Как всегда, они уселись на ступеньках перед дверью, Серёга достал из кармана спёртую у отца папироску, спички и, закуривая, щурится по-мужски, рассуждая, как собрать ребят, и в каком дворе искать потайной вход в лабиринт. Оля, слушая его, накручивает шарф на ручку двери и вяжет какой-то замысловатый узел, вот она потянула за конец шарфа и дверь приоткрылась. Дети испуганно отскочили, а потом осторожно заглянули в щель. Там было совершенно темно. Тогда Серёга чиркнул спичкой, и взорам предстала захламленная каморка, скорее широкий тамбур. Матрац с вырвавшимися на волю пружинами был приставлен к стене, рядом ящики с хламом. Спичка погасла. Тогда они вышли и прикрыли дверь плотнее. Решили сбегать за фонариком, а Серёга позвал еще ребят, чтоб не так страшно было. Оля захватила фляжку с водой, спички и свечу. Эта экспедиция для неё была не первой. Путешествия по подвальным ходам, выводящим на другие улицы и в чужие дворы, где запросто можно было попасть в неприятную историю, были популярным развлечением подростков. Как-то они даже заблудились и наревелись вволю, спички тогда рассыпались в полузатопленном подвале, а батарейка фонарика была слабенькая, едва видно было, куда ноги ставить. Перепугались, но многому этот случай научил. Когда перестали психовать, потихонечку вышли из лабиринта, но дверь оказалась заперта, и тогда на ощупь шли по знакомому уже пути, по доскам, тонущим в воде подвала, задыхаясь от вони, шарахаясь от крыс, а крысы от непрошеных гостей. Вышли тогда во двор на Боровой улице, грязные и счастливые.
Вот и теперь Оля и трое ребят с фонариками пролезли в эту таинственную дверь, которая полностью не открывалась, и обнаружили, что в захламленной каморке есть ещё дверь, ведущая в коридор. Коридор был не такой уж узкий, но в конце его стоял массивный железный шкаф, закрывая собой ещё дверь. Шкаф невозможно было даже качнуть, но дверцы исследователи открыли. Там лежали брошюры по технике безопасности на стройке, швабра с короткой ручкой, ведро и обшарпанная кастрюля, да грязная керосиновая лампа с трещиной на стекле. На цементном полу лежали сплющенные картонные коробки. Когда ребята пошли назад, Оля разглядела в углу старое кресло. Решили, что хлам лишний вынесут на помойку и сделают тут штаб.
Тогда все были помешаны на играх в войну, в разведчиков, устраивали штабы и командные пункты. Когда всё убрали, положили матрац на кирпичи, а сверху на пружины гимнастический мат, который еле дотащили со школьной свалки, каморка приобрела вполне жилой вид, и тут Оля вспомнила о Фёкле, которая ночи напролет просиживает за кухонным столом и плачет, а утром бредет мыть лестничные клетки. Вечером, когда стемнело, Оля достала коробку со старыми, разными ключами, которые невесть, зачем хранились у матери, отобрала наиболее по виду подходящие и пошла на помойку, мусор выносить. С колотящимся от страха сердцем она добежала до той самой двери и стала подбирать ключ. К счастью возиться долго не пришлось, один из ключей повернулся в замке, и Оля закрыла дверь. Ребятам она рассказывать ничего не стала, они бы и не поняли её в своём разгоревшемся энтузиазме.
На другой день Серёга прибежал, вытаращив глаза и, сбиваясь от волнения, сказал, что штаб закрыт.
- Все ушли на фронт, - сказала Оля, едва сдерживая улыбку. Дверь могли случайно оставить открытой, вот мы и вошли туда, - рассуждала она, как ни в чем ни бывало.
Когда все ребята уже и думать забыли про штаб, Оля подошла к Фёкле, полоскавшей грязную тряпку в ведре у входа в подъезд, и протянула ей ключ. Вместе они пошли в каморку, перенесли матрац к трубам отопления в коридоре, соорудили из ящиков стол. Нашли оголенный конец электрической проводки, и Оля принесла из дома розетку и старую настольную лампу. Она не раз чинила дома прогоревшую от времени проводку, была у неё припрятана изолента, которую забыли монтёры, когда устанавливали каждому свой счётчик в их коммуналке.
Вскоре Фёкла обустроилась и навела полный порядок, пригласила в каморку Олю. Стол из ящиков был накрыт скатертью, в керосиновой лампе горела свеча, а в розетку Фёкла включила электроплитку и кипятила чайник. На стене над столом пристроена иконка Богородицы. Фекла налила чаю в стакан и в чашку с отбитой ручкой, перекрестилась на иконку, пошептала что-то об утешении, просила что-то о Кольке, и, усевшись, придвинула Оле кусковой сахар в бумажном пакете.
- Тёть Фёкла, а Вы что, в Бога верите? – вкрадчиво спросила Оля.
- Верую, детка, - тихо ответила Фёкла.
- Так ведь Гагарин летал в космос, за небо даже, вокруг всей Земли и не видел Бога, - поучительно разъясняла третьеклассница Оля.
Фёкла застыла с чайной ложкой в руке, перекрестилась снова и, вздохнув, отпила чаю.
- Неграмотная я, может, и не знаю чего, но не всём Бог-то виден, говорят. Один Моисей был давным-давно и разговаривал с Богом, а смотреть на Него не мог, - произнесла вдруг Фёкла раздумчиво.
- Почему не мог? – спросила удивлённо Оля.
- Ярче солнца лицо у Бога-то, - переходя на шепот, ответила Фёкла, - даже Павел, был такой, что камни в верующих кидал, когда Бог ему явился, то ослеп.
- Какой Павел? – недоумевала Оля.
- Был такой, мне рассказывали, даже в книге о нём писано, читать-то я не умею, а слыхала, что и крепость тутошнюю его имеем зовут.
Оля пыталась вспомнить, что за крепость «тутошняя»? Но кроме Петропавловки не знала другой. И так неразделимо звучало – Петропавловская, что не сразу она сообразила, что это два имени слиты в одно. Только дома, когда у мамы спросила, то мама отшутилась: «Пётр и Павел час прибавил», а Оля поняла, что два имени в Петропавловке.
- Кто они, мама? – спросила Оля.
- Это апостолы, ученики Христа, - ответила мама недовольно. Это у верующих книга такая есть – Евангелие называется, где легенда о человеке, который после смерти воскрес и вознёсся на небо безо всяких ракет.
- И куда же Он там делся? – недоумевала Оля.
- Стал невидим, - пыталась разъяснить мать, - ведь легенда же это.
- Что, сказка, что ли? – не унималась Оля.
- Ну, вроде того… - заключила мама и погрузилась в проверку очередного курсовика какого-то студента.
- А почитать эту сказку, в какой книге-то можно? – продолжала спрашивать Оля.
- Не продается эта книга уже, хотя вот есть у меня библия для верующих и не верующих, читай, если интересно, - ответила мама и взяла с тумбочки небольшую книгу в твердом переплёте, протянув её Оле.
Книгу Оля почитала немного, но быстро потеряла интерес к цитатам и вопросам. Больше она маму ни о чём таком не спрашивала, но всё больше задумывалась о невидимом присутствии неведомого ей Бога.
Комнатёнку в квартире Фёкле так и не дали. Сын с невесткой пили горькую и скандалили. Однажды, приревновав Кольку к молодой соседке, невестка ударила его чугунным утюгом. Колька долго лежал в больнице, но ходить самостоятельно так и не мог, да и разум его помрачился так, что поместили его в интернат. И Фёкла чуть ли не каждый выходной ездила к нему с гостинцами. Слёзы, казалось, не просыхали на её лице.
- Не уберегла я Коленьку от греха, помилуй, Господи! - говорила она как-то соседке. А Оля, услышав эти слова, подумала, что, может быть, он и очнется когда-нибудь от помрачения, ведь бить маму еще хуже, чем быть безумным...
Невестке дали срок. Срок был небольшой, но назад она так и не вернулась. И Фёкла осталась жить в своей девятиметровой комнате, а каморка покойного водопроводчика ей так и не понадобилась. В «штабе» она провела немало ночей до случившегося горя, а потом, по её же просьбе, там оборудовали дворницкую. Когда они встречались с Олей, Фёкла как-то по-детски улыбалась, а Оля ей подбадривающе подмигивала: - Привет, тётя Фёкла!
Свидетельство о публикации №209061400610
Людмила Киргинцева 27.05.2019 14:22 Заявить о нарушении