Дело табак

В море, на борту противолодочного крейсера «Ленинград» разом и подчистую заканчиваются  табачные изделия. Всякие. И их отсутствие столь долгое и ощутимое, что курящие жутко, до озноба завидуют некурящим, и затяжка из неумело набитой крупно рубленным грузинским  чаем самокрутки считается несказанной удачей.

А тут встречным курсом прет сухогруз. И его огромная труба, опоясанная широкой красной полосой с серпом и молотом, смачно попыхивает клубами дыма. Дорогой! Родной! Машинам стоп! Полный!
Командир крейсера, капитан первого ранга, заядлый курильщик лично выходит на связь по открытому каналу, договаривается и, прихватив два ящика сгущенного молока, отбывает баркасом к гражданской посудине.
Торговый флот – не военный, выгоды не упустит. Два ящика сладкого  тягучего продукта с трудом удается выменять на две пачки «Беломорканала».

Капитан первого ранга тоже человек. По возвращении на военный корабль он первым делом спешит на ходовой мостик, где демонстративно извлекает из пачки папиросину, прикуривает. Пачку - в верхний ящик своего стола, другую - в бездонный карман брюк, а сам - дефилировать по рубке. Перекидывается по паре слов со старпомом, штурманом, связистом, пасуя в их стороны дефицитные сизые струи. Рисуется и так и этак.
И вдруг что-то ему подсказывает, прямо кричит внутри, что надо бы вернуться к столу. И немедленно. И он несется, летит палубной истребительной авиацией, оставляя за собой шлейф дыма. А  подлетев, нервно рвет ящик на себя. Только, пусто! Нет «Беломора» в ящике. Сперли!
Командир срывается в мат и к двери; перекрыть выход.
- Всем стоять! – бушует он, пальцами экономно гасит папиросу и прячет окурок в огромном кулаке.
Угрозы, увещевания, обыск всех без исключения, включая замполита и рулевого, ни к чему не приводят. Ни единого намека, ни единой улики. Дело табак. Не звать же особиста. Тот, если и найдет что, все равно отшутится, отбрешится и замылит большую часть пропажи.
И капитан первого ранга спешно перекладывает уцелевшую пачку в нагрудный карман кителя, поближе к сердцу, и наглухо задраивает на пуговицу.
Итоги его непростительной беспечности  налицо и на лице. Одно только и утешает; никто теперь не посмеет его упрекнуть, что командир крейсера не поделился табачком.
Правда, с кем, так и останется загадкой.